***
Просыпаться от собственного крика начинало входить уже в привычку. Влага неприятно скатывалась по вискам, за шиворот, заставляя больничную рубашку липнуть к и так взмокшему телу. Но рядом всегда оказывался напарник. Карие глаза доверительно сверкали в почти полной темноте. Дазай мог принять все, что скажет Чуя: обзовет обидным словом или начнет плакать в подушку. Кошмары — уже обыденность. Но Осаму всегда рядом. Как преданный и верный пес. Забавно. Какая, однако, ирония. С первого же дня их встречи сам называл Чую своей собачкой. А теперь, кто из них кто? Осаму всегда молчал. Чуе же было невыносимо от этого. Каждую ночь: палата, погруженная в тишину, и негромкие всхлипы дрожащего тела. — Чертов Дазай… — зашептал Накахара. — Не молчи, прошу тебя. Карие глаза едва округлились от неожиданной просьбы. Осаму много чего хочет сказать. Но он не хочет проявлять излишнюю заботу и слабость. Он притягивает Чую к себе за плечи, прижимая рыжую голову к груди, и вздыхает, зарываясь пальцами в спутанные волосы. — Тогда… — голос Чуи дрожит. — Тогда я был совсем один, — мальчик судорожно втягивает воздух. — Мне было очень страшно, я так же просыпался по ночам. Но я был ребенком. Посмотри на меня сейчас. Что изменилось? А рядом с тобой я становлюсь еще слабее… И Осаму в этот момент как будто прорвало. Сильнее сжимая хрупкое тело руками, он заговорил прерывистым шепотом: — Чуя… Я обещаю… Всю ту боль, что они тебе причинили, они получат в тройном размере. Они получат по заслугам… Слышишь? Мой хороший… Они не посмеют забрать тебя у меня. Боже. Какой же я дурак. Чуя. Чуя, прости меня. Я не брошу тебя. Слышишь? Чуя замирает, не в силах пошевелиться. А Осаму все шепчет какую-то несуразицу, заставляя уши гореть. Тот самый Осаму, который с садистской улыбкой пытал людей, который ненавидел жизнь — любил лишь ту, что теплилась в том, кого он так отчаянно прижимал сейчас к себе и не хотел отпускать. Отвратное чувство привязанности. Дазай чувствует предательскую горячую влагу на ресницах. — Милый мальчик, Мафия — место, где нужно прятать свои чувства. Но Осаму не может. Они рвутся наружу. Неужели самым слабым из них двоих оказался именно Дазай? Он удивленно моргает, зажмуриваясь, и сыпет глупые, пустые, как ему кажется, обещания. Я обещаю… обещаю. Тонкие руки робко укладываются на плечи. Чуя спокойно выдыхает. — Я не понимаю, — говорит он, — что ты сделал с другим Дазаем, но… Прекрати распускать слюни. Раздражает… — каштановая макушка едва вздрагивает. Дазай молча проглатывает чужие слова, игнорируя тупую обиду. Чуя удивленно хлопает ресницами и вздыхает. — Осаму… — обращение по имени. — Ты бы ничего не смог сделать. Он бы… Огай бы тебя убил, понимаешь? И потом, ты сам решил узнать, чего стоит жизнь. Поэтому успокойся, ладно? Я никуда не денусь.***
Кричи. Кричи, раздирая горло в кровь. Тебя все равно никто не услышит. Тебе все равно никто не поможет. Ты один. Один. Один! И только голос в твоей голове существует рядом с тобой. Думаешь, ты достоин? Достоин счастья? Жизни? Сдохни. Сдохни же, чертово отродье! Тебе все еще мало?! Твои ноги сломаны. Ты никогда не встанешь. Ты… монстр. Ты чудовище. Ты… не человек. Сдавайся. — Да сдохни же ты наконец! — громкий крик звоном отражается в ушах. В голубых глазах отражается серое небо. Больно. Плевать на боль. Пусть она колотится под ребрами бешеным ритмом. Удар в живот. Мальчишка с легкостью отлетает на три метра, будто брошенный котенок. — Макото, он сломал мне руку! Он псих! Убей его! — удары обрушиваются снова и снова. И снова. Чуе плевать. Плевать уже давно. Пусть здесь, никому не нужный, всеми забытый, он обретет покой. Пусть его забьют до смерти, как… — Животное! Чуя все же пытается подняться, тут же падая, не в силах стоять на дрожащих коленях. Замах. Чуя зажмуривается, готовясь к очередному нападению. — Отойдите от него! Неожиданная просьба приходит из ниоткуда. Чуя изумленно открывает глаза, медленно поднимая голову. — Я сказал: отойдите от него, — сказал незнакомец уже тише. Все замерли. — Ну же, шавки дворовые, живо! Я, обычно, так много не повторяю! Это был молодой парень в зеленой куртке и черными гловелеттами на руках. Блондинистые волосы растрепались, а серые глаза источали ненависть. От резкого вскрика обидчики поспешили оставить рыжего мальчишку и пуститься в трусливое бегство. Сквозь залитые кровью глаза Чуя видел нечеткий силуэт, склонившийся над ним. Да-да, плевать, что этот человек с ним сделает. Тело уже все равно не слушается. Попытка сбежать провалится, даже если очень сильно захотеть. Но в этом и проблема. Чуя не хочет. Сознание медленно заволакивает дымкой, и Накахара позволяет себе провалиться в беспамятство. Да, будь, что будет.***
Как странно. В голове все мелькают отрывки из прошлого, не давая уснуть. Рядом дрыхнет темная макушка. Чуя впервые за долгое время искренне улыбается — едва дергает уголками губ, тут же отворачиваясь. Пусть спит, он, должно быть, сильно устал. Чуя рассматривает свои ладони, замечая мелкую дрожь в пальцах, и сжимает их в кулаки, тут же пряча под одеялом. Дазай спит спокойно. В звенящей тишине хорошо слышно его размеренное дыхание. Накахара понимает, что выбраться из этого места им поможет только чудо. Ведь Осаму запретил использовать способность, оправдываясь тем, что это может только сильнее навредить и так ослабленному телу. Каждое утро ад продолжается с новой силой. Каждое утро Чуя смотрит в равнодушные глаза врачей. Каждое утро он пытается вырваться, но сыворотка, блокирующая способность, все равно начинает течь по венам, заставляя беспомощно затихнуть. И Осаму в эти моменты непреклонен. Он все время крепко сжимает его руку, обнуляя Смутную печаль. Срывающееся с губ тихое «пожалуйста» вынуждает сердце Дазая болезненно сжиматься, но не отпускать. — Что с ним будет сегодня? — спрашивает Осаму у главного ученого, силясь не сорваться и свернуть этому подонку шею. Не сейчас. — Вы же пытаетесь пробудить способность, расставив ей всевозможные барьеры. Мужчина что-то смотрит в своих бумажках, задумчиво делая в них пометку. — Верно. Нам важно извлечь Арахабаки любыми путями. — Но ведь Чуя мог бы сам активировать Смутную печаль. Врач помотал головой. — В такие моменты способность полностью подчиняется ее хозяину. — Но не в случае с… — В этом случае все наоборот, — мужчина слегка повысил голос. Дазай на мгновение замолчал, что-то обдумывая в голове. Так им нужна не просто способность. Им нужен тот самый Бог. — Значит, вы решили просто избавиться от оболочки? — Осаму тихо хохотнул. — Он ведь все равно умрет, если лишить его этого Арахабаки. Эта способность и этот человек — неразделимы. Теперь мне ясно, — он поднял на врача мутный взгляд коньячных глаз. На лице ученого блеснул оскал. — Я же сказал: извлечь Арахабаки любыми путями. После смерти одаренного способность и так покидает тело. Но тут же растворяется. Однако этот юноша довольно силен. — Что с ним будет сегодня сегодня? — Осаму повторяет вопрос. Он на грани. — Мы поместим его тело в куб с холодной водой. Все уже готово. — Этого он точно не переживет. — Вот сегодня и узнаем, — мужчина развернулся, махнув рукой, и Дазай, скрипя зубами, двинулся следом. Это место не просто похоже на ад. Находиться здесь — уже пытка. Осаму жалеет, что сейчас не лучший момент, но он очень хочет сомкнуть пальцы на чужой шее, вдавливая кадык в глотку, услышать предсмертный хрип, так ласкающий слух, и хруст шейных позвонков. Хочет видеть, как жертва задыхается. Осаму пару раз моргает, прогоняя наваждение. Мужчина, будто догадываясь о чужих мыслях, кладёт ему руку на плечо, некрепко сжимая. Дазай же замирает, ощутимо напрягаясь. — За вами двоими следят. Не думайте, что сбежать отсюда — так просто. Попробуешь что-нибудь выкинуть, я прикажу убить его без колебаний. В конце концов, Арахабаки — не способность. И вытаскивать мы его будем уже из трупа. Как тебе такой расклад? — господин Даремо едва склоняет голову, немо прощаясь, и исчезает за другой дверью. Дазай кидается к стеклу, что разделяло две комнаты. Как жаль, что с другой стороны видно только пустое зеркало. Но оно же и к лучшему. Никто не будет видеть перекошенное от отчаяния лицо Осаму. Зато сам Осаму будет видеть, как Чуя даже не оказывает сопротивления, позволяя делать с собой, что угодно. И действительно, что он может сделать? Отобьется он, а что дальше? Без способности даже не встать. Это заставляет Чую сжать кулаки и напрячься. А потом становится очень холодно. Аж зубы сводит. Остается только беспомощно рассекать мокрую толщу руками. Чуя задыхается, понимая, что полностью онемело все тело. Он пытается сопротивляться, раскрывая рот в беззвучном крике, который тонет в этой ужасающе холодной жидкости. Дазай не выдерживает. Ему плевать на слова Даремо. В кармане есть карточка, с помощью которой мальчишка легко открывает дверь в лабораторию. Ее он успешно умыкнул у господина Даремо, за разговором. И пока ученые соображают, что происходит, Осаму хватает в руки первую попавшуюся вещь — это чей-то металлический стул — явно собираясь швырнуть его в большой стеклянный куб с водой. Но происходит нечто из ряда вон выходящее. Дазай видит красное свечение, тут же роняя стул из рук. Он неверяще мотает головой. — Показатели подскочили! — кричит один из мужчин в белых халатах. — Приготовьтесь извлечь способность! Да, похоже, всем плевать, что в помещении Дазай. И на громкий выкрик «нет!» никто не обращает внимания. Он умрет… Умрет! Эта мысль навязчиво билась в голове Осаму. Нужно… Нужно что-то придумать! Дазай поднимает стул, швыряя его в ученого, что ближе всех стоял к приборам. Успев только удивленно вздохнуть, мужчина тяжело падает без чувств. Убирая с лица челку, Осаму смотрит на куб, замечая невидящие глаза Накахары. По стеклу проходит трещина. Какая-то девушка сообразив, что сейчас случится, жмет на приборах кнопку, заставляя воду быстро уходить. Буквально через три секунды сосуд осыпается, превратившись в кучу стеклянной пыли. Осаму кидается к тому, кто лежит на полу. Очень мокро и холодно. Оставшаяся вода тут же заливается в ботинки. Осаму, торопясь, путается в собственных ногах и падает, успевая кончиками пальцев коснуться напарника и обнуляя так некстати пробудившуюся способность. Чую крупно колотит, и Дазай выдыхает с облегчением — жив. Он перебирается поближе, прижимая дрожащее тело к себе. Рыжая челка липнет к лицу. Мальчишка практически не дышит, лишь едва приоткрывая посиневшие губы. — Эй… — Дазай, раскачиваясь, зовет его и убирает мокрые волосы со лба. Чуя холодный. Его безумно хочется согреть. — Не надо, — это не просьба, а тихая мольба. Ну же. Пожалуйста, пусть они не успели. И сейчас Арахабаки в теле своего хозяина. Это единственный шанс для Чуи остаться в живых. — Рыжик, открой глазки, — это маленькое солнце не должно было погаснуть. Не так. Нет. С ледяных губ срывается едва слышное дыхание. — Нет-нет… — шепчет Осаму. — Я ведь обещал тебе, — он обнимает Накахару еще крепче, утыкаясь носом в холодную шею. Там едва-едва бьется сонная артерия. — Сделайте что-нибудь! — Дазай надрывно кричит, прося о помощи. Но что можно сделать? Этот мальчишка умирает. Хоть Осаму и кутает его в свой плащ, безрезультатно пытаясь вернуть к жизни. Согревает практически белые руки своим дыханием. Умирает. Снова. Дазай уже не чувствует былой зависти. Он отчаянно желает, чтобы этот рыжий комок света жил. Все люди заслуживают счастья. А Чуя что — не человек? Да, таковым он себя не считал. Но он живой! Его сердце бьется. Все еще бьется. Живой, живой! — Ну, давай же! — выкрикивает Дазай. — Живи! Ты должен жить. Должен… Из чужой груди вырывается хриплый кашель. Чуя делает жадный вдох, кривясь от боли. Глазами он различает размазанное темное пятно, тут же узнавая, кто это. — О-Осаму… — голос хрипит. А Дазай вне себя от радости. — Тише… Т-ш-ш… Ничего не говори. Чуя безвольно откидывает голову назад, но Осаму вовремя подставляет свое плечо. Дазай поднимается с ношей на руках. Карие глаза метают молнии. Стиснув зубы, мафиози произносит: — Отойдите от него. Чуя не может улыбнуться. Сознание уплывает, а тело совсем не слушается. Да, он уже слышал эти слова. Только от другого человека. Он забывается. Перед глазами в последний раз мелькают белые стены лаборатории и обеспокоенное лицо Дазая. И слабым в глазах этого пока еще мальчишки Чуе казаться не хотелось. В сердце встрепенулось уже успевшее позабыться чувство — ненависть. Но сказать Чуя ничего не успевает. Глаза закатываются под веко. — Скорее! Зовите господина Даремо!***
Полутемный коридор, причудливые витражные узоры на стеклах, сквозь которые пробиваются лучи восходящего солнца, отбрасывая на красный ковер бесформенные цветные пятна. Акутагава кашляет в кулак. Ленты Расёмона послушно следуют за ним. Звук шагов тонет в алом ворсе. Не так давно Рюноске удалось совладать со своей способностью. Не без жестоких способов наставника. С самого утра его вызвал босс Мафии в свой кабинет. Акутагава останавливается перед высокими дверьми. По бокам стоит охрана. Рюноске еще раз кашляет. — У меня аудиенция у босса. В кабинете Огая просторно. Комната узкая и темная. Даже свечи, украшающие длинный стол, не освещают как надо. А ведь на улице утро, солнце, но в помещении даже нет окон. Или же они просто плотно зашторены. Но как бы Рюноске не щурился, ему не удается разглядеть стены. Мори сидит в самом конце стола. Вишневые глаза недобро поблескивают. Акутагава склоняет голову в почтительном кивке. — Я пришел, босс. Как вы и просили. На стол, цепляясь за белую скатерть, забирается маленькая девочка с прелестным личиком и золотыми вьющимися волосами. На ней шелковое красное платье. На ее худых ножках Рюноске замечает полосатые чулочки. Она усаживается посреди стола в весьма сексапильную позу и лукаво смотрит на Акутагаву из-под своих светлых ресничек. Босс почему-то смеется. — Элис, милая, не стоит так совращать нашего гостя. Девочка оборачивается на Огая, и Рюноске слышит недовольный хмык. Со стола она так и не слезает. — Что-то срочное? — спрашивает мафиози. — Не особо. Но сказать я тебе должен, — в руках на мгновение мелькнул скальпель, а в глазах Акутагавы беспокойство. — Ох, насчет этого не переживай, — босс даже улыбнулся. Хотя улыбка больше походила на акулью. — Я никогда не расстаюсь с этим скальпелем. Не обращай внимания. Так, что я хотел сказать? Ах, да, Дазай некоторое время не сможет быть твоим наставником. Я отправил его на особенное задание. Вернется он не скоро. На это время твоим учителем буду я. В этот момент в голубых глазках Элис мелькнул огонёк ревности. Акутагава зашуршал плащом. — Где он, если не секрет? Глава Мафии рассмеялся. — Секрет, Акутагава, — он едва усмехнулся. — Секрет. — В таком случае, мне нужно идти, — Рюноске вновь кивнул, спеша как можно скорее покинуть мрачное место. Зверь внутри заворочался. Что-то подсказывало юному сердцу, что исчезновение наставника как-то связано с его напарником Накахарой Чуей. — Рюноске! — окликнул босс. Уже было схватившись за ручку двери, Акутагава обернулся. — Скажи мне, во что ты веришь? Немного помолчав, мальчишка выдал: — В свою силу. Дверь в кабинет босса захлопнулась.***
Тепло. Чуя открывает глаза, хватая ртом воздух. Его все еще колотит, но сверху, прямо на одежду льется горячая вода из душа. Он и без того мокрый. Дрожащим голосом Накахара пытается возмутиться: — К-какого черта… — язык здорово заплетается. — Даз… Дазай, сволочь!.. — горло сдавливает спазм. Как же сложно говорить. — Прекрати… С-сейчас же… Вык… лючи… Вода, однако, от этого литься не перестает. Осаму приседает рядом на корточки. Его рубашка спереди так же мокрая и неприятно липнет к груди. — Проснулась, спящая красавица? — в голосе слышится насмешка. И не скажешь, что этот самый Осаму так переживал за своего напарника. Вода попадает Чуе в горло, и тот сдавленно кашляет. — Идиот!.. У-убери это… — Ну, ну, тихо. Я не для этого тебя оттуда вытащил, чтобы выслушивать твои возмущения, — Дазай отбрасывает душ в сторону, хватаясь пальцами за пуговицы больничной рубашки. Чуя бьет по чужим запястьям так больно, как только позволяют силы. — Эй… Ты что?.. — Спокойно. Мне нужно её снять, — Дазай взъерошивает свои волосы на затылке. — Ну же, побудь хорошим мальчиком и позволь мне тебе помочь. Чуя больше не возмущается, позволяя стянуть с себя мокрую рубашку. На плечи тут же падает белое махровое полотенце. Губы у Чуи уже не синие, но сам мальчишка все еще бледный. — З-зачем? — голос все еще плохо слушается. Осаму вскидывает в удивлении брови. — Ну ты даешь. Это, разве, не входит в мои обязанности, как помощника? Чуя пожимает плечами, что больше похоже на какие-то судороги. Дазай фыркает, сдувая челку со лба. — Ты там такое устроил, — насмешливо произносит он, хватая Чую под коленями. Осаму тут же извиняется: — Прости-прости. По-другому ну никак не могу. Ноги Накахары безвольно свисают с кровати. Осаму натягивает полотенце на рыжие волосы, с явным удовольствием ероша их, - до первых возмущенных воплей - и со смехом откидывает полотенце с головы. Недовольная физиономия и растрепанный вид вызывают бурю эмоций. В конце концов, Дазай перестает веселиться, склоняясь над недовольным Чуей и как-то странно вздыхая. Осаму убирает с лица одну мешающуюся рыжую прядь. Он бы мог сказать честно, что чертовски волнуется за него. Боже, Чуя и сам все слышал. — Я отойду за новой одеждой, — он поукромнее укрывает белые плечи полотенцем и уходит. Чуя опирается руками о край кровати и тщетно пытается пошевелить пальцами на ногах. Он падает на подушку, накрываясь махровым куском ткани. И даже веселый тон вернувшегося Дазая не заставляет его вылезти. Осаму осекается и кладёт рубашку на столик, присаживаясь на край койки. Чуя молчит. Дазай тянет руку, ободряюще, как ему кажется, касаясь худого плеча. — Невеселые мысли? — спрашивает он, прикусив губу. — Я не умею успокаивать людей в таких ситуациях, — он замолкает на пару секунд. А ведь Чую нужно как-то успокоить. — Я слышал, если обнять грустного человека, ему становится легче, — в ответ — тишина. Осаму обхватывает руками худое тело, поднимая его, и заставляет Чую посмотреть на себя. А ведь хотелось бы увидеть в его глазах былую ненависть, что на пару граничит с азартом. — Я вытащу нас отсюда, — звучит, как очередное пустое обещание. Ведь — просто слова, пустышка. Но Чуя хочет верить им. Осаму притягивает его к себе, по-дружески хлопая по спине. — Все будет хорошо. Главное — верь в это. И все будет так. Ведь… Ты веришь?