Несвятой

1. Танвал молод, но не глуп. Он путешествует по стране, официально и инкогнито, он смотрит на все язвы Морровинда, он спрашивает простой народ, он пытается понять, что эта земля хочет от него, потому что он — Индорил, а это означает быть в ответе за каждый камень на своей святой родине. Это означает — не совершать ошибок и не прощать их. Время нанести удар приходит само; мать Морровинда благосклонна к тем, кто ищет, Вивек-Поэт дарует сумерки, чтобы подобраться поближе, Вивек-Воин — оружие, а Сота Сил — умение его применить… Благословения хороши для тех, кто может достаточно высоко забраться, чтобы прикоснуться к ладоням богов. Поздно ночью в Храм Морнхолда прибывает одинокий путник. Его пускают через чёрный ход, не задавая вопросов, и он имеет возможность подойти к алтарю один. Любой может войти так — но мало кто хочет. Путник молится — беззвучно, долго, возлагая в качестве подношения лишь цветы канета и костяную серьгу с алым камнем. Почти все светильники погашены на ночь, но два оставшихся делают глубокими тени на его худых щеках. Путник молод — но кажется рано повзрослевшим. Его подбородок, брови и уши проколоты в нескольких местах серьгами обетов. Его рыжие, как пламя, волосы заплетены в тугую косу. Весь его силуэт стремителен, как у коршуна. Из ризницы выходит женщина в одеянии священницы и какое-то время наблюдает за ним. — Каждый день здесь слышны молитвы, подобные небесному огню. Но что заставило тебя прийти сюда в час, когда даже самые исстрадавшиеся души преданы отдыху? Путник не оглядывается; он знает, что за ним смотрели. — Моя душа не знает покоя, пока Дом мой в опасности. С разбойниками и святотатцами поступать легко: все видят их вину… куда хуже — глупый и вероломный хозяин. Прямого зла он не совершает, но когда становятся видны последствия его дел, уже слишком поздно. Женщина улыбается. — И ты считаешь, что станешь лучшим хозяином? — Я не вижу никого, за кем мог бы пойти. Значит, я должен стать тем, за кем идут. — Смелые слова и горячее сердце. Женщина подходит к нему и встаёт у алтаря; путник склоняет голову. Женщина возлагает на неё руку, и от золотой ладони исходит мягкий пульсирующий свет. — Госпожа… — Тише, сын мой. Тише. У тебя будет время греметь. В храме торжественно, необычно тихо. У служительницы и гостя волосы одинакового цвета: пламени, в которое часто одевается страна вулканов. Когда путник выходит из Храма и оседлывает своего гуара, счёт идёт на часы. 2. — Грандмастер сэра Лледас Индорил, — говорит Танвал утром следующего дня на собрании Совета Индорил, что предшествует ежегодной встрече Великих Домов. — Перед лицом богов и смертных я предъявляю вам обвинение в шпионаже в пользу Сиродила и богохульстве. Документы, подтверждающие мои слова, у Советников на столе. Советники шуршат бумагами. Лледас небрежно развалился в кресле, постукивая мундштуком длинной пустой трубки по подлокотнику. Он чувствует себя неуязвимым уже очень давно — с тех пор, как якобы выдернул у племянника «ядовитое жало», показательно казнив возмутительницу спокойствия и лишив давонскую ветвь рода многих привилегий. — Посмотрите, молодой алит кусается. Танвал, не испытывайте наше терпение… — Дайте ему высказаться, серджо, — раздражённо замечает одна из Советниц. — Собранные им улики даже на первый взгляд впечатляют. Никто раньше не позволял себе таких интонаций, но Лледас предпочитает пропустить тревожный звоночек мимо ушей. Морнхолд — его город, зал Собраний — его зал, даже драпировки здесь обновлены по его указу на более… новые. Луна и Звезда были хороши в эпоху Неревара. Сейчас больше подойдут Крылья. И нет, здесь нет намёка ни на орлов, ни на драконов… просто пребывание в воздухе — величественно. Индорил парят над Морровиндом и обозревают, что лучше для всех… Танвал волновался — до того, как поднялся по ступеням этого зала, но когда увидел эти драпировки — перестал. Морнхолд — город Её благочестивого света. Город, древний, как кровь велоти… изменять его — можно и нужно, потому что жизнь, настоящая, живая жизнь, всегда преображает. Но «изменять» не означает «коверкать». Потому сейчас Танвал не волнуется — он говорит ровно и уверенно, как даже его отец не умел, смотрит Советникам в глаза, перечисляет имена, факты и «странные совпадения». Можно отмахиваться от них, можно надеяться, что всё иначе, но общая картина — куда гаже, чем даже обвинение в один-единственный адрес. Лледас — хуже чумы; его влияние подтачивает умы и порождает истерию. Лледас — пепельная шапка на вулкане, что вот-вот начнёт извержение: молнии в ней танцуют, привлекая внимание… только вот если замешкаться, не избежишь разрушений. — Довольно! — грандмастер всё-таки поднимается в полный рост, величественный и надменный в парадном доспехе из кости, украшенной лазуритом. — Я готов был закрывать глаза на ваши выходки, сэра Танвал, но если я, по вашему мнению, зачем-то запятнал себя союзом с недами, то вы, насколько мне известно, были тайно женаты на даэдропоклоннице. И сама ваша ветвь из Давона едва не стала еретиками в Первую Эру… неудивительно, что вас так раздражает моя политика! Танвал кланяется. Любители соблюдать этикет усматривают в этом поклоне оскорбление и вызов, выраженные, к тому же, не по-осёдлому, а по-эшлендерски: говорят, Неревара воспитывали в пустошах… — Мои грехи при мне, — улыбка у Танвала спокойна и ясна. — Но вы, Лледас, сеете вражду вполне осознанно, заостряя все возможные углы. Данмерет так силён, что многие и не пытаются связываться, но только потому, что не видят наших внутренних кровотечений. Вы хотите вспороть накопившиеся язвы разом, чтобы на запах крови слетелись все падальщики в округе. Танвал говорит не с Лледасом. Он говорит с Советом — и с парочкой шпионов Великих Домов, что подают напитки и служат писцами, уборщиками… смотреть нужно прямо, но не забывать поглядывать искоса. — Старые правила гласят, — продолжает он улыбаться, — что я должен был бы принести золото в Храм и обратиться к Лесничим, чтобы они срубили гнилое дерево, а то в Морровинде начнется пожар, который мы не сможем потушить. Но золота у меня нет — потому что вы, дядя, незаконно присвоили себе всю родовую собственность, но это не главное; сейчас и здесь речь о том, что столетиями мы пытаемся жить по новым правилам… и терпим поражение. Право воспользоваться услугами Мораг Тонг есть не у каждого. Причина воззвать к Мефале должна быть значительной… и не всякая жажда крови будет утолена, даже подкреплённая целым крабьим панцирем золота. Если же просьба и вовсе жалка и смехотворна, Чёрные Руки могут выполоть беспечный сорняк, что тревожит их по пустякам. У Танвала Индорила такое право, несомненно, есть, потому Совет в недоумении — ведь дело точно не в золоте. Признаться, что готов был нанять убийцу… ход очень смелый и безрассудный. Потому что всем ясно, что будет дальше. Признать открыто свои возможные обиды — ход и вовсе небывалый. — Разве не сгинул однажды Данмерет из-за религиозной войны, поднятой ради личной власти? — тем временем завершает свою речь Танвал. — Мы можем считать Эшленд отсталым и грязным, но в таком случае мы считаем отсталым собственное прошлое, что породило великих героев. Сегодня мы расколемся надвое, завтра — начетверо… пока каждая семья не станет отдельным Домом. Лледас зовёт данмеров убивать и жечь данмеров: не похож ли он на цирюльника недов, что только один способ исцеления и знает — отворить вены?.. Советники напоминают ледяных атронахов; Лледас — грозового, а сам Танвал едва сдерживает рвущийся наружу огонь. Отчасти ему понятны мечты дяди об очистительном пламени, но так — не будет, потому что нет ничего проще, чем разрушить всё вокруг и не задавать вопросов — а потом, на руинах, воплощать мечту о собственном могуществе. Лледас слушает, слушает, а потом каменную пробку-маску выбивает внутренним возмущением — и всюду сыплятся осколки породы… он обвиняет Танвала в саботаже святого дела. Он призывает стражей схватить его, но стражи не двигаются, потому что Совет в полном составе поднимается со своих мест. И, конечно же, всё кончается брошенным вызовом — о, Танвал произносит безукоризненную формулу, вызывая не грандмастера Дома, чтобы оспорить его право, и не своего дядю, чтобы урегулировать семейные разногласия… но «врага Матери Морровинда» — чтобы свалить не только сам источник заразы, но и все порожденные им реформы. Мир нужно менять, но не калечить. Никто не верит, что Танвал может выиграть эту дуэль. Лледас — опытный боевой маг со специализацией именно на одиночных поединках; в Сиродиле он ради развлечения сражался на арене. Танвал по сравнению с ним — юнец, едва нюхнувший боя. Времени для подготовки нет; через час — на храмовой арене — под надзором Её Рук… и милостью Её неприятная и неоднозначная ситуация разрешится, так или иначе. 3. Место для поединка — не менее старое, чем фундамент храма. Ещё древние кимеры создали эту священную арену; пускают на неё редко, и никогда — ради светских споров. Говорят, она построена на том месте, где Альмалексия Джарун сошлась в поединке с Нереваром за право вести за собой Дом… Теперь здесь устраиваются не только бои, но и иные мероприятия, требующие защитных экранов, чтобы неосторожное заклятье не спалило город. Амбициозные маги пробуют доказать теории, связанные с божественным; состязаются боевые ординаторы; Её Руки проходят посвящения… И — изредка — Дом Индорил имеет право решить свои проблемы. Совет рассаживается на трибунах. Зал зачарован так, что арена окружена оберегами безмолвия — ничто не способно случайно срикошетить в зрителей. Магическое фехтование имеет свои правила. Чаще всего дуэль проходит до первой крови, или до истощения маны, или до иного формального признака поражения. Лледас и Танвал бросили друг другу слишком тяжёлые обвинения, потому вряд ли формальное поражение кого-то из них устроит. Это спор не только двух меров — это спор принципов. Очистить всё настоящее от поклонения даэдра, устроить ещё одну резню, окончательно счесть всех кочевников отсталыми изгоями?.. Немного ест душу червячок сомнения — да, не может Танвал сказать честно, что никогда не заигрывал со старой магией — пусть и смотрел на Обливион скорее глазами Адраса, который, как всякий Телванни, видел кругом не запреты и искушения, а возможности и вероятные риски. Данмеры не поклоняются даэдра; но всегда должны помнить своё прошлое… Кто не помнит прошлого, тот не держится на земле; корни его малы, и первая же буря выдернет его из почвы… Танвал выходит сражаться в нарочито ритуально-выверенном костяном доспехе — в кодексах Дома Индорил приличествующее случаю снаряжение описано именно так. В родовой гробнице в Давоне есть оружейная… Лледас одет вычурнее, его доспехи — из тяжёлого эбонита с максимальными зачарованиями. Всем кажется, что сейчас кагути будет жрать скриба, но всё оказывается интереснее. Оба противника ловки, умелы и полны сил. Сперва они обмениваются залпами стихий, потом уже начинают бить в полную силу — идут в ход все возможные школы, и воздух раскаляется и дрожит от чар. Танвал моложе и полон воистину разрушительной, природной мощи — там, где кто-то поберёг бы силы, он может позволить себе давить и не сломаться; Лледас — опытен и тактически искушён… В момент, когда Танвал завершает серию атак и чуть приоткрывается, два осколка почти симметрично врезаются ему в плечи, и он не может больше держать посох или поднять руки. Кажется, это конец — ведь как ещё направлять энергию?.. Как исцелить себя в бою?.. Посох падает на песок… Танвал путешествовал по стране. Он видел, как сражаются благородные господа и как дерутся эшлендеры. Он задавал вопросы и ради ответов смирял свою гордость. Потому он ничего не делает, поджидая, когда дядя подойдёт поближе. Нет ничего опаснее охоты на живца, но в Эшленде охотники иногда идут дальше. Лледас не может понять, почему Танвал не нападает — конечно, стало труднее, но можно применить телекинез или что-то ещё. Племянник не дурак. Но он стоит на месте, а кровь из ран на плечах постепенно напитывает поддоспешник и лазурную ленту… Танвал кое-как срывает наплечники и швыряет наземь. В Эшленде умелым считается тот охотник, что может лежать неподвижно несколько часов, вымазанный в особенной падали. Поймать алита или кагути просто, но вот дикого гуара-ядозуба, который никогда не нападает сам… гуар приходит жрать мясо с душком, а получает костяным ножом в глаз и другим — под челюсть, в ядовитую железу, и тут главное не отпускать ножей. Когда Лледас приближается, Танвал прикрывает себя щитом. Это выглядит необычно страшно — в полной тишине, без произнесённых вслух заклинаний. Щит поглощает чары — впитывает весь страшный удар, что Лледас в него направил, раскаляется, трещит… и когда Танвал, кажется, сейчас не выдержит, за его спиной появляется смутное очертание, призрак, тень — силуэт женщины, воздевающей вверх булаву. — Пресвятая Мать Морровинда! Змееликая! — шепчутся на трибунах. — За Ясаиби, — говорит Танвал очень тихо, чтобы слышал лишь Лледас… а потом закрывает глаза. Защитный кокон тускнеет, трещит, блекнет, сгущается в точку, аккумулируя последние силы Танвала и высасывая заклинания врага — и вдруг взрывается молнией, что ударяет Лледасу точно в голову. Он просто не успевает ни увернуться, ни выставить защиту. Всё кончено — Танвал старается удержаться, но припадает на колено у трупа с выжженным изнутри чёрным черепом. Небо высказалось. АльмСиВи высказались. Дом Индорил поднимается со своих мест и приветствует победителя — его преимущество слишком красноречиво. 4. Грандмастера никогда не переизбирают так быстро, но все члены Совета — здесь, на носу собрание Домов, а Танвал в курсе всего, что происходит в стране. Конечно, его сперва называют «исполняющим обязанности», форсируют некоторые моменты… конечно, он ещё должен пройти официальную инаугурацию, и отслужить молебен, и пройти с благодарственным паломничеством… Но Великие Дома Морровинда видят на Совете новое лицо — и никто не сомневается, что теперь придется иметь дело с Танвалом из Дома Индорил очень, очень долго. Хлаалу спешат заверить в почтении, Редоран — оценивают, Телванни даже уважают, ведь по их правилам власть берут только с боем; Дрес — в ярости и не скрывают её… а малые Дома никто не слушает. Молчаливый и безымянный Лесничий, неприметно сидящий писарем, бесстрастен, что тоже является хорошим знаком. Мораг Тонг не спрашивают — а они не отвечают, это в порядке вещей. И ровно в тот момент, как всё завершается — по нотам, правильно и необходимо, Танвал улавливает фальшь. Не в действиях окружающих, скорее в том, что мефалиты называют Гобеленом Мира: рядом нет Адраса. Адрас где-то ещё. И там, в этом «ещё», он совершает ошибку прямо сейчас; Адрас Телванни, который нёс какую-то околесицу накануне боя… Это неправильно. Но придется подумать об этом после: у Танвала безумное количество врагов и дел. Стоит расслабиться, и, как никс-гончие, они вцепятся в хребет.