Несвятой

В Давоне — осень. Ещё ранняя, но уже пахнущая грибами, прелым ветром, изменившимся морем; холодок забирается под одежду, простукивает стены. Обычно Танвалу всё равно, какое время года на дворе — единственно что нужно делать климатические поправки при военных расчётах — но внезапно в его графике целые свободные сутки. Так вообще бывает?.. Можно побыть… у себя дома. В поместье, что должно им считаться, по крайней мере. В поместье, что никогда не было чужим… Гарин, к сожалению, не появится — сопровождает нордского посла и принимает все связанные с этим неудобства «лбом». Пакт — заноза в заднице, но норды уже показали себя неплохо в войне с камаль, так что пусть сын старается. Ему стоит знать, что такое быть за всë в ответе. Давон — очень красивый портовый город. Не самый большой, но важный, древний… гордые велотийские башенки царапают небо острыми шпилями, возносятся ввысь храмовые пагоды. В Давоне Танвал чувствует себя на своём месте куда больше, чем в Эбонхарте или Морнхолде с их суетой и необходимостью всегда помнить не только, что и кому говоришь, но даже куда смотришь. Танвал уходит с балкона, спускается на первый этаж. Гарин занят, что ж… Взрослый сын, ответственный, честный… Жаль только, что всё более далёкий. Что делать в поместье одному, Танвал едва представляет. Метах-Ки, дворецкий-аргонианин, старый, как болотный пень, накрывает на стол (простые блюда, в основном грибы и мясо, Танвал не любит многокомпонентной еды), поправляет скатерть, ворчит, что «серджо» бродит по дому, а не садится ужинать, «совсем вы себя не щадите, серджо»… Свет почти нигде не горит — Метах-Ки не заправляет лампы. Толку-то, если хозяев месяцами нет на месте? За криптой через дорогу от поместья и то больше ухода нужно, чем за «официальной резиденцией грандмастера». И живее там как-то, в крипте, люднее, иногда заходят отпрыски других ветвей рода… В животе бурчит, но Танвал никак не может усадить себя в кресло. С его статусом требуется иметь «дом — полную чашу». Только после смерти Ринори чаша треснула, и из нее всë вытекает. Как песок — оставляя след, но не наполненность. Большая часть мебели под чехлами — пыль и пепел без ежедневной уборки превращают почти любое помещение в уголок Некрома. Картины стоят в отдельной комнате, зачарованные от сырости и грызунов. Обжита только столовая и две спальни — обе гостевые. В собственной, «хозяйской», Танвал появляться не желает, и там тоже всё в чехлах… воспоминания, заботливо закрытые, как раны, что заматывают повязками. Не хочется растравливать лишний раз. Ринари. Олмс. Как две пощёчины. Жаль, что Гарин не придёт. Редко удаётся с ним увидеться так, чтобы целый вечер был у обоих свободен, и Танвал даже не совсем представляет, что сказал бы ему. Данмеры гордятся своими детьми, и Танвал гордится, ведь есть чем, правда — наставники хвалят Гарина, друзья — уважают… Вот, стоит у стены, частично затянут по раме паутиной. Портрет Гарина в восемнадцать лет, сделан после ритуалов взросления. Спокойный, сосредоточенный юноша, как и всегда… как и всегда с момента смерти старшего брата, Олмса. Быть бы ещё хоть чуть ближе к тому, чем сын живёт сейчас. Танвал в курсе внешних успехов, но ему просто не хватает ни на что времени. Стоунфоллз огромен; дом Индорил — ещё больше… грандмастера отвлекают и Дом, и Храм, и Родина, и ему иногда просто некогда помолиться или очутиться в собственном поместье. Гарин тоже занят… Гарин уже такой взрослый. У него своя жизнь. Каким он видит себя? Есть ли у него женщина — или хотя бы друг, с которым приятно провести время? О чём он мечтает, как проводит часы досуга?.. Отношения не то, чтобы не ладятся. Гарин просто ни с чем не спорит, а Танвал не умеет спрашивать иначе, чем требуя отчёта. Требовать у Гарина — ну что ж, можно, да? Серджо сын, извольте предоставить полное описание своих личных привычек, с реестром тайных желаний и описью сокровенных мыслей. Скорее всего, не понравятся… Или?.. Нет даже предположений. Танвал отдаёт себе приказ поужинать — ест один, по-военному быстро, потом гасит свечу ладонью. Темнота оглушает, но Танвал не желает бояться страхов. Метах-Ки собирает посуду в темноте. Этот аргонианин был рабом в молодости; Ринари выкупила и освободила его, и с тех пор он предан дому Индорил, как второму хисту. Поместье маленькое. Старое семейное гнездо, с него когда-то давным-давно, ещё при Наме Индориле, сыне Балрета, всё начиналось, потому что Нам хотел жить ближе к склепу, где замуровали чудовище Раздора. Поместье, может, формально и "недостойно" грандмастера, но оно помнит самого Танвала мальчишкой... помнит смех Ринари… помнит, как озорник Олмс бегал по коридору, кидаясь в сидящего на полу маленького Гарина, своего брата, сухими соцветиями сладкобочечника... Поместье помнит жаркие споры — принимать или нет помощь Дрес, помнит, как Ринари начала свою аболиционистскую кампанию, помнит, как Танвал пытался убедить её действовать чужими руками — слишком ярких и стремительных убирают, а Ринари смеялась… Поместье помнит кровь на стенах студии и взрыв в оранжерее. И до сих пор носит черные драпировки, которые внизу так никто и не снял, хотя уже пятнадцать лет прошло. Танвал входит в хозяйскую — их с Ринари — спальню. Там всё почти так же, как было в лучшие дни. Ринари любила жить со вкусом; наверное, в шкафчике есть её щётка для волос, и в сундуке завалялась сорочка… белая сорочка, с тонкой-тонкой вышивкой, которая совершенно не скрывала тепла тела… Трогать что-то — слишком больно; даже не так. Оно «никак» — боль так всеобъемлюща, что оглушает молотом в виски, и сперва можно ничего не почувствовать… а потом заорать от ужаса. Заставив себя сделать пару шагов, Танвал становится на колени у кровати. Кладёт локти на пыльный чехол. Утыкается в них лбом. Шепчет слова молитвы Трибунам. Запах… немного затхлый, но мерещится другой — с бальзамическими нотками, чуть пряный… Каждое напоминание надолго выбивает почву из-под ног. Танвал не может себе позволить быть слабым, но свободные дни слишком редки и слишком пугающи. Альмалексия, Мать Морровинда, пошли новую задачу, новое испытание, чтобы раствориться в нем без остатка. Пошли врага, чтобы растворить в нем свою боль. Пошли счастья для Гарина, чтобы он познал нечто лучшее, чем бесконечное служение народу в попытке заглушить боль от собственной личной ошибки... Танвал молится. В поместье жизнь замерла: грандмастеру и военачальнику походная палатка — лучшие хоромы, а дело — лучший отдых. У Танвала был дом, но чаша разбилась, и песок потихоньку засыпает ее от основания до краëв: уже не склеить. У него есть Гарин. Ринари и Олмса больше нет. Нового начала не последует, это просто факт и всë, потому Танвал сосредотачивается на других задачах. Защищать отчизну. Отдавать приказы. Ах, Гарин — отличный солдат, этого у него не отнять: с приказами не спорит. Вот его мать, на которую он так похож лицом, спорила… Танвал потирает прокол в левом ухе. У него остался только один сын, но это ничего не меняет. Война забирает лучших, но из всех испытаний мира Танвал знает только войну — потому только ей может доверить самое драгоценное, что имеет. Гарин должен понюхать эти чары. Должен пройти через кровь и копоть. Только тогда он по-настоящему поймет Морровинд — и сможет взвешенно решить, готов ли служить ему с такой же верностью и честью, как отец, или его жизнь важна для чего-то иного. Иногда чтобы дать выбор, нужно вначале его отобрать, и это тяжелое решение.