Их связывает кровь

* * *

— Я — дочь величайшего злодея в истории, я — дочь… Все за Одного!.. Мир Изуку пошатнулся и рухнул вниз, придавив трепетное сердце. В глазах на мгновение все поплыло, а после замутило из-за блестящего слоя слез. — Ты… Шутишь? Шутишь же, да? — его голос звучал с такой невыносимой надеждой, а глаза смотрели с мольбой. Но холодный взгляд её чёрных глаз и равнодушное лицо явно говорили, что о таком шутить Кору не привыкла. Мидория схватился руками за зелёные кудри и с силой сжал их, опустив голову вниз. Мысли быстро летали вокруг его сознания и шептали самые разные варианты дальнейшего развития событий. Он спрашивал сам себя, «а уйдут ли чувства от этой правды?». Ответ: нет. «Ребёнок в ответе за то, что совершил его родитель?» И снова: «нет». Он поднял глаза на Фугасиму и охнул: девочка сжалась на своей кровати, словно ожидая ударов, но не желая защищаться. Её плечи непривычно поникли, а пальцы рук теребили край белой простыни. От такого вида в груди Мидории сердце совершило лишний кульбит и ударилось об стенку из рёбер. Она уже подумала, что он её сдаст. Она усомнилась в его чувствах. Изуку выпрямился, нахмурил брови и постарался сказать следующую реплику максимально серьёзно для своего обычного поведения: — Что я только что говорил тебе? Беловолосая подняла на него растерянный взгляд чёрных глаз и вскинула изящные брови вверх. Её тонкие губы изогнулись в немом вопросе, а после она еле заметно прошелестела: «Что любишь меня…». — Тогда почему ты решила, что я что-нибудь с тобой сделаю, после всей этой правды? — его крепкие руки обхватили хрупкие плечи Кору и стиснули в стальных объятиях. Казалось, что каждый его неровный рубец вот-вот лопнет на стыках кожи, от такого напряжения мышц. — Прости, — буркнула девушка ему в плечо и не спешила отстраняться. Её пальчики задумчиво перебирали зелёные волосы, словно она видела их впервые и хотела досконально изучить. Они сидели в полной тишине, пока Фугасима не решилась. Кору говорила тихо, еле слышно, но передовая Мидории все те эмоции, что чувствовала сама. Она рассказала ему про отца. Она поведала ему о маме. И нашептала на ухо Его план, а после поклялась, что почти сразу же стала проводить с ним время искренне, а не из-за приказа. Объяснила принцип действия своей причуды и, как завороженная, следила за содроганиями сильных плеч Изуку, когда он начал плакать от её рассказа. Плакать за двоих. Ведь Кору уже давно научилась подавлять такую глупую функцию глазных желёз. — Мне всё равно, чья ты дочь, Кору-чан, — с красным от смущения лицом проговорил Мидория и мягко отстранился. — Я уже озвучил свои мысли. И не намерен от них отказываться из-за такого пустяка. — Изуку… Казалось, что в ее чёрных-чёрных глазах заискрились красные черти. Губы изогнулись в мягкой улыбке, а её руки легли на его пунцовые щеки. И Кору поцеловала его. Мягко. Бережно. Ласково. В кончик губ, как могла бы поцеловать любящая жена своего мужа, что пришёл с работы. Передавая ему всю благодарность и право решать её судьбу. — Так делала мама, когда папа говорил ей что-то приятное, — оправдывая свой поступок, пролепетала Кору, пока красный как рак, Изуку лежал на кровати в счастливом обмороке. Это определенно не понравится ни её Отцу, ни Всемогущему. Но Мидории и Фугасиме плевать. Это их жизнь. Их чувства. Так какое право имеют другие, что-то решать за них?