Deine Reflexion

Его рука, вложенная в грубую ладонь Советского Союза, была невероятно ледяной. Тонкие цепкие пальцы онемели от холода и подушечки покраснели. На тыльной стороне белой ладони высыпала мелкая синяя крошка морозца. Снег яростно хлестал щеки, кусал губы и уши. Немец ёжился и старался спрятаться за широкими плечами мужчины, что шел впереди. Белый ковер хрустел под ногами, будто у этой мириады крошечных замороженных насекомых-капелек лопались панцири и позвонки. Могут ли быть снежинки живыми? Могут ли ощущать страх перед человеком, страх быть раздавленными, убитыми огромной ногой титана? Мысли Рейха метались, как крупные хлопья снега и таяли одна за другой.  Подняв сощуренные глаза на фигуру русского, нацист смог разглядеть под ворохом заснеженных ресниц только очертание длинного пальто. Рука Союза,  невероятно горячая, обжигала его собственную.  Почему снова он? Неужели недостаточно унижений, боли, стыда принес ему этот ублюдок, неужели до сих пор пытается помочь? Отвратительная русская жалость! Да пусть он подавится ею и захлебнется в своей напутствующей доброте! Фашист попытался вырвать руку из крепкой хватки, но не сумел. Мозолистая ладонь коммуниста сжала его пальцы, от чего Третий зашипел.  Немец продолжал спрашивать себя, зачем этот глупый русский привел его в свой дом. Зачем усадил на свое кресло и укрыл верблюжьим колючим пледом. Зачем принес таз и так аккуратно снимает деревянные от мороза туфли с окоченевших ног фашиста.  — Ай! — стопы обжигает кипяток и Рейх дёргает ногой, но та все равно погружается в воду, удерживаемая чужими ладонями.- Verdammt, heiß! — измученно тянет немец, кусая рваные губы. «Проклятие, горячо!» — слова вырвались уж слишком неожиданно, впрочем, как и погрузились озябшие конечности в таз. Со временем кожа привыкает и тепло медленно расползается по всему телу. Становится невероятно приятно от такой незаслуженной заботы. Он чувствует себя ребенком, о котором пекутся родители и от этого становится тошно. Потом стопка водки дерет горло. Третий Рейх предпочитал всегда больше пиво, не признавая ничего вкуснее него. В груди разливается жар от алкоголя и расслабление трогает напряжённую спину, поднимается вдоль шее к щекам и вискам. Советский Союз садится на табурет рядом с ним. Он не поднимает свои красивые глаза на немца, жадно разглядывающего его лицо. Мужчина чувствует чужой взгляд, но позволяет нацисту смотреть на себя. Рейх же не может удержаться от такой редкой возможности. Лицо русского так близко, непоколебимое тревогой, мужественное и немного щетинистое. Оно ничуть не поменялось за столь долгий промежуток времени, быть может только больше состарилось. Паутинка морщин у глаз засела куриной лапкой, глубокие линии на переносице меж бровей, на лбу три неровные полосы, оставленные далёкими заботами. Но сохранились маленькие крапинки блеклых веснушек на щеках, глаза по-прежнему изумрудного блеска и спутанные  волосы лосняться при тусклом свете лампочки в зелёном абажуре. Союз всегда носил маску железной серьезности на работе, дома переодевал её на «заботливый папочка», а сейчас все они рассыпались трухой, оставив на коже трещины времени. Протягивая руку, немец касается подушечками пальцев колючей щетины на впалых скулах. Союз замирает. Поднимает глаза на арийца и видит его взгляд, наполненный слёзным сожалением. — Ненавижу тебя, — шепчут губы фашиста. — Я не прощу тебя. Никогда. Русская зима всегда была невероятно сурова. Но люди в ней теплы и противоречивы. Постигая тонкости чужого менталитета, немец понял, что начинает врать себе. Врать, чтобы избежать правды. Кто он теперь? Блёклая тень прежнего себя. Призрак прошлого, от которого не осталось ни гордости, ни силы, лишь печальный след вишнёвого оттенка и душка от пороха в душах людей. Блондин сжимает чужие русые волосы слабыми пальцами и притягивает лицо Союза к себе. Прозрачно-серые глаза впиваются в чужие зеленоватые радужки. СССР старается отвести взгляд, но настойчивость Рейха заставляет его посмотреть ему в лицо. Лишь мгновения хватает, чтобы заметить, насколько эти пасмурные глаза пусты. — За что? Мне не нужна твоя жалость! — вырываются грубые слова из немецкой глотки.- Прекрати это. Ты уже отомстил мне или этого недостаточно? Союз выдерживает взгляд Рейха и затем тихо отвечает без злобы: — Оставь я тебя на морозе, ты был бы счастлив сдохнуть дворовой псиной? — его волосы тут же отпускают.  — У меня больше ничего не осталось, — нацист опускает взгляд и поджимает губы. — Я не могу смотреть в глаза Германии.  Да, демократическая Республика имеет явно противоположные взгляды с национал-социалистической идеологией. Союзу неожиданно стало его жаль, как отца. Он знал это чувство, когда политика родственников слишком разрозненная. Правда за это он платил собственной кровью, рождаясь и взращивая себя. — Ты ушел из-за Германии? — переспрашивает Союз, будто не веря словам блондина, что сейчас кутается в теплый плед. — Bist du dumm*? — злиться Рейх и замолкает, когда СССР поднимается с табурета. Он уходит из комнаты, оставляя немца одного, а после возвращается с чайником в руках.  — Отодвинь ноги, — просит он и доливает кипяток в таз.- Согрелся? — Ja, — несмотря на разногласия и кровавое прошлое, отвечает фашист. Квартира СССР была в этот момент самым уютным местом, которое может только существовать в этом прогнившем мире. Словно в коробке, немец хотел закрыться в ней и, сидя в тепле, упиваться чужим вниманием.   

***

Советский Союз ещё недолго остаётся неподвижным на табурете, а потом встаёт, нега задумчивости слетает почти сразу. Он садится возле тазика на колени, у его ног новые шерстяные носки и полотенце, за которыми он сходил, унося чайник. Махровой тканью мужчина тщательно вытирает стопы и лодыжки немца. Сначала на левую ногу одевает колючий носок, потом хочет взять правую, но нацист неожиданно лягается, вырывая костлявую голень из рук Союза. Он кладет чистые пальчики с короткими ноготками на плечо русского. Коммунист поднимает тяжёлый взгляд на немца, но неожиданно замечает в блекло-серых глазах огоньки восторга, поэтому позволяет чужой ноге коснуться его щеки. Рейх улыбается, чужая щетина щекочет, но стопу не убирает. Он хочет большего. — Рейх… — СССР не успевает договорить. Вдоль его губ проходят сморщенные от влаги подушечки коротких пальцев. Они нагло толкаются в его рот. От чего-то Союз позволяет немцу взять вверх и пропускает чужие шаловливые пальчики в ротовую полость. Нацист ухмыляется от удовольствия. Чужой рот горячий и влажный, язык мокрый и щекочущий. Он возбужден, унижая врага таким образом. Немец стремился к власти даже в таких маленьких интимных ситуациях. СССР без робости вбирает чужие пальчики, посасывая и облизывая их. Нет, он совсем не испытывает отвращения. Лижет между мизинцем и безымянным, заставляя нациста мелко задрожать, кривя губы в улыбочке. Проходит языком от пятки вдоль всей ступни, от чего ариец прикусывает уже ребро ладони. Коммунист залезает под плед, укрывающий колени нациста. Рейх теряется, не видя лица Союза, но чувствуя его горячие ладони на своих бедрах. Чужие руки поднимались всё выше. — Совок, — положив руки на плед, где была видимая окружность головы мужчины, нацист не пытался его остановить. — Что ты делаешь? Приподнимая край пледа, бывший фюрер встречается с томительным болотным взглядом русских глаз в полутьме. Советский Союз красив, правда с кровью на губах, с фиолетовыми гематомами на скулах и теле, он был бы намного прекраснее. Рейх зарывается в спутанные после шапки-ушанки русые волосы и тянет их вверх. Коммунист скользит рукой к ширинке на брюках фашиста, но последний бьёт по тыльной стороне его ладони.  — Не использовать руки, — почти приказывает нацист в грубой форме, хотя внутри все сжалось от предвкушения неотвратимого. Союзу приходится труднее. Он не с первого раза захватывает зубами собачку молнии и тянет ее вниз, расстёгивая чужие штаны. Третий помогает выпустить тугую пуговицу из петли и, приспуская ткань нижнего белья, освобождает свой фаллос из заточения. Коммунист безэмоционально приступает к делу, будто ежедневно промышляет подобными утехами. Он размыкает губы и касается головки напряжённой плоти языком, кончиком надавливая на дырочку уретры, из которой вытекает прозрачный предэякулят, оттягивает зубами крайнюю плоть, дразня. Немец прикрывает глаза, когда чужой рот заглатывает его член почти целиком и сразу. С сухих губ срывается тихий стон и тонет в этой забытой истоме. Рейх уже ни о чем не думает. Он сжимает волосы прошлого врага и заставляет взять глубже, сосать усерднее. Союз терпит до тех пор, пока слёзы не начинают щипать глаза. Мужчина старается, до вакуума во рту, втягивает до капли весь член, вылизывает каждую венку пульсирующего фаллоса, ствол которого уже блестит от слюны. Приходится отстраниться и откашляться, когда несдержанный ариец спускает в его рот. СССР поднимает влажные глаза, вытирая горькие губы. В глотке першит и вкус чужой спермы отвратителен, но приходится сглотнуть небольшую её часть. Он уже открывает губы, чтобы сплюнуть оставшееся семя, но неожиданно расслабленный до этого немец зажимает рот Совку и тихо с маниакальным блеском шепчет: «Глотай». Последний с нежеланием, но все же добровольно проглатывает, за что после получает развязный поцелуй от немца. Фашист совсем размяк, переплетаясь с русским своим языком и пробуя на вкус собственную сперму. Ему не нравится, что видно по поползшим вниз бровям, но тем не менее страсть и желание берут верх. Рейх расставляет призывно колени шире, кусая до крови чужие красные губы. Союз поднимается с колен и выпрямляет могучую спину. Немец любуется им и кусает истерзанные, чуть припухшие губы. Он хочет почувствовать жар чужого тела. Тяжёлое дыхание и томный взгляд явно говорят о желании арийца, но русский тянет резину, смакуя момент. Он стягивает через горло свитер, оголяя маловолосную грудь. Старые шрамы украшают рельефное тело, а клеймо свастики радует глаза фашиста. Воспоминания ласково льются, возбуждая забытые чувства самоуважения и гордости. — Это было так давно, — шепчет немец, касаясь теплой ладонью белой метки, СССР с пустым взглядом трогает блондинистые влажные от недавней метели волосы арийца и наклоняется к его лицу. — Ты уже забыл? — фашист сжимает зубы, когда русский оглаживает его спину.- Нет, такого не забыть. — Совок, — резко гаркнул тот, — чего ты ждёшь?! Русый мужчина достал из кармана портсигар и медленно вынул сигаретку. Чиркнув спичкой об коробок, он раскурил её. Сизый дым поднялся к потолку, рассеиваясь в кислороде прозрачным вонючим облаком. Зажимая между губ набитую явно вручную бумагу без фильтра, Союз скинул плед с ног фашиста на пол и стал расстёгивать свой ремень и брюки. Рейх уже понял намёк, поэтому принялся стягивать собственные штаны с бельем. Обнаженным он чувствовал себя незащищённой свинкой на разделочном столе у мясника и невольно стыдливо смущался, правда коммунисту не было до этого никакого дела. СССР подхватил худые плотные ноги под колени и задрал их. — Держи, — без нежности приказал он и нацист стал обнимать свои ноги под коленями, хотя ему было неприятно так светить всем откровенным. Ему оставалось лишь любоваться носками со странным узором на своих пятках. Союз провел по своей обнаженной плоти и криво ухмыльнулся. В этот раз он решил начать с пальцев. Сплюнув себе на ладонь, он размазал слюну по сжатой звёздочки ануса и пропихнул грубо сразу два пальца. Немцу это не понравилось, слишком нетерпеливо, хотя его тело отзывчиво принимало чужие ласки. Приняло и большой фаллос любовника, который разрывал изнутри после короткой подготовки. Русский явно не нежничал, а напротив, делал всё, чтобы немец получил меньше положительных эмоций. Только вот для извращённой натуры нациста весь эффект был крайне противоположен задуманной идеи. — Агрх! — вскрикнул Рейх и задрожал, плотнее прижав к себе колени. Ему вдруг показалось что, чем крепче он будет их держать, тем меньше боли получит. Тяжесть чужого тела навалилась сверху, заставляя закашлять от вони табака, выдыхаемым прямо ему в лицо. Пепел же посыпался на черную нацистскую форму, неизменно скрывающую тело арийца.  — Не пачкай, — почти умоляет Рейх сквозь несдержанные стоны, но русский, сделав затяжку, выдохнул сизый дым в рот немца. Последний лишь слёзно закашлял от едкости крепкого табака. Но сколько бы его не драли, как бы жёстко не вбивались, едва ли не на сухую, нацист не мог кончить без помощи рук. Его член напряжённый донельзя, прижался к оголенному впалому животу, а естественная смазка размазалась по коже. — Ха… Kann es nicht mehr ertragen, — измученно шепчет Рейх, он тянется к своему фаллосу, но Союз решительно отстраняет его руку. «Не могу больше терпеть, » — какие жалкие слова униженного арийца. Русский знал этот язык и без труда понимал, что тот нашёптывает. — Кончишь без помощи рук, — сказал коммунист и кажется попал прямо в чувствительное местечко внутри. Немец закатил глаза, носочки его ступней вытянулись, напряглась каждая мышца, согнутое тело заныло в истоме. Но этого мало. СССР не докуривает сигарету, а тушит окурок об черную грубую ткань нацистской формы, прожигая и её и блузку под ней. Рейх хрипит от боли, но неожиданно заходится в неконтролируемом оргазме. Сперма брызгает на живот, на скомканную ткань, попадая даже на лицо арийца. Сжимаемый тугими стенками, Союз спускает внутрь Третьего и выходит рывком. Немец ещё какое-то время старается придти в себя, но ему с трудом удается принять сидячее положение на удобном сидении. Грудь ходит ходуном, от чего нацист лишь укладывает отяжелевшую голову на подлокотник кресла. Уставший, в неудобном положении он проваливается в дремоту, медленно перетекающую в глубокий сон. *Ты глупый?