И не пытайся спасти меня

      Руне живется хорошо и спокойно. У нее есть самый чудесный папа и самая прекрасная мама – ее любимые родители, которые, Руна знает, любят ее в ответ ничуть не слабее. Для нее та забота, уют и тепло, которые ей дарят ласковые поцелуи, нежные прикосновения и искренние слова, на которых строится ее общение с родителями, – самое наглядное доказательство того, что ее жизнь чудесна.       Руна – послушная девочка, мамина и папина гордость. Она всегда делает то, что просят у нее родители, будь то какие-то маленькие домашние дела, воспитатели в детском саду с их играми и другими занятиями, или ее друзья, Маширао-кун и Мана-чан, с которыми Руна очень любит играть.       Маширао-кун немного застенчивый и неуклюжий – хвост, его причуда, зачастую мешает нормально передвигаться, потому что сравнительно недавно начал расти и Маширао-кун до сих пор не привык к нему, из-за чего путается в ногах и часто падает. Но он всегда очень-очень добрый и отзывчивый и делится игрушками, которые приносит с собой. Когда он падает, Руна протягивает ему руку, и знает, что Маширао-кун обязательно протянет ей руку в ответ.       А вот Мана-чан только выглядит серьезной и собранной, но Руна знает, что на самом деле она не такая. Мана-чан очень любит играть в прятки и всегда выигрывает в догонялках – у Руны никогда не получается ее найти и перегнать, потому что спортивная Мана-чан является самой сильной и быстрой. Все девочки и мальчики в детском саду уважают Ману-чан и считают ее лидером – она всегда знает, чем заняться и как сделать так, чтобы все присоединились к ней.       – Чем лучше ты прячешься, чем быстрее ты убегаешь, тем меньше боли тебе могут причинить, – неожиданно серьезно говорит Мана-чан и ниже натягивает рукава кофты, укутывая в них ладони. Она никогда не носит вещи с короткими рукавами, и Руна не знает, почему. От Маны-чан тянет чем-то больным и холодным – ни от кого из ее друзей и знакомых нет такого ощущения. Даже когда Мана-чан снова улыбается и созывает всех играть в прятки, Руна никак не может отделаться от этого чувства.       Когда Руна признается папе в том, что она хотела бы быть как Мана-чан, папа неожиданно смеется и спрашивает:       – А почему не как мама или папа?       – Вы не умеете прятаться, – честно отвечает Руна и тыкает пальцем в экран телевизора, где стройная девушка в бело-золотом костюме вытягивает руки вперед и поднимает своей силой обломки здания, а мужчина в экипировке такой же расцветки, словно покрытый металлом, распрямляется в завалах в полный рост и поднимает на руки какого-то ребенка. Родители переглядываются друг с другом – именно их показывают по новостям. – Вы всегда на виду. Это глупо и скучно. И опасно. А так ты спрятался и сидишь в домике.       – Мой свет, тебе что, не нравятся герои? – с удивлением спрашивает мама. Они с папой смотрят на Руну с таким изумлением, будто у нее только что выросла вторая голова. Руна хмурится и поджимает губы – ей не нравится, что родители так реагируют на ее откровения. – Ты совсем не считаешь своих маму и папу крутыми?       – Считаю, – важно отвечает Руна и скрещивает руки на груди, раздраженно стучит пяткой по ножке стула. – Но это не значит, что это мне нравится.       – Но как же так? – папа приподнимает брови и озадаченно чешет висок. – Я думал, всем детям нравится герои, а нашей дочери, оказывается, нет! Представляешь, дорогая?       – Руна-чан, милая, но почему? – спрашивает мама и растерянно моргает. Руна чувствует недовольство – ей хочется стукнуть ладонью по столу или пнуть свои тапки, но вместо этого она сжимает в пальцах ткань домашних штанов и говорит:       – Быть на виду очень опасно. Если тебя видят, значит, тебе могут причинить боль. Так говорит Мана-чан, – родители снова переглядываются друг с другом, мама поднимает руку, чтобы коснуться плеча Руны, но она резво соскакивает со стула, не находя понимания ни в одной из пар глаз, упирает руки в бока и заявляет: – Я не хочу, чтобы вам было больно. Это плохо.       Руна уже не слышит восклицаний мамы и папиного оклика, когда, громко топая пятками, взлетает по лестнице наверх и запирается в своей комнате. Впервые она поступает так некрасиво, но впервые ей настолько все равно – Руна чувствует, как ее душат злые слезы, потому что родители ее не понимают.       Конечно, потом все приходит в норму – мама и папа забывают о том, что такой разговор когда-то был, а Руна просто не хочет снова делиться сокровенным. Руна до сих пор ходит в садик, тщательно следит за тем, что делает Мана-чан, и пытается стать таким же мастером в прятках, как и она. Мана-чан смеется, но как-то не очень весело; Руна отчетливо слышит какую-то грустную нотку в ее звонком голосе, но не решается спросить.       Руна до сих пор самая примерная девочка, самая послушная дочь, и так продолжается до тех пор, пока Мана-чан не перестает ходить в садик.       Попытки узнать, куда делась Мана-чан, не венчаются успехом – воспитатели качают головами, одногруппники пожимают плечами, а родители выдвигают предположение, что семья Маны-чан просто переехала. Руна не верит – Мана-чан была ее другом, она не могла куда-то деться и не сказать ей об этом.       Единожды Руна видит, как к Коюки-сенсей, старшему воспитателю, приходит высокий синеглазый мужчина. Его лицо один в один похоже на лицо Маны-чан, как если бы она была взрослым мужчиной, но от одного лишь взгляда этого страшного человека в сторону Руны ее пробивает крупная дрожь. Коюки-семпай улыбается и рассыпается в комплиментах, словно и не видит, какой этот человек на самом деле жуткий. Руна хочет оказаться от этого мужчины как можно дальше, чтобы он больше никогда не обратил на нее внимание.       Когда страшный человек уходит, а Коюки-сенсей появляется в главном зале, Руна осторожно тянет ее за край юбки и тихо, но требовательно спрашивает:       – Это был папа Маны-чан?       – Да, это Тацумия-сан, папа Маны-чан, – согласно кивает Коюки-сенсей и присаживается на корточки перед Руной, ласково гладит ее по голове. Предугадывая то, что творится у Руны в голове она с сожалением произносит: – Руна-чан, к сожалению, Мана-чан теперь будет ходить в другой садик, так сказал ее папа. Вы ведь дружили, да?       – Да, – тихо говорит Руна и опускает голову. Ее губы мелко дрожат – Руна почти никогда не плачет, но сейчас ей настолько грустно и больно, что она просто не может терпеть. – Папа Маны-чан, он ее обижал?       – Что ты, конечно же нет, Руна-чан! – взмахивает руками Коюки-сенсей и пытается заглянуть Руне в глаза. – Просто ее семья решила переехать, потому что ее папа работает в другом месте, вот и все! Никто никого не обижал, Руна-чан!       Коюки-сенсей смотрит встревоженно и ласково, когда гладит Руну по голове и вытирает ее слезы, бесконтрольно скатывающиеся по щекам. Руна вспоминает страшное ощущение холода, исходящего от папы Маны-чан, и почему-то думает о том, что это он сделал так, чтобы Мана-чан хорошо пряталась, быстро бегала и улыбалась так грустно, что у Руны сжималось сердце.       У Руны остается Маширао-кун, и он поддерживает Руну как может. Родители тоже пытаются развеселить ее – водят погулять, по магазинам, в парк аттракционов, покупают мороженое и все-все-все, что Руна хочет. Грусть медленно, но стирается, и спустя какое-то время Мана-чан исчезает из головы Руны, но не ее слова.       На место лидера в их группе встает наглый и грубый Хора-кун. Если Мана-чан нравилась всем и каждому, потому что была яркой и активной, то Хора-кун добивается всего силой – он и несколько его подпевал запугивают всех, кто не согласен, и заставляют всех заниматься тем, чем хочет Хора-кун.       Руне тоже прилетает, когда она отказывается участвовать в героев и злодеев, – Масаоми-кун, друг Хоры-куна, сильно толкает ее в спину так, что Руна падает, пребольно ударяясь коленями и сдирая кожу на ладонях, а сам Хора-кун с силой наступает ей на пальцы так, что из глаз брызжут слезы.       – Не будешь слушаться, будет еще больнее, – доверительным тоном сообщает ей Хора-кун. Огури-кун вздергивает Руну с пола и пихает ее в сторону «злодеев» – таких же испуганных и заплаканных детей, как и она. – А если заплачешь, я тебя накажу.       «Герои» – конечно же Хора-кун и его подпевалы – радостно галдят и пихают «злодеев», ощутимо щипают бока, живот и руки и дергают за волосы и одежду, а «злодеи» тихо хнычут и вяло пытаются отпираться. Краем глаза Руна видит, как одна из воспитателей, Конеко-сенсей, жизнерадостно щебечет по телефону и смотрит в окно, не обращая внимание на происходящее. Всем страшно, никто не решается позвать на помощь, и Руна неожиданно понимает, почему хорошее место для того, чтобы спрятаться, может избавить от возможной боли.       Руна ойкает, когда чей-то острый локоть врезается ей под ребра, а после сдавленно скулит, когда ее больно дергают за хвост и стаскивают с волос резинку. Она пищит: «Верните!», но смех «героев» становится громче, а способы наказания «злодеев» – все жестче и изощреннее. Когда кто-то грубо выкручивает Руне руку, она не сдерживает слез. Внутри опасно натягивается какая-то струна, которая отвечает за связь с реальностью, и опасно звенит, о чем-то предупреждая.       – Мы покараем вас, трусливые злодеи! – важно вопит Хора-кун и размахивает зажатым в руке пластиковым мечом. – Готовьтесь к смерти, нарушители спокойствия этого города!       Со звуковым сопровождением навроде «тыщ», «вжик», «вжух» Хора-кун принимается «карать» – он с силой тыкает мечом кому-то то в живот, то в бедро, то в плечо. Пелена слез перед глазами Руны мешает ей видеть происходящее. Предплечья странно теплеют и начинают чесаться, но Руне не до того, чтобы разбираться с причиной, – кто-то поднимает ее на ноги и с силой вцепляется рукой в волосы. Руна пытается вырваться из хватки, но ее не отпускают, и она, жалобно приоткрывая рот, бросает отчаянный взгляд на заливисто смеющуюся Конеко-сенсей, которая до сих пор говорит с кем-то по телефону.       – Теперь твой черед, – злорадно говорит Хора-кун и заносит меч над головой Руны. Она отчаянно трепещется из стороны в сторону под смех «героев», до последнего отстаивая свою жизнь. По предплечьям прокатывается волна жгучего тепла, распространяющаяся до со самых кончиков пальцев; пока клинок приближается к ее лбу, Руна неотрывно следит за ним сквозь пелену слез.       В ней вспыхивает какая-то сила, необузданная мощь, клубящаяся в венах, придавая уверенности и решимости что-то сделать. Одновременно с тем, как Руна выдергивает сразу обе руки из захвата и с силой отталкивает какого-то мальчишку, с ее губ слетает отчаянное и громкое:       – Конеко-сенсей!       С ладоней, пытающихся принять удар на себя, срываются веселые темно-синие искры – это последнее, что видит Руна перед тем, как крепко зажмуриться. Слышится звук удара обо что-то пластиковое, а затем громкий возглас Конеко-сенсей: «О Ками-сама!»       Руна понимает, что ее трясет от напряжения перед ударом, но его так и не следует. Только тогда она решается боязливо приоткрыть один глаз, чтобы оценить обстановку вокруг. Ее взгляд упирается в переливающееся неровным светом марево – оно похоже на большой синий мыльный пузырь с рябящими разводами, который то появляется, то вновь исчезает.       Руна моргает и фокусируется на своих руках, поднятых вверх. Пальцы мелко дрожат, словно Руна попала на холод без перчаток, а на предплечьях мягким светом сияют узорчатые татуировки, приковывая к себе внимание. Отвести от них взгляд уже не получается – Руна чувствует, как в ушах начинает шуметь, колени подгибаются под тяжестью неожиданно неподъемного тела, а глаза застилает темная пелена. Она слышит чьи-то крики фоновым шумом, но потом пузырь лопается, а вместе с ним Руна ухает в пустоту.       Приходит в себя Руна уже дома. Некоторое время она гипнотизирует взглядом темный потолок своей комнаты и не думает совсем ни о чем. В теле лениво ворочается слабость, из-за которой нельзя даже и пальцем пошевелить – Руна лишь медленно моргает, чувствуя, как пульсирует кровь в ушах, и бессмысленно смотрит куда-то на лампу, ожидая, пока ее отпустит.       Она не знает, сколько проходит времени с момента ее пробуждения. Когда дверь отворяется, пуская по лицу Руны пронзительный луч света, она морщится и с усилием поворачивает голову к вошедшему.       – О, милая, ты наконец-то очнулась! – всплескивает руками мама и в пару шагов оказывается рядом, присаживается на край кровати и кладет руку Руне на лоб. – Ты так нас напугала!       – Что… случилось? – одними губами произносит Руна – на большее ее совсем не хватает. Мама понимает, что она хочет спросить, а потому взволнованно улыбается, склоняется над Руной и мягко целует ее в щеку, убирает прилипшие ко влажному лбу волосы.       – У тебя появилась причуда, милая, – улыбаясь, мягко говорит мама и гладит ее по плечу. Впрочем, через секунду ее лицо меняется, становясь опаснее и серьезнее, – возможно, так пляшут тени, Руна не уверена, – и она произносит: – Те мальчики, которые тебя обижали, уже наказаны. Ты с ними больше не увидишься.       Руна хмурится и поджимает губы – тихий голос мамы звучит как-то необычно, и она, замечая реакцию Руны, тут же улыбается и спрашивает:       – Как чувствуешь себя?       – Устала, – коротко отвечает Руна и притирается к ладони, ласкающей ее щеку.       – Ну, неудивительно, – говорит мама. – Это первый раз, когда ты пользуешься причудой, так всегда бывает.       – У тебя тоже так было?       – Конечно. Когда я впервые использовала телекинез, я сломала телевизор и сделала им дыру в стене, а потом лежала три дня с температурой, – смеется мама. – Так что ты еще легко отделалась, милая. Ну ничего, со временем научишься пользоваться причудой и станет легче.       – Я не хочу учиться пользоваться причудой, – ворчит Руна, ощущая, как у нее слипаются глаза, а рот раскрывается в широком некрасивом зевке, из-за чего мама весело фыркает. – Это глупо и опасно.       – Да, очень глупо и опасно, – послушно соглашается мама и поплотнее подпихивает под Руну одеяло. Руна та еще мерзлячка, поэтому ей чем теплее, тем лучше, и родители прекрасно об этом знают. – Спи, мой свет. Набирайся сил.       Руна прикрывает глаза и снова проваливается в пустоту. Сквозь сон она чувствует, как чьи-то сухие губы касаются ее лба, а широкая тяжелая ладонь осторожно гладит по щеке; это заставляет Руну ворочаться в попытке скинуть раздражающую конечность и бормотать под нос что-то бессмысленное.       В темноте ее сна вспыхивают синие и сиреневые искры – они складываются в причудливые узоры, распускаются изящными цветами и мигают двуцветными огнями, танцующими в бесконечном просторе. Руна подставляет руки под светящиеся капли, и они послушно приземляются ей в ладони, щекоча кончики пальцев и ласково покусывая кожу на предплечьях.       Узоры обещают защиту и поддержку, и им хочется верить. Под их бдительным взором Руна ощущает себя как за каменной стеной – нерушимой и крепкой, которую не сломить никому. Щит – это тоже способ спрятаться, укрыться от внешнего мира и оказаться в блаженной безопасности, там, где никто не сможет причинить боль или же сильно обидеть. Руна может запереться в своей крошечной комнате и сидеть в ее пределах вечно.       Она окончательно встает на ноги через пару дней – все время до полного восстановления Руна лежит или полусидит на кровати и читает книжки с картинками. Ей нравится читать – как говорят воспитатели в детском саду, для своих лет она достаточно смышленая, значит, родители хорошо ее обучают. Руне вообще нравится узнавать что-то новое, а в книгах есть много всякого интересного.       Папа смеется и называет Руну книжным червем, но она не обижается – черви очень полезные и много помогают, поэтому такое прозвище не выглядит нехорошим. Руна восстанавливает силы потихоньку, но очень упорно – ей не терпится вернуться в группу и увидеть Маширао-куна, – а в те моменты, когда думает, что ее никто не видит, разглядывает темно-синие татуировки, появившиеся на предплечьях с того памятного дня.       Ее навещает Каэрта-сан, герой, который работает с мамой и папой. У Каэрты-сана пронзительные синие глаза, рыжие, как жгучее пламя, волосы, спокойная улыбка, внушающая доверие, и изящная резная палочка из светлого дерева. От мягких движений гибких пальцев разлетаются чудесные бабочки и распускаются прекрасные цветы. Руна как завороженная смотрит на то, что творит Каэрта-сан, и заливисто смеется, когда одна из легкокрылых красавиц садится ей на нос и рассыпается ворохом мыльных пузырей.       – Очень красиво, – искренне признается Руна, ее глаза мерцают бесконечным восторгом, а внутри загораются и гаснут целые вселенные, наполненные радостью и светом. Крохотный мир Руны освещается мамиными поцелуями, папиными объятиями, теплом рук Маширао-куна и теперь – еще магией Каэрты-сана, заставляющей верить в чудо.       – Я очень рад, – Каэрта-сан садится перед ней на корточки и жестом фокусника достает из-за ее уха тонкую цепочку с подвеской, которую демонстрирует ей в ладони. Руна с подозрением щурится, отступая на шаг, и наблюдает за тем, как Каэрта-сан удивленно вскидывает брови, а после заливается краской. – Ох, Руна-чан, прости, я не имел в виду ничего плохого!       – А что вы имели в виду? – резонно спрашивает Руна, и Каэрта-сан мягко улыбается.       – Я думал, что, возможно, мы могли бы стать друзьями, – признается Каэрта-сан, и Руна заинтересованно щурится. Ей нравится Каэрта-сан, более того, ее родители тоже считают его другом, а Руна считает, что она ничем не хуже. – Но если ты не хочешь, то я, пожалуй, пойду.       – А это зачем? – Руна деловито тыкает пальчиком в цепочку в руках Каэрты-сана и с удивлением смотрит, как на молодом лице с яркими синими глазами расплывается какое-то умиление. Руна сердито раздувает ноздри – ей не нравится, когда ее считают милой, – и уже собирается отвернуться и уйти, но Каэрта-сан, видимо, умудряется уловить ее настроение и быстро добавляет:       – Это будет доказательством нашей дружбы, – он свободной рукой вынимает из-за своего уха другую цепочку и протягивает обе Руне, давая возможность их рассмотреть. Руна задумчиво склоняет голову и хлопает ресницами, пока изучает оба украшения – на одной подвеске выведено изящное «лучшие», а на другой – «друзья». Если сложить эти подвески вместе, то получится маленький кусочек решенного паззла. – Какую ты хочешь?       Недолго думая, Руна тыкает пальцем в подвеску с надписью «друзья», и Каэрта-сан, лучезарно улыбаясь, ловко расстегивает крошечный замочек и надевает украшение на подставленную Руной шею.       – Сможешь надеть на меня? – серьезно спрашивает он, но его губы то и дергаются в подобии улыбки. Руна улыбается первая, и Каэрта-сан следует ее примеру, когда она кивает и протягивает руки ко второй цепочке. Каэрта-сан продолжает сидеть на корточках, пока Руна заходит к нему за спину и возится с замочком; в конечном итоге он поддается ей, и Руна осторожно перекидывает его через сильную шею и принимается деловито застегивать украшение.       – Все, – почему-то робко говорит Руна, обходит Каэрту-сана сбоку и снова встает перед ним. Она заводит руки за спину и покачивается с носка на пятку, пока Каэрта-сан радостно рассматривает подвеску, которая почему-то блестит не надписью, а задней своей стороной.       Руна хмурится, Каэрта-сан тихо хмыкает и треплет ее по голове, роняя нежное «спасибо», а после вскидывает глаза кверху. Руна удивленно пищит, когда взмывает в воздух, и тут же цепляется за папины плечи, удивленно округляя глаза.       – Что, Нэйччи, подлизываешься к моей дочери? – то ли серьезно, то ли шутливо интересуется папа. Каэрта-сан поднимается на ноги и улыбается еще шире.       – Вообще-то мы теперь лучшие друзья, – немного хвастливо заявляет он и демонстрирует подвеску с надписью. Папа цокает языком и качает головой, а Руна обнимает его за шею и смущенно прячет лицо на плече. – Руна-чан сказала, что я самый красивый!       – Неправда, – возмущенно отвечает Руна, разворачиваясь на папиных руках так резко, что он едва ее не роняет, из-за чего притискивает к себе крепче. – Бабочки и цветы красивые, а не вы!       – Обманывать нас вздумал? – щурится папа, и Руна боевито кряхтит в его руках. – Мой свет, что мы делаем с теми, кто говорит нам неправду?       – Щекочем! – возбужденно пищит Руна, подскакивая на месте, и первая тянется к Каэрте-сану. Папа быстро ставит ее на пол и набрасывается следом, проходясь пальцами по ребрам Каэрты-сана, и тот неожиданно издает задушенный вопль… и очень по-геройски принимается убегать.       Они останавливают веселье только тогда, когда мама, разбуженная во время дневного сна, спускается со второго этажа в гостиную и отвешивает им всем подзатыльники. Папе и Каэрте-сану хватает совести выглядеть пристыженными, пока они стоят перед мамой на коленях в позе покорности, а Руна сидит на диване рядом с ней и шкодливо улыбается. Мужчины негодуют, пока их отчитывает, а Руна тихо хихикает, сжимая в ладони свою половинку кулона.       На прощание Каэрта-сан с самым серьезным выражением лица учит ее секретному приветствию: ударить кулаком о кулак и пошевелить пальцами в воздухе после.       – Никого больше так не приветствуй, это только наш жест, – чрезвычайно серьезно говорит он, и Руна деловито кивает в ответ. – Ну, я пошел. Был очень рад пообщаться с тобой, Руна-чан.       – А со мной, твоим лучшим другом? – возмущенно спрашивает папа, и Каэрта-сан морщится, будто сожрал целый лимон целиком. Плечи мамы, обнимающей Руну, мелко дрожат от хохота, который она старательно сдерживает.       – Из-за тебя я получил смачный подзатыльник, – надменно отвечает Каэрта-сан. Руна вспоминает, что в тот момент, когда мама пришла на шум, борющиеся мужчины умудрились перевернуть журнальный столик – грохоту было столько, что Руне на мгновение показалось, что она оглохла.       – Наша дружба что, из-за этого разрушена? – с подозрением интересуется папа. Каэрта-сан высокомерно вскидывает нос, пафосно взмахивает руками и, открывая посреди коридора портал, говорит:       – Посмотрим на твое поведение.       Папа хватает ртом воздух все время, пока магическая прореха исчезает за спиной уходящего Каэрты-сана, а после невероятно возмущенно смотрит на Руну.       – Свет мой, не общайся с этим человеком, – шутливо говорит он и подхватывает Руну на руки, подкидывает в воздух и ловит. – Видишь, какой он нехороший? Даже меня, своего лучшего друга, совсем не уважает!       – Прекрати гнать на Хирото, – произносит мама и смотрит на папу с укоризной, но тот лишь высовывает язык и кружит воодушевленно смеющуюся Руну на руках.       – Потому что Каэрта-сан – мой лучший друг, а не твой, – добавляет Руна, когда карусель останавливается, и хихикает, когда папа чмокает ее в нос.       – У-у-у, конечно, – ворчит он, опуская ее на пол. – Как бабочек показал и подвеску подарил, так все, лучшие друзья навсегда. Неужели теперь Каэрта – самый крутой герой в твоих глазах?       – Нет, – кривится Руна, и папа издает воодушевленный клич, а после ойкает, когда мама с силой бьет его в бок локтем. – И ты тоже не самый крутой герой, папа.       – Как грубо, юная леди! – возмущается он, а мама закатывает глаза и звучно цокает языком. – Я все равно тебе не верю, маленькая врунишка, а маленьких врунишек наказывают!       Она нахально показывает родителям язык и убегает к себе в комнату, пока папа шумно топает следом, издавая странные звуки не то пыхтящего паровоза, не то воющего кита, и пытается ее поймать. Мама кричит, чтобы они не навернулись на лестнице и обещает свернуть папе шею, если это все же случится, и Руна заходится заливистым хохотом, заставляющим ее чувствовать себя легче самого большого мыльного пузыря, гонимого ветром куда-то высоко-высоко, к далекому и безоблачному небу.       И ночью, с головой накрывшись одеялом и выключив ночник, Руна завороженно наблюдает за тем, как по изящным узорчатыми татуировкам, вторя ее довольству, пробегают мерцающие синие всполохи.       Руна прижимает руки к груди и крепко-крепко жмурится, улыбаясь уголками губ. Под кожей прохладной волной расползается ласковая, заботливая сила, которая обещает защиту и абсолютное спокойствие.       Руне хорошо.