И не пытайся спасти меня

      В ту же секунду, как в доме открывается дверь и раздаются шаги, Руна остро ощущает, что что-то не так.       Родители всегда смеялись и с не очень веселыми улыбками говорили о том, что ей перепала папина интуиция; теперь же эта интуиция отчаянно бьется в ушах пульсом и заглушает все звуки. В абсолютной тишине стук кажется набатом, который заставляет сердце выпрыгивать из грудной клетки.       Руна едва находит в себе силы приоткрыть дверь и выскользнуть из комнаты. Она шлепает босыми ногами по ступенькам и настороженно прислушивается к звукам; в тягостной тишине раздается глубокий тяжелый вздох и гулкий звук удара, а после неразборчивое бормотание.       Сердечко Руны судорожно бьется об ребра, когда она осторожно заглядывает в кухню и видит папу в геройском костюме, который сидит, откинувшись на спинку стула, и, положив руки на стол, пялится в потолок.       – Пап? – тихо спрашивает Руна, и папа резко оборачивается. Его кожа покрывается металлом в считанные секунды, а на лице появляется страшное выражение. Руна чувствует, как у нее от ужаса подкашиваются колени. Она всхлипывает, делает шаг назад, запинается нога об ногу и неуклюже валится на спину. Руна больно бьется головой об пол и тут же закрывает лицо руками, но старается не издать ни звука – ей страшно, и страх этот растет с каждой секундой.       Причуда растекается под кожей, щекочет предплечья; Руна чувствует, как тревожится энергия, готовая чуть что броситься на ее защиту. Синие всполохи зажигаются на узорах и облизывают руки теплом. Становится спокойнее, но не намного.       – Тш-ш-ш, тише, свет мой, – говорит папа, и Руна боязливо приоткрывает глаза. Папа сидит около мерцающих синих границ барьера и встревоженно смотрит на нее. На его лице нет ни злости, ни усталости, лишь бесконечная тревога, а на коже отсутствует стальной покров. Напряжение лопается с тихим пшиком, вместе с ним лопается и барьер, растворяющийся в воздухе темными искрами, и Руна поднимается с пола и бросается папе на шею.       Это же папа – родной, любимый папа, и он никогда не причинит Руне вреда.       В горле зреет тугой комок, и мгновение спустя он превращается в слезы – Руна обнимает папу так крепко, как только может, и плачет навзрыд, чувствуя, как широкие ладони гладят ее по спине и плечам. Она даже не может сказать, что именно ее испугало – все произошло так внезапно и так быстро, что она не успела понять, что случилось. Тем не менее, чувство опасности, накрывшее ее с головой, до сих пор отдается дрожью, которая колотит Руну, пока она прижимается к папе.       – Ну, ну, моя хорошая, напугал я тебя, прости меня, дурака старого, – невнятно бормочет папа. Он целует ее в висок и щеку, гладит большими руками по голове и плечам и шумно дышит. Даже сквозь поток бесконечных всхлипываний, переходящих в рыдания, Руна чувствует, как от него пахнет чем-то соленым и металлическим, немножко горьким – этот запах чужеродный, неправильный, и она раньше никогда его не чувствовала.       Когда слезы заканчиваются, а глаза опухают так, что Руна видит только половину из того, что видит обычно, она неловко отстраняется от папы и заглядывает ему в глаза. Папа отвечает ей печальным взглядом и слабой улыбкой. Руна подставляется под мозолистые пальцы, вытирающие слезы со щек, и слабо хмурится. На папином лице она видит какую-то не то грязь, не то пыль и несколько покрасневших, припухших мест. Руна осторожно касается воспаленной кожи и одергивает руку, когда папа дергается и тихо цокает языком.       – Больно? – спрашивает она. Папа качает головой и улыбается чуть шире, но улыбка эта кажется фальшивой. Руна хмурится чуть сильнее, и на папином лице появляется совершенно беспомощное выражение.       – Угу, – нехотя кивает он, и улыбка пропадает с его губ. Папа отводит взгляд и смотрит куда-то за спину Руны, несознательно поглаживая ее по руке, и только сейчас Руна понимает, что они сидят на полу: папа – прислонившись к стене, а сама Руна у него на коленях. – И в кого ты такая догадливая? В меня, наверное.       Руна поджимает губы, не реагируя на попытку разрядить обстановку. От папы тянет усталостью, и Руне становится стыдно за устроенную ею сцену. Она высвобождается из объятий и, провожаемая удивленным взглядом, идет на кухню, где придвигает табуретку к шкафу и достает с самой верхней полки аптечку. Коробка с лекарствами немного тяжеловата для нее, но Руна упорно тащит ее к папе и вознаграждается за старания улыбкой – слабой, но искренней.       – Я помогу, – говорит Руна, предупреждая любые недовольства, которые могут возникнуть. Папа шумно выдыхает, признавая поражение, а после поднимается на ноги и подхватывает Руну на руки.       – Давай лучше сядем на диван. Так будет удобнее и тебе, и мне, – говорит он, и Руна согласно кивает. Когда они доходят до гостиной, папа тут же добавляет: – Но сначала я схожу помыться. Ты же не хочешь сидеть рядом с грязным и вонючим папочкой, верно?       – Хочу, – тут же отвечает Руна и во все глаза наблюдает за тем, как папа забавно округляет рот. – Но ты сам сказал, что хочешь помыться. Иди. Я пока все приготовлю.       Папа некоторое время топчется на месте, а после кивает и уходит в сторону лестницы. Руна провожает его долгим, внимательным взглядом – от нее не укрывается, как рослая фигура слегка покачивается из стороны в сторону и припадает на одну ногу. Она трет глаза, прогоняя непрошенные слезы, и непослушными пальцами открывает коробку с лекарствами. С каждым мгновением ее движения становятся все увереннее – Руна достает перекись, ватные диски и лейкопластыри и некоторое время гипнотизирует взглядом два похожих тюбика: белый с синей полоской и белый с зеленой.       Татуировки источают мерное синее сияние, и Руна осторожно гладит их кончиками пальцев. Узоры отдаются мягким теплом, и некоторое время Руна просто сидит, трогая свои руки. Раздаются шаги. Она вскидывает голову, когда папа входит в комнату, рассеянно вытирая волосы полотенцем, а после смотрит на Руну и улыбается уголками губ.       Руна хлопает ладонью по дивану рядом с собой и внимательно оглядывает руки и лицо папы. После душа он выглядит немного лучше – по крайней мере, бодрее, чем до этого. Папа опускается рядом с Руной, и она слегка съезжает вбок, когда диван прогибается под его весом. Недовольная, она пересаживается на стол и пихает папу коленом в бедро – он фыркает и протягивает Руне руки.       Она знает, как надо обрабатывать царапины и ссадины и заклеивать их пластырем. Конечно, папина регенерация справится с ними на раз-два, но Руна хочет быть полезной – даже супергероям нужен кто-то, кто может помочь наклеить пластыри и облить перекисью раны. Руна хочет быть таким человеком для мамы и папы, пусть ей совсем не нравится, что ее родители постоянно находятся в опасности.       Папа безмолвно сидит и почти не шевелится, лишь по молчаливому требованию поворачивает голову и руки под нужным углом. Справа на столе скапливается приличная горстка ватных дисков с красноватыми разводами, а бутылочка с перекисью уменьшается в объеме практически вдвое – Руна не жалеет ее, щедро смачивая вату. Папа даже не морщится, хотя Руне прекрасно известно, насколько это больно – она всегда плачет, когда ей обрабатывают раны, потому что перекись очень-очень сильно щиплет.       Но папа сильнее Руны во много-много раз, поэтому не пускает и слезинки. Она сопит, усердно заклеивая кожу пластырями и размазывая крем по ушибленным местам, папа молчит и, кажется, даже засыпает, слегка прикрывая глаза. Рассеянный взгляд из-под ресниц следит за осторожными, чуть неловкими движениями Руны, но совсем не мешает работе.       Когда Руна заканчивает свое дело, папа тут же стряхивает с себя остатки сна и смотрит на Руну – печально и устало. Он протягивает к Руне руки, снимает ее со стола и сажает к себе на колени, мягко прижимает к груди.       – Мама в больнице, – тихо говорит папа. Руна тревожно вскидывает голову, и звенящее предчувствие начинает стучать в висках еще громче. – Ее очень сильно ранили. Завтра пойдем ее навестить. В той больнице лучшие врачи, и мама скоро поправится.       Руна кивает и обвивает папу руками за шею. Она чувствует, что слова сейчас не очень-то и нужны – папе просто нужен покой и тишина. Руна ничем не может ему помочь, лишь только поддержать и побыть рядом, и она надеется, что этого достаточно. В тепле и тишине она не замечает, как проваливается в сон, а приходит в себя уже в своей комнате, укрытая одеялом.       Папа готовит завтрак – в их семье чаще всего именно он ответственен за приготовление пищи, потому что у него еда получается даже вкуснее, чем у мамы, и все это признают, – и едят они, негромко переговариваясь по поводу предстоящего дня. В животе скручивается тревожный узел, и Руна не знает, почему – папа же сказал, что все хорошо, и она должна ему верить, но вместо этого Руне хочется плакать, забившись в самый дальний угол и закрывшись щитом.       Энергия вспыхивает на предплечьях мягким импульсом, и Руна, сидящая в машине, машинально гладит татуировки кончиками пальцев. Это странным образом придает ей уверенности в себе – пусть это причуда, которой она не станет пользоваться, ее наличие все равно помогает Руне чувствовать себя лучше. Тошнота пропадает, и подступающие к глазам слезы перестают ее душить. Становится легче, и Руна наконец-таки может расслабиться и сосредоточиться на предстоящем визите в больницу.       Папа крепко держит ее за руку все время, пока они следуют по дороге в больницу, проходят через регистратуру и поднимаются на нужный этаж. Руна ощущает себя в каком-то вакууме – она будто бы находится отдельно от окружающего мира, отгороженная куполом, не пропускающим эмоции. Наверное, она немного не понимает, что должна чувствовать, и все мысли превращаются в сплошную кашу.       В лифте она смотрит на меняющиеся цифры на табло пространным взглядом. Папа чуть крепче сжимает ее ладонь и зовет по имени, и Руна поднимает на него глаза.       – Скоро мы увидим маму, – говорит он очевидную вещь, и Руна просто кивает. – Хочешь зайти со мной или посидишь в коридоре?       – Я зайду с тобой, – тихо отвечает Руна. – Хочу увидеть маму.       – Хорошо, – с облегчением отвечает папа. – Значит, пойдем вместе.       Лифт останавливается на нужном этаже и тихо дзынькает. На этаже тихо, пахнет чем-то свежим, с кислой ноткой, и Руна понимает, что ей нравится этот запах. Что-то ненавязчиво гудит – наверное, так работает кондиционер – все время, пока они идут до нужной палаты. Папа останавливается ровно перед дверьми и замирает. Руна поднимает на него взгляд – поджатые губы и пальцы, стискивающие ее ладонь крепче обычного, выдают его напряжение.       Она дергает его за рукав пиджака, обращая на себя внимание. Папа смотрит слегка рассеянно, и Руна хмурится, дергая его еще раз.       – Что такое, свет мой? – спрашивает папа и смешно трясет головой, будто большая собака.       – Все хорошо, – говорит Руна. – Все в порядке.       Папа несколько мгновений молчит, медленно моргая, а затем растягивает губы в слабой улыбке и отвечает:       – Да, конечно. Конечно, милая. Спасибо за поддержку.       Он отодвигает дверь, и она отъезжает в сторону с мягким шуршанием. В палате светло и уютно, пахнет лавандой – мамин любимый запах, и Руна вдыхает его полной грудью. Мама полулежит в кровати, читая какую-то книгу, и, поворачиваясь к ним, удивленно поднимает брови, а после улыбается.       – А вы не торопились, – весело замечает она. Руна делает один неловкий шаг, другой, а затем бросается к маме и обнимает ее за талию. – О, свет мой, так соскучилась по мне?       – Я же говорила, что это опасно, – бормочет Руна. С ее губ срывается тихий всхлип, и она утыкается лицом в одеяло, а после продолжает: – Ты в больнице. Не пришла домой с папой. Тебе было очень больно?       – Вовсе нет, – растерянно отвечает мама и ласково гладит Руну по голове. Руна чувствует дрожь длинных пальцев, перебирающих ее волосы, и от этого становится еще горше. Руна усердно сглатывает слезы и шмыгает носом, теснее прижимаясь к материнскому бедру. – Я вообще не помню ничего. Я просто потеряла сознание, а очнулась уже в больнице. Меня здесь хорошо кормят, кстати. Хочешь яблоко?       Руна сопит и ничего не отвечает пару минут, а затем словно нехотя поднимает голову, заглядывая маме в глаза, и говорит:       – Хочу.       – Тогда будь хорошей девочкой и сходи умойся, – тут же добавляет папа, и Руна возмущенно вскидывается. Он смешно дует губы и упирает руки в бока, вскидывает брови и произносит: – Твое чудесное личико все в соплях. Хочешь есть яблоко с соплями?       – Не хочу! – негодующе восклицает Руна и хмурится, а после уворачивается от широкой ладони, которой папа стремится погладить ее по плечу. – Я ушла!       Она отстраняется от маминой кровати, ловко уклоняется от папиных объятий и выскальзывает за двери, даже не подумав спросить, где ближайший туалет. Лишь только задвинув за собой дверь, Руна прислоняется к стене и некоторое время немигающе смотрит в пол, а после вытирает мокрые щеки и осматривается по сторонам. Возвращаться обратно ей не хочется – что-то ей подсказывает, что сейчас не лучший момент, а маме с папой лучше всего побыть наедине.       Коридор светлый и чистый, сейчас Руна видит его отчетливо, а не через непонятную пелену, окутывавшую ее разум не более десяти минут назад. Правда, немного мешает запах лекарств, забивающийся в ноздри, но это не так страшно – здесь спокойно, и редкие люди переговариваются вполголоса, будто не решаясь спугнуть уютную тишину. Руна делает шаг вперед, отлипая от стены, и оглядывается, пытаясь найти туалет. Она поджимает губы и решается пойти направо – почему бы и нет?       Первая же попавшаяся медсестра окликает ее и присаживается на корточки рядом. Вид у нее крайне обеспокоенный – наверное, думает Руна, потому что она недавно плакала.       – Что случилось, милая? – мягко интересуется у нее медсестра и заглядывает в глаза. Руна насупливается и смотрит в ответ исподлобья. Несмотря на то, что медсестра не выглядит злой или сердитой, почему-то Руне не нравится, что ее застали в слезах. Совсем одно – когда ее слабость видит семья и другое – кто-то посторонний. Ей хочется закрыться щитом – татуировки приятно нагреваются, солидарные с ее желанием, – но вместо этого Руна тихо, но вежливо говорит:       – Где здесь туалет? Я хочу умыться.       – Давай я отведу тебя, – предлагает медсестра и, поднимаясь на ноги, протягивает Руне руку. Некоторое время Руна смотрит на нее и молчит, но после все же медленно вкладывает руку в раскрытую ладонь. – Вот и молодец, тут совсем недалеко. А где твои мама с папой?       – Мы пришли навестить маму, – тихо отвечает Руна, чуть крепче сжимая руку. – Маму ранили.       – Мы твою маму быстро поставим на ноги, – искренне говорит медсестра. Они доходят до высокой белой двери, и медсестра открывает ее перед Руной, пропуская внутрь. – У нас есть врачи с самыми крутыми причудами! А у тебя, милая, есть причуда?       Руна тихо кивает. Она встает на подставку, чтобы быть на одном уровне с раковиной, открывает кран и гипнотизирует взглядом воду, а после смотрит на свое отражение в зеркале. Отражение показывает ей покрасневшие от слез глаза, влажные щеки и мокрый лоб, и Руна неприязненно морщится. Ледяная вода охлаждает кожу, и Руна прикладывает все усилия, чтобы умыться как следует. Когда она поднимает лицо от раковины, медсестра уже протягивает ей ослепительно белое полотенце, которое Руна принимает с благодарностью.       Она вытирает лицо и в растерянности замирает, не зная, куда девать полотенце, и медсестра со смехом забирает его себе.       – Я о нем позабочусь, – заговорщически произносит она и подмигивает. Руна недоуменно моргает в ответ и слегка улыбается, чувствуя, как напряжение ее отпускает.       – А какая у вас причуда? – спрашивает Руна, когда они выходят из туалета. Медсестра снова держит ее за руку и ведет по направлению к палате, где находятся мама с папой.       – О, самая лучшая – «Целебная слюна», – горделиво отзывается медсестра и улыбается. Руна моргает, а затем кривится в отвращении, морща нос. – Какая знакомая реакция! Ну и что, что противно, зато как полезно!       – Уж лучше щиты, чем целебная слюна, – ворчит Руна. Медсестра приглушенно смеется, ее глаза сверкают. Руна понимает, что такая реакция ее не задевает, хотя в детском саду того же Шиу-куна постоянно дразнили за то, что у него вместо рук были водоросли. – И вы совсем не обижаетесь?       – А зачем мне обижаться? – искренне удивляется медсестра. Они доходят до нужной палаты, и она снова присаживается перед Руной на корточки так, чтобы их лица оказались на одном уровне, а после заговорщически шепчет: – Пока я могу помогать людям, мне неважно, что они обо мне думают.       На ее лице снова появляется улыбка, когда она встает и осторожно подталкивает Руну к двери.       – Обещаю сделать все возможное, чтобы поставить твою маму на ноги как можно скорее, – серьезно произносит медсестра, но в глазах ее пляшут смешинки.       – Облизать ее? – морщится Руна.       – Не без этого, – смеется медсестра, круто разворачивается на пятках и стремительно уходит по коридору. – Передавай родителям привет, особенно Хиро-сану!       Некоторое время Руна озадаченно смотрит ей вслед, а после отодвигает дверь в сторону и проскальзывает внутрь. Мама с папой встречаются ее одинаково обеспокоенными взглядами, но затем синхронно выдыхают.       – Ну вот, я же говорил, что она вернется и будет меньше похожа на свеклу, – нарочито медленно тянет папа, оборачиваясь к маме.       – На свеклу? – возмущенно спрашивает Руна. – Я не была похожа на свеклу!       – А по-моему была, – отвечает папа и проказливо показывает язык. В его глазах нет печали, которая была с ним весь вчерашний вечер и сегодняшнее утро, и Руна ощущает облегчение. – Такая же круглая и красная.       – Я не красная! И не круглая!       Руна глядит на папу волком и опасно щурит глаза, скрещивая руки на груди. Дверь снова отъезжает в сторону, и, резко обернувшись, Руна видит удивленное лицо Каэрты-сана.       – Что за шум, а драки нет? – интересуется он, прикрывая за собой дверь, и трясет в воздухе каким-то пакетом, явно тяжелым на вид.       – Каэрта-сан, папа обзывается! – тут же ябедничает Руна.       – Как можно? – ахает Каэрта-сан и ставит пакет на столик рядом с маминой кроватью. Он подхватывает Руну на руки без особых усилий и прижимает к себе – Руна, обвивая его за шею, нахально показывает папе язык. Папа расширяет глаза, а мама отворачивается в стороны; плечи ее дрожат. – Обзывать Руну-чан? Да как ты смеешь?       – Это что, моя вина, что она один в один была похожа на свеклу? – интересуется папа, параллельно копаясь в пакете. Он вытягивает из него какие-то коробочки, которые некоторое время внимательно изучает, а после переводит на Каэрту-сана неверящий взгляд. – Ты серьезно купил Маэ клубничное молоко?       Каэрта-сан пожимает плечами, поглаживая Руну по голове. Что-то блестящее привлекает ее внимание, и, присмотревшись, она понимает, что эта та самая подвеска, которую он недавно ей подарил. Внутри становится тепло, и Руна жмется к крепкому плечу, чувствуя себя смущенной. Татуировки приглушенно мерцают, источая тепло, и живот щекочет что-то легкое, как крылья бабочек.       – Но она же любит клубничное молоко, скажи, Маэ?       – Конечно, – отвечает мама. Даже по голосу понятно, что она улыбается. Руна оборачивается и встречается взглядом с яркими зелеными глазами, полными нежности, и это заставляет ее отстраниться от Каэрты-сана, который тут же опускает ее на пол.       Руна подходит к маме, садится на стул около ее кровати и кладет голову на бедро, а после прикрывает глаза, когда ей на затылок ложится нежная рука. Тихие разговоры взрослых сливаются в сплошной фоновый шум, который совсем не отвлекает Руну от мыслей, текущих вяло и неспешно. Сквозь полудрему она слышит фырчание папы, улыбку в мамином голосе и шутливые замечания Каэрты-сана, и Руна чувствует себя так уютно, что проваливается в сон, даже несмотря на неудобную, по сути, позу.       Ее поднимают на руки, и сквозь сон Руна доверчиво жмется к крепкому телу. Пахнет чем-то умеренно пряным, и она утыкается носом кому-то в грудь. Теплые губы оставляют на ее лбу мягкий поцелуй – Руна морщит нос, когда кто-то заправляет выбившуюся из хвоста прядь волос ей за ухо. Методичное покачивание убаюкивает, но Руна умудряется приоткрыть глаза и понять, что папа несет ее по бесконечному коридору больницы, а по правое плечо от него идет Каэрта-сан. Она ворчит что-то под нос и снова засыпает.       Просыпается она уже дома – в своей кровати, укрытая одеялом. Некоторое время Руна просто моргает, смотря в потолок, а после медленно садится и зевает. Наверное, она заснула, пока они навещали маму в больнице – какой стыд! Руна даже толком не попрощалась с мамой и не пожелала ей скорейшего выздоровления. Она дует щеки и спускает ноги на пол, немного привыкает к прохладному воздуху, а после встает и идет к двери.       В доме тихо – Руна вспоминает, что папа ушел на работу. В это время обычно Руна ходила в детский сад, но сегодня они пошли в больницу, навещать маму, поэтому Руна осталась одна. Ну, или не одна – спустившись на первый этаж, она встречается взглядом с пронзительными синими глазами и улыбается.       – Каэрта-сан, – радостно произносит Руна. Каэрта-сан улыбается ей в ответ – он отставляет в сторону ноутбук и поднимается на ноги, а после подходит к Руне и подхватывает ее на руки. Руна весело смеется и обнимает его за шею, когда Каэрта-сан покачивает ее из стороны в стороны.       – Спящая красавица уже проснулась? – игриво тянет Каэрта-сан, и Руна обиженно дует губы.       – И вовсе я не спящая красавица, – ворчит она и отворачивает от Каэрты-сана лицо. Он лишь хихикает.       – А ты не хочешь спросить у меня, сколько проспала? – спрашивает он, но Руна упорно молчит. Каэрта-сан не дожидается ее реакции и неожиданно спрашивает писклявым голоском: – Сколько я спала, Каэрта-сан? – а затем добавляет своим голосом: – Целых шесть часов, Руна-чан!       – Шесть часов? – неверяще спрашивает Руна.       – Ага, – бодро отзывается Каэрта-сан. – Я думал, что сам усну, пока тебя дождусь!       – Так и не ждали бы, – ворчит Руна и уворачивается от руки, которой Каэрта-сан норовит щипнуть ее за щеку.       – И что, мне можно было съесть все блинчики с шоколадным кремом и мармеладом без тебя? – удивленно расширяет глаза Каэрта-сан.       Руна колеблется. Блинчики с шоколадным кремом и мармеладом – ее любимая еда, и она никогда от них не отказывается. Она не знает, кто именно посоветовал Каэрте-сану их купить, но за это стоит как минимум сказать спасибо. В этот же момент у нее проникновенно урчит живот, и гостиная погружается в тишину.       – О, – многозначительно произносит Каэрта-сан.       – Хочу есть, – невозмутимо добавляет Руна. Ее живот снова согласно урчит, и Каэрта-сан расплывается в улыбке. – Вы же мой лучший друг, правда?       – Да-а-а, Руна-чан, – с подозрением тянет Каэрта-сан. Он несет Руну на кухню прямо так, на руках, и не сказать, что она против. В воздухе висит сладкий аромат шоколада, и Руна сглатывает слюну, ощущая острый голод.       – А вы сильно голодны? – наивно спрашивает Руна и хлопает ресничками. Каэрта-сан замирает и изумленно приподнимает брови. Мысленно Руна хихикает – Каэрта-сан еще не сталкивался с ее суперсекретной техникой, а потому не знает, как правильно ей противостоять.       – Пожалуй, не очень, – опасливо соглашается Каэрта-сан. – Я успел перекусить, пока работал.       Он ставит Руну на пол. Она шустро забирается на свое любимое место и принимается болтать ногами. Ей интересно наблюдать за тем, как ловко Каэрта-сан порхает на кухне, будто ему не впервой. Она с любопытством смотрит, как длинные изящные пальцы высыпают чай в заварник и заливают его кипятком, а после ставят разогреваться в микроволновку переложенные на тарелку блины.       Руна сглатывает слюну и спрашивает:       – А можно тогда мне оба блина?       – Конечно, – моментально отвечает Каэрта-сан, оборачивается к Руне и улыбается. – Я купил их специально для тебя.       – А себе вы что-нибудь купили? – надувается Руна.       – Ага, – говорит Каэрта-сан, но Руна щурится, и он со смехом поднимает руки. – Ну правда. Я все уже съел, пока работал.       Руна тянет задумчивое «хм-м-м», которое перебивает звонкое дзыньканье микроволновки. Она подскакивает на месте и горящими глазами смотрит на Каэрту-сана, который ставит перед ней тарелку с блинчиком, а после – и чашку с ароматным чаем. Руна жмурится от удовольствия и расплывается в улыбке.       – Я погрел так, чтобы было не очень горячо, – говорит Каэрта-сан, и Руна кивает. Она на пробу тыкает пальцем блин, удостоверяясь в нормальности его температуры, и возбужденно подпрыгивает. Каэрта-сан приземляется напротив с чашкой чая и с умилением наблюдает за тем, как Руна осторожно, но жадно ест. Она умудряется вымазаться в шоколадном креме и по итогу недовольно смотрит на грязные пальцы и кружку.       Каэрта-сан протягивает ей салфетку, и Руна тщательно вытирает руки, но, поднимая взгляд, видит, что он смеется.       – Что? – спрашивает она.       Каэрта-сан поднимается на ноги, обходит стол и нагибается к Руне, а после мягкими движениями вытирает ее рот и щеки. Руна морщится, но терпит, затем отстраняется и кривится.       – Только потому, что Каэрта-сан – мой лучший друг, – ворчливо заявляет она. – Я справилась бы сама.       – Ну разумеется, – улыбается Каэрта-сан в ответ и треплет ее по волосам. – Я никогда не сомневался в том, что ты бы справилась сама.       Руна горделиво вздергивает нос. Каэрта-сан садится обратно на свое место и смотрит на Руну пронзительными синими глазами. Она первая расплывается в улыбке – ей нравится Каэрта-сан, он спокойный и надежный, и Руна чувствует, что он никогда не причинит ей вреда.       – А почему вы здесь? – спрашивает Руна. Каэрта-сан пожимает плечами, опускает взгляд на стол и прокручивает кружку вокруг своей оси.       – Хиро... То есть твой папа попросил меня приглядеть за тобой, – негромко говорит он. – Да, ты сильная и самостоятельная девочка, но вместе-то веселее, верно?       Руна некоторое время молчит, гипнотизируя взглядом чай в кружке, а после интересуется:       – А у вас что, совсем-совсем дел нет? Вы же герой.       – У меня сегодня выходной, – отмахивается Каэрта-сан и наконец-то поднимает глаза на Руну. – Поэтому я решил провести время с тобой.       Руна щурится, надувает губы и скрещивает руки на груди, и Каэрта-сан фыркает – его взгляд лучится синевой, бесконечной и бескрайней, которая проникает Руне в душу. Татуировки на предплечьях вспыхивают мягким теплым сиянием в ответ на довольство Руны, и она счастливо жмурится.       – А вам нравятся мультики про принцесс? – внезапно спрашивает она – надо же чем-то развлечь гостя! Каэрта-сан улыбается. Лампочки на кухне высвечивают рыжие вихрастые волосы в золотистые оттенки, и Руна думает, что он похож на ангела.       – Ну разумеется, – отвечает Каэрта-сан и первый поднимается из-за стола, а после протягивает Руне руку.       Она с радостью вкладывает свои пальцы в широкую ладонь и ведет Каэрту-сана в гостиную.