***
Поторопиться, надо поторопиться. Так себя ежесекундно подгоняла юная Лилит. Но как не подгоняй, хрупкое человеческое тело не могло превзойти себя, и ноющий от голода живот совсем не помогал. «Подумаешь, треснула тарелка! Разве это беда?» — негодовала Лилит, пытаясь домыть нескончаемую гору посуды. Слезы уже не держались в глазах и скатывались по щекам, капая в корыто с водой. На кухне никого не было — все злобные твари набивали животы в огромной общей столовой. Интересно, долго они еще будут жрать? Бросив заинтересованный взгляд на приоткрытую дверь, Лилит решилась выглянуть. Только тихонько, на цыпочках. Под высочайшими сводами столовой залы расположились разом все виды и сословия рогатой нечисти. Если завтраки или ночные перекусы проводили отдельно и по своему усмотрению, то обедами и особенно пирами по случаю окончания битв наслаждались все вместе. Только пленников и рабов, в число которых совершенно незаслуженно входила Лилит, не приглашали. «И не надо, — нахмурилась Лилит и поглядела на зал исподлобья, — лишь бы еду исправно давали. И нормальную». Внимание присутствующих было обращено к центральному столу. И это совсем не удивляло. Центральный стол был самым богато украшенным столом, находился аккурат в центре залы и был установлен на возвышении, чтобы сидящие за ним могли видеть и контролировать обстановку во всей зале. Но самое главное: во главе центрального стола сидел сам мессир. Даже находясь так далеко, украдкой выглядывая из кухни, Лилит замечала рога, украшенные строгими золотыми наконечниками, и его жуткую громадную фигуру в плаще с кроваво-красным подбоем. Злодейка-память обрисовала в воображении лицо мессира и его глаза в минуты гнева. Этот образ заставил Лилит вздрогнуть, разумнее будет скрыться на кухне. Здесь на контрасте с теплыми ароматами пищи запах казался совсем омерзительным. Пахло помоями. Лилит посмотрела в сторону, будто пытаясь найти спасение, но взгляд зацепился за струп на плече. Один из трёх длинных тонких струпов. Злить чертей — плохая идея. — Надо поскорее закончить, — шепнула под нос Лилит, но тут же возразила сама себе. — Я никогда не закончу. Снова захотелось заплакать от бессилия. Но Лилит упрямо помотала головой, прогоняя прочь нехорошие мысли.***
Крохотные белые крылышки вылетели из вентиляционной решетки и запорхали под высокими сводами столовой залы, наблюдая за пьющими и пирующими. За столами неподалеку от центрального демонические воины спорили, какое же из вин вкуснее. Далее, на периферии, бесы упивались пивом и обдумывали стратегию. И если бы это была стратегия по захвату вражеских войск. Увы! Похотливые обалдуи выдумывали, как бы привлечь одну интересную медсестричку с до умиления короткими рожками. А прямо у двери на кухню — что очень удобно, не нужно далеко ходить, — черти играли в кости на еду. Случались и те, кто совсем проигрывался и обязан был проблеять на столе осликом. В этот раз снова блеет Гисс. Невезучий шалопай. Насмотревшись, мотылек полетел дальше, на кухню. Он юркнул в приоткрытую дверь и решил лететь ниже, чтобы не задохнуться от облачков пара. В комнате звучала мелодия. Едва слышная, теряющаяся в звуках плеска воды и звона посуды, она лилась из сомкнутых губ Лилит. Мотылёк неощутимо сел на темноволосую макушку. Лилит продолжала мурлыкать под нос, но стоило обрушиться громкому звуку извне, как её мелодия тут же испуганно замолкала. Мотылька это не устраивало. Белые крылышки вспорхнули, и крошечное создание очутилось на плече девочки. Так мелодия слышалась лучше. Мелодия оказалась печальной. Своим мотивом она сочеталась с глазами Лилит: изумрудными и напоминающими кошачьи, но блестящими не от азарта, а от слез. Мотылёк долго слушал и всматривался в детали. Месяцы неволи во власти каменных стен оставили на белом теле свои отпечатки. Если подумать и помечтать, самым верным будет сравнить кожу человечьей девчонки с тончайшей выбеленной бумагой, какую аристократы используют для писем. А синяки прямо как чернильные пятна. Вскоре мотыльку надоело просто наблюдать. Вновь трепет крылышек и вот мотылек порхает у правой щеки Лилит. Но она не замечает его. Подумаешь, периферийным зрением мерещится некое пятнышко. Но если так и пойдет, мотылька совсем не заметят! Разве можно это допустить? Он приземлился на руку Лилит. Волна нечистой воды как цунами накрыла крошечное насекомое. Опустив руки в воду, чтобы нащупать на дне корыта очередную тарелку, Лилит заметила что-то слишком беленькое для такого грязного места. «Лепесток? Но тут же нет цветов», — удивилась девочка. Она отставила тарелку в сторону и аккуратно поймала притихшего мотылька. «И правда как лепесток. Может тряпочка какая? На кусочек еды не похоже». Лилит с разных углов присматривалась к находке, боясь тронуть и повредить. Когда «лепесток» дернулся и показал свою одушевленность, заботливая девочка чуть было не закричала и не утопила мотылька вновь. Но страх прошел, стоило паре крылышек расправиться и явить себя во всей красе. — Какой красивый! — прошептала с восхищением Лилит. Маленькое бледное насекомое даже возгордилось и повернулось другой стороной, позволяя себя рассмотреть. — Подожди-подожди. Ты должно быть испачкался. Та вода такая гадкая! Извини, сейчас. Лилит хлопотливо осмотрелась и отыскала кувшин с чистой водой. — Вот здесь побудь, — наказала она и оставила мотылька рядом, на наиболее сухом и безопасном для такого хрупкого существа месте, а сама пустилась на поиски чего-то неглубокого и достаточно маленького. Горы посуды теснились то тут, то там. Иногда посуда стояла вперемешку с какими-то приправами или прочей столовой приблудой. Иногда на одной кухонной тумбе размещалась и еще грязная, и уже помытая утварь. Всякий хаос происходит на кухне, где работают черти и маленькая неразумная девочка. А маленькое блюдечко все-таки нашлось. Оно оказалось как раз. Лилит зачерпнула чистой ложкой воду из кувшина и наполнила ванну своему гостю. Вода была студеная, но мотылек не отказался искупаться. — А просохнуть можно у свечи, — наставляла Лилит. — Свечи не такие страшные как факелы и тоже теплые. Бледные губы растянулись в кроткой улыбке, глаза теперь блестели не от грусти. Мотылек наблюдал за метаморфозами девочки так же как и она с любопытством исследователя следила как чешуйка за чешуйкой просыхали у свечи полупрозрачные крылышки. Пока мотылёк грелся, Лилит нашла ложку. Обычную, чайную, ещё немытую. На рыжем металле налипло что-то тёмное и липкое. Неизвестная субстанция поблескивала на свету и источала незнакомый, но на удивление приятный приторный запах. Лилит аккуратно взяла на руку уже сухое крылатое существо и посадила на стол рядом с ложкой. — Оно выглядит противно, но пахнет чем-то сладким. Думаю, тебе понравится. Сама девочка пододвинула табурет и тихонько села рядом. Хотелось понаблюдать. Какое-то время мотылёк бездействовал. Наверное скромный. Вот тонюсенький хоботок легонько коснулся предложенного угощения. Попробовав, мотылёк отстранился и посмотрел на Лилит. Ей показалось, что вопросительно. — Спасибо, маленький, но я не буду, — ответила девочка. Такая галантность со стороны всего лишь мотылька невероятно умиляла. Лилит начала болтать с мотыльком. Это была непринужденная беседа, какую ведут с давними друзьями на чаепитии. Мотылёк и правда показался другом. Пусть не самым близким, но мало с кем можно вот так просто посидеть и поговорить ни о чем и обо всём. Прямо как… Лилит прогнала воспоминания. Нехорошо грустить и сильно задумываться о ком-то далёком, когда общаешься с другом. Почему-то захотелось пояснить свой отказ. — Я очень давно не ела ничего сладкого, но от сладкого хочется пить. А мне пить не дают. Я вроде как наказана. И за что? За дурацкую тарелку! — Лилит перешла на едва слышный шёпот и склонилась к мотыльку, стараясь не дышать на него слишком сильно. — Была бы моя воля, всё бы им перебила. Но нельзя. Девочка отстранилась и вновь заговорила привычным тоном. С её губ сорвалась усмешка, взгляд на мгновение сделался хитрым и злорадным. Похоже ей представилась реакция чертей на переполох на кухне. Ох, и долго бы они убирались, если постараться как можно лучше отомстить! — Ты если хочешь, можешь попить, ты маленький, — добавила Лилит, ведь мотылёк уже было отстранился от кувшина. — А если я попью — заметят. У Наседки есть мерный стакан, по черточкам высчитывать будет. Мотылек показался озадаченным. — Кто такая Наседка? Это я так главную кухарку зову. Сидит над продуктами и вечно что-то кудахчет, если кто-то хочет взять больше еды. У неё и нижняя часть тела как у жирной такой птицы. Даже ноги есть! Уродливые такие, как будто из палок сделаны. Три пальца впереди и один сзади, изгой как будто. Лилит хотела было посмеяться над несуразностью кухарки, но притихла. В голову без стука ворвалось дурное воспоминание. — Когтистые лапы только. Царапается ими как бритвой. Повернувшись боком к мотыльку, девочка показала три параллельные полосы на руке. Действительно следы от когтей. Возможно когда-то эти следы были кровоточащими ранами, но сейчас о них напоминали лишь тонкие ниточки струпов. — Сейчас ничего, но долго заживали. Лилит замолчала, поникла, о чём-то задумалась. Опомнившись, девочка снова мотнула головой, чтобы вытряхнуть ненужные мысли. Мотылёк наблюдал за этими переменами. Было в его взгляде что-то изучающее и невероятно разумное. Сладкой субстанции в ложке оставалось столько же. — А ты чего не кушаешь? Кушай, не брезгуй. Если бы рогатые с этой ложки жрали, на ней остались бы вмятины от зубов. А она целая. Если бы мотылёк мог, он бы рассмеялся. Он бы сказал: «Глупая маленькая девочка. Никакие клыки не оставляют следов на посуде. А на тебе могут оставить». Но мотылёк не мог. Маленький гость припал хоботком у угощению. Лилит готова была улыбаться и наблюдать за этой картиной хоть вечность. Удивительные и красивые явления, малозаметные из-за своей повседневности, приковывали внимание самыми крепкими цепями. Из-за этих цепей Лилит не услышала, как в комнату вошли. — Э, Черепок! — окликнул её хамоватый хмельной голос. Тело тут же вздрогнуло, вскочило, будто хлестнули кнутом. Табурет за спиной грохнулся на пол, из-за чего вновь пришлось вздрогнуть. Босые ноги, которые во время беседы Лилит всячески поджимала, чтобы не мёрзли, соприкоснулись с ледяными плитами пола, и по хребту пробежала дрожь. Лилит съежилась. По голосу она поняла, что явился черт. У них, причём даже у мужчин, голоса часто с хрипотцой, рычанием, но при этом выше обычного. И действительно, вальяжной походкой в комнату ввалился черт с подносом грязной посуды. Её явно было много для одного, пусть даже самого прожорливого, чертяки. Значит этот дурак проигрался и теперь вынужден таскать тарелки за собратьев по разуму. — Держи ещё чтоб скучно не было. Черт подошёл к корыту и увалил в него принесённые «дары». — Эка у тебя горинда какая, — сказал он с усмешкой, смерив взглядом посудный ад. — И че сидишь? Работай давай. А то до следующей битвы не домоешь. Лилит поникла и подошла к корыту. Вся радость, приобретённая от общения с живым существом враз улетучилась. К горлу подкатил ком обиды и неожиданная злость обожгла сердце. Лилит надеялась, что черт свалит как можно быстрее. Однако свиноносое рогатое чудище пошло дальше, в глубь кухни, желая что-то найти. Не отыскав взглядом то, что искал, он опять гаркнул на Лилит. — Эй, Черепок! А где у вас хлеб держится? Лилит отвечать не хотела. Хотя получить подзатыльник или пинок не хотелось сильнее. — Вон там, — она кивнула в сторону, — у стены ящик с целым, в корзине под тряпкой — нарезанный. Черт только угукнул себе по поросячий нос и лениво зашагал в нужном направлении. Краем глаза стало заметно, что путь он выбрал прямо мимо мотылька. Лилит испугалась. Как заметит тварь рогатая, решит обидеть или того хуже, раздавить. У рогатых этих вечно неприязнь к беленьким и крылатым… не к мотылькам, конечно. Но вдруг эта «аллергия» и на мотыльков распространяется? В разуме замелькали варианты, как можно было бы отвлечь чёрта. С каждой секундой времени на раздумья всё меньше. Он почти поравнялся с мотыльком. Сейчас заметит! — Э, Черепок! Лилит вздрогнула. Она быстро обернулась, собираясь уже защищать маленького. Но в лапах чёрта была только ложка. Она метким броском полетела в корыто и чуть не задела Лилит. Ну вот, теперь ещё и брызги оттирать. Мотылька на столешнице не было. В сердце вспыхнула паника. Взгляд заметался по столешницам, полу, потолку, стенам… Нашелся! Крошка-мотылек сидел высоко на дальней стене, напоминая белое зёрнышко. Черт тем временем хомячил хлеб. Уже, наверное, третий кусок уничтожил. Лилит несколько раз прорепетировала фразу в голове и собралась с духом, прежде чем сказать. — Вы только, — одно обращение на «вы» выворачивало наизнанку, — предупредите эту кур., — Лилит осеклась, но вовремя исправилась, — кухарку. О том, что хлеб взяли. Черт обернулся, чавкая и пережевывая. Его щеки раздувались от засунутого в рот хлеба, а редкие крошки высмыкивались из рта и падали мимо. Настоящая свинота! — А если не предупрежу? Лилит взволнованно нахмурилась, а черт только ликовал, его пьянило ощущение власти. — Предупредите, пожалуйста, — взмолилась девочка. — А то если я скажу, мне не поверят. И подумают, что я поела. А мне нельзя… Как бы в доказательство ее слов, живот громко заурчал, заставляя свою хозяйку смутиться. Черта это только рассмешило. Наконец нажравшись, он подошел. — Может и предупрежу. А может нет, — мерзко хохотнул он. — А кого там предупредить-то? Лилит глянула с недоверием, прекрасно понимая, что рогатый придуривается. Но лучше ответить. — Так кухарку же. Похоже, этот ответ чертяку не устроил. Черти — раса улыбчивая. Улыбаются даже когда недовольны: только улыбки становятся хищническими. — Эка ты, Черепок, некультурная! Тебе не кухарка, а госпожа кухарка. И вообще, имя-то знаешь? Лилит замешкалась. Запоминать имена чертей казалось ей делом бесполезным. С одной стороны подмывала гордость, а с другой — имена у них всех почти одинаковые. Гисс, Шир, Ир, Цер, что там еще было? Всякое имя короткое, шипяще-рычащее и совсем не благозвучное. Как будто у того, кто эти имена придумывал, совсем не было идей, и он подбирал любые буквенные сочетания. У кухарки что-то на букву Г было, вроде бы. Хотя тут все на букву Г. — Гир, кажется? — Дубина! — рявкнул черт и прописал щелбан. Сумел-таки дотянуться ручонками. — Гир оружейник. А кухарочку зовут Гэрр. — Одна буква мало что меняет! — обиженно возмутилась Лилит, потирая лоб. — А мое вот имя вы помните? Одна из запретных тем. И снова нарушено правило, которое раз за разом заставляла выучить что белая, что черная свора. Люди просто глина. У глины нет права обременять мастера своими желаниями и непокорством. Глина должна быть податливой. — Цыц! Буду я еще человечье имя помнить. — Тогда и я ваши помнить не буду! Черт сделал резкое движение и замахнулся. Лилит только сейчас заметила, что к его рабочему поясу была прикреплена маленькая кирка. — Слыш, Черепок. Не будешь послушной — черепушку вскрою. Угроза нависла реальная, поблескивала в свете факелов острым кончиком кирки. Лилит притихла и сжалась. Чертячья натура была ей хорошо знакома. Полузвериная, хаотичная и жестокая к чужакам. — Че молчишь?! — гаркнул черт. А Лилит не знала, что сказать. От бессилья и обиды слезы подступили к горлу. Черт хмыкнул. Решив не добиваться ответа, поросячье рыло обратно закрепил кирку на поясе и уведомил: — Ну и провались. Сообщу кухарочке и Управляке, что от работки отлыниваешь и человечье предназначение не выполняешь. То-то тебе будет! На угрозе разговор был окончен. Черт покинул кухню, толкнув перед уходом невысокую башенку вымытых тарелок. Они обрушились прямо в корыто с грязной водой. Брызги остались и на полу, и на столешницах, и на Лилит. Лишь бы только ничего не разбилось! Губы задрожали, и Лилит поджала их, будто именно эта дрожь может вызвать плач. Руки ослабели, не слушались. В какой-то момент показалось, что это не свои собственные руки, а что-то инородное, неестественное. Как кукольные конечности или протезы. Судорожно перебирая тарелку за тарелкой, Лилит шептала словно мантру: «Лишь бы не разбилась. Лишь бы не разбилась». Целая. Ещё одна целая. Снова целая. Скол. Маленький скол на бортике четвёртой тарелки. Конец. Теперь можно дать слезам волю. Ощутив колющее чувство в груди, комок в горле, Лилит уже готова была нырнуть в океан скорби с головой. Но в последний момент вспомнилась одна спасительная ниточка. Мотылёк. Быстрым движением Лилит вытерла выступившие слезы и принялась искать. Пол, стены, потолок, столешницы… Нашёлся! Крошечный мотылёк заметно контрастировал на закопченой стене. Девочка подбежала к той стене и улыбнулась мотыльку. Сколько светлой надежды было в этой улыбке! — Не бойся, он ушел, — проворковала Лилит. Мотылёк сидел высоко, аккурат рядом с решётчатым окошком — вентиляцией. — Спустись, маленький, — прозвучала ласковая мольба. — Тот свинорылый ушёл. Спустись! Обещаю, больше я тебя не намочу. Она вытянула раскрытую ладонь мотыльку, но он не реагировал. — Или хочешь, могу ещё чего-то вкусного найти? Рука уже затекла, но Лилит не собиралась сдаваться и продолжала умолять нового друга спуститься к ней. Мотылёк сидел, будто вслушивался. Он спустился на пару сантиметров. Бледное личико засветилось от счастья. — Верно, маленький. Давай, иди ко мне. Но мотылёк развернулся и пополз вверх, юрко скрывшись в вентиляционной шахте. Лилит застыла, смотря на решётку, и пыталась осознать произошедшее. Будто ядовитая издёвка, удар в спину отравленным клинком. Мотылёк уполз. Может быть, он просто испугался? Или у него появились дела… А какие бывают дела у мотыльков? «Он просто не хочет водиться с тобой». Опять этот голос. Страшный мрачный, вторгающийся в мысли без приглашения. Он всегда приходит, когда остаёшься наедине с собой. Он всегда кричит и убеждает, когда некуда переключить мысли. «Все они тоже не хотели водиться с тобой. И поэтому выгнали». Лилит зажмурилась и закрыла уши, стараясь не заплакать. Заплачешь — и всё. Голос будет кричать, оскорблять, заставлять плакать ещё надрывистей. Но закрытые глаза и уши не спасают от монстров из головы. Когда не отвлекаешься на реальность, они начинают создавать что-то своё. Что-то пугающее и обидное. Например, собственное тело, пронзенное десятком мечей. Или лежащее переломанным на дне пропасти. Или приникшее к стене с разбитой после очередных побоев головой. А кровь бы струилась и струилась себе ручейком. Нет! Гадкие мысли! Лилит застучала кулачками по своей голове, будто старалась прогнать монстра. Прогоняла старательно, что заныли костяшки пальцев, загудело под черепом. Но боль не отрезвила, а вызвала только новый прилив немого рыдания и невероятную жалость. «Лучше бы тебя не создавали». Лилит сползла по стеночке на пол и беспомощно обняла себя дрожащими руками. «Ты ни на что не годна. Лучше бы ты исчезла». Голос продолжал добивать. Яд его наставлений проникал глубоко в сознание. Но Лилит упрямо мотала головой. «Всё хорошо, всё будет хорошо». Но в ответ на самоутешения в голове зазвучала новая проповедь. «Отец был прав. Все они правы. Человек просто кусок глины, обязанный жизнью творцам». «Кусок глины, обязанный слушаться и подчиняться высшим силам». «Кусок глины, не имеющий право выбирать и менять». «Просто кусок глины. Просто маленький черепок». Пучина мыслей тянула вниз. Все ближе и ближе к самому дну. К точке невозврата. На дне сознания тихо и темно. Идеальная среда для нападения чудовищных мыслей пугающих голосов. Однако все эти монстры остались на поверхности. На глубине никого. В густом мраке что-то сверкнуло. И не болезненным ослепляющим светом, каким вспыхивает пламя или сверкают на солнце ангельские крылья, а теплым сиянием. Это был свет новой идеи, которая подобно путеводной звезде выводила из пучины. Идея была странной. Незавершенная неказистая и идущая против всякой принятой морали она напоминала недоношенного уродца. Она ставила миру ультиматум одним своим существованием и побуждала к действию. «Человек на все способен!» — пронесся в голове решительный порыв. Следом за идеей в голове сложилась теория. Если ты и правда на все способен, то значит и выбирать сам способен? И менять что-то способен? Теория потребовала подтверждения. «Надо что-то сделать, — размышляла Лилит. — Надо как-то изменить свою жизнь, чтобы никто другой не посмел повлиять на эти изменения!» Взгляд украдкой скользнул на решетку, за которой недавно скрылся мотылек. Он скрылся. Он убежал. И теперь никто мотыльку не указ! Лилит хотела было обрадоваться, но радость быстро сошла на нет. Она уже предпринимала попытки побега. Конец у всех был один. Разоблачение и наказание. Да и выхода из этого подземного склепа нет. Сколько не иди вдоль коридоров, каждый раз возвращаешься в одно и то же место. В столовой послышался шум. Лилит всполошилась, быстро встала с пола. В глазах немного потемнело, но она всё равно быстрым шагом подошла к корыту с посудой и начала изображать активную деятельность. Постепенно притворство переросло в реальную работу. «Я не пролезу в вентиляцию. И не убегу, — рассуждала Лилит. Свет идеи постепенно начал угасать. — Если не закончу, будут ругаться». Вздохнув и поморщившись от горького вкуса отчаяния, Лилит продолжила мыть посуду. Под руку опять попалась тарелка со сколом. «В любом случае будут ругаться». Смириться с неотвратимостью наказания сложнее.***
Работа шла вяло и нехотя. Беспомощность перед реальностью тяжелым бременем давила на грудь. Силы постепенно покидали. Спину ломило, а руки казались и вовсе не своими: распухшие от воды, покрасневшие, шершавые. Мироустройство, наблюдая за стенаниями девочки, решило помочь. Продолжая мыть посуду, Лилит выудила из раковины нож. Нож. Большой, столовый, почти клинок меча. А сколько воинов погибло от острого лезвия погибло? Именно что погибло. По спине пробежал холодок. Но как не посмотри, смерть — самое действенное и кардинальное изменение. Голос снова зазвучал, вырисовывая подробности страшного плана. В памяти всплыла мрачная картина. Около месяца назад на щите принесли едва живого воина. Кровь щедрыми ручьями лилась прямо из его шеи. Воин был жив, только дышал с жутким омерзительным бульканьем и тихо хрипел. Лекарь явился быстро, но успел только констатировать смерть и послать служек мыть окровавленный пол. «Смерть тоже побег», — зазвучал голос, и сложно было с ним не согласиться. «Это произошло очень быстро. И он не кричал, значит было не больно», — заключила Лилит, вспоминая павшего воина. Она вертела в руках столовый нож, прикидывая, как хорошо и легко он сумеет рассечь плоть. Нож определённо подходил. «Если я не могу выбрать как жить, я выберу как умереть». Ведомая планом жуткого голоса, Лилит выскользнула из кухни. Кто знает, кто ещё явится за хлебом. Запах еды в столовой вонзился в ноздри, заставляя живот заурчать. Захотелось остановиться и посмотреть, что же там так привлекательно пахнет, но отвлекаться нельзя. Одно промедление — и всё пропало. Вряд ли какой бог или божий приспешник мог одобрить такое решение. Лилит шла крадучись, вслушивалась в каждый шорох и то и дело оборачивалась. Но хвоста за ней не было. Чем дальше Лилит уходила от кухни, тем шире был её шаг и тем сильнее в груди разгорался восторг от скорого воплощения этой страшной идеи. Прямо к груди она прижимала нож, как мать прижимает младенца. В другой руке дрожала короткая, почти полностью оплавленная свеча на металлическом подсвечнике с ручкой. Слишком широкие коридоры оказались позади. Выбрав наугад, Лилит приоткрыла скрипучую железную дверь и шагнула в полумрак кладовки. Нос раздражал запах сырого камня, крупы и ветхих пыльных мешков. Видимо так пахнет смерть в одиночестве. Оставаться на кухне было бы в разы безопаснее, но идея требует риска. По углам и вдоль стен расположились мешки и бочки с налипшей на них пылью. «Значит увидят меня, лежащую в центре, — подумала Лилит и крепче стиснула рукоятку ножа, — мертвую, свободную и ни от кого не зависящую!» Но хоть мысли и звучали решительно, руки продолжали дрожать. Впервые эти слабые человеческие ручонки держали что-то смертельно опасное и впервые намеревались причинить осознанный вред. Похоже и дрожат теперь от неопытности. «Вот бы прилетел мотылёк и спас меня! Вот бы меня нашёл Анарин!» В сердце заныло. Нет, не спасёт. Холодная сталь ножа, блеснув в мерцании свечи, напомнила о плане. Для начала Лилит решила наметить место будущего смертельного ранения. Она тщательно ощупала свою шею, нашла наиболее мягкое и, как ей казалось, уязвимое место — на основании шеи посередине, прямо между косточками — и направила острие ножа. Задача казалась более чем простой: глубоко ранить кожу и выпустить кровь. Лилит предполагала, что это может быть неприятно. Однако наивный разум и представить не мог, что столкнется с такой болью. Руки, привыкшие бить и царапать свою хозяйку в приступах особой эмоциональности, теперь просто коченели. Пугала боль, пугала неизвестность. Даже долгожданный побег пугал. «Жить так же больно, как и умирать, — заключила Лилит и вытерла тыльной стороной ладони глаза. — Но жить — процесс долгий. Может, если умереть достаточно быстро, то ничего не почувствуешь? Нерешительности точно не почувствуешь: не успеешь». Держа прицел на точке между ключицами, Лилит отвела нож как могла далеко, почти на вытянутых руках, чтобы взять разгон для удара. Последний глубокий вдох, медленный выдох. Пора. Зелень. Пышные зелёные кроны воцарились над землёй. Над ними сияло небо, такое лазурное, что даже захотелось прищуриться. А под кронами распускались цветы и лежали спелые манящие сладостью фрукты. Неожиданно возникшее видение оказалось таким ярким и реальным, что Лилит опустила нож. «Эдем?» — спросила себя она, хотя увиденное место немного отличалось. В Раю деревья не растут так буйно и трава не так беспорядочна. Или Лилит уже успела забыть. А жаль. Несмотря на все зло Рая, его красоту приятно вспомнить. Мечты успокаивали. Вот так сидишь посреди пыльной кладовки, хочешь себя убить, а закрыл глаза и вот он лес, плакучая ива у озера, мягкая трава и яркое солнце. Интересно, если никогда не открывать глаза, это всё не исчезнет? Лилит хотела бы проверить, но время не желало ждать. По спине пробежался холодок. Девочка сконцентрировалась, размахнулась, но решила напоследок открыть глаза, чтобы абсолютно всё не забыть. Мотылёк. Сел прямо на нос. Легчайший неощутимый почти незаметный, одни белые крылья дрожат. Лилит счастливо улыбнулась, опуская руки. — Милый, ты пришёл, чтоб спасти меня? — спросила она, подставив мотыльку указательный палец, чтобы поудобнее разместиться. — Несомненно, глиняная девочка, — прошипел, проскрипел несмазанными петлями голос. Тело передёрнуло. Желудок скрутили тёмные путы страха. Сердце на несколько мгновений остановилось и начало бешено биться, как безумец в клетке. Пламя на кончике фитиля дрожало и ёжилось. С правой руки слетел мотылёк: снова предал, покинул. Левая рука, дрожа, стискивала нож. Надо бы обернуться, посмотреть, ведь дверь, а значит и незваный гость, находились за спиной. Такое простое действие оказалось невероятно сложной задачей. Как будто всё это не реальность, а лишь игра. И по правилам игры обернуться значит проиграть. Выжидающий взгляд вошедшего ощущался спиной как удары плети. И почему нельзя просто взять и исчезнуть?! Она всё же обернулась. В дверном проеме стоял силуэт, освещенный со спины тусклым светом факелов в коридоре. Худощавый, рогатый, ног и вовсе нет — вместо них тянулся длинный и широкий змеиный хвост. Палача невозможно не узнать. В тусклом свете он походил не на живое существо, а на вытесанную из камня статую. Только не у всякой статуи жёлтым ядом сверкают глаза и поблескивают клыки в зловещем насмешливом оскале. — Какая непослушная маленькая глина, — проворковал он, предвкушая что-то интересное. — Думаю мессир будет не прочь с тобой разобраться.