Убежать от мотылька

      Палач возвышался над сидящей на полу девочкой как серая скала над выжженным миром. Его кислотно-желтые глаза сверкали не то голодом, не то недовольством. Скорее всего и тем и другим. Воздухом завладело молчание.        Тишина давила на голову. Её разорвал чётко отчеканенный приказ встать. Лилит только вздрогнула, но пошевелиться не смогла: будто злая воля змея уже успела обратить в камень.        Палач схватил Лилит за шиворот своей когтистой чешуйчатой лапой и потянул вверх, заставляя подняться. От неожиданности девочка вскрикнула и кое-как сумела опереться на ноги. Послышался жалобный треск — так надрывалась ткань ветхого платья. Лилит боязливо подняла взгляд. Хмурые брови, губы растянуты в недоброй улыбке. Если у жестокости есть лицо, оно наверняка имеет такие же острые дикие пугающие черты.       — Ты хотела порезать себя до смерти, паршивка? — голос звучал строго и спокойно.       Хныча, Лилит мотнула головой. Запястье крепко стиснуло — змеиный хвост обвился вокруг руки, грозясь сломать хрупкие кости. Свободной рукой палач выхватил нож, который Лилит до сих пор неосознанно стискивала.        В холодных змеиных глазах читалось требование. Палач ждал ясного отчета. Но слова для объяснений не находились в перепуганном сознании  девочки. Тело палача, его быстрые рваные движения и шипящий чеканящий голос были будто окутаны некой силой, блокирующей у жертвы всякие мысли и волю.        Вот он, эталон настоящего демона. Страшный жестокий грубый и безжалостный.        В стянутой хвостом кисти уже ощущался холодок и неприятное покалывание. Неожиданно хвост дёрнул за запястье, вытягивая из кладовки в коридор. Что-то в руке клацнуло и отозвалось болью. Следующая боль была тупой, шумящей в висках и растекающейся по черепу как мёд. Удар затылком о стену.        Оказавшись в ловушке между равнодушной стеной и чудовищем, Лилит в шумящем полубреду пыталась понять, каким чудом её рука осталась не вывихнутой, а череп не пробитым. Но хоть стена и не окрасилась кровью, боль по телу разлилась насыщенная, почти нестерпимая. Что-то тёплое текло по щекам и щекотало кожу. Лилит не сразу поняла, что это её собственные слезы.        — Какая прелесть, — не сдержался палач. Злобный оскал сменился на нежную улыбку, но в глазах горели повадки хищника. — Может быть ты заговоришь, глупый кусочек глины? Или тебя снова ударить?        Лилит быстро замотала головой, из-за чего она закружилась, и перед глазами заплясали мушки.       — П-простите, — взмолилась девочка и не сразу узнала свой голос, — с-сюзерен Асмодей, пожалуйста. Я больше не буду так!        Это неграмотное обращение оказалось очень смешным. Территории Ада делились на несколько земель, и при каждой земле был свой лорд-правитель — сюзерен. У каждого сюзерена была свита из пользующихся их землёй безземельных лордов. Сами сюзерены составляли свиту мессира. Асмодей был лишь лордом.        В ответ на смех Лилит неловко  улыбнулась. Это была одна из её приобретённых привычек — улыбаться на любой смех кого-то вышестоящего. Возможно девочка наивно полагала, что это поможет выжить.        — Сюзерен, говоришь?        Глиняная фигурка научилась подлизываться, как мило. Жаль, это работает только с чертями или насмешниками вроде Бальтазара. Оплеуха должна ей напомнить, что от неё требуется.        Девчонка айкнула и снова начала хныкать. Ну что за слабое существо!       — Отвечай на вопрос!        Она хотела было начать с извинений, но заметив замах притихла и заговорила по делу.        — Я не делала ничего плохого! Хотела только попробовать, проверить. Мне было очень грустно.        Палач хмыкнул.        — Просто да или нет, — отчеканил змей, — ты пыталась себя порезать?        Всего лишь да или нет. Достаточно кивнуть или покачать головой. Всего одно движение, оно же не приведёт к чему-то страшному? Лилит кивнула.        Змей молчал и даже не двигатся, будто сам стал каменным. Затем он кратко кивнул. Оплот дьявольского правосудия принял ответ человека.        Вынесение приговора не заняло много времени. Уродливая широкая ухмылка, с саблезубыми сочащимися ядом клыками сказала обо всём лучше слов.        Скалы — существа опасные. Они могут веками стоять неподвижно и дарить жестокую надежду, что простоят так ещё тысячу лет. Но стоит меж ними пройти неудачливому путнику, камни обрушатся, и останется от путника только пыль — горные жернова работают исправно. Асмодей был таким же. Минуту назад был скалой, а стал камнепадом.       Холодная лапа сомкнулась вокруг горла и тут же запретила дышать. Хватка у палача каменная. Вдохнуть невозможно: из глотки безуспешно вырывается кашель, а из глаз — слезы.         — Ты всего лишь маленький кусочек глины, — шипел змей.        Слова казались какими-то вязкими, отдалёнными. Они едва ли усваивались сознанием, но в то же время казалось, что их след навсегда останется где-то на подкорке.        — Никакая высшая сила не давала тебе право прекращать свою жизнь.       В глазах начало темнеть, к щекам прилил жар. Казалось, голова вот-вот лопнет, и всё закончился. Осталось совсем чуть-чуть, пропустить бы ещё пару вдохов, и можно не дышать совсем.        Но на самой грани допустимого каменная хватка разжалась. Лилит закашлялась и начала хватать воздух как выброшенная на берег рыба. Неожиданно жизнь приобрела великую ценность.        Асмодей не ждал. Мир вокруг Лилит кружился, девочка не сразу поняла, что они куда-то идут. Ноги заплетались. Плечо болезненно ныло от хватки Асмодея.        — Лорд Асмодей… — голос умоляющий, робкий. Лилит снова плакала.        — К мессиру, — припечатал палач с довольной усмешкой, отвечая на невысказанный вопрос, — ему будет интересно узнать, что ты хотела устроить.        Первые пару минут, пока Асмодей силком тащил Лилит вдоль коридора, она умоляла пощадить её и беспомощно извивалась, силясь вырваться.        Мольбы, конечно, приятны. Но иногда это слишком шумно.        — Ещё одно слово, и я заставлю тебя проглотить горсть раскалённых углей.        Лилит тут же притихла. Она уже знала, что такое горячие угли, когда хотела как все черти голыми руками почистить камин.       Пара двигалась по коридору. Двери столовой залы становились всё ближе как неминуемая гибель.         Стоило им войти, тут же прилипли десятки заинтересованных взглядов. Взгляды мерзкие насмешливые ощутимые. Но страшнее всех был взгляд мессира, такой тяжёлый, будто на плечи лег валун.        Подгоняемая Асмодеем, Лилит плелась на ватных ногах. Особенно тяжко давались ступеньки, которые располагались по всем сторонам платформы стола лордов. Девчонка напоминала мученика, восходящего на вершину горы, чтобы быть там казнённым.        Дьявол смерил её взглядом, тихо усмехаясь. Все остальные рогатые притихли в ожидании.        — Говори, Асмодей, что натворила эта себе во вред непокорная девчонка.        Асмодей учтиво кивнул и заговорил. Его отчёт был кратким, безэмоциональным и начинался прямо с того момента как Лилит шла к кладовке с ножом. Но она же оглядывалась, проверяла. Как она могла не заметить чудовище с длиннющим хвостом? Это уже не важно.        Чем слушать демонов, приятнее зарыться в свои мысли. Вот бы улизнуть, пока они болтают. Просто взять и испариться. Быстро и незаметно, как вино испаряется. А вино исчезает очень быстро, Лилит это точно знала. Вот стоит на кухне бочка, особенно если открытая по какой-то причине, стоит полная. Через час посмотришь, а там уже трети нет. Ещё через полчаса половины не увидишь. Чертяка-виночерпий как видел кого-то рядом с открытой бочкой, сразу ор поднимал. Он-то и рассказывал удивительные факты об испаряемости спирта и о том, как легко можно опьянеть от винных паров. Этими парами виночерпий объяснял своё довольно частое хмельное состояние. Только кухарка Гэрр всё равно колотила виночерпия за каждый недостающий литр.        Хорошо быть вином. Опьянишь кого-то — его и накажут.        Из пелены мыслей вытащил пристальный взгляд кроваво-огненных глаз. Лилит прочла в них кровожадность.        — Значит глина решилась убить себя, — подытожил мессир. — Занятно. Причины!        Последний приказ прозвучал так громогласно, что Лилит вздрогнула и не придумала ничего лучше как снова расплакаться. Заметив бегущую по бледной щеке слезинку, Асмодей ухмыльнулся.        Послышалась усмешка. Издевательская глумливая шутовская. Улыбка исчезла с губ Асмодея. Рядом с мессиром сидело козлобородое нелепие — Бальтазар, высокий как жердь, с лицом и телом правильным, но настолько подвижным и выразительным, что непонятно, вызывает это симпатию или отвращение.       — А им и не надо причин, мессир, — Бальтазар пригладил бороду. — Дай волю — с радостью уничтожат себя или своего брата.        — А воли никто не давал. — Подытожил мессир, не спуская глаз с девочки.        Лилит ссутулилась под его тяжёлым взглядом. Во всей зале повисло молчание. Мессир ждал ответа. И хотя Лилит не поднимала глаз, продолжая незряче глазеть на каменные плиты, она всем телом ощущала, что мессир смотрит. Дышать стало сложно. Сердце в груди истерично колотилось, угрожая разбить собой рёбра.        — Воли… — начала Лилит и сама не сразу расслышала свой голос.        — Громче!        Она вздрогнула и качнулась назад, но в спину штыком упёрся змеиный хвост. Такой острый. Еще шаг — и насквозь пронзит.        — Воли никто не давал, — выжала из себя Лилит.        Мессир хотел было одобрительно ухмыльнуться, но Лилит продолжила говорить. Слова звучали тихо, задумчиво, были даже не до конца осознаны, зато оказались прекрасно услышаны.        — Воля есть у каждого после рождения.        Мгновение молчания. Зала взорвалась смехом.        — Ду-у-ура, — протянул с кривой ухмылкой Бальтазар.       Асмодей за спиной усмехнулся, облизнулся по-хищнически. Где-то ниже рёбер приятно потянуло, предвкушая нечто прекрасное.        Всеобщий хохот перепугал Лилит. Она стояла, сжавшись, не смея пошевелиться, к щекам прилил жар, а пол под ногами перестал быть твёрдым. Зачем, зачем она это сказала?!        Тук! Тук! Тук!        Стук пустой кружки о каменный стол заставил залу снова затихнуть. Все, кроме Лилит, обратили взгляд на мессира. Дьявол поставил кружку на стол с четвёртым стуком. Чертяка-служка, что был рядом, воспринял это как намёк и щедро наполнил кружку мессира пивом, но его холодно отогнали. Не до пива.       Лилит на мгновение подняла взгляд и тут же пожалела об этом. Мессир выглядел гневно, мрачно, невероятно строго и даже как-то разочарованно.       «Меня точно убьют! — пронеслось в голове. — Лишь бы не было очень больно».        — Кто научил тебя такой ереси, глина? Человека создали без его воли. Без своей воли ему и умирать. И уж тем более не по собственной воли жить.        Даже жить нельзя как захочется. Зачем тогда вообще жить?        Мессир ждал ответа. Лилит робко мотнула головой.        — Никто…       — Что-ж, — хмыкнул он, — тем хуже для тебя.        Лилит поникла, с трудом пытаясь сдержать слезы, которые уже переполнили веки и сами текли по щекам.        — Совет, господа! — объявил мессир, и вся свора стала еще тише и внимательнее.       Мессир не часто так массово советовался со своим народом. Конечно, были совещания, но в основном только с кучкой знатнейших лордов, за тяжёлыми закрытыми дверями. А здесь высказаться могли все. Черти сделались особенно взволнованными.         — Человек — порождение высших сил, — начал мессир.        Черти и бесы согласно кивнули с важным видом. Уж кому, а низшим демоническим сословиям известно, каково это — быть высшей силой.        — Подскажите, други, — обратился мессир к слушателям, — какие качества есть у человека?        — Слабые! — выкрикнул кто-то с дальнего стола.        — Неблагодарные блохи, — фыркнул кто-то из знати.        — Тупые как пробка! — смеясь, оранули черти.        Неприятные определения слышались с разных концов залы, иногда повторялись, но на каждое определение мессир выражал молчаливое согласие.        — Непомерная гордыня вперемешку с абсолютной беспомощностью, — почти философски выдал Бальтазар, на что мессир кивнул.        — Мясо у них вкусное, — тихо, даже с какой-то ненавистью прошипел Асмодей.        По телу Лилит пробежались мурашки. Палач уже пробовал её кровь. Ночные кошмары о том, как демоническая свора рвёт на части и съедает живьём уже не казались такими призрачными. От тошноты закружилась голова.        — Так ты помимо того, что эстет, ещё и гурман, Асмодей, — усмехнулся Бальтазар с привычной ему издевочкой. Палач этот выпад проигнорировал.        — Гордыня и беспомощность — наиболее верное определение, — резюмировал мессир. — Вместе эти два свойства привели к известной нам катастрофе. Можем ли мы рисковать так вновь?        Горький вкус воспоминаний коснулся каждого, кроме Лилит. Но что-то подсказывало, что она была не одна в своём незнании. Все из своры согласились с мессиром, и он продолжил.        — И теперь я спрашиваю у вас, должны ли мы избавиться от заведомо ошибочного творения, ошибки в котором так и не поддались исправлению?        Высокородные лорды зашушукались, обсуждая. Взвешивали все за и все против, даже спорили. Один, сидящий недалеко от мессира, предложил подождать, чтобы вытянуть из ошибки максимум выгоды.        — И сколько пользы нам может дать эта ошибка? Цель должна оправдывать средства.        Лорд спешно кивнул, соглашаясь. У него ещё было мало аргументов, чтобы слова имели должный вес.        Со стороны чертей послышался крик кухарки:       — Если похлёбка дрянь, то делай что хошь, хрен её исправишь. Легче к помоям, и новую забабашить.        За центральным столом снова началось бурное обсуждение. Лилит не поняла, к чему дурная кухарка вспомнила про еду и почему её не подняли на смех.        «У некоторых только жрачка на уме». Лилит постаралась прислушаться к шушуканью лордов. Ей удалось различить выловить отдельные фразы. Упоминание человеческой природы, Эдема, Творца… Лилит поджала губы — обсуждали её. И её сравнили с супом.         — Сдаётся нам, мессир, — послышался грубый голос одного из рогатых лордов, — легче убить, чем перевоспитывать. От человека толку мало.        Асмодей бросил взгляд на лордов, после чего посмотрел на мессира. Что-то внутри него заклокотало. Мессир проигнорировал взгляд палача и кивнул.        Тук! Тук! Тук!        Мессир снова обратил внимание своей своры, обозначая новый этап вольного совещания.        — И какую вы предлагаете для девчонки казнь, друзья?        Лилит сглотнула. Голова кружилась, в ушах звенело, будто она была не в столовой зале со всеми, а в каком-то ином, далёком измерении.        Со всех концов залы начали сыпаться предложения. Какие более жестокие, какие помягче. Кто-то предлагал хорошенько стукнуть, кто-то — отсечь голову. Черти были не против сварить девчонку в котле. Лорды предлагали бросить в огонь либо со скалы. Звучали и более интересные предложения: забить, замучить, бросить в темницу и заморить голодом. Асмодей слышал каждое предложение, даже сказанное шёпотом. От такой разности мнений свора могла запросто передраться, но в необходимости казни были уверены все, а главное мессир.        — Дорогие мои! — послышался насмешливый голос Бальтазара. Он очаровательно улыбнулся толпе. — А чего мы голову ломаем? У нас же для всех казней есть палач. Который между прочим до сих пор не подкинул никакой идейки. Господин палач, что за дела?!        Той же очаровательной, даже заигрывающей улыбкой Бальтазар одарил и Асмодея. Теперь змею хотелось прочистить желудок.        А свора как назло обратила всё внимание на палача. Все не понаслышке знают, как он любит свою работу и какой замечательной фантазией обладает. Палач должен придумать что-то интересное!        У Асмодея давно были идеи насчёт Лилит. Прекрасные в своей изобретательности и ужасающие жестокостью. С самого первого дня их встречи змей представлял, как разбирает это хрупкое тело по частям, медленно сдирает кожу, ест по крошечному кусочку… И всё наживую, чтобы слышать крики и чувствовать боль.        Но сейчас грудь изнутри выцарапывало странное чувство. Невысказанный протест стремился вырваться из глотки, как вырывается из мёртвого тела насытившийся паразит. Нет, не поймут, осудят, высмеют. Но с другой стороны…       Асмодей взглянул на Лилит. Ссутулилась, плечи дрожат. Всхлипывания едва слышно, лишь хрустальные слезинки падают и разбиваются о пол. Такая безнадежная в своей слабости, такая жалкая и невероятно прекрасная. Как можно казнить такую красоту?        — У меня есть другое предложение, — начал Асмодей и удивился как громко звучит его голос. — Не будем казнить девчонку.       В зале на мгновение воцарилась тишина и тут же разорвалась в клочья от оглушительного хохота. Все восприняли предложение змея как прекрасную шутку. Один мессир не смеялся.       — Не ожидал, что ты когда-то можешь быть против казни, Асмодей, — хмыкнул мессир.        Не удалось уловить, что было в его голосе. Удивление? Разочарование? Или обычный интерес?       Услышав слова мессира, Бальтазар также затих. Постепенно его примеру последовала вся свора.        — То есть ты не шутил, Асмодей?        — Не шутил.        Бальтазар изобразил печальный вздох, погладив свою бородку.        — Как печально. А я уж понадеялся, что и палачи умеют шутить. А они умеют лишь выдумывать сумасбродные идеи.        Асмодей посмотрел на Бальтазара. В змеиных глазах прочитывалась угроза, но насмешник заметил обиду.        — Эта идея не так дурна как кажется на первый взгляд, — вновь прозвучал Асмодей, убирая раздражающего демона на задний план. — Если мессир пожелает, я поясню.        — Поясни, Асмодей, — кивнул дьявол и окинул взглядом присутствующих.        Все обратили взгляд на палача, затихли. Хотя редкий шепоток доносился всё же до уха. Кто-то обсуждал, не сошёл ли палач с ума, нет ли между ними с человечьей девкой каких-то договоренностей или контрактов. Вот найти бы этих сплетников-смертников, и… Но это потом. Народ ждет объяснений.        Набрав в лёгкие побольше воздуха, Асмодей снова начал:       — Перед нами неудавшаяся самоубийца. И если смерть — настолько желанная ее мечта, то мы будем добродетелями, исполнив её.        В темных глазах мессира мелькнул интерес. Он подался немного вперед и подпер подбородок кулаком. А Бальтазар был все так же насмешлив.       — Да лучше бы казнь поинтересней посоветовал. С этой глиняной куколки хватит быть обузой.       — Нежеланная жизнь хуже всяких смертей, — отчеканил Асмодей и выпрямился.        — Говорите так, будто сами знаете, господин палач, — парировал Бальтазар.       Кто-то из своры усмехнулся, кто-то хотел рассмеяться, но подавил этот порыв. Смотреть на палача было страшно. Ощетинившийся, пожираемый внутренней злостью, линия рта изломана диким оскалом, кулаки крепко сжаты. И, самое главное, сам мессир был задумчив и даже не усмехнулся на шутку.        — Воистину это интересное наблюдение. Чудесное в своей иронии и крайне верное.        Бальтазар уже было расплылся в своей неизменной довольной улыбке, но успел проследить за взглядом мессира. Дьявол смотрел на Асмодея. Хотя Бальтазар не усмирил улыбки, с него ведь не убудет.        — Раз глина желает умереть, мы ей не позволим. Люди не исполняют чужих желаний и просьб, так почему бы и нам не поступить так же?        Теперь, подкрепленная словами мессира, идея палача звучала как единственно верное решение. Лилит пыталась понять, что это будет значить для неё. Утерев слезы, она робко подняла глаза, скользнула взглядом по зале и зацепилась за образ мессира. Их взгляды встретились. В груди что-то ухнуло и похолодело от ужаса. Мессир ухмылялся. Это была не безумная злая насмешка, не гримаса палача перед казнью и даже не выражение злого злорадства. Ухмылка была с трудом уловимой, спокойной и в то же время многообещающе злой. Прямо как упавшая в сухую траву искра. Лилит с ужасом поняла, что почти так же улыбается бог-отец.        — Живи так долго, сколько будешь страдать, глупое творенье. Чтобы твои муки были назиданием другой, более послушной, глине. И в момент, как ты сумеешь искренне полюбить жизнь, она у тебя прекратится.        Лилит дрожала от страха, не смея отвести глаз. Слезы снова жгли её щеки. Умереть, когда полюбишь жизнь. Это звучало страшно. Но в то же время Лилит думала, неужели она будет жить вечно?        — И всё же так просто за самоуправство тебе не отделаться, — заключил мессир, глянув за спину Лилит, на Асмодея. — Предлагай нам свои идеи. Теперича не смертельные.        — Идей мириады, мессир. У вас есть как минимум кнут, как максимум я, — усмехнулся Асмодей, вроде бы змей, а довольный как сытый кот.        Мессир бросил взгляд на Лилит, прикинув остаток сил в этом дрожащем белом тельце. Много вынести она не сможет.        — Принесите мой кнут.        Приказ мессира отрезвил. Заставил вынырнуть из омута мыслей в страшную реальность. Кнут. Лилит как-то видела кнут мессира.        Ужасно черный и длинный, прямо как змеиный хвост. С одной стороны была тяжелая оплетенная кожаными шнурами рукоять, а на конце угрожающе поблескивал металлический шип. Лилит могла только догадываться, насколько хорошо этот шип разрезает плоть. Но судя по следам засохшей крови…        Лилит поплохело. К горлу подступила тошнота.        — М-мессир, всемогущий мессир! — скорее не голос, а блеяние загнанного барашка. Покрасневшие глаза снова наполнились слезами, руки дрожали. — Пожалуйста, не надо! Клянусь, я больше так не буду! Я буду послушной. Самой послушной, мессир, молю!       Тяжелый суровый взгляд как бы посоветовал, что для собственного блага следует заткнутся. Лилит замолчала. Хотя заставить себя полностью утихнуть она не могла: робкие всхлипывания сами вырывались из горла.       Один из чертей подал мессиру кнут. Точно такой, как в воспоминаниях Лилит. Даже блики на коже все так же играют. При виде инструмента казни голова закружилась, и Лилит отшатнулась, затем как-то качнулась в сторону и чуть не упала, но сильная змеиная лапа удержала ее за шиворот.       — На колени. — Злым шипением скомандовал змей, больно надавив на загривок.        Лилит жалобно проскулила и поспешила опуститься, иначе лапа чудовища грозилась в лучшем случае разодрать кожу, в худшем — сломать хребет. Колени соприкоснулись с холодными камнями. Но этого было недостаточно, и грубый хвост больно пихнул в спину, заставляя уткнуться лицом в пол.       Плечи вздрагивали в такт жалким всхлипываниям. Лилит попыталась снова достучаться до черствых сердец рогатых.        — Мессир, умоляю вас, — голос прямо как блеяние: робкий, покорный, забитый.        В ответ молчание.        Шеи коснулось что-то шершавое и прохладное, омерзительным щекотным движением скользнуло вдоль позвоночника вниз, почти до копчика. Лилит с ужасом догадалась, что этот был змеиный хвост.        Кончик хвоста изогнулся под платьем как крюк, пронзил ткань костяной кинжалообразной пластиной и резким движением двинулся к шее, с треском разрезая одежду.        В этот раз Лилит лишь пискнула и замерла, не смея издать ни звука. Ткань платья была тонкой и совсем не грела, но обнаженная влажная от пота кожа тут же почувствовала отличия и неприятный холодок. Или это от страха кожа похолодела? В столовой зале повисло молчание, нарушаемое едва слышным плачем.        Дьявол окинул взглядом расположившееся у его ног тело, слишком белое, почти полупрозрачное. Выпирающие из-под кожи позвоночник и ребра невольно напоминали о горных хребтах и перепаханном поле.        Ожидание казалось мучительнее предстоящей боли. Лилит молчала, вздрагивала от малейшего шороха и молилась сама не зная кому. Она пыталась уловить едва слышный голос, кажется, мессира, чью-то усмешку, скрип лавки в дальнем углу залы. Тягомотные минуты ощущались почти физически, щемящей болью в груди.        Первый удар неожиданным касанием опалил спину. Жгучий неприятный, но пока терпимый. Следующий показался сильнее, заставил простонать сквозь сомкнутые губы. После третьего удара на полотне кожи осталась розовая полоса.        Чем дольше тянулось наказание, тем сильнее была боль. Она быстро распространилась по всей спине и посеяла свои метастазы глубоко в мышцах, в уставших коленях, в заплаканных глазах. Стон постепенно перерос в крик. Розовое пятно акварелью разлилось по коже.        Лилит плакала и выла, вздрагивала и ежилась от каждого удара. Иногда в ответ на её плач слышались перешептывания других демонов, их колкие замечания, насмешки и издевки.        Асмодей наблюдал за этой сценой отрешенно от всех остальных. Он ничего не говорил. Просто любовался и сам не заметил, как его губы растянулись в довольной, почти блаженной улыбке. Для палача хлесткие звуки ударов, крики и насмешки слились в одну симфонию страданий. Узор на белом полотне был почти завершён. Розовый, красный, кроваво-алый… Вот он, апофеоз дисциплины и покорности. Жаль лишь, что прекрасный кнут мессира, рассекающий кожу с первого удара, так и не пригодился и остался кольцом лежать на полу как спящая змея.        В плаче Лилит змею почудилось что-то до странности знакомое. Конечно, он слышал её плач далеко не впервые, но теперь было что-то другое. Странное чувство. Оно отдавалось особым теплом где-то в желудке. Такого раньше не было даже после еды, а в этот раз желудок был пуст. Почти пуст, если учесть одну маленькую тайну, найденную среди скал, которая теперь хранилась внутри его тела.        «Это всего лишь редкий минерал», — заверил себя Асмодей и отверг свои же слова. Хотелось верить в совпадение, но имеешь ли право верить во что-то, если реальность и вера расходятся? Палач посчитал это не более чем самообманом.        «Надо лучше его исследовать и перепрятать».       Асмодей выбрел из лабиринта мыслей и вновь очутился в столовой зале. Плач звучал тише. Похоже, у Лилит иссякли силы на крик.        Ровные полосы покрывали всю площадь узкой спины. Особенно много их было в районе лопаток. Там они часто пересекались, накладывались друг на друга и переходили из обычного покраснения в рубиновые капельки крови.        Последний удар лег поперёк позвоночника. Лилит вздрогнула и проскулила, всхлипывая.        — Какой милый скулёж, — влез Бальтазар со своей мерзкой усмешкой. — Как думаете, мессир, может девчонке даже понравилось?        Но мессир лишь отмахнулся. Оставалось только увести это слабое создание в лазарет. В таком тощем теле и так душа на ниточке держится, того и гляди — оборвётся.       — Асмодей, друг мой, — заговорил мессир. — Я же надеюсь, ты не сильно изголодался?        Палач задумался. Обычно голод ходил прямо да его хвостом. Но теперь… девичьих страданий хватило с лихвой. По крайней мере пока.        — Нет, мессир. Отвести глину в лазарет?        — Если сумеет идти.        Асмодей кивнул и заставил Лилит подняться, подхватив её под руки. Кожу охватывало огнём от малейшего движения, ноги подкашивались как тряпичные. Идти самой не получится.        Палач хмыкнул, подхватил Лилит под коленями и перекинул через плечо. От резкой боли она вскрикнула.        Мессир проводил палача взглядом и оглядел свою свору. Они казались очень довольными. Однако одна из незначительных деталей не устраивала самого дьявола.        — Хей, мерзавцы шерстяные! — мессир отложил ремень от портупеи и отсалютовал кубком дальнему столу. — Вы ее там кормите вообще?       Управляка, важный черт, которого так за глаза звали остальные служки, встал из-за длинного стола, и заявил с какой-то гордостью:       — Три корочки хлеба и пара костей каждый день, многоуважаемый мессир. И это не считая воды!       — Дырявая твоя голова, Кирс, — ответил владыка так же весело, но прищурился и помотал головой с укором. — Ты будто забыл, каковы были люди и сколько еды им требовалось в день?        Кирс честно пожал плечами.       — Забыл, мессир. После тех взрывов и суматохи память так и отшибло обо всяких людях. Да и мессия всем наказывал о них забыть, вот все и забыли.        Мессир мечтательно ухмыльнулся. Рассудок вынул из памяти сравнительно недавние события страшной катастрофы, а следом и очень давнишние, о том как маленькие гордые существа впервые ступали по девственному миру. Сейчас эра первых людей казалась невероятно далекой.       — Да ну, сам мессия тебе приказал? — рассмеялся дьявол, а черт испуганно закрыл себе рот. Другие черти переглянулись, зыркнули хитрыми глазками на своего управляющего и начали шептаться.        — Да не дрожи, Кирс, — теперь смех мессира стал почти ласковым. — Что-то забывать это нормально. Специально для тебя напомню. Люди твари прожорливые. Если хотите, чтобы наша глина была хоть немного  полезна, давайте ей в день три горсти крупы, два ломтя хлеба и кусочек мяса. И помните, нынешние люди  слабее предыдущих, так что смотрите не заморите. Раз уж мы решили сохранить ей жизнь.        Это решение до сих пор веселило мессира.        А Управляка поклонился, сел, вытащил из кармана уголек и сделал пометку на внутренней стороне чрезмерно большого по размеру кафтана. Кухарка Гэрр тихо ворчала: едой с кем-то настолько бесполезным и жалким делиться особо не хотелось. Но Управляке противиться нехорошо, а самому мессиру — смертельно опасно.        Лекаря в лазарете не было. Что-ж, тем лучше. Асмодей уложил Лилит на свежую постель спиной вверх. Удобно, что медсестры сразу меняют бельё. Девчонка всё ещё скулила и вскрикивала при любом резком движении.        Спину странно стягивало, всякий вдох отдавался болью. Лилит лежала, повернув голову к стене. Комнату освещал чадящий факел, и по теням, что он рождал, можно было определить, как близко Асмодей. Когда его тень сливалась с тенью кушетки, сердце невольно замирало от страха. А вдруг дотронется? Вдруг снова сделает больно? Асмодей снова отошёл к шкафчикам, что-то достал. Снова приблизился. Поясницы коснулось что-то холодное и металлическое. Лилит вздрогнула и напряглась, ожидая худшего. Глазам стало тепло от выступивших слез. Девочка чуть не вскрикнула от слишком громкого для такой тишины звука — это разрывалась от лезвия ткань. Асмодей окончательно разрезал платье.        — Привстань, — скомандовал он.        Лилит, всхлипывая, приподнялась на локтях, позволяя вытащить из-под себя лохмотья. Тело бросило в дрожь. Вряд ли только от холода.        На примыкающей к кровати стене Лилит заметила знакомое белое пятнышко — мотылька. Предатель. Хотя вдруг у него не было иного выхода кроме побега? Может, его ждали друзья? Им определённо надо  это обсудить.        Асмодей же наслаждался зрелищем. Молочная полупрозрачная кожа с зеленоватым узором вен. Благодаря общей худобе отлично очерчивался скелет с прямыми тонкими косточками. Должно быть, такими же белыми. Удивительная красота, призрачная. На грани живого и мёртвого.        В желудке зарождалось странное тепло. Минерал. Точно, чертов минерал реагировал на это тело какими-то особо тёплыми…воспоминаниями? Все-таки прятать найденные богатства внутри себя не идеальная идея. И как теперь достать эту странную находку? Можно попытаться также вытащить через рот, но камень находится далеко, а пищевод слишком длинный… это будет долго и требует после себя уборки. Взгляд демона упал на скальпель. Пальцы коснулись того места, где чувствовался минерал.        «Определённо скальпелем будет быстрее, — рассудил Асмодей. — Один разрез на плоть, другой на желудок. Достать минерал и сшить двумя швами. Но это потом». Он перевёл взгляд на банку заживляющей мази и ухмыльнулся, посмотрев на спину Лилит. Ниже живота зародилось новое, но уже знакомое чувство: тёплое, приятное и азартно-предвкушающее.