oh my my

Сехун до сих пор не понимает, каким образом вообще из него выбили согласие на эту авантюру. Точно ли он осознавал на что подписывается? Или же был набухан в хлам? Накачан наркотой по самое "не хочу"? Или, быть может, загипнотизирован толпой цыган у своего дома, когда возвращался с репетиции пару месяцев назад? Что ж, на деле, всё куда более прозаично. В одну чудесную субботу его просто выдернули из кровати с утреца пораньше, радостно щебеча, что с сегодняшнего дня он будет ходить в церковь на утренние службы. Тогда он не задался вопросом, а, собственно, почему именно утренние, а не вечерние, и зачем ему это, в принципе. Возможно, потому что знал верные ответы. Добровольно-принудительное посещение церкви — не иначе, как неудачная попытка матери приблизить непутёвого сына к "Всевышнему". Показать прекрасные возможности, которые доступны только лишь рабам последователям Божьим, рассказать насколько этот путь чист и светел и, в конце концов, наглядно показать, сколько друзей он может обрести благодаря вере. Надо сказать, что Се, несомненно, ценит старания родной крови, но было бы лучше, если бы она прежде всего поинтересовалась, а надо ли ему это. — Сядь нормально, — укоризненно шепчет госпожа О, когда видит, как сын с каждой секундой "растекается" по, между прочим, до жути неудобной скамье, наполовину сползая с неё, — не позорь меня, пожалуйста. — Ты не дала мне доспать и притащила сюда. Чего вы вообще ожидаете от меня, маменька? — тихо отзывается парень, хмуро смотря вперёд. Для него это слишком длинное предложение, но раздражение пробивается сквозь нежелание двигать языком. Женщина разочарованно цокает языком: одичал, бедняжка, переобщался со своими друзьями-наркоманами. — Милый, прошу. Сядь ровно и вслушайся в слова, не упрямься, — вновь предпринимает попытку его мать, — они успокоят твою бунтующую душу. Мало того, что его организм возмущён и требует своё красной строкой в голове: "СОН. СОН. СОН. СОН.", так ещё и эти церковные песнопения усыпляют в разы быстрее даже самых скучных и нудных преподавателей. А ведь казалось бы, куда ещё быстрее, если Сехун вырубается уже через десять минут после начала пар. Тихий выдох срывается с губ. Каким волшебным образом это должно проникать в самые сокровенные закутки души и дарить полное умиротворение и спокойствие? Да единственное, на что он сейчас способен — это сдерживать себя, не повинуясь временным порывам "случайно" сорвать сей процесс. Кто бы знал, как ему хочется просто врубить последний записанный трек на всю громкость и заглушить всё остальное. Вот, что успокоило и реально расслабило бы. А не эти неясные завывания, в которых едва удаётся разобрать хоть какие-то согласные звуки. — Такие слова, просто дух захватывает, — всё не унимается О, немного тыкая в сына локтём. Ауч. Стоп. Слова? — Господи, это правда что ли корейский? — едва слышно бормочет он. На материнскую провокацию, парень не обращает должного внимания: лишь застёгивает любимую чёрную худи до самого носа. Отвечать и спорить, наверное, не стоит, иначе мама его тут живьем сожрет за оскорбление её мнения. А ему её нотаций и в обычное время хватает. Со стороны слышится тяжелый вздох. Правильно, мам, я потерян для этого общества. Несмотря на не слишком хорошее отношение к общей ситуации, серые из-за линз глаза внимательно скользят по исполнителям. Вместо привычного разнообразия, какой-то индивидуальности, он видит одинаковые одеяния, которые только и делают, что мозолят глаза. Конечно, это не рок-концерт, да и суть хора именно в том, что они едины: зачем кому-то выделяться? Вот только от этой мысли не легче: потому что невозможно в этом всём найти ни единого плюса. Людям это реально нравится? Ну, хорошо; то, что его мать искренне наслаждается происходящим, Сехуна не удивляет: эта мадам всегда была не от мира сего. А остальные тогда что? — В хоре столько молодых парней, — как бы невзначай тихо говорит женщина, — ты никогда не хотел попробовать себя в чём-то подобном? На секунду Сехун серьёзно задумывается. — Гей-порно подойдет? И после этих слов незамедлительно получает слабый подзатыльник от возмущённой в край матери, которая шипит на него что-то, что просто-напросто не получается расслышать. На латыни Дьявола изгоняет что ли? — Что? Там тоже много молодых парней. Он приподнимает бровь, издавая тихий смешок. "В чём-то подобном", значит? Хотел, поэтому ещё в старшей школе стал частью музыкальной группы. Почти что тоже самое, разве нет? Как и упомянутый вид фильмов для определенной аудитории, кстати. Когда женщина то ли решает для себя, что хватит чесать языком и вести себя неприлично, то ли просто устаёт спорить с сыном, О-младший получает возможность забить на всё. Сехун ловким движением натягивает на голову ещё и свободный капюшон, сильнее зарываясь в кофту. По крайней мере, так никто не запомнит его лицо. И никто не сможет шантажировать его этим случаем. Становится совсем невыносимо уже через пару минут. Голоса становятся громче, на высоких нотах и вовсе бьют по барабанным перепонкам, заставляя морщиться. Неужели всё не может быть чуть менее убого? Ну хотя бы капельку интереснее и не так напряжно? Все-таки классическое пение очень утомляет. На языке так и вертится: "Хотите петь классику, пойте Queen, чёрт подери!". Скорее всего, многие вокруг задаются вопросом "что этот парень забыл здесь?". На ценителя подобной музыки он совсем не похож. Наоборот, всё в нём кричит в голосину о том, что церковь явно не является его обителью: проколотые в нескольких местах уши, россыпь мелких тату на тыльной стороне ладони, язык с металлическим шариком практически на конце, то и дело скользящий по губам; одежда, мягко говоря, не совсем подходящая для такого ивента. Сехун и сам бы гадал, какого чёрта творит, если бы не знал причину. Причину, по которой каждое его субботнее утро начинается с наигранных и весьма ленивых сопротивлений. Причину, по которой ровно в 8:00 он, как штык, сидит на этом самом месте и слушает завывания церковных исполнителей. Прекрасную во всех отношениях причину примерно девятнадцати лет отроду. Её, а точнее, его зовут Бэкхён, если верить тому, как после служб его называют "коллеги". Когда "причина" начинает свою партию, сдвинувшись лишь на сантиметр вперед, всё внутри замирает: приходится немного податься вперёд, чтобы слышать лучше. Чтобы хотя бы немного быть ближе к светлому созданию. Этот парень выглядит так, будто только-только сошёл с небес. Светлая кожа ловит редкие солнечные лучи из окон и здорóво блестит, отражая их; русые, чуть небрежно уложенные волосы несколько спадают на лицо, но не дают потерять общую картину этого, О не подберет иного слова, произведения искусства. Вот только его ангельская, не иначе, внешность далеко не единственное, что привлекает в первую же секунду. Скорее, это лишь второстепенный фактор. В так называемого "Бога" и прочую небесную (да и, признаться, демоническую) дребедень О не верил ни секунды в своей сознательной жизни. Он же не идиот: в детстве ещё можно верить в подобное, но, когда ты взрослеешь, вера в незримое угасает со скоростью света. Особенно в нынешний век, век технологий. Но в один день, на один чёртов миг он по-настоящему уверовал. Пожелал углубиться в священные писания и утонуть в них с текстами на губах, подобно тому, как утопает в голосе Бэкхёна. В тот день О Сехун услышал. И с тех пор не может вернуться к обычной жизни. Глас его личного ангела проникает под самую кожу и достигает сокрытых от людского взгляда уголков. Глубокий голос с лёгкой хрипотцой приятно ласкает слух, отвлекает от каждого недостатка песнопений, которые находит брюнет из раза в раз. Всё стирается в ничто под гнётом этого чарующего голоса. — Это прекрасно, — с улыбкой почти беззвучно произносит мама. Удивительно, что он вообще услышал её, находясь в крепкой хватке мягкого, но сильного звучания. Сехун безоговорочно согласен с ней (пожалуй, впервые в жизни) и подписывается под каждым словом. А ещё он уверен: ему определённо не попасть в рай, если тот взаправду существует. Потому что, О не сомневается, он согрешил. Не сотвори себе кумира? Поздно. Уже. *** Как бы он ни сопротивлялся, но и в следующую субботу его точно так же, к восьми утра, приволакивают в церковь. На самом деле, сопротивлялся он не очень-то охотно, да и к моменту выхода из квартиры уже стоит полностью готовый: безразлично залипая в телефон и делая вид, что ему этот поход совершенно не интересен. Кому может нравится подобное, кроме его матери? Точно не ему. В церкви он садится на привычное, практически родное место. Пятая точка уже привыкла к абсолютно неудобной скамейке, поэтому Сехун больше не возмущается по этому поводу. Научился, так сказать, ценить то, что есть. Мог бы вообще стоять. — Зачем мы ходим на эту убогую службу? — в который раз задаёт вопрос брюнет, склоняя голову в сторону матери. Этот разговор — привычка. Должен же он не показывать, что в целом-то рад находиться здесь: может каждую неделю видеть и слышать Бэкхёна бесплатно и без регистрации. И даже оправдываться не приходится. — Сехун, — угрожающий тон выбивает лёгкие мурашки: стрёмненько, но всё-таки недостаточно, чтобы испугаться, — разве тебе не становится лучше на душе? Ага, особенно, когда об этом спрашивают так. Разумеется, она права. — Мам, на мне футболка с печатью Бафомета. Моя душа уже давно горит в Аду. — О, твою ж ма…О Сехун! Пока она бесится, не замечая, что служба уже начинается, он достаёт телефон. В чём-то его мать и права. С души и вправду упал огромный такой валун при самом первом походе сюда. Зато свалился новый, ещё тяжелее и массивнее предыдущего: первая, он считает, любовь. Не сказать, что стало шибко лучше. Скорее, моментами даже хуже. — Я задержусь после службы, так что иди домой без меня, — флегматично бросает брюнет, доставая один беспроводной наушник. До партии Бэкхёна ещё надо дожить, а пока: привет, старая добрая Nirvana. Этими словами он ни разу не палится. И совсем не понимает, почему его мама сначала замирает, а потом в одно мгновение остывает, переставая ощутимо щипать его за ногу. Она благодарно перекрещивается, пуская одинокую слезу. Все-таки не совсем пропащий сын. Все-таки есть тут что-то, что способно на него повлиять. Будь то служители церкви или невидимые помощники — это неважно. Важно, что её безнадежный Сехун взялся за ум. Вера — великая вещь! Жаль, правда, что она не подозревает об истинных мотивах сына. Сегодня. Сегодня очень важный день. Настолько важный, что Сехун поставил себе напоминание и сообщил, что не придёт на репетицию ребятам. Да что уж говорить, по такому случаю, он изменил себе и расчесался, как нормальный человек. Сегодня он наконец попробует подойти к Бэкхёну и, если всё сложится, даже поговорить(!!!) с ним. Нервишки по этому поводу устроили настоящий Harlem Shake, поэтому, надо признаться, его немного потряхивает. — Ты мужчина или как? — шёпотом спрашивает он размытое отражение в какой-то золотой чаше справа от себя, напоминающей Святой Грааль из кельтских мифов. Потные ладошки он вытирает о джинсы, и, ему кажется, что ткань на коленях уже можно выжимать. Господи, ему так страшно в жизни не было, как сейчас. Кивнув сам себе, брюнет возвращает своё внимание к хору. Так, спокойно. Бэкхён здесь. Сехун тоже здесь (вроде как). Что может пойти не так? Да всё. После того, как литургия заканчивается и его мама ускакивает поговорить с какой-то знакомой, он не спеша поднимается со своего места и подходит к той самой чаше, чтобы собраться с мыслями. Нужно немного самоуверенности. Это просто разговор. Хватит и "привет, я Сехун". Всего лишь три очень простых слова, хорошо знакомых ему, ну же. Привет. Я. Сехун. Это элементарно. — Тебе что-то подсказать? — улыбка его ангела ослепляет. И, Сехун готов поклясться, он улыбается ему. ЕМУ! Чёрт, боже, что это за магия, он реально обратился к нему. А сам О упустил возможность сделать первый шаг. Да какая разница вообще? ОН ГОВОРИТ С НИМ. АХТУНГ! БЭКХЁН, ТОТ САМЫЙ БЭКХЁН, СКАЗАЛ ЧТО-ТО В ЕГО СТОРОНУ. Рой подобных предложений в голове не прекращается: мысли то и дело сменяются, одна за другой, а губы не слушаются от слова "совсем". Он нервно сжимает край чёрно-белой футболки, неровно обкусанными ногтями царапая его Честно говоря, О не рассчитывал, что зайдёт настолько далеко. Это абсолютно ново для него. Одно дело, когда он гулял с одноклассницами под ручку и целовался с ними в укромных местах. Другое — это разговор с этим идеальным парнем. Светлым настолько, что глаза поражает до слепоты. Вдох-выдох. Поехали. — Мне позвонили из рая и сказали, что пропал самый красивый ангел. Но я тебя не сдал! —слова льются так быстро, что сам Сехун, в итоге, не понимает, что сказал. А когда до него доходит, по виску скатывается капелька пота. Идиота кусок. Придурок. — Что, прости? Дебил. Болван. Недоумок. Обалдуй. Неужели так сложно просто поздороваться? Давай, у тебя есть ещё попытка, соберись, О Сехун. Вдох-выдох. Ещё раз. — Наверное, больно было падать с небес? — он чуть сжимает губы. Возможно, эта фраза лучше предыдущей. По крайней мере, Бэкхён не переспрашивает: значит, всё идёт хорошо (нет). — О, я понял. Ты, наверное, актёр, да? — широко улыбается это чудо, — репетируешь сценарий? ... Так Сехун выяснил, что подобного рода подкаты не действуют на Бэкхёна. Дома рокер жалуется на тяжёлую жизнь своей любимой и единственной девочке: Алисе. Она невысокая, её приятно трогать и держать в руках. Она с удовольствием и благодарностью принимает каждое прикосновение к себе и так сладко стонет, стоит её просто погладить. Отдаёт всю себя. Когда-то он был у неё первым, как и она у него. Несколько раз он даже был неаккуратен: рвал её, слишком жёсткими и резкими движениями. А ещё на неё действуют его неудачные подкаты. Алиса, к слову, электрогитара.