Ever since we met

      — Ты ведьма, — говорит ей Ирина Владимировна будничным тоном, садясь на ее кровать: Елена сказала, что сегодня ей лучше не вставать, да и головокружение не допускало других вариантов. Саша моргает непонимающе пару раз, на нее уставившись. В каком это смысле ведьма? Как те, которые в сказках на метле летают и проклинают принцесс?       — Магии же не существует, — возражает она слабо, не уверенная и сама, чего хочет больше: поверить этой женщине с теплой улыбкой или оставаться при своих убеждениях.       — Скажи это своему другу, которому ты рану на голове за пару секунд зарастила, — Ирина Владимировна ее за руку берет, и выдергивать ладонь почему-то не хочется. — Почему, думаешь, тебе плохо? Ты своими силами с ним поделилась, чтобы то, что днями заживает, вылечить в тысячи раз быстрее. Это просто так не проходит.       — Вы говорили, — она вспоминает, — что у меня что-то там сбилось. Что вы имели в виду?       — Что ты маленький глупый ребенок, который абсолютно ничего еще не знает и не умеет правильно распределять потоки, — вздыхает Ирина Владимировна. Не получается даже на «глупого ребенка» обидеться. — Но мы тебя научим, вот увидишь.       — Вы еще сказали, что мне нельзя возвращаться к родителям…       — И это тоже правда. Тебе надо постоянно быть рядом с кем-то, кто сможет за тобой присмотреть, — директриса даже не притворяется разочарованной, она спокойна и невозмутима. — Ни одна ведьма не отдаст своего ребенка добровольно куда бы то ни было, значит, у тебя новый дар в семье. Значит, тебе лучше быть с Леной. Она за тобой приглядит дома, а я в школе.       — Вы хотите сказать, что вы тоже ведьма? — уточняет Саша, глаза на лоб лезут. Ответная улыбка как солнце и как приговор одновременно.       Во что она вляпалась? И почему ей не жаль?       Ирина Владимировна уходит еще через полчаса, обрисовав ей все перспективы и все то, что ее ждет, и голова идет кругом даже несмотря на то, что она полулежит, с половиной, наверное, подушек, что есть в доме, подоткнутых под спину. Надо бы разложить все по полочкам, но оно упрямо не раскладывается, в голове мешанина, и Саша вспоминает услышанное когда-то: чтобы осознать, чтобы легче понять, надо говорить вслух.       Ну, попробуем.       — Я очень испугалась, и сделала что-то, чего сама не понимаю, — звучит глупо, но так оно и было, так и выглядело для нее. — Потом мне стало плохо. Иринвладимирна сказала, что я ведьма…       — А она тебе не сказала, что ты меня спасла?       Ваня в дверь просовывается, улыбка до ушей, сияющие глаза и даже никакой повязки на голове. Саша взвизгивает от радости и неожиданности и пытается выскочить из кровати, чтобы кинуться ему навстречу, но в одеяле путается и чуть не падает: он успевает как раз вовремя, чтобы ее подхватить и обратно в кровать вернуть.       — Меня спасла, а сама убиться решила? — выговаривает он ей серьезно и почти сердито, но в середине предложения его ломающийся голос срывается на детский, и не рассмеяться не получается. — Смейся-смейся, ты же знаешь, что я прав.       — Ты в порядке? — спрашивает она вместо ответа. Знает, что да, должен быть, что не сидел бы тут, пышущий здоровьем, а лежал бы в своей комнате, если не в больнице. Все равно не может не спрашивать. Ирина Владимировна — верховная ведьма, как она сама себя назвала — не ошиблась, когда сказала, что Ваня ее друг. Не то чтобы она легко называла других своими друзьями, но его хотелось. Ему хотелось довериться. Перед ним почему-то даже не стыдно в пижамке с песиками и с растрепанными волосами.       — Я-то в порядке, а вот ты явно не очень, — он тянется, чтобы ей волосы пригладить. — Ты похожа на бабку-ежку. Мне кажется, теть Ира не это имела в виду, когда тебя ведьмой назвала.       Саша замирает, когда теплая ладонь дотрагивается до ее волос. Ей не очень нравятся прикосновения к ее голове, но почему-то у этого семейства получается заставить ее с этим смириться. А от ладони Вани еще и уютно почему-то. Она ищет объяснение этому, и решает в итоге, что дело наверняка в том, что состояние у нее сейчас не лучшее и ей нужна поддержка. Решает достаточно быстро, надо признать. Думать о других вероятностях сейчас не хочется.       — То есть ты, — уточняет она, откашлявшись, — спокойно к новости относишься? Ну что я ведьмой оказалась? А то ты спокойнее даже, чем я.       — Да чего мне беспокоиться? — он плечами пожимает, улыбается так, будто джекпот выиграл. — Мама ведьма, теть Наташа ведьма, теть Ира ведьма, ну одной тобой больше, так что я, резко подохну от концентрации магии в округе?       Ну да, в принципе, думает Саша, чего это она?       — Только тебе, наверное, грустно сейчас, — добавляет Ваня. Она глаза на него поднимает, смотрит недоуменно, мол, с чего ты вообще взял? — Тебе разве не сказали еще, что ты у нас жить останешься?       — Ну сказали, да, — соглашается она. — Ты об этом? Вань, мои родители считали меня странной. Я не удивлюсь, если у них не случилось никакой внезапной командировки, из-за которой меня пришлось везти аж в Москву, а просто они решили, что мне надо пожить в семье и пообщаться с нормальными детьми. Мама об этом говорила со своей подругой, я подслушала как-то раз. Я в Питере ни с кем не общалась, они посчитали, что в этом проблема.       — Промахнулись твои родители, — фыркает Ваня и все-таки заваливается на ее кровать звездочкой — она взвизгивает и ноги поджимает как раз вовремя, чтобы он не плюхнулся на них всем своим весом. — Не ту семью выбрали для тебя. Обратно не отдадим, так и знай.       — А ты не выглядишь недовольным тем, что обзавелся еще одним членом семьи, — заявляет она ему в ответ. Он смеется.       — Всегда мечтал о младшей сестренке, которой буду заплетать косички, отбивать от хулиганов и помогать таскать портфель. Оказывается, если жить с ведьмами, мечты сбываются. Что бы еще пожелать?       Саша смеется и кидает в него подушкой.       Бой подушками явно не входит в понятие отдыха, о котором ей Елена сказала, но так оказывается веселее. А отдохнуть можно и потом — предварительно, правда, устранив все следы побоища. Взору бдительной и заботливой матери семейства, когда она в комнате появляется, предстает ее сын, аккуратно плетущий кривые косички: Саша стоически терпит издевательства над собой, сидя поверх одеяла по-турецки. Не то чтобы ей приходилось особо терпеть, Ваня все-таки аккуратен и заботлив, будто она и правда его долгожданная сестренка.       — Издеваешься над Сашенькой, Вань? — Елена смеется, садясь рядом с ними. — Не жалко тебе ее?       — Да чего сразу издеваюсь? — возмущается он, но как-то вполголоса и не особо бурно. Саша не сразу понимает даже, в чем дело, а когда понимает, смешно становится: он настолько сосредоточен на ее волосах, что даже не может реагировать на остальное так, как обычно. — Она сама разрешила, между прочим.       — Разрешила, — подтверждает она в ответ на вопросительный взгляд. — Не знаю, что там творится у меня на голове, но это хотя бы не больно.       — Ну, все не так плохо, — признает Елена спустя пару секунд. — Тут разве что опыта не хватает, а понятие о том, что и как правильно делать, явно имеется.       — Я смотрел, как ты Сашку заплетаешь, — бурчит Ваня явно смущенно. Ну да, мальчишки в тринадцать обычно курят, прячась от родителей, и все еще дергают девочек за косички, а не наблюдают за тем, как их мамы кому-то эти самые косички плетут. Не считается это крутым. Хотя спросил бы кто Сашу, она бы ответила напрямую, что такое ей кажется намного круче — когда мальчишка не боится учиться заботиться о ком-то и не морщит нос, бросая, что это «девчачье». — Там как будто ничего такого, а на деле сложно оказывается. Тренироваться надо.       — Надо, конечно, — Елена улыбается, целует их в макушку по очереди. — Я, собственно, пришла, чтобы сказать, что мы с понедельника начнем оформлять официальное опекунство. То есть мы тебя не удочеряем, Саш, но ты будешь жить у нас до совершеннолетия, а там как захочешь. Надо будет, конечно, и тебе поучаствовать в процессе, с тобой будут из разных служб разговаривать, но я думаю, для тебя это не будет проблемой.       Ваня вовремя отпускает ее волосы — она на шею Елене кидается радостно. И не сказать, что она из тех людей, которые проявляют привязанность тактильно, но вот, сдержаться попросту не получается. И не сказать, что она плохо относится к своим родителям, но как быть, если за месяц тут она видела больше тепла и меньше равнодушия и долга, чем за всю свою короткую жизнь? Неудивительно, что ей хочется остаться.       Неудивительно, что тогда, свечи на своем запоздалом именинном торте задувая, она хотела, чтобы все оставалось так, как есть.       Интересно, то, что ее желание уже начало исполняться, имеет какое-то отношение к тому, что она ведьма?       Косички для школы ей заплетает все-таки Елена — тетя Лена, как она разрешает ее называть, и не воспользоваться этим было бы грешно. Она лучше себя чувствует после того внепланового отдыха, когда ей даже из постели запретили вылезать без особой на то необходимости, когда они с Ваней играли в шахматы часы напролет и пытались поймать друг друга на жульничестве, хотя какое жульничество в шахматах? Он ее портфель доносит до дверей класса и даже не дергается особо, когда она его коротко обнимает. Вот уж правда, чудеса творятся.       — Что, Букин, — доносится насмешливый голос Никиты из-за ее спины, — твоя подружка решила, что дружить со мной лучше, и ты быстро другую нашел? Эту малявку?       Саше кажется, если она даст волю тому урагану, который закручивается внутри нее, тут все снесет.       — Не лезь, Кацалапов, — хмуро отзывается Ваня. Она не столько даже видит, сколько чувствует по тому, как он напрягается, как Никита его задел этими словами. — Я очень не хочу ломать тебе нос.       — А по-моему, ты только что мне этим пригрозил, — фыркает Никита. — Я это запомню и припомню тебе, если ты вдруг решишь что-нибудь мне сделать.       Злость захлестывает снова. Саша видит, будто в замедленной съемке, как Кацалапов разворачивается, чтобы войти в класс, как цепляется совершенно неловко и неаккуратно ногой за порог и падает, как выворачивается неестественно рука, которой он пытается затормозить падение… Мир вокруг возвращается к нормальной скорости от его крика, а она не может заставить себя двинуться. Все видели, что они стояли больше чем в метре от него, так в чем же может быть дело?       В ней, осознает она, по крайней мере, для себя. В ней самой. И лечить Никиту так, как вылечила Ваню, ей вовсе не хочется даже пытаться — не факт что у нее бы получилось, но и пробовать она не собирается. Ваня же ее и оттаскивает оттуда, за руку схватив.       — Ты в порядке? — спрашивает он первым делом. Саша смеется. В порядке ли она? Тут человек только что руку наверняка сломал и лицом об пол приложился, а его интересует ее состояние? Она к себе прислушивается и понимает, что все так же, кроме легкого головокружения и отсутствия урагана внутри.       — Ты же знаешь дорогу в директорский кабинет? — спрашивает она вместо ответа. — Мне туда надо.       Ей нужен кто-то, кто поможет совладать с собой и с тем, что внутри нее. И кто, если не уже пообещавшая это сделать Верховная?