Быть человеком

Громкие звуки непривычно резанули по барабанным перепонкам, пробуждая от глубокого наркотического сна. Перед глазами стояла яркая белая пелена, сфокусироваться на окружающих предметах было невероятно сложно; прошло не меньше минуты, прежде чем я смогла заметить мельтешащие по лаборатории медицинские халаты в мигающем красном свете. Ученые в спешке собирали документы и исследования, сгребая в охапку бумаги и разноцветные колбы, крича друг другу слова, смысл которых разобрать в общем шуме было нереально. Двое из них стояли рядом с моей стеклянной камерой и пытались нажимать на кнопки панели управления, но ничего не происходило – сработала защитная система блокировки. Я не должна была приходить в сознание. Видимо, случилось нечто действительно из ряда вон выходящее, раз впервые за такой долгий промежуток времени мысли не ускользали от меня, а привычное под транквилизаторами чувство небытия даже не думало туманить рассудок. Я тяжело вздохнула и закашлялась, пытаясь ослабевшей рукой снять с себя запотевшую кислородную маску. Получилось только с третьего раза; воздух непривычно заполнил горевшие легкие – уже не помню, когда мне удавалось дышать самой, без трубок и респираторов. Ученый возле стеклянной панели грязно выругался, увидев мое самоуправство, и сильно ударил кулаком по камере – видать, ему не очень понравилось, что я делаю. Его коллега, до сего момента еще пытавшийся что-то нажать на мигающей клавиатуре, отпрянул от стекла, с ужасом взирая, как я стягиваю с рук датчики, регистрирующие пульс и давление. На самом деле, делать это было нереально сложно: я не двигалась уже сотню лет, мышцы с непривычки ужасно болели и отказывались подчиняться. Даже сжать кулак для меня не представлялось возможным – наверное, со стороны я выглядела донельзя жалко. – Андерсон, пора валить! – крикнул ученый, тот, что бил стекло моей камеры. – Сейчас все взлетит на воздух, мать твою! – Годы трудов коту под жопу?! – вспылил упрямый "Андерсон", не менее агрессивно отвечая своему коллеге. – Я потратил здесь половину своей гребанной жизни, чтобы вот так все бросить?! – Все исследования сохранены, мы сделаем новый объект! – мужчина обернулся на выбегающую через запасной выход толпу исследователей. – Вынести ее мы все равно не сможем! "Андерсон" зашипел и от души ударил панель пару раз кулаком – естественно, ничего не произошло. Я попыталась приподняться на локтях и тут же словила гневный взгляд двух мужчин. – Чтоб я еще раз подписался на это! – Ученый нервно потер свой лысеющий затылок и резко развернулся на каблуках, быстрым шагом покидая лабораторию вместе со своим напарником. Я осталась одна? Сейчас произойдет нечто, и я, скорее всего, не выживу? Насколько я помню, меня еще ни разу не оставляли без присмотра... А много ли я помню? Я приподнялась и макушкой уперлась в стекло своей камеры – не развернуться толком. Страха смерти не было, да и вообще никаких чувств не было – наверное, не выветрившиеся из моей крови транквилизаторы не давали оценить настоящий масштаб катастрофы. Оглушающий вой сирены заставил меня вздрогнуть, а красные лампы замигали с удвоенной силой, вынуждая глаза слезиться от непривычных зрачку красок. Механический женский голос дал отсчет в девять минут, прежде чем здание самоликвидируется. Медленно, очень медленно где-то внутри меня просыпалось нечто жгучее и неприятное, подогревая неопределенное желание вырубить эту светомузыку любыми способами. Потерев ладонью глаза и отгоняя наваждение, я уперлась руками в стекло, пытаясь хотя бы на миллиметр сдвинуть его в сторону. Будущая могила, не иначе. Руки слушались очень плохо, да и сознание услужливо подсказывало: раз уж двое мужчин, поместивших меня сюда, не смогли вскрыть эту камеру, разве у меня выйдет хоть что-то? Тем не менее, из последних сил я сжала руку и ударила по стеклу. Ударила еще раз. И еще. И еще. Костяшки пальцев уже через пару ударов окрасились кровью, но останавливаться даже не попытавшись было бы глупо. Я шипела от боли, глаза все еще слезились, а мозг упрямо твердил, что это все крайне бесполезная идея. Прими уже смерть, кто бы ты там ни была, хотя бы имя свое попытайся вспомнить в последние минуты жизни... Умереть вот так, даже не зная, за что тебя фактически живьем похоронили. Где-то под потолком раздался хлопок, а за ним лязг металла; каменная крошка забарабанила по стеклу, вместе с пылью оседая на камере и практически лишая обзора. Через секунду раздался очередной удар, и я успела только рефлекторно прикрыть голову руками, когда несущая потолочная балка со скрежетом накренилась, готовая упасть в любую минуту. Собственно, как раз следующий хлопок и отправил ее в свободное падение. Тело по инерции подпрыгнуло, и я больно ударилась лбом о стекло. Как я еще не оглохла от треска и громких звуков – чудо, не иначе. – Герметичность камеры повреждена, – прозвучал совсем рядом механических женский голос, возвращая ошалевшее сознание обратно в пределы черепа. – Повторяю: герметичность камеры повреждена. Объект "М-21" под угрозой. Повторяю: объект "М-21" под угрозой. Вой сирены заглушал советы бездушного компьютера, но мне удалось уловить смысл сказанного. Это я-то М-21?! А поинтереснее ничего нельзя было придумать? В красном цвете аварийного освещения я с трудом поняла, что обрушившаяся железная балка упала аккурат на механическую часть моей камеры, задев стеклянную ее составляющую. По корпусу пошли большие трещины; я еще раз ударила кулаком по крышке и еле успела прикрыть ладонью глаза от мелких осколков и острых кусков стекла, моментально на меня посыпавшихся. – Мать твою... В нос резко ударили запахи гари и жженой резины, звуки сирены зазвучали в разы громче, разрывая непривыкшую к таким переменам голову. Ноги практически не сгибались, как бы сильно я этого ни хотела; пришлось приложить титанические усилия, чтобы перевернуться и выпасть на каменный пол. Легкие разрывал кашель, за завесой дыма и пыли глаза смутно улавливали очертания окружающих предметов. В незащищенные бельем участки тела тут же впились осколки камня и стекла, но боль уходила на второй план – надо найти выход и как можно быстрее. Все тот же знакомый женский голос отсчитывал уже третью минуту. Подняться на ноги я так и не смогла: меня не слушались ни голени, ни ступни. Кое-как, на четвереньках доползав до выхода, я с огромным трудом отворила железную дверь и взвыла от бессилия: темный коридор, раз в секунду освещаемый уже ненавистным красным светом, был протяжностью не менее ста метров в обе стороны. Куда идти – неясно, к тому же, на всех доступных взору дверях был электромагнитный замок, открыть который можно только персональной карточкой. Более нелепых сценариев смерти нужно еще постараться придумать. Оперевшись на выступ в стене, я попыталась встать, но тут же упала от содрогнувшего здание взрыва. – Глупо… – осипшим голосом захныкала я, утерев ладонью слезящиеся глаза. Или это все-таки слезы? Да ладно, я даже не знаю кто я такая, че уж плакать тут! Умру так же, как и появилась на свет. Из-за дыма и недостатка кислорода сознание опять ускользало, прикрыть рот или нос майкой не было ни сил, ни желания. А смысл? Если уж здание взорвется к чертям собачьим, то пусть уж я хотя бы в этот момент буду в отключке. Я сделала все, что было в моих силах... – Эй, тут девчонка! – закричал взволнованный голос где-то совсем рядом, отчего я поморщилась, но открыть глаза уже не смогла. – Нельзя ее тут оставлять! – Мелкий, ты какого хрена творишь?! Их что, двое? Оставьте меня в покое, дайте хотя бы помереть с честью! – Самим бы отсюда свалить! – Нельзя! Ее оставлять! – перекрикивая вой сирены, заорал первый мне практически на ухо. В следующую секунду я почувствовала невесомость, после чего меня грубо кинули на что-то жесткое, свесив голову вниз. – Она еще и голая почти! - Потом это выясним, надо уходить! Немедленно! – где-то отдаленно прозвучал некто третий, но сознание сделало самую лучшую вещь в данном случае: оно ушло.