Без прошлого

      Казалось, что Магистр сидел в той же позе, в которой я его оставил. Он посмотрел на меня почти ласково и пригласил сесть напротив него. В груди что-то прыгнуло так, словно сейчас произойдет что-то. Но что?       — Многое надо сказать… — начал наконец старец, и его слова гулко рассыпались по каменному полу, — Может быть, я делаю неверно, но мне так хочется, чтобы ты, мой мальчик, не повторил печальную участь своих предков.       Я напрягся и непроизвольно двинулся вперед, желая впитать каждое его слово.       — Выслушай меня, не перебивая, — продолжил его Светлость, — даже когда тебе очень захочется, — он на минуту задумался, прищурив глаза, как бы собираясь с духом. Где-то далеко играла музыка, и звенел смех, несколько десятком ног носились по паркету в безудержном танце, — Наверное, надо начать с тебя, мальчик мой. И с того, что ты не имеешь абсолютно никакого права на наследство.       Что? Я широко раскрыл глаза и приготовился раскрыть рот, но Магистр сделал знак рукой и продолжил:       — Де-юре, наследником является Орель, но де-факто… он ведь мертв. Ты это уже знаешь? Так вот, это получилось потому, что он, покойный Орель, единственный сын графа фон Кролока.       В глазах потемнело. Что он несет? Откуда он знает про Ореля, ведь это не где не афишировалось? Почему он говорит такие ужасные вещи?       — Послушай, мальчик мой, не перебивай. Я понимаю, что разрушаю твой мир, но кто-то должен это сделать. Ныне здравствующий граф и его супруга никогда не были близки. За то у графини были очень короткие отношения с упокоившемся графом… Оллардом. Даже слишком короткие… Когда правда открылась, виконт был настолько разъярен, что убил свою жену…он бы убил и своего отца, если бы успел… Да, Герберт, твоя мать не пропала, она была убита ее мужем. А твой отец… ему было очень тяжело, наверное, где-то очень глубоко внутри него сидело чувство вины, перед тобой и младшим Кролоком. Он попросил меня разрешить ему выйти на солнце. Я понял его. Официально ты был признан сыном нынешнего графа, ибо невозможно было так запятнать ваш род, чтобы признать тебя сыном Олларда, который, будем называть вещи своими именами, спал со своей невесткой. Знаешь, как он был рад, когда деревенская девушка принесла к воротам замка мальчика и заявила, что он — сын виконта. Оллард вписал его в завещание, хотя, по сути, я не уверен, что должен был это разрешить, но уже не важно… Так вот, он вписал его в завещание, надеясь, что ты сможешь уехать от твоего названного отца, который… Ты знаешь, с ним всегда было не все ладно. Мы думали, что это врожденное и надеялись, что это однажды пройдет, но нет. У него… не совсем в порядке психика. Паранойя, клиническая депрессия, биполярное расстройство… они были видны всегда и все всё прекрасно знали и понимали. Но когда произошло убийство, то мы поняли, что дело гораздо хуже. И шизофрения — это самое безобидное из всего, что с ним происходит. Ты не замечал? А пристрастие к алкоголю и наркотикам?.. Факт того, что ты не являешься сыном нынешнего графа не известен никому, кроме него самого, меня, нескольких членов Высшего Совета и теперь тебя. Но если он вдруг откроется, то это будет огромный скандал… Твой названный отец очень любит тебя и любил всегда. Он хотел, чтобы наследником был именно ты и никто другой. Поэтому случилась очередная… вспышка. В данной ситуации Милош, который выдает себя за Ореля всего лишь сумел воспользоваться ситуацией. Он не убивал своего брата. Это сделал граф. Тогда он успокоился на несколько десятилетий. Но сейчас снова возникла угроза того, что твое благополучное будущее может исчезнуть, подобно утреннему туману. Ты понимаешь, какую игру он затеял? Какой спектакль!.. Я боюсь, что это все повторится вновь…       Я вскочил с кресла. Голова шла кругом, я не мог поймать за хвост хотя бы одну путевую мысль. Магистр все знал! Все знал! До мельчайших деталей! Но что это? Мой отец вовсе не мой отец… получается, что он мне единокровный брат. Но это не важно! Не важно! Я люблю его! И всегда буду считать своим отцом! И эта вся кутерьма, которую он завел ради меня… О! Но на что же он способен? Эрма! Милош!       — Ваша Светлость! Он хочет добыть доказательства того, что Орель — самозванец! Там Эрма и…       — Мальчик мой, — Магистр поднялся, — ты должен позаботиться о нем. Что бы там не происходило в прошлом, в настоящем он — твой отец, каким бы он не был. Прошу тебя, ты должен увезти его куда-нибудь на время, на юг, во Францию, Италию… Я сам все тут улажу, все будет хорошо, все будет как прежде. Но позаботься о нем, прошу тебя…       — Да, ваша Светлость, — я вновь поцеловал его руку и быстрым шагом направился в бальный зал. Но на мгновения я остановился и развернулся лицом к Магистру, — Ваша Светлость, как его зовут?       Он лишь покачал головой. Я ринулся вниз уже бегом.       Шампанское лилось рекой. И музыканты играли уже не так ритмично, и пары танцевали не так грациозно.       — Отец! — я кричу, и мой крик заглушает рев тромбона. Я пробираюсь сквозь толпу, наступая на длинные шлейфы платьев, задевая локтями почтенных дам. Мне плевать на их взгляды, на их мысли. Плевать       — Отец! — снова зову и бегу к коридору. Туда к гостиной с фонографом. Они там. Они все там. Я что-то внутри говорит мне, что поздно.       Я распахиваю двухстворчатую дверь. И вижу перед собой его. На чудесной белой рубашке, жабо, манжетах распускаются алые розы. Он стоит на коленях перед телами Эрмы и Мареша. Они лежат вместе, будто любовники, хотя я знаю, что Эрма упокоилась непорочной. Руки графа обожжены, в них до сих пор лежит серебряный клинок, испачканный чем-то красным…       — Герберт, — говорит он каким-то не своим дрожащим голосом, — у нас есть его признание. Теперь Магистр узнает…       — О, отец, — падаю к нему на колени и забираю и его рук клинок, мои пальцы пронзает адская боль, я терплю, — он и так все знает, — я обнимаю его, как ребенка и произношу одними губами, чтобы он не услышал, — и я все знаю…       — Правда? Кто ему сказал? — он тихо плачет, уткнувшись мне в плечо.       — Уедемте, уедемте отсюда, — снова шепчу я ему в затылок и провожу ладонью по его волосам. Мои руки перепачкались кровью. Их кровь на моих руках тоже… А он все плачет. Плачет за все века, что копил в себе слезы. Такие простые, детские, такие не графские и даже не мужские, — уедемте, — повторяю я и не замечаю мысленно или вслух.       Где — то вдалеке играет музыка и звучит смех. Где — то вдалеке…