Мне не нужна книга, чтобы знать, как правильно тебя любить

Мирон как-то странно надулся, зыркнул обиженно, а после поднялся и вышел. Молча взял и вышел, даже дверью не хлопнул, будто устал от этого дерьма. Невыносимо. За окном дождь моросил, и Слава в первую очередь подумал, что ссать хочется неимоверно, а потом понял. Он ведь, по сути, ничего такого не сказал. Они сидели рядом, занимались каждый своим, а потом Слава высказался о том, что не хочет лететь в эту обоссанную Англию сейчас, просто потому что, блять, замёрз физически. Мирон ничего не ответил и ушёл. Точно обиделся. И ведь нормально всё было: смотрели Дискавери — что-то про дельфинов. Слава тогда и решил, что в Лондон не хочет, потому что вдруг представил, как самого его кинули в холодный океан, оторвали от дивана с пледом, отправили гулять по ледяным улицам. Тогда он и понял, что уж лучше Испания, либо вообще Азия. Машнов бы с радостью в Эмираты слетал там, в Тай. Там солнышко, там можно уснуть на пляже, обнимая какой-нибудь экзотический коктейль. А в Англии, сука, февраль! В Англии — второй Питер, хоть и с друзьями жидовскими, которых Слава, к слову, даже не знает. Слава прямо так и сказал: — Не хочу в Лондон. Сам езжай, если тебе так хочется. А Мирон издал едва слышимый стон и вышел. Судя по звукам, потом вообще из квартиры вышел. Придурок! И Слава откровенно не понимал, какого хуя. Нет, ну какого? Что он сделал? Он выразил своё мнение, хоть и не пояснил, почему так решил. Потому что не успел! Жид обиделся, напыжился и убежал, наверное, БЧС своим жаловаться да плакать, какой Слава гондон. Опять. А Слава не гондон — он, сука, замерз, он хотел провести отпуск в обнимку с Янычем, посмотреть места, которые они оба не видели, побывать там, где их никто не знает и не будет мешать. Слава не хотел в Лондон, потому что там друзья Мирона не дадут им даже пёрнуть спокойно, а где-нибудь на малонаселённом острове где-нибудь в жопе мира они смогут даже за ручку подержаться там, пососаться на пляже так романтично. Но лысый хуй ушёл, не дав договорить, вернётся опять поздно, пьяный и начнёт сраться. Громко так, словно они друг другу чужие люди. Славе, если честно, давно начало казаться, что к такому сравнению они и приходят: они как чужие. Они жили вместе, но почти всегда спали по отдельности, трахались без души, ругались. За два года их отношений такой кризис — что-то новенькое, блять. И длилось это больше месяца. Не хотелось думать, что Мирон сейчас у какой-нибудь девы на плече рыдает. Или ебётся. Не хотелось думать, что его лысый малыш сейчас сосёт за баром какому-нибудь Драго. Слава всегда боялся, что однажды Мирон придёт с каким-нибудь дебилой в обнимку и Славку-то из дома выпиздит, в чём тот был. Скажет, мол, всё, родной, поиграли и будет. Наслушался про похождения Оксимирона по молодости, а теперь сидел и боялся. Нет, Слава ему доверял как себе, но иногда не по себе становилось — естественно, о самом хуёвом думал. Однако Мирон приходил один, орал, потом Слава пытался что-то объяснить, если его слушали. В конце они ебались и засыпали, а утром, будто всё говно ушло, так мило завтракали. А потом всё по новой. Славка, конечно, и сам не без греха был: иногда из ничего крик поднимал. В основном, ревновал. — Кто я тебе, тварь дрожащая или…- Слава херню нёс, а Мирон молча охуевал. Так и жили. Вернулся Мирон в этот раз не поздно и трезвый. Точнее, тихонько вошёл в квартиру через три часа с ведром попкорна и пакетом из Магнита. Молча прошёл на кухню, а следом — Слава. Фёдоров поставил пакет на стул, попкорн — на стол, стал покупки раскладывать: молоко, бананы, славино любимое печенье, заварные пряники «Яшкино» и сок магнитовский за три копейки, которым заебись водку запивать, но пить просто так — ни за что. — Ну и чего? — спросил его Слава. Мирон поднял клюв, громко шмыгнул с холода, как-то грустно посмотрел. После поднял взгляд к потолку, будто решаясь на что-то, но Слава на продукты смотрел и немного успокаивался, потому что вряд ли это стартпак для расставания. Хотя, хрен знает, может, Мирон по привычке это всё купил. Фёдоров, вроде, сходил в кино, как он всегда делал, когда отвлечься хочет, в одиночестве побыть, в себя пришёл. — Для меня это важно, — ответил Мирон. — Ты мне же договорить даже не дал, — горько заметил Слава. И он бы давно все беды на биполярку списал, заметь он её за эти два года. То ли жид выздоровел, то ли его колёса каждодневные всё. Мирон дзеновский ходил, улыбался так мягко, хоть и гнал иногда. — Что с нами вообще происходит, Слав? — спросил Мирон чуть дрожащим голосом, сел на стул и спрятал лицо в ладонях. Слава подумал, что он вот-вот разрыдается, быстро подлетел, обнял, прижал головой к себе и погладил шею, плечи, затылок. — Тш-ш, — шепнул он, чмокнул в макушку. — Всё заебись у нас. Только, ну, нет. Вообще нет! Они срались, кусались. Романтика ушла, а будни душили. Мирон как-то к семейному психологу сходить предлагал, но Слава его лишь послал, сказав, что они со всем справятся, только вот не выходило нихуя. Они не справлялись, больше закапывались в дерьмо, и вот результат: Мирон весь дрожал, не зная, что делать, а Слава и себя, и его обмануть пытался. Казалось, сядь и поговори, обсуди всё, что давит и мешает, но рот открыть не выходило. Мирон молчал, пошевелиться боясь, а Слава… Светло позвонил максимально не вовремя. Слава решил, что Ванька подождёт, потому продолжал обнимать Мирона, хоть звонок и бесил. — Ответь, блять, уже, — глухо пробубнил Фёдоров, — я никуда не денусь. Как и наши проблемы. Прозвучало злобно как-то, но Слава ответил и вышел из кухни. Светло спрашивал, что подарить им на годовщину. Слава ответил, что ему похуй, про себя громко себя же обматерив. Он забыл! Забыл про два года совместной жизни душа в душу, потому что в последнее время им вообще не до этого. Работа, запары дома, планирование поездки в отпуск. Не отрывая телефона от уха, Слава аккуратно выглянул из-за угла, находя Мирона, думая, мог ли он злиться из-за этого. Потом Машнов вспомнил, что им обоим зачастую похуй на годовщины, потому что «главное, что вместе!». Ванька же не такой — ему такое важно, потому он, видимо, решил тактично напомнить. — Ты же забыл, да? — тихо спросил Светло и как-то недобро захихикал. — Не, ты чо, — протянул Слава так наигранно, что всем всё стало ясно. — Пока я один, сообщу, что мы планируем наведаться к вам на чай завтра, так что ждите. Тортик сами купим, не переживай. Привычка у Вань была такая — приператься без звонка и сообщений. Как Мирон говорил: «Вам тут всегда рады». И улыбался так натянуто. Вопреки любым возможным законам, Светло с Мироном на удивление сдружились, нормально общались. Фёдоров от Светло сильнее смеялся, чем из-за Славы, что несколько обижало, но больше радовало. И вот они приедут на «праздник», у которого нет смысла, потому что, скорее всего, Мирон и Слава скоро расстанутся. То есть Слава не отметал такой возможности, потому что Мирону проще найти модную чиксу, чем ебать себе мозги Славой. Так он думал, но вслух, к счастью, не произносил, потому что за такое его в окно выкинут, а тут шестой этаж. Не хотелось как-то умирать, упав в сугроб башкой кверху жопой. Мем смешной — ситуация страшная. — Лан, Вано, я тебя понял, — кивнул Слава, решив, что долго пиздеть сейчас нельзя. Нужно было с Мироном дела решать. Окси уже налил чай, открыл печенюшки, и даже на тарелочку их красиво разложил, от чего сердце щемило. У Славы пронеслась мысль: а что, если отметить эту годовщину, подарить ему что-нибудь? Что, если после Лондона они поедут в тёплые края, где солнце, а они вдвоём счастливые, согретые. Вдвоём.

***

Запомнить точную дату ТАКОГО события несколько затруднительно, особенно если ты в датах, ну, не очень. Слава дни рождения забывал иногда, путался в днях, не зная, какое сегодня число. Для него это — норма. А тут вспомни-ка, когда они съехались. Ответ нашёл в инсте. Листать твиттер долго, невозможно, а инста — удобно. Машнов отлично помнил, как выкладывал одно фото: он сидел на кухне, и Мирон отругал его за то, что он не туда лоток поставил. Кошачий. Слава что-то неприличное ответил, отвлёкся, а потом про фото забыл, после решил, что не такая это и потеря. Мирон же в тот день фото выложил, сообщив, что подписали Кудряшку на их концертное агентство — как раз конец февраля. Фото с малышом сделали до этого, а подписали только-только. Пока Слава разбирался с лотком, Мирон кинул инфу в народ. Странно прикреплять важное для них событие к такому, но что есть. Слава сразу напоминание поставил на двадцать второе февраля, сгонял в магазин, пока Мирон по работе уезжал, покормил Филю с Хесусом и приготовился ждать. Мирону он ничего не сказал — типа сюрприз будет. На душе приятнее становилось, светлее, будто они уже все свои проблемы решили. Но в последние три дня легче было: вчера вот они не ругались, посмотрели какое-то абстрактное кино и даже спать легли вместе. Слава такой счастливый уснул, обнимая Мирона на их большой койке, ни мысли о сексе не подумал, потому что нахуй его. Не хотелось рушить ту атмосферу, где у них все хо-ро-шо, где они спокойно засыпают, обнявшись. Улегшись, они недолго нежно целовались, и все мысли улетучились, так тепло стало и комфортно, как в те дни, когда они только съехались. Тогда они то ебались, то нежничали, и было идеально. Сейчас же было сложно. Утром Мирон сказал, что уедет почти на весь день, приедет вечером, и они могут чем-нибудь заняться. У него было такое игривое настроение, и Слава подумал, что дело не прогорит. Вечером, когда Мирон придёт, они поужинают, поговорят по душам, а потом всю ночь будут трахаться, как в былые времена. Всю ночь, сука! Слава прямо-таки видел все это, уже ощущал на себе, представлял сияющий счастливый взгляд этих огромных бездонных глаз. И у них, действительно, нет проблем, они вдвоём против целого мира — горой. Но настал вечер, и Мирон приехал не один. За его спиной замаячила знакомая кепка, потом — вязанная шапка. — Дароу, пацаны! — заявил Ваня. Вот его Слава предупредить о планах не подумал, а зря. Вани были в курсе проблемы друзей, но без подробностей. Мол, ругаемся иногда, но с кем не бывает? Слава рассказывал Светло про то, что Мирон его к специалисту вести хотел, что сам он отказался. Светло заявил: «много проблем в семьях от секса». И так мудро, будто вот сечёт, будто у него у самого какие-то такие проблемы были. Слава не сомневался, что у Вань в постели всё заебись, потому что тут только идиот не поймёт, на чём их отношения строились. Фаллен тогда ещё добавил, мол, может ты его ебёшь не так. Вот серьёзно, будто других траблов на их голову упасть не могло. Машнов и не ответил ему, потому что сам не знал, в чем корень. «Корень — в твоём корне!» — тыкнул Ваня. Про сей разговор было решено забыть, потому что он тупой и бессмысленный. Пустой. Слава видел, что их паре не хватает компромиссов, что оба упёртые. А ещё ревнивые. Как бороться с этим, он не знал, но понимал, что всё — буквально всё — такое надо обсуждать с Мироном, чего они не делали. Взрослые мужики, а семиклассницы логичнее бы были. Мирон не был против гостей, но удивился, увидев Славу в новой рубашке. То есть он, Машнов, встретил его в новой рубашке, отглаженный, красивый. Даже спортивки на джинсы сменил. А ещё Окси заметил, как Слава сжал губы, увидев незваных гостей. Стоило на кухню пройти, где стыл ужин, а на столе — закупоренная бутылка хорошего вина, как идея впускать домой кого-либо стала казаться идиотской. — С праздником, что ли, — начал Светло. Евстигнеев с Мироном переглянулись. Слава про себя выругался. — Вообще вчера хотели зайти, но все-таки вы, наверное, вдвоём побыть хотели. — Поясни, — коротко попросил Мирон. Ваня и пояснил. А Слава, оказывается, съебланил, и два года было как раз вчера. Мирон расширил глазки, пялясь в стену. Забыл. Правда, Славе по боку было, помнил Мирон или не помнил. Он и сам забыл, пока Светло не позвонил. Ему был важен сам факт такого дня, и не важно, что они будут праздновать — это всё тупо повод устроить ужин, побыть вдвоём в романтической обстановке. Но ему это дело нагло засрали. Мирон расстроился. Слава расстроился. Вани какие-то не в тему весёлые были. На праздник вообще не походило, да и усугубило ситуацию, не предполагало дальнейшего успешного развития. — Так, — решил Слава, беря Светло под локоть, — сейчас берёшь этого грубого парнишку и съёбываете нахуй! По-доброму так. По-дружески. Ванька окинул его взглядом, только сейчас замечая рубашку, лоск и запах чего-то, где Вани ну элементарно лишние. — А, дядь, понял, — улыбнулся Светло, ни капли не обижаясь. — Всё понял, валим. Только это, — он протянул пакет в цветочек, — потом откроете, когда мы уйдём. И подмигнул так хитро, падла. — Гуд лак! — ломано произнёс Рудбой, тоже странно улыбаясь. Славе это совершенно не понравилось, но пакет он взял, чтобы эти двое ушли наконец. Подвинув Мирона немного, он физически развернул Светло, зная, что Евстигнеев тоже к двери передом, а к ним — задом повернётся, и придал ментального пинка, открыв дверь. — Аригато, всем спасибо, все свободны, — ответил Слава. Запирая дверь. На оба замка. Пакет поставил на полку в прихожей. Мирон мрачнее тучи стоял. А ещё виновато пялился в пол. Он был такой милашкой, кусал губы, думая, с чего начать извиняться. — Да всё норм, мне самому Светло напомнил, — сказал Слава, понимая, что с ним не так. Мирон поднял глаза, всё ещё жевал губу, решаясь. — Ну что ещё? — Я не знал, что ты…ну это… — Забей. Всех выгнали — не проблема. Только вот атмосфера была испорчена. Слава как мечтал: Оксик придёт, увидит его такого красивого, спросит, мол, а чё это мы такие нарядные, а Слава в ответ как подойдёт, как поцалует нежно в уста, после поведёт на кухню, где красота-ляпота, свечи-вино и куропатки (читай: курица из пакета для запекания). Но вместо этого всего Вани. В итоге, решив не терять надежду и бороться до конца, Слава всё-таки подошел к благоверному, положил ладони на бока так по-хозяйски. Мирон поднял голову, глядя глаза в глаза. — У меня и подарка нет, — грустно сказал Фёдоров. — Лучший мой подарочек — это ты, — ответил Слава и полез целоваться. До вина с курицей так и не дошло: как начали в прихожей, так в спальне и закончили. И не раз, и не два-с. Мирон был такой нежный, позволял целовать себя, сам охотно активничал. И так, и сяк. Слава счастливый был до пизды, Мирон — аналогично. Забыли про ругань, про ссоры. Про куропаток и подавно. Им было хорошо как во времена, когда не волновали последствия, будущее, когда можно было просто трахаться, курить в койке в перерывах, потом снова трахаться. Тогда не думали, что это — лишь начало, что через пару лет они так же будут обжиматься, но с чувством превеликой любви, и жалобное «я тебя люблю» из уст Мирона заставят Славу глотать ком в горле. Слава тоже любил, но как боялся, что разлюбит сам, что разлюбит Мирон. Он так боялся, что это всё — всё! — прекратится, что до хруста обнимал, кусал, будто оставить след сейчас было настолько необходимо. Раньше Машнов стремился к тому, чтобы Окси пропитался им. Сейчас он боялся, что былая роскошь забудется и станет бессмысленной. Они лежали без одеяла. Мирон закинул на Славу ногу и перебирал его волосы, прижимая голову к груди. Беспокойно как-то было, будто происходящее — мимолётно, будто временный островок в их море пиздеца, который продолжится, стоит им завтра проснуться. Мирон обнимал его крепко-крепко, очевидно думая о том же. — Говорят, любовь три года живёт, — вдруг сказал Мирон. — Хуйня, — протянул Слава, — я тебя года четыре уже люблю. Фёдоров заржал, но руки не убрал. Слава легко то сжимал, то разжимал его бедро, гладил мягко, иногда легко проходился кончиками пальцев по бедру до колена и обратно. Он всё удивлялся, какой Мирон иногда бледный, когда долго на солнышке не бывает — будто сахарный. А ещё невообразимо чувствительный — особенно под коленкой. Слава всё гладил, и гладил, щекотал, сейчас стараясь ни о чём не думать. Их чувства взаимны, они любят друг друга, а остальное — хуйня. — Давай после Лондона куда-нибудь в тепло, — сказал Слава. Компромиссы, ага. — Погреемся. А ты хоть не такой бледный будешь, а то как вампир уже. Мирон зарычал, шустро скатился ниже и начал небольно грызть славино плечо, шуточно царапаясь. — Пригрел кровососа на груди, — наигранно взвыл Слава. Мирон рассмеялся, оторвался, глядя на него. — Договорились. И всё! Всё решили! Только казалось, что это не конец. Слава долго любовался морщинками от улыбки, водил ладонями по спине. Любил он, когда Мирон был счастлив, когда вот так легко улыбался. Но плохие мысли не уходили, а вот это уже пугало. Не мог он сосредоточиться и выкинуть их. — Интересно, что эти пидорасы притащили, — Слава решил переключиться. — О, щас сгоняю. Мирон выскочил из койки, сверкая голой жопой, и Слава заметил укус на одной из ягодиц, подумав, что непонятно ещё, кто из них вампир. Но не кусать эту жопу не мог. Вернулся Фёдоров почти так же быстро, и Машнов накрыл их обоих одеялом, потому что не май месяц. Он забрал у Мирона пакет, прижал мужчину к себе, грея холодную задницу и ноги, полез смотреть, чем их порадовать решили. В пакете лежала книга, бутыль смазки и красная верёвка. Парни дружно цокнули, закатили глаза, а после Слава достал книгу, пока Мирон включал светильник на тумбочке. — И почему я не удивлён? — устало выдохнул Слава. Книга внезапно оказалась камасутрой. Явно недорогая книга, и они даже ценник карандашом нашли сзади, потому что кому-то, кажется, было в падлу его убирать, или они просто не заметили. Слава полистал страницы, приподнял руку, позволяя Мирону устроиться ближе, чтобы было видно. В этот момент из книги выпала записка: «Корень — в корне! Любите друг друга так же сильно, как ненавидите нас сейчас!» — Она неправильная, — вдруг заявил Мирон. — Не все позы, да и автор…сомнительный. — А ты типа разбираешься? — Слава любопытно поднял бровь. Это чё ещё такое? А? — Ну, это же очевидно. За триста рублей она как минимум косячная. — А, по-моему, нормальная, — Слава полистал её ещё, вскидывая брови на странных позах. — Только мне не нужна книга, чтобы правильно тебя любить. Мирон тут же расплылся в улыбке, отложил книгу на полку и прижался чуть припухшими губами к губам Славы, поцеловал глубоко и настойчиво. С любовью-то проблемы и не было, а вот с взаимопониманием — это да. Они поругались через неделю, и настолько мощно, что Слава пришёл только под утро, побитый и жутко вонючий. Мирон начал искать хорошего специалиста.