contrast

      В этом районе все обычно. Из окна видна небольшая площадь с лавочками и тротуарами, вымощенными бетонной плиткой. Красная листва шумит на кронах, срывается и стремительно летит в воду — лужи от недавно прошедшего дождя еще не просохли в потоках утреннего солнца.       Лучами сквозь ветки бьет по глазам после длительного периода серой пелены. Играет на лице светлыми пятнами, лезет под пепельную челку, пытается разбудить. И Ли просыпается, боковым зрением улавливая свет, чувствуя теплые прикосновения, то появляющиеся, то исчезающие на щеках. Моргает несколько раз, пытаясь понять происходящее. В комнату просачивается холодный свежий воздух, и Ли ежится от холода, покрываясь мурашками с ног до головы. Антрацитовое постельное белье едва прикрывает бедра, подушка рядом… пахнет им.       Он возле окна стоит в одних брюках, босиком, щурится от солнца и курит, сложив руки на груди.       Ли думает: у него ступни красивые.       Думает: какого хуя вообще?       Садится на кровати, мнет тонкую простынь в кулаке, тянет на себя, широко зевая и упираясь локтем в согнутое колено. Пальцами задумчиво перебирает волосы и искоса рассматривает рельефную спину напротив.       Не думал, что их новая встреча закончится этим.       Закончится?       Шэ Ли никогда не признавался себе, что ему нравится. Нравится Чэн. Что он восхищен им. Что на самом деле он считает его нереально красивым и породистым. Никогда не признавался себе, когда рассматривал его сидящим рядом в машине, пока тот на огни ночного города через окно залипал, обдумывал что-то свое, обводя длинными пальцами губы. Никогда не признавался себе, наблюдая за ним на мероприятиях или сделках. Или, когда они просто пили, сидя в баре вместе с Би, в окружении дорогих девушек. Не признавался себе, когда их взгляды пересекались с какой-то особой оттяжкой времени. Понимание без слов, когда Ли глаза поднимает, а Чэн только кивает в ответ. И все. Все по плану идет.       В тот момент Чэна рядом не было. Он позволил себя отвлечь, не проконтролировал.       Зато сейчас он решил контроль в свои руки взять. Каких-то несколько часов назад.       Картинка перед глазами Ли оживает, и он будто чувствует все заново. От этого мышцы тела сводит приятной истомой. Как Чэн, прижимая к столешнице, властно выставляет колено между бедер. Как руку сжимает своей ладонью и, обжигая горячим дыханием, прикасается губами к подушечкам пальцев. От этого прикосновения внизу живота стремительно тяжелеет. Ли будто снова арматурой голову расшибло.       Как долго до Чэна доходило? Два с половиной года? Что-то из оперы «долгая разлука — на пользу отношениям»?       Приглушенный свет хочется вовсе вырубить, чтобы только осязать, слиться с этим жадным желанием чувствовать на всю катушку. Ли тянется рукой к светорегулятору, чтобы выкрутить его до щелчка, но Чэн останавливает.       — Не нужно... Хочу видеть тебя, — кадык на шее нервно дергается. — Я так давно не видел тебя...       И носом об висок трется, делая глубокий вдох. У Ли от этого темнеет в глазах с россыпью желтых искр — даже свет вырубать не нужно. У него в ушах звенит, и он в одно мгновение осознает, почему Чэн приехал к нему.       — Чэн?       — М? — мурлычет.       — Ты пил? — свой сиплый голос Ли слышит, будто со стороны.       А он только улыбается. Улыбка эта блядская — редкое явление — такая теплая, вырисовывается белым рядом зубов, чертовски ему идет ему, размазывает это высокомерие в мясо.       — Нет, Ли, я не пил.       Чэн аккуратно стягивает с него так и не снятую ветровку, будто боится поломать хрупкую атмосферу. Подхватывает пальцами края футболки и медленно тянет наверх. Ли послушно поднимает руки, но контакт глаз не разрывает — разве что на секунду, пока футболка мелькает перед лицом, цепляясь за подбородок. И, откинутая куда-то на пол — в противоположность белому флагу — становится призывом к действию.       Они резко подаются навстречу друг другу, больно сталкиваются грудью и зубами, одновременно жадно раскрывая рты. Ли просовывает руки между ними и расстегивает пуговицы на его рубашке, словно бусины на браслете перебирает: одна, вторая, третья… Кончики пальцев кладет на твердую грудь и, чувствуя раскаленное тело, со стоном выдыхает в рот Чэну. Сердце мечется в грудной клетке, отдает шумом в уши.       Успокоиться не получится. Поздно. Мыслям, о том, как представлял себе это не раз, улыбается про себя. Представлял и судорожно кончал, вжимаясь лицом в подушку, упираясь рукой и лбом в стенку душевой кабины.       Чэн ловко расправляется с затяжкой на его брюках, дергает за лямки на себя, лезет в карман. Ли смотрит вниз и удивленно заламывает брови — в руках Чэна его складной нож. Он знает его привычку. Они зависают на пару секунд, перед тем, как Чэн с грохотом кладет его на столешницу позади Ли, упираясь руками по обеим сторонам.       Сердце наконец замирает и ухает вниз, в голове ни одной связной мысли. Ли подается вперед, кусая и оттягивая нижнюю губу. Жадно. Пытается стянуть застрявшую на бицепсах черную рубашку. Не выходит. Плюнув на рубашку, которая, оголив плечи Чэна, так и остается на нем, прикованная рукавами, хватается за тяжелую металлическую пряжку ремня. Отщелкивает, и от этого звука голову заливает каким-то ненормальным азартом. Чэн подхватывает его под бедра, не дав расстегнуть ширинку, и сажает на столешницу, исследуя языком его тело.       Когда пальцы проходятся по изящному шраму на груди с белыми тонкими линиями в виде головы Бай Лун, он коротко смеется и драматично роняет голову.       — А это, значит, стоило твоей крови? — Чэн поднимает голову и в глаза пристально смотрит, с прищуром, продолжая вести рукой по поджарому торсу.       Ли фыркает.       — Это наглядный пример того, как выглядит качественная работа, — раздраженно цыкает и отталкивает руку Чэна.       Тот смеется снова — надо же, какая удача!       А Ли просто бесит. Бесит, что именно сейчас; бесит, что зона комфорта просто рассыпается пеплом; бесит, что привычка не думать таковой не стала; бесит, что напоминает. Все напоминает о его разовой слабости. Напоминает о том, что он не захотел больше быть приманкой и свалил. А в итоге он все это время продолжал ею быть, и хищник наконец-то пришел.       Чэн выжидает какое-то время, затем тремя пальцами хватает за подбородок и разворачивает его голову к себе.       — Я тогда думал, что тебе пиздец, — его голос спокойный, ровный. Глаза холодные с теплой тоской контрастируют. — На тебе места живого не было. Так что не нужно винить себя — если ты, конечно, занимаешься подобным самобичеванием — за свое решение.       И добавляет с какими-то отцовскими нотками, кивая на искусно вырезанного дракона:       — Я больше рад твоим кровавым увлечениям, чем тому, что мы делали раньше.       — Пошел ты, Хэ Чэн, — Шэ Ли глаза закатывает и резко перехватывает своей ладонью кисть Хэ Чэна.       Мнет его длинные пальцы и подносит к своим приоткрытым губам, замирая на миг, с интересом глядя на Чэна. Тот, чуть склонив набок голову, закусывает губу в предвкушении. На спине мурашками снова оседает диссонанс необъяснимого страха и доверия от одного только выражения его лица: Чэн потемневшим взглядом скользит от губ Шэ Ли к его глазам, и обратно. Тянется вперед указательным и средним и в рот горячий проникает с не сдерживаемым выдохом. Ли коротко облизывает его: губами обхватив, от средней фаланги к кончикам проходится и выпускает. И, пока Чэн затуманено ловит эстетическое наслаждение, резко толкает его на стул у противоположной стенки, грациозно спрыгивая со столешницы.       — И как давно ты хочешь меня? — Ли хватается рукой за спинку стула и, перекинув ногу, усаживается сверху.       Чэн очередной раз дарит ему улыбку, позволяя с собой так обращаться. Ли уверен: сейчас это то, что с барского плеча даровано. Вряд ли кто-то еще видел такого Чэна. Ну, разве что Би, наверное. Но это секрет фирмы. Ли хмыкает про себя: он готов поспорить на что угодно по поводу их связи.       — С того момента, как вытряс из тебя все дерьмо, накопленное в детстве, — с издевкой отзывается Чэн.       Вальяжно расстегивает ширинку на брюках Ли, поглаживая его член большим пальцем через ткань белья. И новая порция адреналина и неконтролируемой жажды близости свинчивает оставшиеся гайки. Ли обхватывает руками его лицо, глубоко проникает языком в рот, рвано притираясь пахом о стояк под собой. Чувствует руки Чэна на своей шее, спине и пояснице. Чувствует, как они за ягодицы хватаются и сильнее в себя вжимают.       Они трутся друг об друга на небольшой кухоньке спального района за несколько часов до рассвета, их шумные выдохи наверняка слышат все близлежащие квартиры.       И когда взгляд Чэна превращается в черную бездну, Ли понимает, что в салон утром он точно не попадет. И в момент бросается грудью на амбразуру. Вернее на стол. Чэн спускает его брюки вместе с бельем и, придавив сверху предплечьем, усердно пытается справиться с собственным нетерпением. В этот раз Ли пальцы вылизывает качественно, и Чэн растягивает его неторопливо. Чувствует, как голос Ли вибрирует и отдается в лопатках. Он тихо стонет под ним, широко разомкнув губы, побелевшими пальцами в края кухонного стола впиваясь. Пепельные волосы непослушными прядями падают на глаза. И когда голову к нему поворачивает в безмолвной мольбе, Чэн больше не в силах справиться с собой. Плюнув на член и распределив рукой влагу, он медленно входит в него. Чертовски медленно, так, что пару раз ловит себя на мысли о сиюминутной «кончине» их затянувшейся страсти.       Получать эстетическое удовольствие одновременно с физическим — ебаный дар небес. В случае с Шэ Ли — нет способа выразить это иначе. Не зря все истекали по нему, когда он появлялся в поле зрения в белой рубашке с расстегнутым воротом, в черных брюках, красиво очерчивающих его узкие бедра и длинные ноги. Когда бархатный голос звучал из его рта так завораживающе и гипнотически. Когда он, небрежно головой мотнув, откидывал пепельную челку со лба и заливался искренним смехом. Когда молчал и при этом его глаза, прикоснувшиеся к солнцу, продолжали хитро изучать говорившего с ним собеседника.       То, как он стонет и выгибается, как уместно матерится под разгоряченные вздохи сейчас, заставляет Чэна окончательно попрощаться со своей крышей. Он впитывает глазами эту картинку под собой, запоминает каждый перекатывающийся мускул на жилистых смуглых руках, спине с глубокой ложбинкой позвоночника и ямочками на пояснице. Он впивается побелевшими пальцами в его бедра, двигаясь быстро и проигрывая ритму своего сердца.       Ли кончает первым, выводя рукой по члену с постепенным замедлением. В изломе его бровей и прилипшей ко лбу челке собрано все наслаждение. Он сжимается слишком сильно от сладостного спазма, и Чэн, закинув голову назад, с протяжным стоном кончает вслед за ним.       Ли кажется, будто он несколько суток проспал. Просидел так, на спину Чэна уставившись, и обнаружил, что в голове кристально ясно. Чэн вдавливает окурок в пепельницу и наконец-то разворачивается к нему. Он снова прежний. Холод в глазах и высокомерное выражение лица неизменно при нем. Будто откатили обновление до предыдущей версии. Молча рубашку с пола поднимает, отряхивает. Ли какими-то веселыми глазами наблюдает, а потом спрашивает первое, что приходит в голову:       — А с Хуа Би ты тоже трахался?