ai shiteru

      — Нет, Едам, ты, верно, чего-то не понимаешь.       Джункю перекинул сумку из левой руки в правую, вцепившись пальцами в перчатках в прорезиненные подушечки. На автовокзале было многолюдно, чужие голоса смешивались в одну длинную дорожку белого шума, прерываемую песнями Дина из наушника в ухе.       — Оно на японском, — Джункю быстро запустил пятерню в черные волосы, задрав подбородок к высоким потолками. — Что толку от соулмейта, если вы живете на разных континентах.       Когда они сошли с эскалатора, Едам коснулся его локтя, попросив отдать сумку с учебниками. Джункю громко выдохнул, разжимая пальцы.       — Ты меня слышишь вообще? — Едам поравнялся с ним, подстраиваясь под беглый шаг, и посмотрел снизу вверх, развернув голову. — Это имя на твоем теле — гарантия того, что вы встретитесь, так? — он поправил шарф на своей шее, хотя тот и без того лежал безупречно. — Ну чего ты себе проблемы выдумываешь? — его голос звучал как обычно звонко, но все равно почти тонул в окружавшем их шуме. Джункю почувствовал, как Едам легко коснулся его углом сумки, они завернули к автоматам с билетами. — Легче тебе было бы, если бы имя было на английском?       Перед ними выстроилась очередь из трех человек, и Джункю показалось, что это не самое лучшее время, чтобы обсуждать его небольшую проблему. Он с усилием потер безымянный палец правой руки через перчатку, но скоро Едам шлепнул по его бедру, протестующе шикая.       — Может и легче, потому что английский я знаю явно лучше, чем японский.       Джункю подумал, что Едаму, наверное, легко говорить, потому что ему только девятнадцать, а это возраст чуть более беззаботный, чем двадцать один. Подумать только, сколько проблем приносит обычное знание имени предназначенного, однако оторвать взгляд от черных линий сегодня утром было даже труднее, чем день назад, когда они только появились на коже.       Через несколько минут, которые Джункю тратит на рассматривание плана эвакуации, Едам дернул его за рукав, а потом стрельнул глазами в мальчика прямо перед ними. Джункю увидел спутанные кудрявые волосы и торчащий из-под дутой куртки розовый капюшон. Рядом стоял чемодан, а на нем сумка, из которой торчал ядерно-желтый шнурок.       Они по-прежнему стояли молча, пока мальчик тыкал пальцами по панели, шепча под нос, и тихо пыхтел. У Джункю закончился плейлист, так что он выдернул наушник, и тот повис вдоль груди.       — Давай я помогу тебе с этим.       На панели стартовая страница со стандартными категориями, Джункю тапнул по экрану, переходя к выбору.       — Я, — на мальчике была медицинская маска, спущенная на подбородок, из-под которой торчали сухие губы, — я не совсем понимаю, что здесь написано, — сказал он по-английски.       — Он иностранец, хён, — Едам встал рядом с ними, заставив мальчика перевести взгляд на него и немного беспокойно прочистить горло. Джункю посмотрел на него и заметил, что мальчик понял слова Едама на корейском, но продолжал молчать. Кто-то толкнул Джункю в спину, и он был вынужден отойти.       — Мне нужен билет к станции около Академии Искусств, — мальчик обращался к ним обоим, но смотрел на аппарат с билетами, уголки его губ грустно опустились, когда он закончил говорить. Джункю попросил его отойти на английском с режущим слух акцентом, потому что не был уверен, что его поймут, если скажет на корейском, отдал перчатки Едаму, а потом быстро, больше автоматически, ввел нужные данные.       — Не потеряй, — он вложил билет в руку мальчика, тот сам сжал пальцы, немного скомкав бумагу.       — Ага, — мальчик засунул руки в карман, улыбнувшись, и подвинул чемодан в сторону. Джункю услышал, как Едам хмыкнул, отдавая ему перчатки и сумку, чтобы набрать в автомате информацию, нужную для получения билета. — Спасибо, — колесики стучали по каменной лестнице, пока Джункю надевал на руки перчатки, снова наткнувшись на японские иероглифы вдоль фаланги пальца. //       На кухне работал телевизор, потому что мама не выносила тишины и обычно всегда радовалась, когда Джункю приводил друзей. Едама она всегда любила больше остальных, хотя он и появлялся реже. После ужина она предложила им сыграть в монополию, но, промямлив что-то про неподходящее настроение, они сбежали в спальню.       — Все еще убиваешься? — Едам лег рядом с ним на кровать так, что ноги у него болтались, а лицо смотрело Джункю в грудь. В комнате было открыто окно, и ветер с улицы немного колыхал занавески, заставляя их биться о стену.       — Представляешь, моя мама думала, что ты мой соулмейт, — руки Джункю трогали кулон на шее Едама, переворачивая с одной стороны, гладкой и теплой, на другую, ребристую и прохладную. Они спутались в ногах, скомкав шерстяное покрывало между ними.       Когда прошло около десяти минут, каждую секунду из которых тихо отсчитывали наручные часы Едама, и стало совсем холодно, Джункю закрыл окно, заодно задернув шторы, и включил свет.       — Она видела? — они сидели друг напротив друга на полу, сложив ноги как в позе лотоса. Джункю молча кивнул и, сам того не желая, очертил взглядом имя на своей коже. — Что сказала?       — Толком ничего, — он выдохнул, зачесывая волосы назад. Эта привычка сохранилась у него с подросткового возраста, и то, что он делал так, выдавало в нем волнение. — Предложила записаться на курсы японского.       Едам тихо рассмеялся, взяв его руки в свои. Джункю провел пальцем по тыльной стороне его ладони, подняв взгляд из-под челки.       — Мне пора домой, — Едам мягко его отстранил, поднимаясь, и, подойдя к комоду, забрал учебную сумку.       — Я провожу, — Джункю, стряхивая дрему, подскочил следом, правда в глазах на мгновение потемнело, и ему пришлось сделать неустойчивый шаг назад, чтобы удержать равновесие.       — Проводил уже, — усмехнулся Едам, имея в виду то, что у Джункю была привычка встречать его после учебы, и иногда, совсем редко, они засиживались допоздна, из-за чего возникала проблема посещения занятий на следующий день. — Если тебе так нечем заняться, то начни учить японский, в самом деле.