Кулаки, дипломатия и драконы

Два письма лежали перед Джоном Сноу, а слова третьего, ещё не написанного и не оглашённого, горели осуждающе в глазах его жены. Он озадаченно переводил взгляд с одного послания на другое, время от времени нерешительно останавливаясь на хладнокровном, но недовольном лице Сансы. Она знала содержание обоих писем, но не торопилась делиться с Джоном мыслями. Пусть сначала он скажет своё слово, решила она. Так ему хотя бы удастся создать иллюзию принятия решения, не полагаясь исключительно на неё. Потом он всё равно, так или иначе, прислушается к ней, ведь она — мать его ребёнка, рождённого, живого. Одно только это должно останавливать от необдуманных решений… кого угодно, видимо, но только не Джона Сноу, продолжавшего хранить молчание. «Джон! В Скайриме всё гораздо сложнее, чем мы предполагали изначально. Видишь ли, человек, убивший Рейгаля, считает, что есть сила, пробуждающая давно похороненных драконов. Он убил Рейгаля, не зная, что это за дракон. У него не было, как ты понимаешь, враждебных намерений… Мне придётся остаться подольше, чтобы узнать, что происходит на самом деле. Надеюсь, Тирион отлично справляется с возложенной на него задачей. Прежде он не подводил меня. Видишь ли, проблема требует моего прямого вмешательства. Я обязана остаться здесь, пока правда не будет раскрыта. Есть и другое, о чём я хотела тебе сообщить. Это касается твоей политической стороны. Мне известно, что ты поддерживаешь Братьев Бури — и, как твой друг и правительница равного государства, я не могу осуждать тебя за это. Тем не менее, как королева Вестероса я получаю откровенные угрозы в свой адрес со стороны, как ты можешь догадаться, представителей Талмора. Они не объявят Вестеросу войну сейчас, потому что им известна мощь драконьего пламени — и, тем не менее, если наше государство ослабнет, ты понимаешь, нам будет тяжело отразить удар. Произойти может что угодно, и я уверена, заточение не идёт Дрогону на пользу. Я пытаюсь сказать тебе, что твоя дружба с Ульфриком может подвергнуть опасности, в первую очередь, Север. Возможно, дальше они не пойдут — люди будут жить, увидев мощь Талмора, и будут сдаваться. Если в такой ситуации я окажусь королевой, отказавшей в союзе государству-победителю, полетит и моя голова тоже, и головы моих подданных. С каждым днём мне становится всё тяжелее им отказывать. Я не хочу подвергать опасности своих людей, Джон. И твоих — тоже. Поэтому мне не хочется рисковать. Не хочется принимать решений, за которые меня назовут трусливой, хотя я буду просто пытаться защитить свой народ. Я слышу, что говорят об императоре, заключившем союз с Талмором — его зовут трусом, слишком рано поджавшим хвост. Сейчас мы можем противопоставить Талмору это — но если с Дрогоном что-то случится, ты знаешь, погибнет множество людей. Поэтому я прошу тебя быть осторожным — и, по мере возможности, не подвергать наши государства риску войны. Я знаю, что Ульфрик твой друг, и тебе дорого данное слово, но не ты ли клялся защитить свой народ от иноземных вторжений? От смерти, разрушения, голода? Помни о своих людях, Джон. С тем, что у нас есть, это главное, что мы можем сделать. Если ты хочешь сообщить мне что-либо, пиши в таверну «Спящий великан» в Ривервуде. Возможно, я отвечу тебе не сразу, потому что наши поиски не стоят на месте. Приходится много передвигаться — и я надеюсь, ты не осудишь меня за долгое молчание. Передай мои наилучшие пожелания Сансе — кажется, она уже должна была родить? Если так, надеюсь, она и малыш в добром здравии. Дейенерис Таргариен, Первая своего Имени, Правительница Семи Королевств, Ройнаров и Первых Людей, Защитница Государства». — Мне нравится, как она пишет о защите моего народа, — вдруг произнёс Джон, водя пальцем по изящным строчкам Дейенерис. — Словно она не слышала, как каждый северянин сокрушается, что не погиб смертью храбрых там, у Стены. Боевая лихорадка заразила всех нас, и от неё нет лекарства. — Быть может, лекарство в мыслях о будущем? — с осуждением произнесла Санса. — О детях, которые могут остаться без отцов, погибших на чужой войне? Джон словно и не слушал её. Его взгляд глупо блуждал по второму пергаменту. — Ты думаешь, мы должны остаться? Предать данное слово? Наша война была чужой для Ульфрика, но он явился на зов, не выпрашивая ничего взамен… — Я и тогда не поддерживала это решение. Я говорила тебе, это не наша война. Стена возведена не просто так, и нет смысла рушить обещания, данные сотни лет назад. Мы не вмешиваемся в их дела, Джон, они не вмешиваются в наши. И с каких пор воля иноземного короля определяет твою? Сжав кулаки, Король Севера опирался ими о столешницу, сокрушённо качая головой. Вдруг он выпрямился и, потирая бороду, стал расхаживать из стороны в сторону: — Выходит, ты могла обратиться за помощью к рыцарям Долины, а я нет? И что они потребовали взамен? — Санса обреченно вздохнула. Опять за старое. — Ты прекрасно знаешь, что они пришли по зову Мизинца, не по… — Но ты не думала о последствиях! Мы нуждались в помощи, и ты попросила о ней. Разве ты думала об их выгоде, когда пыталась спасти Север? — У Рыцарей Долины гораздо меньше амбиций, чем у Ульфрика Буревестника. Они никогда не заявляли о своей независимости от Вестероса и не становились причиной… — Я знаю, что тебе тяжело отпустить меня, Санса, — прервал её Джон. Ему не понравилось воцарившееся молчание, и он, словно пытаясь поймать медленно таявшие бразды контроля над ситуацией, продолжил: — И я понимаю, что ты считаешь Ульфрика чужим нам человеком. Но он северянин, такой же, как ты, как я. Он — друг нашего отца и многих наших вассалов, и… — В том-то всё и дело, Джон, что он не только твой друг, но и друг многих таких же воинов, как и ты, — голос Сансы был строг, и Джон почувствовал себя провинившимся ребёнком. — Но без твоего слова они даже не подумают двинуться с места. Ты поведёшь на убой едва ли не всех мужчин Севера, оставив нас беззащитными. В Вестеросе царит мир, это великолепно, но что, если вы проиграете? Что, если даже Дейенерис не сможет — или не захочет защитить тебя? Погибая, люди будут проклинать не её за то, что она не пришла вовремя на помощь, а за то, что ты накликал опасность, и не был рядом, когда… — Замолчи, — перебил её Джон. Её недоверие начинало выводить из себя. Да, она мать его ребёнка. Да, она его жена, она — женщина, к которой он всегда прислушивался, и чьё слово всегда было и будет для него важно. Но даже она не могла отговорить его от исполнения долга. Там, где есть долг, нет места любви, говорил мейстер Эйемон, и вплоть до сегодняшнего дня Джон даже не представлял, насколько он прав. Но именно этого старика Джон вспомнил, увидев, как отворачиваются от него любимые глаза, и слыша, как стучат каблуки жены по опустевшему Великому Чертогу. Когда рыжие волосы скрылись за хлопнувшей дверью, и Джон остался в одиночестве — без поддержки Сансы. Единственной, кого он любил. Джон снова опустил взгляд на второе письмо. Всё, обратного пути нет. Нельзя сказать Сансе: «Ты знаешь, милая, я передумал. Мы никуда не отправимся. Мы не поддержим Ульфрика Буревестника, прости, что заставил тебя волноваться. Теперь я обниму тебя, а ты сделаешь вид, что ничего этого не было. Ты права, это не наша война». «Джон, Боюсь, что пришло время выступать. Выходка Талмора в Рифтене стала последней каплей — они ворвались в тамошнюю ночлежку для бедняков и всех перерезали. Их эмиссар, мерзкий тип, если спросишь меня, угрожал Лайле — она поддерживает меня — и, естественно, отказался понести наказание за содеянное. С каждым днём их наглость растёт всё сильнее, а Империя сидит сложа руки. Больше я не могу выжидать. Я отправил бескровника с боевым топором к Болгруфу — я не знаю, когда он вернётся, но не думаю, что у него уйдёт больше недели. Я не ожидаю, что Болгруф так легко сдастся, хотя всё ещё надеюсь, что обойдётся без лишнего кровопролития. Норды больше не должны умирать, и я чувствую, что каждая жертва — на моих руках. Ты скажешь мне: поэтому ты просишь помощи у моих людей? И я отвечу тебе честно: да, Джон. В том числе поэтому. Быть может, наши души после смерти попадают в разные миры, этого мы знать не можем, но живём мы под одним небом, и схожие ценности объединяют нас. Мы живём в мире, в котором я больше не могу называть свой дом своим. Завтра это может произойти и с вами… должен ли я повторять одно и то же снова? Мне кажется, не должен, ибо ты сам прекрасно знаешь, что должен сделать. Хотя мы и рождены в разных землях, хотя и разная кровь течёт в наших жилах, и всё же, я знаю, и ты знаешь, что нас связывает больше, чем разделяет. Я знаю, что прошу о многом. И знаю, что ты многим жертвуешь. Поэтому, клянусь тебе, если Талос будет милостив, если он дарует нам победу, барды Скайрима не забудут ни тебя, ни твоих парней. Твоё имя в легендах — то немногое, что я могу пообещать тебе. И вечный мир. И счастье для тех, кого ты сможешь отныне и до конца дней своих звать братьями. И их преданность и любовь — тоже, если и ты, и я, и они останемся живыми. Ульфрик Буревестник, Верховный Ярл Истмарка, король Скайрима» Джон закрыл глаза и тяжело вздохнул. Это решение было простым, очевидным, но в глубине души он стыдился, что не может подумать над этим дольше. Стыдился, что не может отказать Ульфрику. С тяжёлым сердцем он обмакнул перо в чернила. *** Неуёмное упрямство Релнира и его желание поскорее отправиться в путь, по словам Эсберна, были главной причиной, по которой довакин быстро шёл на поправку. Уже на второй день отдыха в «Крысиной норе» он, хотя и хромой, всё-таки выходил в таверну по несколько раз на дню, словно желая всем показать: он может ходить, и ржавый топор бешеного повара, на которого он наткнулся в этих замшелых коридорах, не смог поставить его на колени. Постояльцы «Крысиной Норы» и гости «Буйной Фляги» оставались безмолвны к его геройствам. На четвёртый день он заявил Эсберну, что совершенно здоров, и что теперь можно отправляться в путь. Дейенерис внесла залог за Бранд-Шея, он был освобождён, Бриньольф её всячески избегал, поэтому она была спокойна — её крохотная шалость прошла без негативных последствий. К тому же, ей нравилось думать, будто Релнир теперь смотрел на неё с уважением — но то, в чём она узрела уважение, на самом деле скрывало абсолютное непонимание. — Путь предстоит неблизкий, — вздыхал Эсберн, разложив карту на обеденном столе в тесной комнате Релнира. — Дорога до одного только Ривервуда займёт неделю, если только не попробуем пересечь пешими горный кряж у Айварстеда. Оттуда мы за день доберёмся до Картспайра, если Кинарет не пошлёт ненастье. — Может, заедем в Вайтран? — предложил Релнир, придвигая карту к себе. — Я своего хускарла заберу, она мне пригодится. К тому же, мне… — На Вайтран нет времени, — строго ответил тот, и Релнир заметно приуныл. За последние несколько дней Эсберн стал для него едва ли не отцом, запрещавшим всё на свете. — За хускарлом можешь отправить гонца, остальное можно без проблем купить здесь, в Рифтене. Что тебе нужно? — Зелья забрать. Мои закончились, а там… всё, что нужно, в сундуке. Книги рецептов… и оборудование… зачем деньги тратить… — У меня есть походные ступка и пестик. Подойдёт? — Релнир хмыкнул. — Для искусственного продлевания жизни зельем из молотой картошки и корня мандрагоры — подойдёт. Но для того, кому нужно убивать драконов — вряд ли, это же тебе не от преследователей в норе прятаться… Лучше схожу в лавку, а ты сам этой карапузьей алхимией занимайся. — Поднимаясь со стула, он подмигнул Дейенерис и произнёс: — Если, конечно, Её Светлость не украдёт для меня парочку ингредиентов. Раз теперь она даже отмычками пользоваться умеет! А, Эсберн? Гордишься нашей королевой? — Эсберн лишь осуждающе покачал головой. Его произошедшее на Рыночной Площади интересовало куда меньше. Релнир же не отставал. Утром следующего дня, когда они загрузились в повозку, он промолчал минут десять, но после, словно ему стало жутко скучно, набросился на Дейенерис с новыми расспросами. Основными событиями того вечера Дени уже поделилась с ним в их третий день в Рифтене, когда Релнир, пребывавший почему-то в ужасно хорошем настроении, потребовал у неё выложить эту историю со всеми подробностями, купив их за бутылку хорошего верескового мёда — так сказать, из первых рук — а потом прохохотал весь последующий вечер. Ему до сих пор было невдомёк, что именно послужило причиной столь безрассудного поведения, и Дени всё время отнекивалась, боясь признаться и ему, и даже самой себе в том, что просто хотела произвести на него впечатление. — Я всего лишь оказала ему услугу, — устало пояснила она. — И он остался доволен. А тебе не стоило оставлять меня в таверне одну, скучать. — Кто же знал, что твоё лучшее средство для борьбы со скукой — нарушение законов! Да ведь ты даже не знаешь, кто он, — Релнир усмехнулся, — и не знаешь, что Рифтен — пристанище воров и преступников. — Мог бы меня предупредить, коренной житель. — Да разве же я мог подумать! Я надеялся, ты просто на рынок сходишь, может, заглянешь в детский приют. Ихнюю надзирательницу убили, кстати, Эсберн, ты слышал? Ворвался какой-то головорез посреди ночи, и… — Но Эсберн не отвечал, глядя в сторону. Релнир фыркнул, снова поворачиваясь к Дейенерис. — Ты же видела жителей «Буйной фляги», так почему же… — Любой подданный, будь он богат или беден, важен для правителя, — мудро вмешался Эсберн, — ведь мы все — создания одного Божества. Кроме каджитов и аргониан, конечно, но это лишь вопрос энтогенеза, не происхождения. Бедные, богатые, все мы из одного семени — да и зверолюди, слава Акатошу, стали нашими братьями и сёстрами. Богат и беден, стар и млад — каждый может воспрять духом против правителя, если почувствует, что его народ у него не в чести. Мораль едина: простым людям нужно столько же внимания, сколько лордам, чтобы государство оставалось целым. Дейенерис согласно кивнула, а вот Релнир, хотя и улыбнулся, но покачал головой. — Об интересных вещах толкуете, — вдруг вызвался повозчик, хранивший до этого молчание, — уж не о гражданской ли войне? Вы как, с Буревестником, или с Имперцами? — Если от этого вопроса зависит дальнейшая дорога, — процедил Релнир, — то я предпочту промолчать. — Да мне-то что, — отозвался тот, хотя по его голосу было очевидно, как он расстроен, — вы деньги заплатили, я вас и везу. А если и расскажу кому, то только потом, когда вы уже скроетесь куда ваши глаза глядеть будут. И то, если они заплатят не меньше, ну, или даже больше вашего. — Люблю честных нордов, — улыбнулся Эсберн. — Жалею, что давненько их не встречал. Ты вот кажешься мне честным, Довакин. Исправь меня, если я ошибаюсь. — А кто вам сказал, что я норд? — усмехнулся тот, наклонив голову и выпячивая остроконечное ухо. — Я такой же норд, как она, — он кивнул в сторону Дени, — воровка. Так, немного. Может притвориться, но в душе она всё-таки нечто большее. Дейенерис сдержала торжествующую улыбку. — Не столько это удивляет меня, сколько её присутствие здесь, — признался Эсберн. — Многие на вашем месте послали бы верного рыцаря. Или целый отряд. — Жизнь моих… моего сына значит для меня слишком многое. К тому же, я немного заскучала на своём троне. Релнир снова позволил себе ухмыльнуться, и настроение Дени поднялось ещё выше. Он не грубил ей с самого начала поездки! — Тем не менее, я не уверен, что ваша помощь так же необходима. Ваше присутствие здесь похвально, и всё равно, в пророчестве говорится об одном Драконорождённом… не о двоих. Довакин справится и в одиночку… — И Её Светлость обязательно узнает об этом! — фыркнул Релнир. — Но с ней говорить — всё равно что пытаться каджита отучить от воровства. — Довакин не бессмертен, — пожала Дейенерис плечами. — И ему всегда нужна помощь. Разве… — Машинально она бросила взгляд на Релнира, надеясь на поддержку, но встретила — разумеется — только осуждающий взгляд. Он качал головой, тяжело вздыхал, всем своим видом показывая, как жалеет Дейенерис за то, что она не может ему помочь. Конечно, преступления на Рыночной площади было недостаточно. Нечего было и надеяться. Когда Дени закатила глаза, Релнир всплеснул руками и горячо заговорил, придвинувшись к ней ближе: — Послушай, я стойко вытерпел твоё общество в Посольстве, в Рифтене, но ведь Картспайр — это совсем иное. Ты не будешь слушать сказочки там, внутри, когда мы попадём внутрь, Храм Небесной Гавани не откроет перед тобой свои двери только потому, что ты королева. — Она молчала, надеясь, что сможет выразить своё негодование глазами. Релнир чувствовал, что она недовольна, и тоже начинал злиться: — Я хочу сказать, это может быть очень опасно для твоей жизни. Мы ведь не знаем, — он бросил взгляд на Эсберна, — что найдём внутри. Вдруг смерть твою? — Я хочу пойти, — твёрдо произнесла Дейенерис. Она не собиралась перед ним оправдываться, потому что всё уже было сказано прежде. Тем не менее, когда он обреченно зажмурился, выпрямился и тяжело вздохнул, она не выдержала: — Это напрямую касается меня и безопасности… — Да слышал я это уже всё, — огрызнулся Релнир, — нечего мне это всё повторять. Что за неуместный героизм? Там опасно, а ты ведёшь себя как пацан, едва взявший в руки меч. Тьфу ты, да о чём это я, у тебя и меча даже нет, баба нежная, чтоб меня Дагон… — И кто в этом виноват?! — тут же набросилась на него Дейенерис, сверкая взглядом. — Да я тебе что, — не унимался тот, — кузнец имперский?! Или что, я меч из задницы достану, по волшебству?! Слишком много надежд вы на меня возлагаете, ваша Светлость! — Довакин, — произнёс Эсберн спокойно. Дождавшись, пока в воздухе не будет петь ничего, кроме топотка лошадиных копыт, он продолжил: — Ведь ты, должно быть, знаком с историей кризиса Обливиона? — Ну и? — И знаешь, что Мартин Септим вышел сражаться с Дагоном вместе со своими подданными. И ты помнишь, чем всё закончилось? Что было бы с миром, если бы в тот день Мартин Септим решил остаться в замке, за спиной своих защитников? — Релнир сузил глаза, пытаясь понять, к чему клонит старик, и вдруг резко захохотал. Очень смешно, подумала Дени. Он хочет видеть, как я принесу себя в жертву. Я могла бы сделать это, если бы была уверена, что мои люди смогут жить спокойно. Эсберн оставался серьёзен. — Это и правда опасно, но смелость… — Да безрассудство это, какая уж тут смелость, — вставил Релнир в перерывах между приступами смеха, — если вдруг её драугр проткнёт, что делать-то будем? Кому войну объявлять, драуграм? — Если проткнёт, тогда и подумаем, — произнёс Эсберн столь же серьёзно. Он не шутил, но это заставило Релнира расхохотаться сильнее. — Не верится, Эсберн, что это говоришь мне ты. Я думал, ты мудрее вздорной девчонки, уверенной, что она может всё на свете. — Не заставляй вздорную девчонку напоминать тебе, что она королева, — пробормотала Дейенерис себе под нос. Ей не хотелось пререкаться, не хотелось злиться, ведь Тирион так долго учил её игнорировать эти эмоции, как только они начинают туманить рассудок. Довакин был глуп, он не понимал её, он мог лишь над ней смеяться: — Что ты мне сделаешь без своих драконов?.. Или, постой… — Его голос упал до неестественной тональности. — У тебя ведь больше нет драконов. Остался только один, и тот… далеко. Какая неудача! — Прекратите орать! — повозчик и сам попробовал перекричать ветер. — Чую, если один набросится на другого, телега перевернётся, а по вашим тонам и не это произойдёт! Вы просили поскорее! Если трахнетесь на землю, ударитесь, повезу обратно, так и знайте! — Никто тут никуда трахаться не собирается, — произнёс Релнир серьёзным тоном, не отводя от Дейенерис пристального взгляда. Прошло несколько секунд, и его разобрал ещё больший хохот: ей оставалось только дивиться его резкой смене настроения. Как Эсберн и предполагал, дорога тянулась долго, мучительно и скучно. Повозчик, разочарованный их политическими предпочтениями, больше не докучал попытками завести светскую беседу. Его лошадь тряслась медленно, но, по заверениям хозяина, выдерживала расстояния куда больше, чем «даже белые анвильские, провалиться мне в Обливион!» Тем не менее, это не помешало бурому коню, гордо величавшемуся Ветром Рифта, утомиться через семь часов пути. Стоял полдень, когда повозчик остановил его у речки и, указав путникам на противоположный берег, пробормотал что-то про «то ли мельницу, то ли ферму — короче, пойдите узнайте, не угостят ли они чем-нибудь путников». — Нас ведь никто не ждёт, — тихо спросила Дейенерис у Эсберна, когда они проходили по мосту. — У вас так принято? Имею в виду, в Скайриме. Приходить к незнакомым людям и… — Если нас не примут, — вмешался Релнир, — можешь напомнить им, кто ты. Думаю, к королеве из-за бугра они отнесутся с уважением, мёду ей сразу достанут и всё такое! Если же нет… — он похлопал меч по кончику рукояти и улыбнулся. — Я знаю, как решать такие проблемы. Можешь мне довериться, Ваша Светлость. Дейенерис закатила глаза, а Эсберн примирительно улыбнулся, словно говоря: «Ну, что поделать?» Релнир не обращал на них ровным счётом никакого внимания, решительно топая сапогами по грязи. Молодая женщина и двое пожилых мужчин за ним не поспевали, а поэтому, когда Релнир шокированно воззвал к Юлианосу и едва ли не побежал к крутившейся мельнице, они ничего не поняли. Лишь подойдя ближе и увидев, как огромная туша довакина сгорбилась над излучавшими свет лиловыми корешками, они смогли понять причину его восторга — и то, не совсем. Когда все четверо стояли у корешков, к ним подошёл стражник с эмблемой Рифтена на груди: — Эй! А ну лапы прочь! — Да это же… — забормотал Релнир. — Это же… корни Нирна, чтоб меня Юлианос разобрал… да чтобы я… да как же это так-то… — Не смей рвать, поганец, — напомнил стражник и, схватив Релнира за шкирку, легко отбросил его в сторону. Тот, на удивление, даже не сопротивлялся. Встав перед ним, стражник скрестил руки: — Я ради таких как ты прихожу сюда, каждодневно, ежедневно! Не ты выращивал, не ты и рвать будешь, браконьер хренов. — Да кто же… кто же их… кто же их вырастил-то? — Ну, я, — раздался женский голос за их спинами. Только теперь Дейенерис заметила, что из серого бревенчатого дома вышла тёмная эльфийка в зелёном крестьянском платье. Релнир тут же вскочил и подлетел к ней как ударенный под зад, да так, что она встала как вкопанная: он оказался на две головы её выше. — Рецептиком поделитесь, а? Всю жизнь мечтал такие выращивать! Ну то есть, когда, — он нервно усмехнулся, — когда осяду, дом там выращу… то есть, построю, построю, конечно, и начну вот это… — он обвёл маленький огород рукой, и его глаза снова приняли форму пяти септимов. — Вот это всё… дело, — добавил он угрожающим шёпотом. — Да вы никак алхимик? — брови эльфийки недоверчиво соединились в сплошную линию, а Релнир энергично закивал. — По вам и не скажешь. Тот захихикал словно смущённая девочка. Дени переглянулась с Мормонтом, также недоумевавшим, и Эсберном — но тот, впервые за время их знакомства, искренне улыбался, будто получал удовольствие от внезапно разыгравшейся сцены. — Ну, уметь-то в жизни всякое надо… я, вообще-то… — Релнир воровато обернулся, бросил взгляд на Эсберна, цыкнул и вздохнул. — Я бы попросился в вашу лабораторию, но нам торопиться надо… Я уверен, она… — он замолчал, когда увидел, как нагло эльфийка рассматривала его с ног до головы. Надо же, какой чувствительный, подумала Дени, ухмыльнувшись кончиком губ, а Релнир, сообразив, что что-то делает не так, снял шлем и, даже не пригладив взъерошенных волос, произнёс: — Мы из Рифтена едем, у нас… очень важная миссия. По спасению мира. — А как же, — эльфийка хмыкнула так, что было очевидно: она ему не верит. — Впрочем, это неважно, я… хотел бы у вас попросить… точнее, мы шли, думали, а потом… — он снова бросил вожделеющий взгляд на корешки. — Нет, ты подумай, они же… — Растут на джазби как на дрожжах, — улыбнулась та: очевидно, рассказывать об этом ей было приятно. — Я могу посмотреть поближе? — спросил Релнир благоговейным шёпотом, и хозяйка согласилась. Довакин снова присел на корточки, но быстро поняв, насколько это неудобно, просто сел на землю, продолжая щупать листья, подносить их к глазам, двигать ноздрями и то и дело восторженно вздыхать. Дени поймала себя на том, что почему-то улыбается, и даже не заметила, как Эсберн заговорил с хозяйкой и спросил, не найдётся ли у неё угощения. Его голос звучал мягко, спокойно — такому было тяжело отказать, и хозяйка довольно скоро пригласила их в дом. Дени собралась было зайти в дом за Эсберном и Джорахом, но тут Релнир заговорил с ней: — Смотрите, Ваша Светлость… этот корень… он почти нигде больше не растёт, а здесь… — Он хмыкнул. — Целых десять побегов… и растёт и дальше… — Что это за корень? — Корень Нирна. Подойдите, необработанный, он безвреден… — Дейенерис встала на колени перед огородом. Релнир молчал, закрыв глаза, и теперь, наклонившись, она слышала звон, также исходивший от листьев. Хоть и шершавые, они были очень приятны на ощупь. — Я так редко их вижу… мать говорила мне, что из-за Смерти Солнца они почти исчезли, но был человек… альтмер, который заявил, что их нельзя потерять. Она также рассказывала, что он готовил эликсир исследования… как-то перерабатывал, измельчал, с чем-то смешивал, превращал в лекарство из чистейшего яда. Никто не умел, у всех получалась либо жижа кисельная, либо яды, но он… — Откуда ты это знаешь? — раздался голос хозяйки позади. — Откуда ты знаешь про опыты Синдериона? — Релнир улыбнулся. — Говорю же, семейный бизнес. Мы все такие, — пожав плечами, он встал и протянул хозяйке руку. — Полагаю, мы не познакомились толком. Моё имя Релнир, а это — Лидия, моя спутница. Представляете, она никогда в жизни не видела корня Нирна! — Не мудрено, — улыбнулась та. — Меня приятно удивляет, что вы заинтересовались ими. Давно не встречала воина-алхимика. Меня зовут Авреза, — представилась она, словно опомнившись, и пожала протянутую руку, — и вы на моей ферме. — Ферме! — рассмеялся Релнир. — Тут же только одни курицы! — И если с любой из этих курочек хоть пёрышко упадёт, тебе несдобровать! — воскликнул появившийся из ниоткуда стражник. Дени даже вздрогнула от неожиданности, а Релнир, скривив одну бровь, только заикнулся, чтобы что-то ответить, как хозяйка спасла положение, пригласив их в дом. Обычный нордский дом, подумала Дейенерис, входя внутрь — с той лишь разницей, что принадлежит фермеру, значит, доверху завален едой. Она оказалась права: внутри обширный дом был заставлен бочками, полками и кадками с продуктами, благоухавшими вереском и лавандой. Над булькающим котелком поднимался приятный мясной запах, и Дени, во рту которой с момента выезда из Рифтена ни крохи не было, вдруг поняла, что жутко проголодалась. — Мы гостей принимать не привыкли, — извинилась Авреза, кивая на маленький квадратный стол, выдвинутый на середину комнаты, прямо к камину. — Нас только двое… ну, Харольд заходит перекусить иногда, а так… — Харольд? Это этот, куролюб? — спросил Релнир, набирая похлёбки в пустую миску. Хозяйка кивнула. — Да. Я живу с сестрой, но она опять куда-то запропастилась… — Хозяйка замолчала, наблюдая за тем, как живо Релнир поглощает суп. Такой живой аппетит её явно развеселил, как мать рядом с голодным ребёнком: — Судя по всему, после вас придётся готовить заново, — произнесла она и улыбнулась, словно испугавшись, что гости сочтут это за оскорбление. Так же спокойно Эсберн сказал: — Пока наши лошадь и повозчик наедятся да нагуляются, пройдёт пара часов. Я успею приготовить вам что-нибудь ещё, если будет угодно. — С вашей стороны это было бы очень мило, — согласилась она и учтиво кивнула. — Что скажешь, Релнир? Отплатим добротой за доброту? — Да нет, я, вообще-то, Лидии обещал потренировать её немного, — ответил тот, чавкая хлебом. Ложка в руках Дейенерис застыла на полпути к её рту. Подняв взгляд от тарелки, она увидела напряжённый взгляд Мормонта, устремлённый на неё. Она не кивнула и никак не дала понять, что понимает, о чём идёт речь — Релнир её об этом предупредить забыл (точнее, даже не собирался) и теперь, глядя на её негодование, ликовал. — Я с радостью присоединюсь, Эсберн, — произнёс Мормонт, и двое мужчин улыбнулись друг другу в знак договорённости. Дени прочистила горло и всё-таки проглотила суп, внезапно обжёгший её горло, и внезапно бросила на Джораха взгляд, умолявший того остаться. На его губах заиграла ухмылка, показавшаяся Дени, внезапно напуганной, жестокой. Возможно, впрочем, обожглась она не из-за того, что суп был горячий, а в том, что от радости у неё бешено заколотилось сердце, кровь прилила к щекам, а аппетит пропал в одночасье. — Я так и не поинтересовалась, куда вы держите путь, — напомнила хозяйка дома. — В Айварстед, — ответил Эсберн. — В Вайтран, — одновременно ляпнул Релнир с набитым ртом. Переглянувшись с Эсберном, он пояснил: — Ну, через Айварстед. Переночуем там, а потом прямиком туда… Я домой, соскучился ужасно… — Он пригубил кувшин с молоком, полностью его осушил и стукнул пустой посудиной о стол. — Ну что, Лидия? Готова размять косточки? Дени знала, что должна поесть. Она знала, что сердце успокоится через пару минут, когда пройдёт первое удивление, и она снова проголодается. «Суп никуда не денется, — решила она, — а вот Релнир может и передумать». Если он передумает, размышляла она, задвигая стул, я покажусь ему слабой. Он будет думать, что королевы капризны и не держат своего слова — да и вообще, мало ли, что может прийти ему в голову? Он снова скажет, что она не имеет права быть здесь, и ей так и не удастся помочь Дрогону. Дени догадывалась, что будет тяжело, и что он, скорее всего, будет издеваться, а не тренировать её, но была полна решимости не поддаваться ни на одну из его провокаций. Он вышел на открытую местность неподалёку от фермы, ровную, без буйной растительности, и, остановив Дени за плечо, сунул ей в руку кинжал. Она крепко обхватила кожаную рукоятку, испещрённую узорными линиями. — Я не стану учить тебя сражаться, — проговорил он, отходя на несколько шагов. — Пока что. Просто покажу тебе основные правила, ладно? Хочу посмотреть, на что ты способна, королева Андалов, Ройнаров, Первых Людей и карманных краж. Давай, принимай боевую стойку. Дени расставила ноги на ширину плеч, крепче схватила кинжал за рукоять и нагнулась вперёд, как кошка, готовая к прыжку. Релнир засмеялся. — Взгляда от меня не отводишь. Знаю, вид приятный, конечно, но лучше смотри на наконечник твоего кинжала. Он всегда должен быть перед тобой, пока ты не сольёшься с клинком воедино, пока не будешь чувствовать, куда лезвие зовёт тебя… пока твой разум не сольётся с ним… Поняла? — Дени перевела взгляд на крохотное орудие у себя в руках. Когда-то давным-давно, защищая истекавшего кровью Джораха от свор набегавших на неё драугров, она уже держала перед собой меч и бесконтрольно рубила им направо и налево. Тогда ей и в голову бы не пришло, что она будет учиться владеть этим видом оружия. Королевы не взламывают замков. Королевы не сражаются на мечах. — Готова? — Готова. — Повернись ко мне боком. Выстави вперед рабочую ногу, перенеси на неё свой вес… Молодец. Всё верно. А теперь… — Релнир широко улыбнулся. — Покажи мне, что ты можешь. Передвигайся и… — не успел он договорить, как Дени шагнула вперёд, несинхронно махнув кинжалом перед собой и сменив вес с одной ноги на другую. Притворившись напуганным, Релнир отскочил на шаг назад. — Быстрее! Быстрее, Ваша Светлость, и не отрывайте стоп от земли! — она послушалась, сделав ещё шаг вперёд и беспорядочно махая кинжалом перед собой. Когда Дейенерис концентрировалась на ногах, её удары теряли прицел; стоило ей сосредоточиться на кинжале, как пятки непослушно отрывались от земли. Дени остановилась и закрыла глаза, чтобы перевести дыхание. Это не так тяжело. — Здорово! Ты начинаешь что-то понимать! Меч надо чувствовать, чтобы думать не о нём… а о том, с кем сражаешься. — Дени открыла глаза и увидела Релнира прямо перед собой — она не заметила, как он подкрался, но ей хватило смекалки понять, что произойдёт сейчас: он занёс над ней меч, но она быстро выставила кинжал перед собой — лезвие его меча вонзилось в древко, пустив по нему трещину, и Дени отшатнулась, чувствуя, что не выдерживает силы, вложенной Релниром в удар. Она отошла на пару шагов, надеясь, что он совершит ошибку в следующем манёвре, но вместо этого Релнир заговорил: — Мы все сражаемся по-разному. У каждого — свои слабые места. Можешь ли ты сходу назвать моё? — и он, снова поднимая меч, быстро засеменил к ней: меч свистнул над головой Дени, когда она пригнулась и скользнула под рукой нападавшего. Она подумала, что могла бы ударить его ногой, пока он не успел обернуться, но смех Релнира опередил её: — Неплохо! Мне нравится учить тебя. Ты схватываешь налету! — Зачем ты тренируешь её держать меч? — раздался голос позади: это Авреза, выглянув из дома, наблюдала за их схваткой. — Она же эльфийка. Ей нужно в Коллегию, всё это без толку. — Не ставьте на ней крест, — улыбнулся Релнир. — Она этого не любит. Она просто обожает утирать всем нос, верно, Дени? — Дени? — переспросила та и прокашлялась. Он ничего не понял, и тогда она прокашлялась снова. Закатив глаза и опустив меч, Релнир спросил почти недовольно: — Ну что ещё? — Ты с кем-то меня путаешь. Я вовсе не Дени, я… — А кто ты тогда, а? — переспросил Релнир, перехватывая меч в другую руку и делая крупные шаги по направлению к ней. Дени испуганно попятилась, вспыхнув от негодования: как можно так быстро забыть свою же легенду! Она бросила напуганный взгляд на хозяйку дома — что, если на лице приютившей их эльфийки вдруг появилось бы выражение понимания, озарения, что её обманули, что перед ней — сама Дейенерис Таргариен, и тогда… Дени не успела подумать, что бы было тогда, потому что Авреза, улыбаясь как-то особенно ехидно, скрылась за дверью дома, а Релнир оказался в шаге от неё с недовольной гримасой. — Ну, так кто ты, если не Дени? — Я не давала тебе разрешения так меня называть, — процедила она сквозь зажатые зубы. Релнир шагнул раз, она попятилась назад — на два шага. — Я не спрашиваю разрешения на такую ерунду, — ответил он, пародируя её манеры. Дени остановилась, и, когда он оказался достаточно близко, быстро зашептала: — Ты же сам назвал меня Лидией! — сказанное быстро его отрезвило. Он вдруг понял, как глупо прокололся: его округлившиеся глаза нервно бегали из стороны в сторону. — Да ну? — Дени кивнула. — Но как же я тогда… Что же это я… — Он оглянулся туда, где только что стояла Авреза, и в этот самый момент Дени перевернула кинжал в руке и ударила Релнира в бок: и, хотя удар был несильный, от неожиданности жертва всё равно отскочила в сторону. Словно задорный ребёнок Дени прошмыгнула мимо него, думая, что сейчас он схватит её за запястье, развернёт к себе и тоже приставит нож к её горлу, но он не только пропустил её мимо себя, но и позволил отбежать на некоторое расстояние. Когда Дейенерис остановилась перевести дыхание и оглянулась, она увидела, что Релнир стоит на том же месте — и, побеждённый, улыбается ей.