Неревар Возрожденный

Близилось утро. Баланс Демневанни сидел за широким столом на нижнем уровне Арвс-Дрелен и бездумно перелистывал хрустящие страницы тяжелого талмуда на двемерском. В книге практически не было чертежей, но немногие имевшиеся схемы позволяли предположить, что он наконец-то держал в руках тот самый труд о мета-преобразованиях энергии, который искал долгие месяцы. Две с половиной тысячи страниц голой теории. Даже если бы он знал двемерис на должном уровне, самостоятельное освоение материала могло бы занять годы. Впрочем, он бы справился. Долгое время он собирал информацию по крупицам, додумывая ее, восстанавливая, достраивая по обрывочным данным, а теперь мог рассчитывать на консультацию Фира, и, может быть, даже Дагота. Дело, однако, осложнялось тем, что специальная терминология, коей изобиловала книга, не встречалась больше нигде, и последняя надежда расшифровать текст таяла на глазах: Ягрум Багарн умирал, и умирал в бреду. Арион предположил, что проклятье корпруса удерживало жизнь в его агонизирующем теле, и вскоре после излечения болезнь стала брать верх. Фир исчез, будто бы испарился, но едва ли старый волшебник мог что-то исправить. Зато скрыть сведения об истинном состоянии двемера он вполне мог. Чертов экспериментатор, победитель корпруса! Любитель перекладывать ответственность. Но пойти другим путем они не могли. Дух великого двемерского ученого дремал в этом теле, пораженном проклятием, и память его была погребена слишком глубоко. Всю полезную информацию Дивайт давно уже вытряс из него, и ее было мало. Пусть Ягрум и не сошел с ума под влиянием корпруса, но все же разум его был сильно поврежден. Обратимо, они надеялись. Иначе бы даже Фир не решился на столь рискованные опыты. Демневанни сгорбился над столом, упираясь в него локтями, и прижал ладони к лицу. Резь в глазах ненадолго усилилась и затем стала стихать. Его тяжелые мысли и раздражение рассеялись почти мгновенно, оставляя в голове гулкую, ватную пустоту. События прошедших дней казались бесконечно далекими. Сна не было, но не было и сил вчитываться в книги в тщетных поисках озарения. Вчера они перерыли всю библиотеку Телванни, привлекли лордов-магов и молодых волшебников, а также коллег из Гильдии Магов, но вердикт складывался однозначный и неутешительный: спасти Ягрума было уже нельзя. Баладас и сам не понимал, зачем он вторые сутки упорно дежурил у постели умирающего. Его мастерская, которая должна была стать полигоном для исследований, лабораторией, колыбелью науки, превратилась в лазарет, и тяжелое частое дыхание двемера заменило гул механизмов. В который раз Демневанни думал о том, насколько заужены научные интересы волшебников - до той степени, что просто некого было оставить дежурить вместо себя, чтобы урвать хотя бы несколько часов сна. Арион, единственный, чья помощь была неоценима, был вынужден стать архимагистром, когда Неревар официально принял титул главы дома Индорил, и новые обязанности разрывали его на части. "Арион обещал прислать лазутчика", - вспомнилось Баладасу, - "который поможет найти лекаря с достаточной квалификацией". Эта мысль, которая так воодушевила его три дня назад, этой ночью уже казалась нелепой. Что нового может сказать целитель? Подтвердить их прогнозы? Прекрасно, восхитительно, очень полезно. Он встал и проверил кислородные конденсаторы, от которых тоненькие трубочки тянулись к Ягруму. Спроектированные и собранные им собственноручно, они работали безукоризненно. Возможно, они еще помогут спасти множество жизней в будущем, но не эту. Сейчас они только давали отсрочку. Двемер спал, и это уже было достижением. Обычные заклятия сна приходилось накладывать все чаще и чаще, пока они почти не перестали на него действовать. Ягрум порывался встать, хотя был слишком слаб и мог лишь свалиться с кровати, рычал диким зверем и срывал с себя амулеты. Пришлось влить в него флакон скуумы. Демневанни проверил заряд камня душ, от которого тонкие нити грибницы тянулись к шее двемера и, уходя под кожу, вплетались в сосуды, заставляя кровь двигаться, не позволяя ей застыть в жилах. Затем маг осмотрел тело, поправил одеяло и сел рядом на табурете. Лицо Ягрума было одутловатым, болезненно бледным, налившимся желтизной, огромный живот будто бы еще больше увеличился в размерах. Механические паучьи ноги были отсоединены и пылились на полу у изголовья кровати. Если бы удалось найти Сота Сила, эта потеря была бы не столь критической. Но почему-то Баладас не верил в успех мероприятия. Интуиция, предчувствия - все это было чуждо волшебнику, но все же он не мог отделаться от чувства обреченного ожидания провала. Баладас подошел к книжному шкафу и остановился: он напрочь забыл, что намеревался сделать секунду назад. Он растерянно разглядывал корешки с названиями, пытаясь найти какую-нибудь зацепку, когда сработала система оповещения, заставив его вздрогнуть. Через мгновение из башни телепортировался молчаливый даэдрот, куда более готовый встречать гостя, нежели волшебник. Потолочные панели отъехали в сторону, открывая винтовую лестницу, примерно через пару минут. Баладас оценил. Помнится, Арето некогда полдня потратила на поиск пути. Маг вернулся за стол, и когда он поднял взгляд от дневника, в котором отмечал состояние двемера, прямо перед ним уже стояла мило улыбающаяся лазутчица. Босмери выглядела как подросток - миниатюрная, хрупкая, похожая на фарфоровых куколок, которых дарят избалованный маленьким девочкам в Имперском городе. Чересчур яркая и запоминающаяся для заявленной работы, по мнению Демневанни. Он сидел, не торопясь снизу вверх разглядывая мастера-шпиона, что под горло была закована в темный кожаный доспех, и все не мог оторвать взгляд от губ - алых, глянцевых. Словно ягодный сок. Будто свежая кровь... Понимание родилось в глазах волшебника. В ответ на его догадку, девушка улыбнулась шире, обнажая острые алебастровые клыки. Телванни чуть склонил голову набок и уважительно кивнул ей. Теперь стало понятно, почему выбор архимагистра пал на нее, равно как и то, почему он сам не сразу заметил ее появление. Улыбка босмери вновь стала чарующей и скромной. Словно загипнотизированный, Баладас все смотрел и смотрел в ее странные, черные без белков глаза, и потому раньше почувствовал, чем увидел, как девушка не глядя выцарапывает округлым, похожим на звериный коготком что-то на альдмерисе прямо на деревянной столешнице. Обращенные к нему буквы сложились в имя: Turiel. Лазутчица - немая, но при этом способная залезть тебе в мозги... За этими раздумьями Баладас не сразу понял, что смотрит в пустое место. Туриэль в это время уже обреталась возле Ягрума, и только мрачный даэдрот преграждал ей путь. Волшебник не успел испугаться - обессиленный ночными бдениями, одурманенный чужим воздействием на свой разум, он просто мечтал покончить разом со всеми обрушившимися на его голову бедами. И эти безмолвные игры раздражали сверх меры. - Хватит, - тихо сказал он. - Вы увидели все, что вас интересовало, мастер-шпион? Туриэль серьезно кивнула. - Госпожа Туриэль, пусть это не прозвучит слишком драматично, но сейчас мы можем надеяться только на вас и ваше понимание ситуации. Буду ждать новостей как можно скорее. Пряди черных, как смола, волос упали ей на лицо, когда она поклонилась на прощание. Демневанни долго смотрел ей вослед - пока рядом с ним не встал даэдрот, громко лязгнув зубами. Вампирская магия никак не действовала на тварь из Забвения. Баладас был благодарен ему, и даэдрот это знал, слова им не требовались. Молчать с Туриэль было намного тяжелее. И все же за долгие годы сотрудничества даэдрот так и не счел волшебника достойным того, чтобы открыть ему свое имя. Быть может, у него не было имени, которое он мог считать своим...

***

... кинжал вонзился в гранит, и боль от столкновения с твердью пронзила плечо и предплечье - будто каждая кость треснула. Взвизгнул Пьющий Души, не находя субстрата. Клинок оплавился по краям, но продолжал погружаться глубже, не отпуская руку держащего, словно бы сросшись с кистью. Что-то не выдержало. Где-то нарушился ход событий. Башни и стены города смазались, дрогнули в пополуденном мареве. Выросли, вознеслись ввысь, затмили небо. Пала ночь. По левую сторону, мерцая, начали проноситься огни с приглушенным гудением. Тени скользили мимо и сквозь, не замечая его, коленопреклонного, озабоченные лишь неведомыми своими делами. С тусклого, засвеченного красновато-желтым светом неба крупными хлопьями посыпался снег. Промокли ноги, но он не мог подняться из этой грязной слякоти, ибо кинжал звал и звал за собой, уговаривал не отступаться. Жуткая вонь странных дымных испарений наполнила воздух, коснулась гортаноглотки, заставила рот наполниться слюной, а голову - закружиться. Когда мельтешение картин перед глазами стало более-менее терпимым, когда карусель замедлила свой ход, некто, перевел свой взор на того, кто давно уже стоял с ним рядом. Встретил грустные глаза, полные космоса. Чёрный бык легонько пнул копытом воздух, и чистейший металлический звон отозвался. Вернулись Луны. Заводной Город вновь стал Заводным Городом. - Хортатор... И пусть голос звучал утешающе, вызвал он лишь досаду. И жаловался клинок, не настигший добычи. Не способный вычислить душу из цифры, он просился обратно в ножны, желал забыться чутким сном своим. Тот же, что невредимым поднялся с земли, смотрел сверху вниз и молчал. Через сквозную дыру в его латном доспехе проглядывали все те же чужие звезды. Хотелось взвыть. Вместо этого, наконец осознавший свое пленение по эту сторону сна, Неревар лег на холодный камень моста и прислушался к песне... Он не помнил слова и позабыл смысл, но сквозь века слышал мелодию, потому как сам пел эту песню шаманкам своего племени, вкладывал в них сокрытое знание и поколение за поколением взращивал ведьм. Неревар замерз, и продрог, и едва чувствовал правую руку, онемевшую под весом собственного тела, но чарующий женский голос все звучал, и оттого он не хотел открывать глаза. Среди всех бессчетных пророческих видений должны же быть и просто сны? Он так давно не видел снов... Но постепенно дремота рассеивалась, боль в теле становилась всё ощутимее, и голос - голос не пропадал. Неревар перевалился на спину и открыл глаза. Сверху, извечно устремляясь к нему, словно копья, искрились инеем сталактиты, основания их терялись под темным сводом пещеры. Он скосил глаза. Золотокожая даэдра, великолепная как рассвет, скрестив ноги сидела возле него и тянула старинный напев. Образы вспыхивали в голове, хотя он, Луна-и-Звезда, уверен был, что не осталось живых существ, знающих этот язык. Ещё одно послание из прошлого. Старый генерал Индорил был параноиком, тщательно готовящимся к своему убийству, подозревавший ближайших своих соратников в предательстве до того, как они о нём даже смогли помыслить. Неревар никогда не был поэтом, и этот текст, шифрующий слова силы, был написан другом. Давно потерянным другом. Неревар не был поэтом, а сантименты - удел стариков. Ему же едва ли хоть раз довелось умереть естественной смертью. Это все Аландро. Из-под его пера не могли бы выйти иные песни. Целью Хортатора была лишь сохранение и передача кода, но Сул впрял в него чувство и ви́денье, которыми не обладал никто, кроме него. Сейчас Индорил смеялся над собой, когда-то посчитавшим это лишь художественным приемом. Одаривать непрошенными благословениями - это у него тоже от матери. Восхищение, преклонение перед великолепием Мироздания, незамутненная радость, чистейшее упоение бытием... Оруженосец - тот, кто в правильный момент не даст поднять оружие. Затаившееся между слогов и звуков, подле терции, рядом с секундой, было оно смертоноснее, чем ghartok. Эоны ушли на поиск его составляющих. Крупицы, намеки, пыль под сапогами... Со времён ненаписанной Велотиады Хортатор истерзал себя погоней за мифом. Но там, под Красной Горой снова, в тот раз стоял не он. Не смог проверить. Не вспомнил. Тот, кого не озаряло полуночное солнце, не согревала иллюзия лета, кому обман экстатического счастья не предлагал немедленного вознесения надо всеми условностями иссушенного мира, и кто не пытался при этом сохранить равновесие и твердую землю под ногами - тот не ведает контроля. Одновременно Неревар удивленно осматривался вокруг небесно-голубым взором сына Азуры - и пытался продраться сквозь несусветную сумятицу в своей голове. Концы не сходились с концами. Подготовления не имели обоснования. Причинно-следственные связи сплетались в клубок. Время само было чьей-то не самой остроумной шуткой. Толпа мурашек бежала по телу, Индорил дрожал, но не мог почувствовать холода. Осознание витало в воздухе, но его вкус оставался неуловим. Ответ - где-то в половине бесконечности между проповедями Вехка и безусловной верой Сула в реальность. Сияющая солнцем женщина раскачивается в такт музыке, выпевая последний куплет. Звездопадами проливается Космос, и оружие - оружие становится щитом. Последней линией обороны, шансом предотвратить вмешательство, вторжение из вне? Достаточно. На грани рассудка. Достаточно! Сотая доля секунды может убить все усилия целого прожитого воплощения. Неревар не может позволить себе начинать с нуля. Тем более, что уже успело укорениться внутри него яростное намерение, которое однажды станет началом масштабнейшего акта разрушения. И этого действительно было достаточно. Когда, в какой злой час благородная и светлая идея спасения любимого Ресдайна от красных огней Забвения стала несущественной? Сколько ещё не учтено переменных? Все тише и тише звучала песня, но очарование - этот прощально-приветственный подарок - ещё не дрогнуло, лишь его интенсивность снизилась до почти-приемлемой. К дьяволу мудрствования! Прямиком под Гору! В кои-то веки этот подлунный мир казался ему прекрасным. Несравненна была и посланница матери. Никогда ранее Неревар не думал о дочери Обливиона, как о женщине, но завораживающий взгляд её глаз, в которых не было ни капли ненавистного зеленого, затягивал все сильнее, все красочнее представлялось, как податливо может быть это тело в его руках. Индорил уже почти чувствовал гладкую прохладу кожи под пальцами... С диким шипением даэдра отпрянула от его ладони, отскочив на несколько шагов она замерла на миг. Выражение ужаса так и не сошло с её лица, когда она исчезла во вратах плана. Так Неревар обнаружил второй подарок Мефалы: добрый его клинок был вплавлен в двемерскую латную перчатку, словно зеркало повторявшую Призрачный страж - только светилось лиловым острие большого пальца. И будь он проклят ещё раз, если знает его назначение. И повторно - если попытается оправдать создание Плетельщицей артефакта, опасного даже для неё самой. Нирн наконец вернул свои привычные сумеречные серые краски. То ли Аландро перестраховался, вложив чрезмерную долю благих идей в стихи, то ли во тьме эпох Индорил был куда более толстокож, чем сегодня... Общий расклад это не меняло. Пусть даже Неревар уже никогда не сумеет понять, зачем и к чему он готовился столь основательно, здесь, сейчас это позволило ему получить очередное преимущество. Кем бы ни были те, кого вспоминал Алдуин - и кого отчаянно не хотил помнить сам Хортатор, - да впадут они теперь в бесконечный цикл расчетов, пытаясь предсказать свои шансы на успех, если посмеют менять ЕГО реальность! Анумидиум был под контролем настолько, насколько вообще возможно контролировать Дагота, Разрушитель недвусмысленно высказал личную заинтересованость, Князь Мефала начала некую собственную игру. Осталось только понять, против кого они ведут партию. Вздохнув, Неревар начал свое долгое восхождение на поверхность. Затем, внезапно остановившись, он мерзко усмехнулся и пообещал повесить первого же встречного скальда на самом ближайшем дереве.