Плакала половина маршрутки

      Вот терпеть не могу людей!       Говорят, что человеки низкого роста злобные... Так мы ближе к аду, вашего батю! Печёт, знаете ли, от землицы, припекает!       Жопу — тоже. Особенно, когда в течку, вместо добротного seksa, весь блистер таблеток сжираешь. И бежишь по сраному морозу, в пуховике с головы до пят, на маршрутку, которая ходит раз в час.       И пялятся все, пялятся! Вас ебёт, кто куда идёт? Нет, проблема вовсе не в том, что я ростом с ребёнка... Я говорю: не в этом дело! А если и в этом, то напомню — ваши яйца на уровне моих рук! Люблю, знаете, всмятку. Без кипятка.       Ох, дыхалочка подводит. Где мои шестнадцать лет, а? Молодой был, активный! А как за двадцать стукнуло, то всё. Суставы болят, спина не гнётся, колени хрустят. Утром, бывает, с постели встанешь, и в глазах темнеет... Нет жизни после двадцати, нет!       Вон, расслабиться хотел в свои законные дни, так нет — начальничек дражайший (чтоб у него больше не стояло!) позвонил. Солнышко, говорит, метнись на работку, нам без тебя никак! Опять, наверное, скрепки в степлер вставить не может, кретин.       Впрочем, не зря торопился. Остановка уже от людёв битком: кто — на автобусы, а кто-то локти на меня в маршрутке складывать будет. Отгрызу, папой клянусь, обглодаю!       Втискиваюсь среди чужих плеч, чтоб поближе заходить (затопчут и не заметят), и понимаю, что как-то света сегодня не хватает. Пасмурно, конечно, но не настолько же. Или это мне боженька за грехи небо решил отключить?       А. Нет. Какие там грехи. Просто кто-то, походу, родился, свисая с турника.       Справа от меня, впритык, стоит мужичок. Ну, как — мужичок... Мужик. Ну, как — мужик... Мужичище какой-то!       Даже лица не вижу, кроме шуток. Только рукав да красную от холода руку, что пытается поглубже в карман сунуть.       — И кто ж так мучался, — бормочу под нос. — Такого дылду рожая.       — Нет, ну, ты-то явно со свистом вылетел, — внезапно слышу в ответ сверху. — Папка и не заметил, поди.       Подымаю свой прекрасный царский нос в сторону голоса и теперь вижу небритую морду альфы. А кто это ещё мог быть? Нормальные люди в два метра не вымахивают.       Вот только собираюсь ему гадость вернуть, как к остановке подъезжает скрипучая грязная маршрутка.       — Адью, — машу ручкой придурку и делаю шаг вперёд.       А он со мной. Делаю ещё шаг, а этот опять следуёт. И с подковырочкой так обращается:       — Допрыгнешь, — говорит. — До ступенек?       А рожа-то какая ехидная! Так бы и плюнул, да выше пупка харча не долетит. Обожрутся Растишки, уроды, и ржут над чессными людями.       — Допрыгну, не боись, — мило скалюсь. — Сам, смотри, головой не треснись, когда втрое складываться будешь.       — Один-один, — улыбаясь во весь рот, пропускает меня первым и граблю свою даёт.       Так уж и быть. Вскинув подбородок, принимаю ухаживания. Рука сразу тонет в огромной ладони, вызывая то ли удивление, то ли вполне себе восхищение.       Пока я чудом успеваю сесть, этот переросток помогает забраться в салон ещё и ссутуленному дедку. Когда он сам принимается заходить, неловко сгибаясь в голлума, из меня вырывается громкое:       — Автоботы, трансформируемся!       Звучный стук чужой головы о верхний «косяк» дверного проёма вызвал смешки некоторых пассажиров. Довольный донельзя, смотрю на держащегося за макушку здоровяка. И по взгляду понимаю: щас будет мстить.       Дверь шумно закрывается, а он, откашлявшись, начинает пробираться через плотную толпу.       — Извините. Прошу прощения. Спасибо. Можно я пройду, у меня вон там ребёнок сидит?       Я теряю дар речи от такого, а нахал добирается до моего места.       — Сыночка, пустишь папу посидеть? — он приторно складывает губы в «куриную жопу».       — Я тебя щас в гроб пущу... — воздуха от возмущения (или от желания засмеяться?) не хватает.       — Да ладно тебе, — приговаривает этот придурок, потягивая меня за руки. — Папуля работал, папуля устал.       И каким-то, нахрен, неведомым образом я оказываюсь на широких тёплых коленях, а подошвы ботинок не достают до пола.       Стыд-то какой, ё-маё. И сидят все, в кулачки поржакивают.       — Ты это... — поближе пододвигаюсь к нему, чтобы не так слышно. — У меня течка, вообще-то.       — Так знаю, — улыбается любитель колкостей. — Не паникуй, я замужний.       А в ответ-то ничего не скажешь... Даже обидно... Тьфу ты! Какое «обидно»?! Я на количество и качество своих мужиков не жалуюсь! Будут мне тут какие-то небритые мозги выносить!       — Не повезло ж твоему супругу!       — Да ничего. Ворчит, конечно, но вроде не ругает.       — Боюсь представить, кого ты ему заделаешь!       — Ну, уж точно не гнома.       Он улыбается ещё шире, глядя на меня. Чего уж там, тоже улыбаюсь.       — Ладно, два-один, — я милостиво киваю мужчине.       — Тут явно три-один, — подхватывает он.       — Три сантиметра в длину и один в толщину — это размер твоего висюна.       — Пап, а что такое «висюн»? — спрашивает мальчик откуда-то с передних кресел, в ответ слышится красноречивый вздох, и мы дружно морщимся от стыда.       Дылда утыкается мне в шапку и беззвучно ржёт, растрясая меня на коленях. Не в силах удержаться, я сгибаюсь вдвое от смеха...       И быстро перестаю, потому что понимаю, что надо выходить на следующей остановке.       Что бы я там ни говорил, но его муженьку повезло: я давно не чувствовал себя так непосредственно и легко. Работа загоняла, личной жизни последнее время никакой. Уже и на женатиков реагирую...       Я убираю его руки от своей талии и встаю. На самом деле, я сколько угодно могу прикрываться течкой и чем угодно ещё, но мне просто весело? Сами поржали и людей повеселили.       Я машу прямо перед его удивлённым лицом, затем проталкиваюсь между чужими телами и выхожу.       Щёки обдаёт морозом... и мой шарф вдруг наползает на нос.       — Смотри, не отморозь себе ничего, горемыка.       Я резко разворачиваюсь и врезаюсь мордой в чью-то куртку. «Чья-то куртка» быстро оказывается тем самым высоченным мужиком.       — Тебе тоже здесь надо было выйти?       — Я свою остановку пропустил, — он снова сверкнул зубами.       — А нече было меня на колени сажать!       — Говорю ж: замужем!       — А это-то здесь при чём?!       — Так на тебе!       — Чё? Сильно мозги отшиб?        — Ну, не сейчас, конечно, но месяца через два, думаю, колечком буду красоваться, — он протянул мне маленький листочек, видимо, из блокнота, с набором цифр. — Главное, позвони мне как-нибудь на досуге, ладно?       — Ты идиот? — бумажку сунули мне в карман. Я тут же вытащил её, смял и бросил в урну неподалёку. — Буду я звонить такому длинному придурку!       Он потёр замерзающие руки, качая головой и по-прежнему улыбаясь, словно и не ждал другой реакции.       — Твоё право, коротышка.       Показываю ему средний палец и гордо удаляюсь, считая себя победившим в нашей маленькой битве.       И только через пару минут ходьбы понимаю, что в другом кармане лежит ещё одна бумажка. Я достаю её, разворачиваю и начинаю смеяться.       «Четыре-один, коротышка. Позвони».