Лисенок или «Рыжие сны»

      Джонг не мог найти себе места: он то бродил, меряя шагами свою же гостиную, то снова садился на диван, то бросался на кухню и наливал себе стакан воды, что тут же залпом опустошал, то снова возвращался к двери ванной... Но Кибом все не выходил. Джонгу казалось, что он сходит с ума то ли от непонятных, бушующих мыслей в голове от слишком быстро сменившейся атмосферы или, быть может, от новой информации, то ли от вида нового, совершенно неизвестного Кибома, от странного холода и страха в его глазах... Или от дрожи в собственном сердце — этот необычный и такой незнакомый Кибом нравился ему еще больше... и это пугало. Ведь теперь этот парень мог полностью отдавать отчет своим мыслям, словам и действиям и мог совершенно серьезно в один прекрасный (хотя, скорее ужасный) день просто взять и исчезнуть из жизни Джонгхена так же внезапно, как и появился — и это не давало старшему покоя ни морально, ни физически.       Момент, когда дверь ванной, наконец, открылась и из нее выскочило хрупкое худое тельце и скрылось в спальне, Джонгхен благополучно пропустил. И только тогда, когда уже полностью одетый Кибом снова оказался перед ним, Джонг выплыл из своих мыслей.       — Что... Что мы теперь будем делать? — немного неуверенно поинтересовался младший и отвел глаза. — Хен, — он опустил голову и вздохнул, — я могу попросить тебя кое о чем, да?       Джонг удивленно поднял брови и вопросительно промычал.       — Я... Ты не мог бы отвезти меня домой?.. Ну, туда, где был мой дом... Я просто хотел посмотреть, ну, мало ли, что там... И вообще, — мялся он, а потом вскинул голову и сощурил глаза, — мне надо! — командным тоном добавил он.       Такая резкая смена интонаций слегка шокировала старшего, и он лишь кивнул в ответ, все так же не в силах выдавить ни единого внятного звука.       — Тогда поехали! — снова произнес Кибом и, кажется, топнул ножкой, Джонгхен лишь усмехнулся.       — Я был там вчера, — наконец, произнес он и на недоуменный взгляд Кибома добавил, — ну, я искал что-то о твоей семье... Там ничего нет, сомневаюсь, что это приведет к чему-то хорошему. Вся эта чертовщина и так превратилась в полный отстой... И все же, — никогда в жизни, Джонг мог с уверенностью в этом поклясться, он не чувствовал себя так неловко и нелепо, как в тот момент: он еле шевелил губами, его бросало то в жар, то по всему телу шла мелкая дрожь, а взгляд неотрывно был прикован к Кибому. Объяснений этому состоянию он дать не мог, но думал, что все это попахивает полным провалом... только вот, в чем именно, он тоже не знал.       — Короче, поехали! — он поднялся, все так же пытаясь унять бешеное сердцебиение, и засеменил, практически спотыкаясь о собственные ноги, к двери.       А Кибом лишь недоуменно проводил его взглядом, поправил и так красиво уложенную челку и застегнул верхнюю пуговицу на нежно-розовой джонгхеновой рубашке. ***       Джонгхен сел в машину первым, и его тут же встретил "обжигающий" холод сидений, четко контрастирующий с жаром его собственного тела — присутствие Кибома в разы повышало его температуру. Он и раньше это ощущал, но теперь от чего-то Джонг стал чувствовать это еще отчетливее... Быть может, от какого-то нового непривычного взгляда или, может, манер поведения, а может, от всего этого в целом, Джонг не знал, но чувствовал, что сходит с ума.       — Это произошло чуть больше часа назад, а я, кажется, уже вечность схожу с ума, — вздохнул он, засовывая ключ в замок зажигания, — если бы Джинки видел этот мой позор сейчас, отвез бы меня собственноручно в ближайшую клинику для душевнобольных... Ох, — вздыхал он, параллельно нащупывая регулятор печки. Когда дверь рядом распахнулась и Джонга обдало ароматом собственного одеколона, печка стала и вовсе не нужна.       — Это далеко отсюда? — спросил Кибом, садясь и нащупывая ремень безопасности. Он выглядел таким естественным во всей этой атмосфере, что Джонгхен даже было подумал, что все прошедшие месяцы ему просто приснились, словно и не было ничего странного, а Кибом всегда был с ним. Младший улыбнулся ему и указал своим тоненьким пальчиком в сторону лобового стекла: — Джонги, надо смотреть туда, а не на меня... И поехали уже, — он тихо захихикал, а Джонг, покраснев, наконец завел машину и тронулся с места.       Всю дорогу он пытался унять жар в груди и то и дело накатывающее смущение, стоило ему только бросить мимолетный взгляд на Кибома. Тот же в свою очередь выглядел вполне невозмутимым, и на Джонга и вовсе не обращал внимания. Когда они приблизились к повороту в сторону заброшенной деревушки, Кибом заметно занервничал и начал теребить руками несчастный ремень на груди. Он неотрывно смотрел на дорогу сквозь лобовое стекло и часто дышал.       — С тобой все в порядке? — спросил Джонгхен, когда они, наконец, въехали в деревню и проехали пару улочек.       — Да... — пробормотал Кибом, прилипнув к окну, — все было так хорошо, а потом — бац! И все, и ничего, совсем, понимаешь? — тихо произнес он и посмотрел на старшего.       — Если тебе тяжело, мы можем развернуться и поехать назад, — предложил Джонг, но Кибом помотал головой. — Почти приехали.       Спустя пару мгновений машина остановилась возле покосившего забора, за которым виднелся все тот же обгоревший дом. Джонг тяжело вздохнул, и заглушил мотор.       — Мне пойти с тобой, или подождать здесь? — спросил он, и Кибом снова помотал головой.       — Я быстро — только посмотрю и вернусь. Не думаю, что смогу долго находиться там, где погибла вся моя семья... — он открыл дверь и, расстегнув ремень, вывалился на улицу. Джонг слышал, как под ногами младшего хрустел снег, как скрипнула калитка, и ему даже показалось, что он слышал, как Кибом заплакал. Он терпеливо ждал его, не двигаясь с места и боясь издать хоть какой-либо звук, он не хотел мешать младшему. Он даже был готов прождать его так хоть до темноты, но спустя уже десять минут Джонгхен увидел, как Кибом шел обратно, еле передвигая ноги. Его опухшие красные глаза четко выделялись на бледном лице. Вся его куртка была перемазана в саже, он шел, по колено увязая в снегу, а в руках он сжимал нечто, едва ли напоминающее рамку для фотографии. У Джонга болезненно сжалось сердце, когда он разглядел на снимке двоих маленьких детей: Кибома и Джину, отметил про себя он.       Кибом подошел к машине со стороны водительского сидения и постучал в стекло.       — Джонг, сходишь со мной еще кое-куда? — спросил он и отвел взгляд. — Тут недалеко, пешком минут пять, — он указал рукой куда-то в сторону леса, а потом, обернувшись, жалобно посмотрел старшему в глаза. Тот лишь утвердительно кивнул и тоже вышел из машины.       Идти действительно было не очень далеко — всего пара поворотов, и они вышли на большую поляну, в самом конце которой, возле кромки леса, виднелся старый, немного косой, но большой дом. Кибом уверенно пробирался через сугробы прямо к нему, а Джонг лишь семенил за ним, почти по пояс то и дело утопая в снегу. В силу своего не очень высокого роста он отставал и тратил на дорогу куда больше сил... А возле самого дома, когда уже оставалось всего пару шагов, он и вовсе упал.       — Ки, надеюсь тут хоть кто-нибудь живет... Иначе я сейчас умру, и тебе придется самому тащить меня назад... Я еле двигаю ногами — я их почти не чувствую. Так холодно, черт возьми! — он огляделся и заметил, что Кибом его совсем не слушал и уже почти подошел к двери. — Эй, Кибом, что мы здесь делаем? Помоги мне, я не могу подняться... Эй, Ки-и-и! — кричал он, но младший не оборачивался.       Кибом постучал в дверь, и Джонг почти сразу же услышал чьи-то глухие шаги с другой стороны. Спустя пару мгновений дверь распахнулась, и на пороге показалась невысокая совсем седая женщина. Джонгу показалось, что ей не было еще и сорока.       — Минни, мальчик мой, откуда ты такой грязный притащился? Где ты был? Тебя все обыскались! Проходи, замерз, наверное! — запричитала она, и подтолкнула его в дом, уже почти закрывая за ними дверь, когда Джонг, выползая из сугроба, крикнул:       — Аджума, подождите, он не один, он со мной! — кряхтя и еле разгибаясь, он поднялся на ноги и подошел к дому. Женщина улыбнулась и пропустила и его тоже. — Ким Джонгхен, — представился он и поклонился, тут же снимая мокрую холодную обувь.       — А я госпожа Юн, бабушка Джимина, но ты можешь называть меня просто "бабушка", я совсем не против, — она снова широко улыбнулась, и Джонг смог, наконец, разглядеть ее лицо вблизи: она действительно выглядела совсем молодо, и лишь морщинки вокруг глаз выдавали ее уже не малый возраст. Невысокого роста, худощавая. У нее были маленькие нежные ручки и точеная фигурка, как у балерины. Длинные седые волосы были аккуратно убраны в тугой пучок на затылке, что еще больше придавало ощущения, будто она танцевала когда-то в молодости, — проходите в комнату, садитесь к камину, согреетесь, обсушитесь, а я пока подогрею чаю с лепешками и протру куртку. Ох, такая грязная... — запричитала она и вскоре исчезла в другой комнате.       Парни прошли в просторную комнату, и Кибом сразу же плюхнулся на ковер возле небольшого камина, а Джонгхен еще долго с нетерпением разглядывал интерьер комнаты: вдоль стен стояли высокие шкафы, наполненные различными книгами и веточками каких-то неизвестных ему трав, висели картины с изображениями разных людей в старинных костюмах, а на столе был большой подсвечник и много бумаг.       — Вау, — только и смог выдавить старший, когда его взгляд наткнулся на двух высоких чугунных лис возле камина, к которым крепились разные лопатки и кочерги, — здесь так... как в книжках... — пробормотал он и присел рядом с Кибомом. Тот сидел, неотрывно смотря на огонь, и почти не моргал. Джонгхен положил руку ему на плечо и немного притянул к себе. Кибом поддался и тут же уткнулся носом ему в шею.       — Мне так тоскливо, Джонги, что хочется выть, — произнес он спустя несколько минут, — вот вроде было все — и семья, и стабильная жизнь, а теперь ничего нет, только горстка пепла и остатки воспоминаний где-то глубоко под снегом, — он вытянул вперед руку и показал старшему фотографию, что так долго прижимал к груди, и Джонг смог ее, наконец, хорошо разглядеть.       На снимке был Кибом, выглядевший немногим младше себя теперешнего, да только волосы были темные, почти совсем черные, и это казалось старшему непривычным и даже неправильным. Вместе с Кибомом на фотографии была маленькая девочка лет пяти, она сидела у него на коленях и обнимала за шею. Они улыбались так счастливо, с искрящимся блеском в глазах, что у Джонгхена в груди сжалось сердце, готовое вот-вот разорваться... Где-то глубоко в коробке на шкафу у него была точно такая же фотография с Содам, разница была лишь только в том, что это он сидел у нее на коленях и обнимал сестру... Что-то внутри предательски ёкнуло, и на щеках выступили слезы — девочка была очень, почти ангельски красива, невинное дитя. Они с Кибомом были похожи как две капли воды, и это терзало сердце еще больше. Кибом сидел, прижавшись к нему, плакал, не скрывая громких всхлипов, и шептал что-то себе под нос, то и дело проглатывая половину слова, а то и целые фразы. Джонгхен протянул к нему руку и запустил пальцы в мягкие рыжие волосы.       — Ты не один, Бомми, ты никогда не останешься один, — прошептал он, целуя младшего в висок, и еще крепче прижал его к себе, — если тебе что-то нужно — скажи мне, я все сделаю.       Кибом кивнул, утыкаясь мокрым носом ему в рубашку. Так они и сидели — Джонг, окутавший своими объятиями Кибома, как одеялом, и Ки, жмущийся к нему, словно к единственному источнику тепла. В камине потрескивали догорающие поленья, искрясь, и погружая мысли куда-то далеко-далеко; на кухне свистел вскипевший чайник, а где-то в глубине дома был слышен шум воды.       Когда вернулась госпожа Юн, оба парня уже задремали, разморенные горячим воздухом и объятиями друг друга. Женщина улыбнулась, увидев, что ее внук больше не плачет, а размеренно дышит, растянувшись на полу и опустив голову на плечо своему спутнику. Она поставила на стол три чашки и чайник, а сама уселась на диван, взяв в руки валявшуюся рядом книгу.       Первым проснулся Джонгхен. Он неуверенно открыл один глаз и осмотрелся — вокруг него была незнакомая просторная комната с множеством книг и картин, камин и Кибом. Он печально улыбнулся, вспоминая, что было до того, как он отключился.       — Проснулся? — раздалось откуда-то из-за плеча, и Джонг испуганно обернулся, чуть не разбудив и младшего. Старушка отложила книгу и посмотрела на него.       — Извините, это случайно вышло... — начал было оправдаться он, но женщина остановила его.       — Ничего страшного, — произнесла она и улыбнулась, — если мой внук привел тебя с собой, значит, он доверяет тебе, и я могу спокойно разрешить тебе чувствовать себя здесь как дома, — подмигнула женщина и поднялась, подходя к столу, — я поставила чайник возле камина, он еще не должен был остыть, будешь чаю? — она налила себе чашечку и повернулась к нему, Джонг отрицательно мотнул головой и смущенно улыбнулся. — Как хочешь, — она села обратно на диван и откинулась на спинку, — тогда расскажи мне, как оказалось, что наш Минни был с тобой и за столько времени не навестил свою старую бабку, — произнесла она, бесшумно отхлебнув странного варева, которое она так гордо назвала "чай".       Джонг потупил взгляд и тоже уселся поудобнее.       — Знаете, — начал он, — когда я принес из приюта маленького лисенка, я и предположить не мог, что где-то его может кто-то ждать. Все, о чем я думал, как сделать так, чтобы он не шарахался от меня по всем углам и перестал гадить на ковер в моей гостиной, — Джонг усмехнулся, вспоминая первые шаги маленького рыжего вредителя в его доме, и продолжил: — он пытался отгрызть мне руки, если я хотел его погладить, ел только когда я отходил от него едва ли не в другую комнату и верещал, как безумный, стоило мне его ослушаться... Как-то раз началась гроза, и его шарахнула молния. Вы можете себе представить, как я испугался, когда увидел это? И еще больше, когда подбежал к нему и увидел вовсе не мою зверюшку, а какого-то пацана, абсолютно без одежды? Да я прям там чуть не кончился! — он осекся и виновато опустил голову. — Ох, извините, я говорю слишком фамильярно... — он поднял глаза на женщину, но та кивнула, чтобы он продолжал. Джонгхен кашлянул и вернулся к своему рассказу: — Я осмотрел все вокруг, как вдруг парень очнулся и потянулся ко мне — на тот момент у нас с лисом уже были относительно (очень относительно!) дружеские отношения, и он иногда позволял мне его гладить — и когда этот пацан вдруг начал ластиться ко мне, я охр... опешил. Я попытался помочь ему встать, но оказалось, что он совершенно не умеет передвигаться... и с этого начались все мои немалые приключения в его обучении и приручении — он был словно Маугли. Знаете, такой дикарь, как новорожденная обезьяна. А несколько дней назад я узнал, что у него есть семья, нашел его брата, и он всколыхнул в Кибоме все потерянные воспоминания... Это было сегодня утром, вот так... и вот мы здесь, — неуверенно закончил Джонг и хмыкнул, косясь на женщину.       — Что ты знаешь об истории Кореи? — внезапно спросила старая леди (старухой ее назвать у Джонга не поворачивался язык) с прищуром моложавых, но отпугивающих своей бездонной чернотой глаз.       — Ей больше двух тысяч лет?.. — чуть замешкавшись, спросил Джонгхен.       — Для начала неплохо, – усмехнулась ведьма, одним только взглядом заставляя листья в прозрачном кувшине перемещаться, переплетаясь в странную смесь, — ты не так уж безнадежен. А что ты знаешь о легендах? — не обращая внимания на Джонга, глаза которого вот-вот готовы были выпасть из орбит, спросила она.       — Легендах?.. – нервно сглотнул он, все еще приходя в себя от увиденного.       — Да, о легендах, мальчик, легендах, — протянула она, задумчиво перебирая свои старые скляночки, — я не буду тебе читать лекцию о том, кто с кем спал и чьи дети куда и зачем пошли, — и отчего-то губы ее скривились от отвращении при упоминании этих неких людей, или нелюдей, как догадался парень, — я расскажу тебе другую историю... — и ее глубокий таинственный голос окутывал Джонга, уводя за собой куда-то далеко, туда, куда не стоило бы идти даже в нездравом уме.       — Где же она? Ах, вот, — тихонько бормотала леди, не переставая шуршать своими странными вещичками, пока вдруг не выхватила старую жестяную банку мерзкого фиолетового цвета, проржавевшую на концах. — В Корее всегда любили мир и делали все, чтобы сохранить его, — полумурчала ведьма, вновь вернувшись к столу, за которым все это время сидел парень, — но более всего они любили и уважали Природу. За что она и отвечала им своей благодатью, — поставив старое фарфоровое блюдце с небольшим количеством воды на середину стола, она попыталась открыть банку, но та не поддавалась на ее усилия,— помоги-ка мне, мальчик, силы у меня уже не те, — с этими словами она передала банку Джонгхену, не переставая хитро улыбаться, и, несмотря на то, что внутренний голос продолжал кричать ему о том, что нужно бежать, он нервно улыбнулся в ответ на прищур старой ведьмы и вмиг открыл банку, как будто та только этого и ждала. Края крышки были рваными и острыми, отчего парень порезал свой палец, и капельки его крови попали прямо в центр блюдца с водой. Хитрая улыбка старой женщины стала еще шире, и она, быстро перехватив банку из рук Джонга, высыпала какую-то мелко помолотую травяную смесь.       — Зачем... — от нервов голос парня чуть дрожал, — зачем вы это сделали? – спросил он, не отрывая взгляда от блюдца, в котором, вопреки законам природы, все еще плавали капельки его крови, словно в неком танце кружась друг с другом.       — Это тебе нужны были ответы, а не мне. Значит, и кровь должна быть твоя, — беззлобно разъяснила старая женщина. Тихо что-то пробормотав, она только успела сверкнуть глазами, как травинки, что она высыпала в блюдце, пришли в движение, и вот уже на тарелке было темно-синее небо, зеленая трава, деревья и кроваво-красная лисичка, весело скакавшая на небольшой поляне в центре. И уж очень она напоминала ему некоего знакомого. Да так сильно, что он не сумел сдержать тихий вздох:       — Бомми?       — Это же твоя кровь, — усмехнулась ведьма, и лицо ее, казалось, помолодело на несколько десятков лет, — в Древней Корее было множество богов, но самым ласковым и справедливым была Природа. Она могла быть всем, и была для своих детей. Ее многочисленных детей. И за каждого из них она, как истинная мать, была готова рвать зубами любого, но не всегда у нее хватало на это времени. И тогда она создала их, — на этом моменте она тяжело вздохнула и с толикой грусти посмотрела на лисичку в блюдце, играющую со своим хвостом, — своих любимцев: своевольных, инфантильных, с крайне выраженным чувством справедливости – кумихо. Они должны были следить за своими собратьями, спасая их от вас, людишек, но вместо этого они стали расправляться с теми, кто причинил боль их матери. Поедать их сердца.       — Поедать? – с тихим ужасом спросил Джонг.       — Матушке-природе, не очень понравилось это решение лисиц, — проигнорировав вопрос парня, продолжила ведьма, — в недовольстве своем она наделила их людской сущностью, чтобы показать им, что кумихо в своем стремлении недалеко ушли от этих двуногих чудовищ, и дала им срок — тысячу лет для каждой лисы, чтобы смыть с себя кровь убийств и вернуть себе истинное обличие. Естественно, людям тоже не могло это понравиться, особенно теперь, когда кумихо могли свободно разгуливать в человечьем обличии. И вскоре охота началась уже за ними. Их безжалостно истребляли на протяжении веков. И даже гнев природы не мог остановить людей. Катаклизмы пугали их меньше, чем девятихвостые лисы, лакомствами которых были сердца и печень человека.       — Но мой Бомми не такой!       — Конечно, не такой, и не все кумихо были такими. Многие были дружелюбны, и даже более того — влюблены в людей. В их способность верить в чудеса, надеяться, любить... Одной из таких была мама Джимина... — начала она, но, словив немного помутневший от непонимания взгляд парня, улыбнулась и поправила себя, — хорошо, я буду звать его Кибом, как его назвал ты, если так тебе будет понятнее, — она снова отпила чаю и продолжила: — ей уже минула седьмая сотня, когда она познакомилась с отцом Кибома, которому в ту пору было где-то около шести, а может, семи лет. Он рос, а она все крутилась и вертелась вокруг него. Кумихо, знаешь ли, любят один раз и на всю жизнь!       — Но он был совсем еще ребенком...       — Что такое пара десятков лет для того, кто живет веками? — чуть нахмурившись прервала его старая леди с таким видом, будто он произнес несусветную глупость. — Ты и дальше будешь прерывать меня или я могу продолжить рассказ? — проворчала ведьма и, приняв молчание парня за согласие, тут же продолжила: — Они были красивой и на редкость счастливой парой. С тремя очаровательными детьми. Вот только была одна небольшая проблема: в двоих из них проснулась природа матери. Первый раз кумихо обращаются в год. Вот как раз тогда-то они и пришли ко мне, — грустно ухмыльнулась старая ведьма, — помню, мы долго с ней ругались перед тем, как она собралась ему открыться. Всего семь сотен лет — девчонка еще совсем, жизни не знает. Уж сколько я ее уговаривала, а она все стояла на своем. Мол, он тот "единственный", — и несмотря на то, что она говорила это с улыбкой, в ее глазах плескалось столько боли, что лицо ее вмиг постарело, и казалось, что ей уже не одна сотня лет, — мы тогда еще, помню, рассорились вконец, и она пообещала, что никогда больше не появится около моего дома и этого леса. Почти десять лет ее не было, а тут, надо же, сама пришла, да и с меховым комочком в руке. Я сразу поняла, что случилось. Сыночек в маму пошел. Ну мы подобрали с ней травок, зелий, и вроде помогли все это замедлить. Я, конечно, взяла с нее обещание, что она больше не бросит свою старуху. Я же ее в младенчестве в лесу нашла, выходила, с тех пор она мне как дочь.       — И что, он больше не обращался?       — Если бы... Если бы... — тяжело вздыхая, она вновь посмотрела на блюдце, где все то время, пока она ведала рассказ, отображалась ее история. Вот лисичка свободно бегала по полям, а вот она уже встретила мальчика — маленький фильм в фарфоровом блюдце. – Когда ему было десять, он обратился еще раз. Глупый мальчишка, не выпил своего лекарства, решил, что ему и без этого хорошо. И вот он обратился в лису прямо в школе, во время физкультуры. Они играли в вышибалы, и мальчик просто испугался летящего на него мяча.       — И что было дальше? — нетерпеливо спросил Джонг после того, как ведьма молчала уже больше пяти минут.       — Что-что, — проворчала она, явно перехотев рассказывать историю, — конечно все сразу похватались за топоры и вилы, словно и не прошло веков с древних времен...       — И?..       — И она защитила его, — резче, чем обычно, прохрипела ведьма, — моя девочка, — скупая слезинка прокатилась по ее гладким щекам, — она убедила их, что это она заколдовала его и вся вина лежит на ней, и в доказательство обратилась перед ними в кумихо.       — И они... так просто поверили?       — Люди тупы, — сказала, словно выплюнула она, — да и твой лишь полукровка, он выглядит, как обычная лиса. А Мина была Истинной девятихвостой, — ее фразы все чаще становились короткими и отрывистыми, будто каждое слово плеткой хлестало ее, выжимая последние соки из организма, — что бы ты сделал, увидев перед собой белоснежную девятихвостую лисицу?       — Ну, я...       — Такой же, как они, — с презрением скривила губы ведьма, — я вижу это в твоих глазах. Страх, — жестко продолжала она, — они сожгли ее, — усмехнулась она так резко и грубо, словно пила по дереву, — сожгли! Сожгли мою малышку Мину, — она медленно встала и, трясясь, подошла к окну и еще долго бездумно всматривалась в тихо шумящий лес.       — Я бы ни за что не поступил так. Я бы защитил его! — воскликнул Джонг и вскочил из-за стола.       — Ну так защити! Защити моего внука! — так же резко ответила женщина.       — От чего? — спросил он, тут же успокоившись и бросив на нее полный непонимания взгляд.       — От себя! Оставь его, уйди. Люди причиняют нам только боль, — отозвалась она.       — Я не такой! — Джонг вскинул голову и фыркнул, но женщина уже направилась к двери, и только у самого порога она обернулась и почти шепотом произнесла:       — Вы все так говорите. Ты хоть понимаешь, какое он сокровище? Если ты причинишь ему боль, Она не простит тебя.       — Она? — снова переспросил Джонг.       — Природа. После того, как они поступили так с Миной, Природа обозлилась, и обрушился неурожай, отчего весь наш городок обнищал, множество семей пострадали от голода и немало людей покончило жизнь самоубийством. И для детишек Мины все стало только хуже... — она вышла из комнаты, оставив Джонга все так же стоять и смотреть ей в след.       — Но я, я люблю его... — одними губами произнес он и снова опустился на стул, запуская руки в волосы. — Я не хочу, чтобы с ним что-то произошло... --------- Отдельное спасибо хочу сказать Вере :3 За чудесную историю о семье Ки...