Жестокие игры

      Я просыпаюсь и чувствую, что рядом на кровати пусто. Лапой провожу по матрасу, чтобы почувствовать тепло сестры, но ощущаю лишь шершавую обивку простыни. Наверное, Виллу снились кошмары, и она перебралась к маме. Сегодня ведь День Жатвы.       Приподнимаю голову и вглядываюсь в темноту. Вижу их силуэты, Виолетта, свернувшись калачиком, прижимается к матери, ее уши плотно прижаты к голове, а нос то и дело подрагивает во сне. Возможно, что ей снятся кошмары.       Я тихонько встаю с кровати, подхожу к стулу и беру свои вещи. Надеваю брюки, рубашку, отцовскую куртку, хватаю рюкзак. Быстро перекусываю чёрствым куском хлеба, и выскальзываю на улицу.       Мы живем в Дистрикте-12, в самом бедном дистрикте из всех, в нем четыре района- Малые норки, Зеленая миля, деревня победителей и Котел. Я проживаю в районе Малых норок. Большая часть жителей дистрикта шахтеры, которые добывают уголь.       Мой дом почти на окраине Малых норок. Проходишь всего несколько ворот, и ты уже на Луговине - заброшенном пустыре. За Луговиной - высокий сетчатый забор, обвитый колючей проволокой. Там заканчивается Дистрикт-12. Дальше лес. Забор должен был быть под напряжением двадцать четыре часа в сутки, чтобы отпугивать жителей, которые захотят сбежать. Вот только электричество дают всего на два-три часа по вечерам, поэтому забора можно не опасаться. Все равно всегда останавливаюсь и слушаю - на всякий случай. Не гудит, значит, тока нет. Я падаю на землю пластом и проползаю под забором -тут сетка уже два года как оборвана.       Оказавшись в лесу, я достаю из дупла старого дерева спрытаный лук и колчан со стрелами. Мой отец умел стрелять. Он был настоящим мастером своего дела, и все его стрелы летели точно в цель. Ему не было равных. Первый лук мне подарил папа на день рождения и научил меня всему, что умел пока не случилась та авария в шахте и его не разорвало на кусочки. Даже хоронить оказалось нечего. Мне тогда было одиннадцать. Вообще-то по лесам ходить запрещено. Если поймают миротворцы, то могут и головы лишить. Таковы правила в дистрикте 12. Но меня это не останавливает. Мне нужно кормить семью. Здесь я могу набрать фрукты, ягоды, благодаря которым могу прокормить себя, сестру и мать. Так же собираю различные лечебные травы для мамы, которая умеет из них изготавливать лекарства.       Мой лук - один из немногих в округе. Еще несколько я спрятала в лесу. Все их сделал отец. Он мог бы неплохо зарабатывать на изготовлении луков, но узнай об этом власти, его бы публично казнили за подстрекательство к мятежу.       Для меня стрельба - это как хобби, только здесь в лесу, я могу немного расслабиться, освободить голову от тягостных мыслей, чувствовать единение с природой, и просто быть самой собой. Моей мишенью служат деревья.       Некоторые звери все же отваживаются пробираться в леса за яблоками или ягодами. Далеко не заходят, Луговину из глаз не выпускают. Чуть что - сразу обратно, к родным крышам. Страх за свою жизнь берет свое.       Когда я была маленькая, то смело высказывала маме все, что думаю о Дистрикте 12 и зверях, которые управляют нашими жизнями, из далекого Зверополиса. Становясь старше я поняла, что нужно держать язык за зубами. Никто не должен знать твои мысли и чувства, поэтому я мало имею друзей, точнее у меня их нет, кроме одного.       В школе стараюсь не высовываться. На рынке иногда поболтаю с кем-нибудь из вежливости, и то в основном о делах в Котле - это наш черный рынок, деньги у меня по большей части оттуда.       В лесу меня ждет единственный друг, с кем я могу быть сама собой. Джек Сэвидж. Мы с ним выбираемся в лес, для поиска пропитания в виде лесных ягод, фруктов, растений и прочего. На нас возложена задача по прокормлению своих семей. Так же мы оттачиваем навыки в стрельбе. И сейчас, когда я карабкаюсь по холмам к нашему месту - скалистому уступу высоко над долиной, скрытому от чужих глаз густым кустарником, у меня будто груз сваливается с плеч, и шаги становятся быстрее. Я замечаю друга издали и невольно начинаю улыбаться. Джек говорит, что улыбаюсь я только в лесу. - Привет, Джуд. - говорит он, как только замечает меня. - Гляди, что что у меня есть.       Джек раскрывает лапы и в них оказывается хлеб. Я смеюсь. Настоящих хлеб, из пекарни, не похожий на те безвкусные буханки, что мы печем из пайкового зерна. Я беру хлеб и с наслаждением нюхаю. Рот сразу наполняется слюной. Такой хлеб бывает только по особым праздникам. - Еще свежий. - с восхищением говорю я. Джек, наверное, еще на рассвете сбегал в пекарню, и обменял его на то что собрал в лесу. - Да у нас сегодня настоящий пир. - Он вдруг начинает говорить с зверополийским акцентом и пародировать Фру Фру - неукротимо бодрую бурозубку, каждый год приезжающую объявить имена к очередной Жатве. - Чуть не забыл! Поздравляю с Жестокими играми. - Джек срывает несколько ягод с окружающего нас ежевичника. - И пусть удача…       Он подбрасывает ягоду, и когда она, описав высокую дугу, летит в мою сторону, я ловлю ее ртом и, прокусив нежную кожицу, ощущаю терпкую сладость на языке. - …всегда будет на вашей стороне! – заканчиваю я с тем же энтузиазмом.       Нам не остается ничего другого как шутить. Иначе можно сойти с ума от страха. К тому же зверополийский выговор такой жеманный -что ни скажи, все смешно выходит.       Я смотрю, как Джек вытаскивает нож и нарезает хлеб. Семья Джека то же из Малых норок.       Район малых норок представляет из себя самый бедный район во всем дистрикте 12. Здесь царит нищета, смерть, полуразрушенные дома, множество больных зверей питающиеся объедками, черный рынок и многое другое. Так же существуют и более состоятельные районы, например, Зеленая миля. Моя семья не всегда принадлежала к нищим слоям. Родители мамы были аптекари, проживающие в Зеленой миле, и обслуживающие чиновников, миротворцев и пару-тройку клиентов из Малых норок. Доктора мало кому по карману, так что лечимся мы у аптекарей. Мой будущий отец собирал в лесах целебные травы и продавал в аптеку. Там они с мамой и познакомились. Мама, видно, здорово его любила, раз согласилась променять родной дом на Малые норки. Я пытаюсь вспомнить что-то из их совместной жизни, но перед глазами лишь бледная зайчиха с непроницаемой мордой, которая после смерти отца замкнулась в себе, позабыв что у нее есть дети. И вся ответственность по содержанию семьи легка на мои молодые плечи. Я пытаюсь простить ее ради отца. Но мне это не удается.       Мы устраиваемся в укромном местечке между выступами скал, где нас никто не увидит, зато перед нами, как на ладони, долина. День прекрасный: голубое небо, ласковый ветерок. Еда тоже отличная: хлеб, ягоды, брызжущие соком во рту. Куда уж лучше. Одно плохо: не весь день нам с Джеком бродить по горам, добывая ужин. В два часа нужно быть на площади и ждать, когда объявят имена. - А вдруг все перестанут смотреть эти игры? – говорит Джек через какое-то время. - Не перестанут. - отвечаю я даже не задумавшись. - Но, а вдруг, если мы перестанем. - стоит на своем друг, отламывая от хлеба кусочек и отправляя его в рот. - И не мечтай. - Мы болеем за своих, и плачем, когда их убивают. Что за уроды. - Джек! - Нет публики, значит нет игр.- говорит он, и на моих губах проскальзывает тень улыбки. - Мы же знаем эти леса. Сбежали бы, жили в лесу.- неожиданно говорит Джек, и я устремляю весь свой взор на него. - Нас бы поймали. - его идея кажется мне дикой. - А если нет. - За это отрежут языки как минимум. Тут и на пять миль не уйдешь. - А я бы ушел. - У меня дома Виолетта, у тебя братья и сестра. - Пойдут с нами. У Джека 4 брата и 2 сестры. У меня Виллу. А еще матери. Как они обойдутся без нас? Кто их всех накормит? Ведь и сейчас, хоть мы с Джеком и выбираемся в лес для поиска пропитания на каждый день, а бывает, поменяешь добытое тобой на буханку хлеба, молоко или кусок ткани для пошива одежды и ложишься спать голодным. Аж в животе урчит. - Виллу в лес? - бросаю на Джека смышлёный взгляд. Моя сестра и лес вещи не совместимые. - Да, ты права. - соглашается со мной друг, и на некоторое время мы замолкаем. - Никогда не буду заводить детей, - говорю я. Не позволю им проходить через то, что прохожу сейчас я. - Я бы завел. Если бы жил не здесь. - отвечает Джек. - Если бы да кабы. - раздражаюсь я. - Ладно, забыли. - огрызается он в ответ.       Разговор какой-то дурацкий получился. Уйти? Как я могу уйти и бросить Виллу - единственного близкого зверя на земле, про которого я точно знаю, что люблю? И Джек не за что не оставит свою семью. Мы оба ответственны за жизнь своих близких. Когда мы с Джеком познакомились, я была тощей двенадцатилетней крольчихой, которая едва не умирала с голоду, а он уже выглядел как взрослый парень, он ведь на два года меня старше.       К тому же, если Джек захочет детей, то жену ему найти - раз плюнуть. Красивый, сильный - в шахте может работать, и кролик замечательный. Когда по школе проходит, все девочки шушукаются. Я ревную, но вовсе не из-за того, о чем многие могут подумать. Хорошие напарники на дороге не валяются. - Чем займемся? - спрашиваю я. - Давай в лес. Наберем чего-нибудь вкусного на вечер.       На вечер. После Жатвы - официальный праздник. Многие действительно празднуют - рады, что их детей в этот раз не отправили на смерть.       Утро еще не закончилось, а у нас уже дюжина яблок, целая сумка зелени и, что самое приятное, ведро земляники. Однажды я нашла поляну с земляникой несколько лет назад, а Джеку пришло в голову натянуть вокруг сетку, на всякий случай.       По пути домой мы заворачиваем в Котел, нелегальный рынок на заброшенном угольном складе. Когда придумали более удобный способ доставлять уголь из шахт прямо к поездам, здесь постепенно расцвела торговля. Мы легко обмениваем пол кило яблок на хороший хлеб, и один килограмм земляники - на соль. Нанга, старая слониха, покрытая грубой, морщинистой кожей, продающая горячий суп из большущего котла, забирает у нас половину зелени в обмен на пару брусков парафина. Кому-то другому можно было бы и повыгоднее толкнуть, только с Нангой надо поддерживать хорошие отношения. Кому еще всегда сбудешь лесные травы или ягоды?       С рынка мы идем к дому мэра продать оставшуюся часть земляники - он очень ее любит и не торгуется. Дверь открывает Скай - его дочь, белошерстная лисица, очень красивая. Она учится со мной в одном классе. И совсем не зазнается из-за отца. Просто держится особняком, как и я. Ни у меня, ни у нее нет по-настоящему своей компании, поэтому мы часто оказываемся рядом. В столовой, на собраниях, в спортивных играх, когда нужен партнер. Разговариваем редко, и нас это устраивает.       Сегодня по случаю Жатвы на ней дорогущее белое платье вместо серого школьного. - Классное платье. - говорит Джек.       Скай бросает на него взгляд, стараясь понять, на самом деле ему нравится или он только подсмеивается. Платье и вправду классное, но в обычный день Скай никогда бы его не надела. Она сжимает губы, потом улыбается. - Что ж, если придется ехать в Зверополис, то лучше быть красивой, так ведь?       Теперь очередь Джека задуматься, в самом деле она так думает или просто играет? Я думаю, что второе. - Ты в Зверополис не поедешь. - холодно отвечает Джек. Его взгляд останавливается на маленькой круглой броши, украшающей наряд лисицы. Настоящее золото, искусная работа. Целая семья могла бы несколько месяцев покупать на нее хлеб. - Сколько раз тебя впишут? Пять? Меня вписывали шесть раз, когда мне было двенадцать. - Она не виновата. - говорю я, пытаясь оправдать лисицу. - Не виновата. Да. И все равно это так.- не унимается Джек, бросая злобный взгляд на девушку.       Скай нахмурилась. Она сует деньги за ягоды мне в лапу. - Удачи, Джуди. - Тебе тоже. И дверь закрылась.       В Малые норки мы возвращаемся молча. Мне не понравилось, как Джек уколол Скай, но в чем то он прав. Жатва происходит несправедливо, и хуже всего приходится беднякам. По правилам, в Жатве начинают участвовать с двенадцати лет. Первый раз твое имя вносится один раз, в тринадцать лет - уже два раза, и так далее, пока тебе не исполнится восемнадцать, когда твое имя пишут на семи карточках.       А вот тут начинается самое интересное. Допустим, ты бедняк и помираешь от голода. Тогда ты можешь попросить, чтобы тебя включили в Жатву большее число раз, чем полагается, а взамен получаешь тессеры. За тессер целый год дают зерно и масло на одного зверя. Сыт, конечно, не будешь, но лучше, чем ничего. Можно взять тессеры и для всех членов семьи. Когда мне было двенадцать, меня вписали четырежды. Один раз по закону, и еще по разу за тессеры для Виолетты, мамы и меня самой. В следующие годы приходилось делать так же. А поскольку каждый год цена тессера увеличивается на одно вписывание, то теперь, когда мне исполнилось шестнадцать, мое имя будет на двадцати карточках. Джеку восемнадцать, и он уже семь лет кормит семью из шести зверей. Его впишут сорок два раза! Понятно, что такие, как Скай, которой никогда не приходилось рисковать из-за тессер, вызывают у Джека раздражение. Рядом с нами, обитателями Малых норок, у нее просто нет шансов попасть в Игры. Почти нет. Конечно, правила устанавливает Зверополис, а не дистрикты и тем более не родственники Скай, и все равно трудно питать симпатии к тем, кому не приходится, как тебе, торговать собственной шкурой ради куска хлеба.       Я бросаю взгляд на Джека, и вижу, что за каменным выражением все еще скрывается злость. По-моему, все эти припадки гнева совершенно бессмысленны, хотя Джеку я так никогда не скажу. Дело не в том, что я с ним не согласна. Даже очень согласна. Только что толку кричать посреди леса, как плох Зверополис? Ничего ведь не изменится. Справедливости не станет больше. И сыт от крика не станешь. И все-таки я не возражаю. Пусть уж лучше выпустит пар в лесу, чем в дистрикте.       Мы с Джеком делим остатки добычи: каждому достается по пол кило ягод, паре буханок хлеба, зелень, соль, кусок парафина и чуть-чуть денег. - Увидимся на площади. - говорю я на прощанье. - Ты уж принарядись. - хмуро отвечает друг.       Дома мама и сестра уже собрались. Мама надела красивое платье, оставшееся у нее с незапамятных времен. На Виллу моя белая блузка и юбка, в которых я шла на свою первую Жатву.        Иду умываться. В карыте с подогретой водой смываю пот и грязь, налипшую в лесу. Мама приготовила мне одно из своих красивых платьев, голубое из мягкой тонкой материи. - Ты правда думаешь, мне стоит его надеть? - спрашиваю я.       Одно время я так злилась на маму, что вообще ничего не хотела от нее принимать. Теперь стараюсь не отказываться. Но этот случай особый. Для мамы всегда очень много значили вещи из ее прошлой жизни. - Конечно. -Ты такая красивая! Вот бы я была как ты. – тихо выдыхает Виолетта, наблюдая за нами. - Ну нет, это я хочу быть как ты. - говорю я и обнимаю ее.       Сегодня для нее особый день – первый день Жатвы. Ее имя внесли только один раз, по возрасту; я бы ни за что не позволила ей взять тессеры. Но Виллу боится за меня. Боится того, о чем даже думать не хочется.       Рис и зелень уже тушатся в печи на вечер. Землянику и настоящий хлеб тоже прибережем до ужина. А сейчас мы едим черствый хлеб из зерна, полученного на тессеры, и запиваем молоком. Впрочем, все равно ни у кого нет аппетита.       В час мы направляемся к площади. Присутствовать должны все без исключения, разве что кто-то при смерти.       Плохо, что Жатву проводят именно на площади - единственном приятном месте во всем Дистрикте-12. Но сегодня площадь выглядит зловеще - везде развешаны флаги с эмблемой Зверополиса. И телевизионщики с камерами, рассевшиеся на крышах, настроения не поднимают.       Звери молча гуськом подходят к чиновнику и записываются - так Зверополис заодно и население подсчитывает. Тех, кому от двенадцати до восемнадцати, расставляют группами по возрасту на огражденных веревками площадках – старших впереди, младших, как Виллу, сзади. Родственники, крепко держась за руки, выстраиваются по периметру. Есть еще другие - те, кому сейчас не за кого волноваться, или кому уже наплевать - они ходят по толпе и принимают ставки на детей, чьи имена сегодня выпадут, - какого они будут возраста, из Малых норок или из Зеленой мили, будут ли они убиваться и плакать.       Звери прибывают, становится тесно, даже дышать трудно. Площадь хоть и большая, но не настолько, чтобы вместить все восьмитысячное население Дистрикта-12. Опоздавших направляют на соседние улицы, где они смогут наблюдать за событиями на экранах: Жатва транслируется по всей стране в прямом эфире.       Я стою со сверстниками из Малых норок. Мы коротко киваем друг другу и устремляем внимание на временную сцену перед Домом правосудия. На сцене стоят стулья, кафедра и два больших стеклянных шара с именами мальчиков и девочек. Я не отрываясь смотрю на шар с девичьими именами. На двадцати из них аккуратным почерком выведено: «Джуди Хоппс».       Стулья занимают мэр Андерси, высокий, статный лис, с рыжей шерстью, и приехавшая из Зверополиса Фру Фру Бряк, маленькая бурозубка-сопроводитель, ответственная за наш дистрикт, с розовым париком, в светло-зеленом костюме и с жуткой белозубой улыбкой на мордочке.       Как только часы на ратуше пробивают два, мэр выходит к кафедре и начинает свою речь. Как и всегда, она начинается с рассказа о истории Панема. Перечисляет катастрофы - засухи, ураганы, пожары, моря, вышедшие из берегов и поглотившие так много земли, жестокие войны за жалкие остатки ресурсов. Итогом стал Панем – его сталица сияющий Зверополис, в который входят тринадцать дистриктов, принесший мир и спокойствие своим гражданам. Затем настали Темные Времена, мятеж дистриктов против Зверополиса. Двенадцать были побеждены, тринадцатый - стерт с лица земли. В результате с двенадцатью дистриктами был заключен договор, снова гарантировавший мир и давший нам Жестокие игры в качестве напоминания и предостережения, дабы никогда впредь не наступали Темные Времена.       Правила игр просты. В наказание за мятеж каждый из двенадцати дистриктов обязан раз в год предоставлять для участия в Играх одну девушку и одного юношу - трибутов. Двадцать четыре трибута со всех дистриктов помещают на арену: там может быть все что угодно - от раскаленных песков до ледяных просторов. В течение нескольких недель они должны сражаться друг с другом не на жизнь, а на смерть. Последний оставшийся в живых выигрывает.       Забирая детей и вынуждая их убивать друг друга у всех на глазах, Зверополис показывает, насколько велика его власть над нами. Он уже смог уничтожить Дистрикт-13. И если кто-то вздумает пойти против него, их ждет та же учесть.       Жестокие игры - это праздник, соревнования, в котором на потеху публике сталкивают зверей, заставляя их убивать друг друга. Победителю игр достается слава и вознаграждение в виде денег, а сам дистрикт награждают продовольствиями в виде зерна, масла, лекарств и прочего. - Это время раскаяния и время радости. - нараспев возглашает мэр.       Далее он вспоминает о прошлых победителей из нашего дистрикта. За семьдесят четыре года их было всего двое. Один жив до сих пор. Буйволсон Эбернети, немолодой буйвол, который подходит к сцене. Пошатываясь он поднимается на сцену, и падает на стул. Успел уже опохмелиться. Фру Фру вставляет свое слово в виде: «Поздравляю с Жестокими играми! И пусть удача всегда будет на вашей стороне!»       Сквозь толпу я вижу Джека. Он тоже смотрит на меня и слегка улыбается. Меня тут же озоряет мысль: в том шаре целых сорок два листочка с именем Джека, удача не на его стороне. У других расклад куда как лучше. То же самое, наверное, Джек подумал и обо мне, он мрачнеет и отворачивается.       Время настало. Как обычно, Фру Фру взвизгивает писклявым голосом: «Дамы вперед!» и подходит к шару с девичьими именами. Опускает лапу внутрь и вытаскивает листок. Наступила мертвая тишина. Пролети муха, ее бы услышали. От страха живот сводит, а в голове одна мысль крутится, как заведенная: только бы не я, только бы не меня!       Фру Фру возвращается к кафедре и, расправив листок, писклявым голосом произносит имя. Это и вправду не я. Это - Виолетта Хоппс.