Жестокие игры

      Однажды я решила потренироваться в скалолазание по деревьям. Ведь в наше время, всякие навыки могут пригодиться, ведь так? Но как говорится, первый блин комом. Когда я была на достаточной высоте, около семи метров, собираясь перепрыгнуть на ветку по выше, но при приземлении моя правая лапа соскользнула, я не успела сориентироваться вовремя, и полетела в низ. Падение было жестковатое, так как я упала на спину. Ощущение были словно мне перекрыли кислород, первые секунды я не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. К счастью все обошлось.       И сейчас я ощущаю те же чувства. Горло садило так, словно кто-то вцепился мне в глотку и перекрыл доступ кислорода, я не могла ни дышать, ни издать и звука. А в голове вихрем, словно стадо слонов проносится только имя сестры.       Это ошибка! Этого не может быть! Имя Виолетты – на одном листке из тысяч! Я даже за нее не волновалась. Разве я не обо всем позаботилась? Разве не я взяла эти чертовы тессеры, чтобы ей не пришлось рисковать? Один листок. Один листок из тысяч. Расклад – лучше не бывает. И все, все насмарку.       Я быстро пробегаю взглядом по толпе и нахожу Виллу: уши опущены, нос то и дело подрагивает, в глазах застыл страх, кулачки плотно сжаты, она медленно, на негнущихся лапах бредет к сцене. Нет. Этому не бывать. Я не потеряю ее. – Виллу! – отчаянно кричу я. – Виллу!       Мне не нужно проталкиваться сквозь толпу, она сама расступается передо мной, образуя живой коридор к сцене. Я догоняю Виллу у самых ступеней и отталкиваю назад. Миротворцы тут же окружают нас, пытаясь схватить меня и отвести от сцены. – Есть доброволец! – недолго думая выпаливаю я. – Я хочу участвовать в Играх.       На сцене легкое замешательство. В Дистрикте-12 добровольцев не бывало уже несколько десятков лет, и все забыли, какова должна быть процедура в таких случаях. По правилам, после того как объявлено имя трибута, другой юноша или другая девушка (смотря по тому, из какого шара был взят листок) может выразить желание занять его место. В некоторых дистриктах, где победа в Играх считается большой честью и многие готовы рискнуть ради нее жизнью, стать добровольцем не так просто. Но поскольку у нас слово «трибут» значит почти то же, что «труп», добровольцы давным-давно перевелись. – Чудесно! – восхищается Фру Фру. – Но… мне кажется, вначале полагается представить победителя Жатвы и… только потом спрашивать, не найдется ли добровольца. И если кто-то изъявит желание, то мы, конечно… – все более неуверенно продолжает она. – Да какая разница? – вмешивается мэр. – Пусть идет       Сзади, вцепившись в меня, как клещами, своими тонкими лапами, истошно кричит Виллу: – Нет, Джуди! Нет! Не ходи! – Виллу, пусти! – грубо приказываю я, потому что сама боюсь не выдержать и расплакаться. Не хочу, чтобы мои слезы видели остальные трибуты. Иначе посчитают меня слабачкой, и я стану легкой мишенью – Иди к маме!.       Кто-то оттаскивает от меня Виллу, оборачиваюсь и вижу, как она брыкается в лапах у Джека. Кивнув мне, он пятится назад к толпе, сдерживая при этом сестру.       Я стискиваю зубы и поднимаюсь на сцену. – Браво! Вот он, дух Игр! – ликует Фру Фру, довольная, что и в ее дистрикте случилось наконец что-то достойное. – Как тебя зовут?       С трудом сглатываю комок в горле и произношу: – Джуди. Джуди Хоппс. – Эта малышка твоя сестра, верно? Это так трогательно и мило, что ты вызвалась вместо нее. – щебечет Фру Фру, а следом она уже обращается к толпе. – Давайте все вместе поприветствуем нового трибута!       Но толпа никак не отреагировала на слова сопровождающей. Многие жители дистрикта знают меня, так как были знакомы с моим отцом, или контактировали с Виллу, а еще были моими покупателями, которым я продавала набранное в лесу. Тишина была такой гнетущей, словно находишься на кладбище.       Но следом за ней произошло то, что я не могла себе и представить. Сначала один зверь, потом другой, а потом почти все подносят к губам левую кто лапу, кто копыта, словно оставляют невиданный поцелуй, а следом протягивают ее в мою сторону. Этот древний жест существует только в нашем дистрикте и используется очень редко; иногда его можно увидеть на похоронах. Он означает признательность и восхищение, им прощаются с тем, кого любят. Мне казалось, что в родном дистрикте всем наплевать на меня и мою жизнь, но сейчас глядя на этот жест, я почувствовала свою ценность и значимость.       Теперь у меня действительно наворачиваются слезы. Но всю идиллию прерывает Буйволсон, он встает со стула и шатаясь ковыляет через сцену, чтобы меня поздравить. – Вы только посмотрите на нее. Посмотрите на эту девочку! – орет он, обнимая меня своими копытами за плечи. От него несет спиртным, и он явно давно не мылся. – Вот это я понимаю! Она… молодчина! – провозглашает он торжественно. – Не то что вы! – Он отпускает меня, подходит к краю сцены и тычет копытом прямо в камеру. – Вы – трусы!       Кого он имеет в виду? Толпу? Или настолько пьян, что бросает вызов Зверополису? Впрочем, об этом уже никто не узнает: не успевая в очередной раз открыть рот, Буйволсон валится со сцены и теряет сознание.       У меня есть немного времени перевести дух, пока все заняты пьянчугой Буйволсоном. Я расправляю плечи и смотрю вдаль на холмы, где мы бродили сегодня утром с Джеком. На мгновение меня охватывает тоска… почему мы не убежали из дистрикта? Не стали жить в лесах? Но я знаю, что поступила правильно. Кто бы тогда встал на место Виллу?       Буйволсона поскорее уносят на носилках, и Фру Фру снова берет инициативу в свои лапы. – Какой волнующий день! – ликует она, поправляя парик. – А теперь настало время узнать имя второго трибута. – бурозубка семенит к шару, на этот раз с именами юношей. В свою очередь молюсь про себя, что бы это был не Джек. – Вторым трибутом из дистрикта 12 становится Николас Пиберий Уайлд!       «Наверно это шутка такая? Сегодня судьба решила поиздеваться надо мной?» - думаю про себя. Я знаю его, мы хоть не разу и словом не обменивались, но я в большом долгу перед ним.       На сцену поднимается лис моего возраста, среднего роста, рыжеватый, с зелеными глазами. На нем одеты штаны светлого оттенка, и светло зеленая рубашка. Лис занимает свое место на сцене.       Фру Фру спрашивает, нет ли нет ли добровольцев. Никто не выходит. У Ника два брата, я видела их в магазине. Одному, наверное, уже больше восемнадцати, а другой не захочет. Обычное дело. В День Жатвы семейные привязанности не в счет. Поэтому все так потрясены моим поступком.       Мэр длинно и нудно зачитывает «Договор с повинными в мятеже дистриктами», как того требуют правила церемонии, но я не слышу ни слова.       «Почему именно он?» – думаю я. Может судьба решила таким образом подтолкнуть меня, что бы я перед смертью наконец поблагодарила его за спасение моей семьи? Я помню тот день, словно это было вчера…       То было самое тяжелое время для нашей семьи. Отец погиб в шахте, я долго пыталась понять почему это произошло именно с нами, и как нам теперь жить. По закону дистрикт выделил нам компенсацию, что бы мы смогли прожить месяц, пока мама не найдет работу. Но она не искала.       После смерти отца она закрылась от всех. Целыми днями сидела как статуя на стуле или лежала на кровати, не обращая внимание на нас с сестрой. Нужно было что-то делать. И мне в свои одиннадцать пришлось взять на себя ответственность за содержание семьи. Виллу тогда было всего семь. Я покупала на рынке продукты, варила еду, как умела, и старалась прилично одеваться сама и одевать сестру – ведь если бы стало известно, что мама о нас не заботится, мы бы оказались в муниципальном приюте.       Когда деньги закончились начались тяжёлые времена. Мы чуть не умирали от голода. Нужно было продержаться до июля, там бы мне исполнилось двенадцать, и я бы взяла тессеры, и получила на них зерно и овощи. Но до июля оставалось еще несколько недель, а к тому времени мы могли бы умереть.       В тот день, когда судьба свела меня с Николасом Уайлдом, я была в районе Зеленых миль. Пыталась продать что-нибудь из старых вещичек сестры на публичном рынке. Ледяной дождь лил непрерывным потоком. Отцовская куртка промокла насквозь, и холод пробирал до костей. Последние три дня у нас во рту не было ничего, кроме кипяченой воды с несколькими листиками мяты, завалявшимися в буфете. Простояв до самого закрытия рынка, я ничего не продала и дрожала так сильно, что уронила связку с детскими вещами в лужу. Подбирать не стала, побоялась, что сама упаду следом и тогда уже точно не встану. Да и кому нужны эти тряпки?       Домой нельзя. Невыносимо смотреть в потухшие глаза матери, видеть впалые щеки сестры. В комнатке полно дыма: с тех пор как закончился уголь, топить приходилось сырыми ветками, которые я подбирала на краю леса. Как я могла вернуться туда с пустыми руками и без всякой надежды?       Не помню, как лапы вели меня на грязную улочку, тянувшуюся позади лавок и магазинов для богачей. Но сами-то заведения на первом этаже, а на втором живут их хозяева. Так что оказалась я у них на задворках. Возле домов пустые грядки, время посадки еще не пришло.       Любое воровство в Дистрикте-12 карают смертью, а в ящиках с мусором можно рыться безнаказанно. Вдруг что-нибудь отыщется? Как назло, мусор недавно вывезли.       Я разочаровано опустила крышку мусорного бака и побрела в сторону одинокого дерева, что стоял неподалеку. Достигнув его, я прислонилась спиной и обессиленно присела на мокрую землю. Лапы больше не могут меня сдерживать, я слишком больна, слишком слаба, и слишком устала. Мне остается лишь одно, ждать своего часа. На душе еще паршивее от осознания, что дома меня ждет маленькая Виллу, которая надеяться, что я раздобуду еду. И я ее подвела, как и мать, и себя в том числе. Я просто никчемная крольчиха, которая встретит свою смерть здесь, около дерева, такого же одинокого, как и я. Глаза слипались сами собой, а я даже не противилась этому, позволяя всему телу расслабиться. Шум дождя, бьющего по крышам домов, успокаивал, позволяя уносить мое сознание в небытие. Умирать не так уж и страшно.       Я уже была готова попрощаться с жизнью, как мои уши уловили некий шорох рядом со мной. Веки были тяжёлые, что я с трудом могла их раскрыть. На глазах была пелена от дождя, с большим трудом смогла разглядеть некий силуэт, похожий на лиса, стоящего рядом. Он воровато оглянулся – не смотрит ли кто, и оставив что-то рядом со мной, так же быстро ушел.       Когда зрение более-менее наладилось, я опустила взгляд на землю и увидела небольшую корзину, наполненную овощами и фруктами. Нечего не понимая, я вновь подняла голову, но улица оказалась совершенно пустой. Неужели это мне? Взяв в руки морковь, я с жадностью вцепилась в нее зубами, наслаждаясь вкусом. Следом последовала и вторая, и третья.       Желудок благополучно был накормлен, все-таки, чтобы добраться до дому нужны силы. Я задумалась, кто же был моим спасителем? Мой взгляд упал на овощной магазин, что располагался напротив, и меня осенило. Это был лис, сын хозяина этого магазинчика, он учится со мной в одной школе. Правда я не знаю, как его зовут, но иногда мы сталкивались с ним на переменах. А еще, когда у нас не было проблем с деньгами, мы закупались у них в прилавке.       Думаю, нужно поблагодарить его. Я поднялась на лапы, голова немного шла кругом, но нечего страшного. Взяв в лапы корзину, направилась в сторону магазина. Вступив на крыльцо, я была готова войти, как увидела в окне силуэты. Приглядевшись, заметила того самого лиса и взрослую в годах лису. Это была его мать. Она размахивала лапами, и кричала на сына, а в следующую секунду дала подзатыльник. Мне стало не по себе. Мои родители никогда не поднимали лапы на меня и сестру. Из-за чего она так рассержена? Неужели видела, что ее сын помог мне?       Решив, что сейчас не лучшее время для благодарности, я быстро развернулась и пошла в сторону дома. Пока я шла, думала о том, почему он мне помог. С чего такая щедрость, мы даже не знакомы, да и в нашем дистрикте редко встретишь щедрого зверя. Каждый кусок пищи на вес золота. Хотя конечно это у бедного населения, так как зажиточные звери не в чем себе не отказывают, набивая себе пузо до отвала, пока другие умирают с голоду.       Придя домой, я показала маме и сестре корзину, нужно было видеть их глаза, особенно Виллу, как они сияли от осознания, что сегодня голодными никто спать не ляжет. Я быстро приготовила овощное рагу, и мы втроем уселись ужинать. Среди овощей и фруктов, так же был стаканчик с земляникой. Когда сестра уплетала ягоду за обе щеки, я вдруг вспомнила, как в детстве с отцом собирали целую корзину ягод в лесу. А после на небольшой поляне расстилали покрывало, и устраивали мини пикник. Вспомнив эти счастливые моменты, меня посетила одна мысль. Я знаю, как мне спасти семью от голода.       На следующий день в вестибюле школы я встретила того мальчика. Лис разговаривал с друзьями и ничем не показал, что знает меня. Но когда мы с Виллу шли домой после занятий, я заметила, как он смотрит на нас с другой стороны школьного двора. На секунду наши глаза встретились; он тут же отвернулся, а я, смутившись, опустила взгляд на землю. А там, надо же – одуванчик. Сердце у меня учащенно забилось.       До сих пор не могу отделаться от странной мысли, будто этот спасительный одуванчик оказался там не случайно, а как-то связан с Николасом и его корзиной, подарившим мне надежду. Потом еще не раз я ощущала на себе взгляд Ника, но он мгновенно отводил его, стоило мне обернуться. Я так и не смогла поблагодарить его, правда хотела, просто случая не подвернулось. К тому же мне было неловко еще и от того, что из-за меня его мать подняла на него лапу. Теперь поздно. Нас бросят на арену, и нам придется сражаться насмерть. Хороша я там буду со своим «спасибо»! Боюсь, слишком уж натянуто оно звучит, когда одновременно пытаешься перерезать благодетелю глотку.       Мэр наконец заканчивает читать нестерпимо скучный договор и жестом велит нам с Николасом пожать друг другу лапы. Когда лапы соприкасаются друг с другом наши взгляды встречаются, и я вижу в них страх, в перемешку с смирением. Но там было и еще что-то, заведомо мне не известное. Следом играет гимн, и мы поворачиваемся к толпе.       «Что ж, – думаю я. – В конце концов, нас двадцать четыре. Есть шанс, что кто-то убьет его раньше меня».       Хотя в последнее время ни на что нельзя слишком полагаться.