Лес потерянных мыслей

      У него в голове стояли звуки сирен, что отчаянно гнались за парнишкой, во рту вкус металлической крови, из-за чего Бобби тошнило, но одновременно он хотел больше. Он хотел всю кровь. Он хотел насладиться вкусом, криками, страданиями других людей...       Темный лес Форхилса отдавал сыростью, хотя грибов, вроде как, не было. Зеленые могучие ветви нависли над блондином, а высокие стволы елей и дубов смотрелись угрожающе, но... так тепло. Так тепло, что даже мать не давала ему такую заботу, так тепло, как его обнимала Сидни, что он недавно убил... Что же он натворил! Его голубые глаза с грустью и страхом метались повсюду, голова с каждой секундой становилась тяжелее, а тело слабело; и Бобби опять упал в темноту, где пахло кровью, где гудя звенели сирены, и где было очень холодно.       Вечерело в Форхилсе, на удивление иль нет, очень быстро, потому над городом нависли облака облитые теплыми красками заката. Уже не визжали сирены, что так яростно гнались за одним парнишкой, уже высохла кровь, уже начинал гнить труп в одном из подвалов, которого, в придачу, поедали серые голодные, бешеные крысы и розовые склизкие червяки.       Бобби очнулся только тогда, когда почувствовал холод когтей на лбу. Он открыл глаза и сразу закрыл, прогоняя назойливого воробья, что сидел на блондине.             - Вот же черт, что произошло... - парень простонал и глянул на руку. Она была распорота, а мелкая часть и вовсе висела ошметкам. Это он так об ветки? Скорее всего да. Бобби быстро отвернул голову, что-что, а видеть такое он не мог. - Вроде бы, я тогда наглотался наркотиков, а дальше... - он так и не мог вспомнить, или... - Блядь! Меня убьют... нет-нет-нет, я не мог такое сделать! Не мог! - парня охватил приступ истерики.       Он вскочил с, нагретой его тушкой, земли и помчался. Бобби Вилсон сам не знал куда бежит и зачем. Он просто бежал. Подальше от маленького городка Форхилса, подальше от полиции, своего дома и, лежащей мертвым трупом, его сестры, Сидни. А по щекам мальца катились горячие слезы, обжигая.       Вечер плыл своим ходом, и лишь когда полностью стемнело, Вилсон остановился у озера. Оно было спокойным, покачивалось волнами от теплого ветерка, текло своим ходом, это заставило его немного успокоиться. Ноги Бобби были деревянными, потому он упал на колени, слезы давно высохли, оставляя лишь, обожженные солёной водой, щеки.       Он так и просидел, с отпечатками от камушков, песка и мелких веток, на коленях, пока не стемнело. Бобби ни о чем не думал. Смотрел сквозь лес, сквозь себя, сквозь свою жизнь, а рядом кружили светлячки и пел свою песню ветер.       Бобби даже не заметил, как одна ива, находящаяся наполовину чуть ли не в озере, окрасилась своими волшебными тонами от света букашек светлячков и пролетавших мимо фонарей.       Сегодня день фонариков...       Голубые глаза глянули на дерево, он встал, отряхнулся от песка и существенного мусора в виде веточек, камушков, подошел к иве и заплакал. Горько, с сожалением о содеянном, с такой тоской и печалью, что казалось ветки, качающиеся на ветру, не качаются, а обнимают парня.             - Прости... - повторял он тихим, осипшим голосом. - Пожалуйста, прости, Сидни... я не хотел...       И потоком, откуда-то взявшимся, сильного ветра его сбило в озеро.       Он не двигался, падал в облака дальше, не пытался выпутаться и попал в магазинчик с белыми голубями, а после посмотрев в добрые глаза одной из птиц, сам обратился ею и улетел в свободу...       Его не волновало, кем он стал в том мире. Главное - он был свободен, он был своею душой - белым голубем, и он летел вперед, навстречу невиданному, мысленно благодаря иву, отливавшей тогда фиолетовым...