Первые шаги

— Вставай! Немедленно поднимайся! — хлипкая створка сотряслась от града ударов. Лана испуганно подскочила и только потом открыла глаза. — Живо! Пять минут на подъем! — взвизгнула тетя Петунья и наконец оставила дверь чулана в покое. Протирая глаза и потягиваясь, Лана услышала, как на кухне громыхнула о плиту сковородка. «Сейчас отправят готовить завтрак», — подумала девочка, надевая очки. Затем тетя вернулась к лестнице и звучно хлопнула ладонью по дверце. — Шевелись, нужно присмотреть за беконом, — предсказуемо отрезала она. — Сегодня у Дадли день рождения, и ничто не должно его огорчить! Пригоревший бекон — тем более! У Ланы вырвался невольный стон. — Ну что еще?! — мгновенно взъярилась тетя. — Нет-нет, ничего, — торопливо ответила Лана, стряхивая с рубашки паука. Как же она умудрилась забыть о таком важном событии?.. У кузена день рождения, и это означает, что Дурсли повезут его в Лондон развлекаться, а ее ожидает скучный день в компании старой кошатницы миссис Фигг. Хотя, быть может, ей разрешат поиграть с кошками… Одевшись, девочка наскоро заправила постель и прошла на кухню, у порога чудом не запнувшись о колесо гоночного велосипеда — одного из горы подарков для Дадли. Гора коробок плюс велосипед, лишь прикрытый яркой упаковочной бумагой, занимала стол и значительную часть кухонного пространства на стульях и полу. Присмотревшись, Лана отметила, что, похоже, кроме велосипеда Дадли подарили новый компьютер, второй телевизор и еще кучу всего, очень-очень нужного (по мнению самого Дадли). Никогда не бывало среди подарков только книг. Лану всегда удивляло, зачем Дадли, при его комплекции и стойкой ненависти к физическим нагрузкам любого рода, был нужен гоночный велосипед. Хотя кузен был не прочь побить кого-нибудь, кто слабее. Сама Лана, хоть и была девочкой, периодически становилась для него подходящей «грушей»… если ему удавалось ее догнать (что случалось далеко не всегда). Скоро в кухню вошел дядя Вернон. — Пригладь свои лохмы! — рявкнул он, аккуратно убирая с ближайшего стула нарядный сверток и усаживаясь. Сиденье отчетливо скрипнуло под его грузным телом. Рявканье в семействе Дурслей было привычным для Ланы утренним приветствием, как и замечания дяди Вернона насчет ее волос: как минимум раз в неделю он смотрел на нее и громогласно сообщал, что племянницу необходимо сводить в парикмахерскую. Волосы у Ланы и так были по-мальчишески короткие — тетя Петунья, поджимая губы, всегда заявляла «вся в мою растрепу-сестрицу» и «еще чего — тратить время на заведомо бесполезное дело». Бесполезным делом — стоит признать, не без оснований — тетя считала попытки заплести племяннице косички. Когда яичница с беконом была почти готова, на кухню вернулась тетя Петунья. Впереди нее вышагивал Дадли, которому она закрывала ладонями глаза и что-то ворковала на ухо. Лана с трудом расставила на столе тарелки с завтраком. Дадли, наморщив лоб, считал свертки. Выглядел он точь-в-точь как уменьшенная копия дяди Вернона, только без усов: щекастое розовое лицо, короткая шея, водянисто-голубые глаза и светлые волосы. Тетя Петунья с восторженным умилением наблюдала за сыном. Он надул щеки, сморщился еще сильнее, похоже, сбившись со счета, и начал заново. — Тридцать шесть, — грустно протянул он пару минут спустя. — В прошлом году было на два больше… Намек был более чем ясен. Лана напряглась и начала жевать быстрее. — Ангелочек, ты не заметил вот этот подарок, от тетушки Мардж! — прощебетала тетя Петунья. «Ангелочек», по мнению Ланы (которое она благоразумно держала при себе), больше смахивал на поросенка в пеленках. По крайней мере, лицом. Особенно в данный момент, когда начал наливаться краской. — Получается тридцать семь… — И мы купим тебе еще два подарка, когда приедем в город, — поспешила сообщить сыну тетя Петунья. — Еще два подарочка. Ты доволен, мой хороший? — И получится… — Дадли снова наморщил лоб. — Тридцать девять, солнышко. — А-а… ну, тогда ладно, — с демонстративной неохотой согласился не устраивать истерику Дадли, после чего взял один из подарков и плюхнулся на освободившийся стул. — Молодец, сынок! — горячо одобрил дядя Вернон, опустив газету. — Парень весь в папу, своего не упустит! Лана, пользуясь тем, что на нее никто не смотрит, закатила глаза, пережевывая бекон. Завтрак прошел под треск и шуршание оберточной бумаги. Вскоре со своей мамой приехал лучший друг Дадли Пирс Полкисс, костлявый мальчишка с остреньким личиком. И весь короткий путь до дома миссис Фигг мальчики корчили Лане рожи, а она делала вид, что не замечает их ужимок, хотя ее распирало от смеха — одна рожа была поросячья, другая крысиная, и рядом они смотрелись комично. Она давно поняла, что их не стоит воспринимать всерьез, но и показывать (во всяком случае, при Дурслях), что они ее только смешат, не стоит. Даже прозвище, которое они ей придумали — «Лана-из-чулана» — ее не задевало. Но вот она стоит перед домом миссис Фигг, сама миссис Фигг встречает ее на узком крылечке, а машина Дурслей отъезжает прочь. Лана бы не сказала, что ненавидит часы, которые вынужденно проводила в пропахшей капустой и кабачками гостиной старой кошатницы, но и радостными их тоже назвать было нельзя. Скорее, они вносили слабое, но хоть какое-то разнообразие в жизнь с Дурслями. — Здравствуй, деточка, — сердечно поприветствовала девочку миссис Фигг. Из-под сетки на ее волосах выбивались седые пряди. — Проходи, не стесняйся, присаживайся. Чаю? — Здравствуйте, миссис Фигг. Да, спасибо, — пробормотала Лана, разулась, надела потертые матерчатые тапочки на размеров пять больше, чем надо, и прошлепала в маленькую темноватую гостиную. Девочка предполагала, что сейчас миссис Фигг достанет с полок фотоальбомы и начнет показывать ей фотографии кошек, живших у нее в разное время, а Снежинка, мистер Лапка и Пуфик будут тереться о ее ноги. Лана кошек в общем-то любила, охотно гладила их и играла с ними, и они платили ей той же монетой, оставляя на ее старых джинсах обилие шерсти, из-за чего потом помешанная на чистоте тетя Петунья ворчала не меньше недели. Но в этот раз все неожиданно было по-другому… Конечно, Снежинка, мистер Лапка и Пуфик так же ластились к Лане, но миссис Фигг почему-то не стала доставать фотоальбомы, а включила телевизор и даже принесла плитку шоколада к чаю. Правда, судя по виду и вкусу шоколада (вернее, почти полному его отсутствию) можно было догадаться, что он пролежал в закромах миссис Фигг не один десяток лет. Однако больше всего Лану смущало не это, а то, что все эти несколько часов миссис Фигг не сводила с нее пристального взгляда, как будто высматривала в ней признаки заразной болезни. И это были еще не все сюрпризы этого дня. Еще один поджидал Лану дома. Когда Дурсли заехали за Ланой, девочка поняла, что случилось что-то сверхнеобычное — потому что дядя Вернон багровел и пыхтел как огромный вскипающий чайник, тетя Петунья нервно заламывала руки, а Дадли и Пирс, трясясь на заднем сиденье, перебивая друг друга, взахлеб рассказывали о гигантском питоне, который едва их не сожрал. Лана ничего не поняла, но предпочла не расспрашивать. Все необычное выводило Дурслей из себя, как и расспросы, а когда они выходили из себя, попадало Лане — девочка уяснила это уже очень давно. Дядя Вернон дождался, когда заберут Пирса, и явно собрался наорать на Лану, но к тому времени он был так зол, что ему удалось лишь судорожно выдавить «Живо — в чулан — будешь сидеть — без еды!». После чего он в изнеможении рухнул в кресло, и обеспокоенная тетя Петунья поспешила налить ему стакан бренди. Лана послушно забилась в чулан. Ей уже было не привыкать отсиживаться там за непонятно что. Она жила у Дурслей сколько себя помнила — а если точнее, уже почти десять лет, десять злополучных лет с тех самых пор как ее родители погибли в автокатастрофе. Лане был всего год, поэтому она не помнила ничего и, естественно, не помнила родителей. Дядя и тетя никогда не говорили о них и, само собой, ей было запрещено спрашивать. Она даже не знала, где находится их могила. Фотографий Поттеров в доме Дурслей тоже не было, даже на детских фотографиях тети Петуньи ее сестра отсутствовала. Дедушка и бабушка Эванс были, а Лили — нет. Поэтому Лана не могла даже определить, на кого она похожа. Кажется, от Эвансов в ней все-таки что-то было — например, темно-рыжие волосы, такие же, как у бабушки Эванс, но слабое зрение явно досталось от папы. Когда Лана была еще маленькой, она любила мечтать о каких-нибудь неизвестных родственниках со стороны папы, которые приедут и заберут ее. Но это было невозможно. В школе у нее не было ни друзей, ни подруг. Во-первых, никому не нравилась «эта неуклюжая, похожая на мальчишку, Поттер» в обносках и исцарапанных очках, во-вторых, никто не хотел идти против Дадли и его «банды», которые обожали доводить ее до слез (хотя плакала Лана очень редко), а в-третьих — ее недолюбливали за то, что она хорошо училась, и считали занудой. А еще с ней все время происходило что-то странное. И даже не обязательно с ней, но в ее присутствии. Например, ее волосы не слушались ни одной щетки, и никакой гель не был способен их уложить, поэтому они вечно топорщились во все стороны. Однажды тетя Петунья пыталась натянуть на нее кошмарный старый свитер Дадли, но он почему-то съежился настолько, что налез бы, в лучшем случае, на хомячка. Трещинка в тарелке, которую Лана неловко уронила, затянулась у нее на глазах. Как-то раз в палисаднике расцвел ни с того ни с сего сухой куст, мимо которого она прошла… Чуточку поплакав от жалости к себе, она, незаметно для себя, задремала. И тем было удивительнее, что на следующее утро тетя Петунья рано ее разбудила, но не намеренно, а потому, что довольно громко разговаривала на кухне с дядей Верноном о происшествии с питоном. Стенка между чуланом и кухней была довольно тонкая. Полусонная Лана навострила уши. — Я не верю в совпадения, Петунья! — горячился дядя Вернон. — Если это натворила не она, то, значит, такие, как твоя сестра! Стекло не могло исчезнуть само собой! — Так ошивался какой-то мальчишка. Пирс сказал, что он разговаривал со змеей… — голос тети Петуньи дрожал и срывался. — И после этого стекло вдруг пропало, а питон только чудом не напал на Дадли! На Дадли, Петунья! — Но Ланы там не было! Лана обомлела. Это что же, тетя за нее заступается? — Я боюсь думать, что случилось бы, если бы мы взяли ее с собой! — взвился дядя Вернон. — Она бы точно науськала змею на нашего сына! Петунья, тебе лучше знать — чего ожидать от таких типов?! Когда мы брали ее к себе, то поклялись, что в нашем доме этой гадости не будет, разве не так? — Так. — А вдруг тот мальчишка оказался там неспроста? — Ты же не думаешь… — Да кто же их знает?! Вдруг это какой-нибудь ее дружок? — Вернон, она ведь безвылазно сидит в чулане. Мы с нее глаз не спускаем. — Может, она вылезает оттуда по ночам? Может, ее и сейчас там нет? Дверь кухни открылась, послышались шаги. Лана быстро легла и притворилась спящей, стараясь сопеть как можно громче. Скрипнула дверца чулана. Выждав с минуту, тетя вернулась на кухню. — Она там. И спит. — Из-за нее постоянно случается какая-то необъяснимая ерунда… — Ничего такого пока не случилось… — Вот именно — пока! — Если бы она хоть как-то… — кажется, тетя сглотнула. — …проявила себя, ей бы пришло письмо. А письма нет. — Главное, чтобы его и не было, — мрачно подытожил дядя Вернон. Лана закрыла глаза и твердо решила теперь следить за почтой, чтобы не проворонить это неведомое письмо, если оно придет.

***

Почти целый месяц Лана провела в чулане из-за странной истории с питоном. И не потому, что была наказана, а потому, что Дурсли за ней присматривали, отслеживали каждый ее шаг, следили за ней точно такими же взглядами, как миссис Фигг (ассоциация Лане очень не понравилась). Увы, из-за этого все планы девочки по получению письма пошли крахом — если письмо за этот период времени и пришло, то ей в руки оно не попало: дядя Вернон самолично забирал почту. Спрашивать напрямую и вызвать на свою голову гром и молнии гнева Дурслей Лана не рискнула. Однако, как выяснилось немного позже, письма еще не было. В то утро (это был понедельник) Дадли хвалился купленной накануне новой школьной формой (особенно ему нравилась входившая в комплект трость), дядя Вернон сидел, уткнувшись в свою газету. Лана пыталась проглотить завтрак, но получалось плохо — аппетиту не способствовал отвратительный запах: тетя Петунья перекрашивала в серый цвет старые вещи сына для племянницы («она будет точно такой же, как у всех, и нечего нос воротить!»). В этот момент принесли почту, и отправилась за ней тетя Петунья. Вернулась она из прихожей белее мела, крепко прижимая к груди два конверта и открытку. — Ве-ве-вернон! — заикаясь, выдавила она. — О боже, Вернон! Они с-с-следят за нами! И с этого момента все пошло кувырком.