За любую цену

— Ну Тэхён! Пожалуйста! — догоняя Тэхёна в коридоре универа, кричит Пак, совершенно не сдерживая своих криков, которые привлекали внимание других студентов — не менее настойчивых и любопытных.  — Чимин! Заткнись, — всё же спустя несколько чужих жалких попыток его остановить Тэхён правда встаёт на ровном месте и дёргает того за руку, заставляя поравняться шагом и сделать голос на пару децибел тише. — Я уже сказал, что не собираюсь брать у тебя деньги. Даже за какую-то услугу — можешь не пытаться.  — Тэхён, ну Тэхён, мне же не жалко для тебя. К тому же я предложил быть моим репетитором…  — Чимин, ты серьёзно? Ты учишься на «отлично», какой тебе репетитор? — как только звенит звонок, оповещающий об окончании перерыва, Тэхён отпускает чужую руку и идёт в аудиторию, но знатно ускоряется, чтобы Чимин не нагнал его и не стал докучать уже такими навязчивыми словами снова.  — Я ведь не отстану от тебя! Начало пары по французскому язык. Пока преподаватель, мужчина пятидесяти лет, низкого роста и с седыми короткими волосами, а ещё забавными длинными усами — не секрет, что и он сам родом из страны Эйфелевой башни, художников на улице и кофе по утрам, рассказывал «о долгом и трудном» пути Алена Делона*, Чимин украдкой смотрел на лучшего друга впереди себя сидящего и всё думал, есть ли смысл ему писать сейчас. Наблюдая за тем, как Тэхён внимательно слушал и делал постоянно какие-то пометки в своей исписанной толстой тетради — альфа сильно сомневался, что Ким ответит на его сообщение. Но Чимин не был бы Чимином, если бы не его настойчивость, поэтому он, скрыв сотовый в руках за спиной однокурсника, убрал звук и напечатал сообщение. «Тэхён, ты ведь знаешь, что я буду стоять на своём. И скоро учебный год заканчивается». Он отрывается от экрана и наблюдает за реакцией Кима на входящее сообщение. В тихой до этого аудитории разносится громкий звук от уведомления — уже понятно, у кого. Мужчина на момент замирает, прерывает свой рассказ, который многим стал даже интересен, а большинство просто не понимали, что тот вообще говорит и на каком языке, и произносит:  — Я убедительно прошу отключить сотовые телефоны во время пары, — он деловито крутит усы на кончике пальца, и его слова звучат совершенно беззлобно — точно также, как и убедительно. — Иначе подобные ситуации заставят сдавать их на входе мне. Могу продолжить?  — Да, сонсэнним, простите, — извиняется Тэхён и гневно смотрит в сторону Пака, прекрасно зная заранее отправителя чёртового сообщения. Но перед тем, как окончательно убрать его в карман, он быстро печатает «выйдем и поговорим», ну, а Чимин доволен, что смог хоть раз за этот день добиться от Кима хоть каких-то эмоций. Поговорить было, действительно, о чём. Как только второй час наконец проходит, и пара французского языка заканчивается, что предвещало не только разговор на улице подальше от лишних глаз, но и пару драматургии, а ещё завершение учебного дня. Время было пол четвёртого, и через два часа можно будет идти домой, отдыхать перед предстоящим новым, не менее трудным днём. Завтра — весь день практики, и не помешало бы на самом деле уже начинать переживать, готовиться к курсовой и актёрской игре, как завершающий этап ещё одного учебного года Университета Актёрского Мастерства и Театра, в котором и учились на факультете актёрского искусства. Для них за плечами был уже третий курс, и оставалось всего два года университета. Сейчас Чимину и Тэхёну по двадцать два года, и если у Кима в планах было испытать себя в каком-нибудь фильме или многосерийной дораме, то Чимин подавно не хотел светиться в телевизоре, и почему он поступил сюда — вопрос, на который есть вполне очевидный ответ. Но его сейчас волнует никак не это — исключительно, а то, каким же Тэхён бывает порой невыгодно упёртым. Они выходят на улицу, но далеко не отходят, устраиваясь рядом с воротами высшего учебного заведения. Рядом стоит компашка парней и говорят о чём-то неизвестном, доставая одну сигарету за другой.  — Отойдём подальше, — Тэхён берёт Чимина за руку, и они отходят в сторону, дабы не дать старшему дышать сигаретным дымом. Чимин усмехается, но ничего на этот счёт не говорит. «Ну да, забота на минималках. А как позаботиться о самом себе, так Чимин всё делай сам».  — Меня тошнит от тебя, Тэхён, — первый начинает Чимин и быстрым взглядом снова смотрит на компанию альф, от которых его отвёл Ким. — Не строй из себя правильного. И ты прекрасно понимаешь, о чём я.  — Я верну тебе деньги за обучение.  — Да, чёрт возьми, я об этом! И о том, что не нужно мне ничего возвращать. Тебе всё равно нечем.  — Я буду работать в свободное время…  — Ты и так работу с учёбой совмещаешь! Самому не надоело? Ты же устаёшь, Тэхён, нас и так нагружают по полной, а ты с работой своей. Я не чёртов альтруист, который деньгами разбрасывается, просто я знаю о твоём положении и… — Чимин резко прервался, решив, что слишком эгоистично сейчас говорить об этом и лишний раз напоминать — всё выглядело так, будто Чимин его жалеет, но на самом деле он просто понимал, что Тэхён просто не в состоянии потянуть то, что так сильно от него зависело, и альфа ничего более не предлагал, кроме как помощи, от которой Ким так старательно отказывался. — Ты понял меня. В конце концов, я предложил тебе побыть моим репетитором, и ты будешь получать деньги не просто так.  — И после этого ты меня называешь своим любимым «идиот»? — усмехается, но всё равно оставляет недовольное выражение лица при себе. — Ты учишься прекрасно, Чимин, тебе бы самому быть репетитором.  — Если честно, последний месяц я сам не знал, что такого делал, но я полностью забил на сессию и практику эту, без понятия, как я буду с тобой отыгрывать…  — Могу поинтересоваться, чем же ты был занят?  — Ты же сам прекрасно знаешь. Читал про историю Англии, ходил по библиотекам, читал и изучал…  — Кажется, единственное, что тебя здесь держит — это Мин-сонбэнним, — улыбается.  — Вообще-то, я здесь ради тебя, идиот, — слегка ударяя по руке, Пак потянул того за руку, и они оба пошли обратно в учебное заведение. Чимин морщится от запаха дыма, что оставили после себя первокурсники, и кашляет в сторону. — Но да, Мин-сонбэ — отличный преподаватель. Такими лёгкими и непринуждёнными разговорами они поддерживали диалог ровно до дверей аудитории. Вообще, Чимин — студент обычный, и нет, он не имеет какой-то особой страсти к преподавателям-омегам, тем более к такому предмету, как история. Ну, точно не к сонбэ — насчёт истории нужно было подумать. Но он ничего не мог с собой поделать — множество дат, событий и известные личности привлекали его внимание больше, чем вся эта актёрская ересь, и хоть там истории было немало, всё равно это было не то. Он хотел писать про времена существования Древнего Рима и правление Хирохито, а не какая роль в театре важнее. Но он пошёл вслед за Тэхёном — и это было исключительно его решение, его никто не заставлял. Просто оказалось, что без лучшего друга куда хуже, чем без преподавания в университете его любимого предмета, и спроси его, стоили ли пять лет все эти сантименты, он без колебания ответит — определённо. На паре было как всегда скучно, Тэхён сидел впереди него, но совершенно не откликался на толчки в спину, внимательно слушая преподавателя. Закатив глаза, альфа всё же сдаётся в попытке добиться чужого внимания от друга и без сил валится на деревянную поверхность, подставив под голову для мягкости руки. В кармане снова жужжит телефон — и он уверен, что не от Кима, поэтому из чистого любопытства достаёт гарнитуру и смотрит. Одно сообщение. От папы. «Когда закончишь — напиши, я заберу тебя. Нам надо поговорить». Краткость — сестра таланта, и довольно понятно характеризует отца Чимина. Все бы пришли в ужас от некой мрачности и двуличности сообщения, но только не Пак, будучи привыкшим к такой несильной разговорчивости. Его отец не состоял в каких-то опасных группировках, не был главой левой мафиози и даже не имел никаких дел с политикой. Обычный среднестатистический работник, заместитель главного менеджера, и просто красивый альфа. Ну, возможно, не просто — его отец был действительно красив. Чимин был ранним ребёнком из-за помолвки родителей по инициативе их предшественников, и если Чимину было двадцать два на данный момент, а в октябре уже и полноценных двадцать три, то его отцу только сорок один. Мать была немного старше — сорок три. Красивые и молодые, которые так любили друг друга даже из-за наличия штампа в паспорте насильственным способом. Но любили — понятие слишком неопределённое, каким могло бы показаться, и когда Чимину было девятнадцать, они решили развестись. Спустя столько же времени их закреплённый кольцами союз был разрушен — надоело. И, можно сказать, они тянули себя до последнего, пытаясь сохранить этот уже бесполезный брак ради сына, но терпеть друг друга в одной постели оказалось сложнее, чем переубеждение самого себя, и только с совершеннолетием Чимина они решили окончательно с этим покончить. И младший альфа решил быть рядом с отцом самостоятельно, но оставил фамилию мамы, чтобы ничто не смело забывать о её существовании где-то рядом. Чимин был Пак, а его отец — Чон. Чон Чонгук. Его отец, альфа, в свои сорок выглядел молодо, свежо и сексуально, но даже так его внешний вид сохранял при себе уверенность взрослого и статного человека. Не очень высокого роста, но с крепкой шеей, сильной спиной и руками — если не Аполлон, то Чимин не знал, как ещё по-другому можно назвать его отца. Его лицо заставляло порой засматриваться и самого Пака, его сына — точёные скулы и еле видная щетина делали его ещё более красивым и моложе. Привычка постоянно носить официальную одежду явно делала его сексуальнее. Сказка, а не отец — одним словом. Но вот чего от него хотел Чонгук не было понятно, а Чимину — особенно. Он пытается не забивать этим голову, пишет сообщение за минут двадцать о том, что последняя пара подходит к концу, и снова укладывает свою голову на сложенные руки, думая о Тэхёне и о том, какая же скучная эта драматургия. Как только звонок оповещает об окончании учебного дня третьего курса, Чимин идёт сначала к Киму, жалуется на медленность альфы и ведёт его за руку на выход. Открывая двери, Чимин нежится от весеннего солнца, ветра практически не было, а голубое небо заволокли белые пушистые облака. Хочется парить в воздухе и мечтать.  — Погуляем вечером? — предлагает старший альфа, заглядывая в глаза Киму и пытаясь найти заранее ответ на его вопрос. Нет. Просто нет.  — Прости, ты же знаешь, что у меня работа. Ну, это Чимин и ожидал услышать.  — Пожалуйста, прости меня. И не нервничай, — молит. Чимин усмехается снова и ничего не говорит. Нервничать и слушать жалость в свою сторону ему сейчас хотелось меньше всего. Он незаметно нащупывает в переднем кармане ингалятор и расслабляется. Не забыл — слава Богу.  — Замолчи, Тэхён. Ты же мне запрещаешь тебе помочь, так почему же я должен выслушивать от тебя это? Ким теряется, но ненадолго — Чимин знал, что сейчас в нём бушевал настоящий ураган, но навыки, полученные за обучение на актёрском факультете, сделали его роль завершающей.  — Я переживаю за тебя. Тебе нельзя.  — Мне нельзя «что»?  — Нервничать. Ты же знаешь.  — Знаю, но не могу понять одного: почему я прислушиваюсь к твоим словам, а ты мои полностью игнорируешь?  — Это другое.  — Ну да, конечно, всё твоё оправдание, Ким Тэхён, — раздражённо фыркнув, он разворачивается и хочет пойти к воротам, за пределы университета — отец должен был скоро приехать, но его замедляёт Тэхёново: «Прости меня». Чимин улыбается своей прежней улыбкой: нежной, сладкой, искренней. Хочется сказать, какой же он дурак, этот Ким Тэхён, но вместо этого просто качает головой.  — Если обещаешь подумать над моим предложением. Тэхён вздыхает, а Чимин буквально телом чувствует, как тот мысленно закатывает глаза, но в последний момент произносит:  — Обещаю. Больше Чимину знать и не нужно. Прощаясь с другом снова, Тэхён уходит ловить первый автобус, ведущий до центра, а Чимин покорно ждёт за территорией университета автомобиль. Доставая из кармана небольшой баллончик, Чимин прикладывает его ко рту и вдыхает лекарство. Дышать стало резко легче. Люди, просто проходящие мимо, косо посмотрели на действо Чимина, а он только хмыкает про себя. Тэхён не виноват в том, что у него больная мать. Чимин не виноват, что болен сам. Наверное, поэтому он и не нашёл себе омегу, а Кима это попросту не интересовало. Не проходит и пяти минут, как слышится звук автомобильного сигнала, а после в поле зрения появляется уже стоявший неподалёку чёрный BMW пятой серии. Без проблем узнавая в нём семейный автомобиль, Чимин направляется к нему и садится на переднее сидение, и пока его отец говорит с кем-то по телефону, он думает, что такого успел натворить и как объяснить его серьёзное выражение лица. Проблемы на работе? Но причём здесь он?  — Пап, — зовёт он, уже порядком устав ждать, пока на него обратят долгожданное внимание. — Мне не пятнадцать, знаешь ли. Если заехал за мной, то говори, что хотел. Чимин видит, что Чонгук слышит его, но не реагирует ровно до того момента, пока Пак не хватается за ручку двери. И правда, не пятнадцать, а ведёт себя, как ребёнок. Но зато это работает.  — Плохое настроение? — усмехается Чон, говорит последнее чёткое «позвоню вечером» и обращает всё своё внимание на сына. Голос у Чонгука был приятный, взрослый, чуть басистый, моментами высокий — эдакое противоречие делало его только краше, и Чимин никогда не переставал удивляться факту, как его отец сорока лет перестал стареть в двадцать семь.  — Нет, я просто не понимаю, — Чимин морщится — потому что он правда ничего не понимает. Внутреннее предчувствие не предвещало чего-то хорошего, но, честно, могло быть и хуже, ведь он и правда ничего не сделал. Вроде как. Да что он мог сделать плохого? — Заедем в кафе?  — Нет, сразу домой. Разговор… Серьёзный. Мне надо кое-что спросить у тебя. Чимин напрягся — совсем немного, но ничего не говорит, и они трогаются с места, уезжая от учебной территории подальше. Отец никогда не забирал его из школы по собственной воле, и освободился он сегодня подозрительно рано. Дерьмо. Что он успел такого сделать? По дороге, пока в салоне играла тихая лёгкая музыка из магнитолы, а Чон внимательно следил за дорогой, изредка прерываясь на надоевшие звонки, Чимин заходит в социальную сеть и снова пишет «таинственному» другу по переписке. «Хосок, отец хочет о чём-то поговорить со мной. Он говорит, что разговор серьёзный. Что я успел натворить?».

«Это надо спросить у тебя, что ты успел такого сделать».

Эдакий Хосок — аноним, по совместительству и друг по переписке, ещё больше — человек для нытья. Подобный «статус» он получил совершенно случайно, спонтанно и даже глупо, если так можно описать ситуацию, когда Чимин слепо написал на незнакомый номер, набор рандомных цифр. И, на удивление, его «мне двадцать один, я учусь там, где не хочу, а ещё у меня нет омеги» безответным не осталось. И прошёл примерно год, как они продолжали своё общение по сети. Чимин ничего не скрывал от Тэхёна — просто о многом умалчивал. Грузить и без того погрязшего в проблемах ему хотелось меньше всего, а Хосок не был пока что против послушать чужое нытьё. Чимин не знал о нём ровным счётом ничего — точно также, как и аноним о Паке. Они не спрашивали возраст друг друга (точнее, Чимин не знал возраст Хосока), не уточняли о местоположении и проживании, им даже неизвестно, как они выглядят. Чимин представлял его холодным и суровым внешне, точно старше него, потому что тот, хоть и отвечал, но делал это как-то безучастно, однако его слова звучали довольно взросло. Он раз спросил, что с ним такое, а Хосок только ответил — всё нормально, и больше они к этой теме не возвращались. Получив сообщение, он сразу начинает печатать ответ, допустив пару ошибок из-за быстроты набирания. «Но я ничего не делал! Папа добрый, я без понятия, что его могло не устроить…».

«Тебе двадцать два, ты серьёзно боишься сейчас ругани от отца? Поговори с ним по-взрослому. Нашёл, чего бояться». «Собственного родителя, пф».

«Это не отменяет того факта, что я где-то успел накосячить».

«Это уже твои проблемы, я не в курсе, что у тебя происходит. Просто возьми и поговори. Ты же взрослый альфа, придумай что-нибудь».

Пожалуй, это было единственным и самым нормальным решением — по-другому никак. Хотя бы ради интереса — Чимину любопытно, чем он так спровоцировал собственного отца, который был к Паку всегда снисходителен, ласков и нежен. «Я напишу потом и расскажу всё».

«Ага, очень интересно. Удачи».

Чимин фыркает вслух, закрывает диалог и смотрит в окно, следя за дорогой. Странное ощущение: и от слов отца, и от этого опасения, и от разговора с Хосоком. А ещё грёбаное совпадение, которое и не давало ему нужного покоя. Только вчера, в часа два дня, Чимин снял со счёта восемьсот тысяч вон — ровно такая же сумма, как и цена обучения. И, казалось бы, никакой неловкой ситуации по сути и нет, и всё можно было благополучно избежать. Если бы не факт, что Чимин заплатил за следующий год заранее, а Тэхёну простили долг и позволили оплатить обучение в конце — просто потому, что тот учился на «отлично». И если разговор пойдёт действительно об этом, то альфа без понятия, как его отец отреагирует на чужое оправдание — Пак не будет врать и расскажет всё на духу, за что порой ненавидел самого себя. Ему не хотелось подставлять лучшего друга, но выхода просто не было, да и отец всё равно узнал бы, на что его родимый сын спускает такие крупные деньги. Он смотрит в окно, замечая, как отец уже подъезжает к небольшому двухэтажному дому и паркуется, плавно выворачивая машину. Чон выходит первым, Пак вторым, старший щёлкает ключами, блокируя авто, и они оба идут ко входу. Сын внимательно следит за эмоциями на лице родителя, за походкой, движениями рук. «Хей, у него не тяжёлая походка, может, всё не так серьёзно?», — подобные мысли не успокаивали нуждающимся образом. Мысленно он даёт себе оплеуху. «Ты идиот, Пак Чимин, самый настоящий. Нет бы сразу рассказать!..». Уже сидя на диване в гостиной, где напряжение с каждым вздохом росло только сильнее, Чимин пытался смотреть на всё, что угодно: на рядом стоящий цветок в горшке, отмечая мысленно про себя, что его не помешало бы полить; на пол, где он заметил валяющийся прозрачный фантик; на настенную реплику картины Кацусики Хокусай*. Куда угодно — только не на отца перед собой. Ранние слова Хосока не придавали ему прежнюю уверенность.  — Чимин, — наконец произносит Чон, складывая руки в замок, широко расставляя ноги. Пак уже предвещал свою скорую смерть. — Я, кажется, слишком снисходительно отношусь к тебе.  — Есть немного, — пытается сохранить последние отголоски такого необходимого безразличия. — Я сделал что-то не так?  — Не то, что «не так», просто… Я разрешаю тебе спокойно распоряжаться моими деньгами, потому что ты учишься и думать ты должен исключительно об этом. Это не значит, что ты обязан сидеть исключительно дома на пару с учебниками, и если ты захочешь найти работу, то я не буду против. И я уверен, что деньги ты тратишь сугубо ради вещей первой важности, но… Скажи мне, зачем тебе понадобились те восемьсот тысяч, которые ты снял вчера? Как говорится — кто бы сомневался, и, честно, Чимин не был даже удивлён. Но вот как его слова воспримет отец — другой вопрос.  — Я надеюсь, — продолжает старший. — Что ты не ввязался во что-то серьёзное, и эти деньги тебе действительно понадобились.  — Пап! Как ты мог так подумать обо мне? — драматический кружок, оказывается, и правда, лишним не оказался, а Чимин уже и позабыл, что учится на актёра. Артист малого театра, скорее всего. С одним зрителем. — Пап, — уже более спокойно продолжая. — Ты же знаешь меня. Мне двадцать два, говорил раньше, далеко не пятнадцать, и если я и ввязался бы во что-нибудь, то решил бы этот вопрос сам.  — Тогда ответь мне, — качает головой. — Я же переживаю за тебя и не имею ни малейшего представления, для чего тебе понадобилась такая крупная сумма. Из меня отец такой себе, но меня это действительно тревожит… И происходит это не в первый раз.  — Пап… — м-да, кто бы мог подумать, что Чонгук вывернет ситуацию в свою пользу — а ведь у Чимина почти получилось уйти от разговора. Вот уж кто «такое себе», так это Чимин — ужасный сын и актёр. — Не подумай, что эти деньги я спустил на что-то бесполезное. Они мне действительно понадобились…  — На что? Чимин вздыхает, набираясь моральных сил. Неужели эту новость он расскажет вот так, в такой вот обстановке?  — Я оплачиваю своему лучшему другу обучение в моём университете, он учится со мной на одном курсе. Уже два года подряд.  — Два года? Но ты же говорил…  — Да, да, отец, не было никакой омеги, дорогих подарков и коньяков для ректора. Я тратил деньги, чтобы оплатить обучение Тэхёну.  — Тэхён? Это и есть твой лучший друг?  — Да. Дальше снова тишина, которая давит на младшего ещё сильнее. Он видел, как отец думает, размышляет о чём-то — том, что неизвестно Паку, и пугало в добавок до черта. Легче от признания не стало, он не знал, какой вердикт в итоге вынесет Чонгук, смирится или ограничит его в вольности действий, а может, и вовсе заставит Тэхёна возвращать всё отданное обратно. Чонгук — человек не сложный, просто понять могут не все, и тем более никакой не тиран или вымогатель. Он редко позволял себе повысить голос и всегда думал, прежде чем сказать, он оправдывал свои слова и действия статным возрастом и умением хитро и логично соображать. И, возможно, он мог войти в положение Кима и помочь должным образом, без этой скрытности, вранья и буквально воровства — если бы Чимин не стал врать и рассказал всё сразу.  — Пап, не трогай его, — вырываются из рта Пака быстрые слова, на грани некой паники за последствия и разочарования в самом себе. — Он не наживается на мне, если ты об этом подумал. Я сам ему даю, а он отказывается, дурак ещё тот… На это есть свои причины!  — Ммм, — задумчиво тянет он. — Какие же?  — Тэхён… — в один миг грустнеет Чимин, опускает взгляд вниз, мысленно думая про себя, какой же он жалкий и слабый сейчас. — Он всегда хорошо учился, он был отличником, мы с ним ещё со школы знакомы, просто я не приводил его домой, да и считал, зачем вас вообще знакомить. Но… У него больная мама, отец живёт припеваючи и без них, а Тэхён так часто говорил, что хочет стать актёром, что я и предложил свою… Помощь? Он постоянно отказывается от денег, и мне приходится всё делать самому. Пап! — он подскакивает со своего места, оказываясь перед отцом, садится на корточки и берёт его руки в свои, прикладывая к губам, раз целуя. — Он спас меня от приступа, отец. Никто не подошёл, кроме него, ему тогда было пятнадцать и он даже не испугался! Для меня это важно, пап, пойми. Не запрещай мне помогать ему. Его голос звучал на грани шёпота и мерзкого отчаяния, которым Чимин пропитался с головы до ног и которым буквально «заражал» сейчас отца. Он продолжал целовать чужие ладони, что были слегка чёрствыми и шершавыми из-за постоянной работы с бумажками и частого времяпровождения за рулём, губами водил по цепи серебряных часов, как бы вымаливая прощения. И Чонгук принял его: слегка наклоняясь, он обхватывает чужое лицо, оставляя лёгкий поцелуй на лбу. След от губ альфы оставил своеобразный отпечаток, который разливался теплотой внутри Чимина, и тот, просто не выдерживая эмоционального всплеска, бросается Чонгуку на шею, крепко обнимая. Он чувствует сильные руки на своём теле и не смеет сдержать улыбки. Словно глаза на затылке — он буквально видит, как Чонгук улыбается в ответ. Простил, понял. Что может быть лучше?  — Ты молодец, Чимин. Я рад, что ты вырос таким добрым и заботливым. Будущей омеге повезёт с тобой, — улыбается ещё шире. — Но во избежание подобных ситуаций надо было сразу сказать мне. Я бы всё понял, неужели нет?  — Пап, это… Стрёмно? Брать у тебя такие большие деньги, и ты бы, конечно, понял…  — Естественно.  — Но я всё равно не мог спросить прямо. Деньги такие большие, на лечение мамы, учёба. Я ничего не могу с собой поделать, не знаю, как себя оправдать. Тэхён правда хороший, и он точно никак не виноват в том, что произошло в его жизни. Так сложилось, но главное — что это можно изменить. А он даже деньги отказывается принимать. От собственного друга! Чонгук молчит на эти слова, ему снова звонят, из-за чего сына пришлось отпустить, да и сам Пак без ответа не остаётся — звук уведомления сообщения также отвлекает, и они оба берутся за свои дела с головой. Ну, возможно все — как минимум, мысли Чонгука были заняты иным, и он был далёк от сути разговора, отвечая на так ожидаемые и очевидные вопросы по инерции. Этот Тэхён, что, святой? — этот вопрос и занимал его голову, а прекрасно зная собственного сына и то, каким тот был внимательным в выборе людей, то интересно было вдвойне. Чистое любопытство — не более того. Наверное, поэтому Чимин и не говорил отцу про своих знакомых, друзей, второй половинки — их попросту не было, а если и разговор об этом заходил, то теперь это казалось сомнительным, Чимин сам признался в том, что наврал. Чонгук смутно помнит, радовался он этой новости или нет, но определённо мог сказать — сколько бы он не пытался завести об этом разговор, Пак всегда отвечал как-то неопределённо, а сам ничего не говорил. Теперь понятно, почему. Говорить просто не о чем.  — Познакомишь меня с ним? — пользуясь тем, пока абонент на том конце провода говорил о чём-то своём, задаёт он вопрос Чимину, и тот моментально отрывается от телефона, улыбаясь. Стоило признать — Чонгук был готов согласиться со всеми условиями, пойти на всё, что угодно, лишь бы его сын улыбался также счастливо, радостно и искренне, как сейчас.  — Конечно!

***

 — Мам, я дома, — говорит Тэхён с порога, закрывая за собой дверь и держа в руке пару листовок, которые так и не смог раздать. Кажется, его зарплата будет на несколько вон ниже. Этому было своеобразное оправдание — по крайне мере, Тэхён бы точно не стал брать рекламу магазина на другом конце города по продаже пластиковых окон для загородных домов. Это ему, как минимум, не нужно.  — А ты как всегда поздно, — с тоской произносит миссис Ким, встречая сына и всё также улыбаясь, хотя причин для радости особо не было и вряд ли будут. — Прекращай эту работу, Тэхён. Тебе нужно после университета отдыхать.  — Мам, ты же знаешь, что я не могу её бросить, — вздыхая, он садится на корточки, берёт в свои ладони женские, такие худые и костлявые, в мозолях и немного шершавые из-за постоянного соприкосновения с задним колесом инвалидного кресла. — Надо найти что-нибудь получше... Я немного поработаю и найду, обещаю. Мам.  — Да ну, зачем, — она улыбается и фыркает куда-то сторону. — Я привыкла уже. Ну серьёзно, Тэхён, брось ты эту затею. Трать деньги на себя, милый.  — Мам, не надо, — надломленный шёпот режет женщине сердце, и ей ничего не остаётся, кроме как промолчать на чужую мольбу. Она не должна плакать. Она пообещала Тэхёну и в первую очередь себе, что не будет сдаваться, даже если она и прикована к инвалидному креслу. — Я вылечу тебя. Я накоплю деньги и врачи сделают тебе операцию, ты будешь ходить, а потом… А потом мы полетим в Париж. Нет, в Берлин. Или Рим, там красиво… Куда ты хочешь?  — Ну прекрати, — она неловко смеётся, опуская вниз голову. Слова её единственного и любимого сына звучат жалко, неправдоподобно, тоскливо. Она пытается проигнорировать это, как бы сильно ей сейчас не хотелось заткнуть его. — Хватит, Тэхён. Всё хорошо, разве не видишь? Я же не плачу, не бьюсь в истерике, не впадаю в отчаяние. Это тяжело, но ничего не поделаешь. Много людей так живут и…  — Замолчи, ладно? — выдыхает Ким. — Прости. Но… Не говори так. Пожалуйста. Я накопил уже половину суммы. Надо подождать ещё два года. Ты ведь подождёшь, да? Я буду стараться, мам, я обещаю. А сейчас я пойду готовиться, завтра практика, а Чимин, наверное, так и не готов, книги свои наверняка читает, — хрипло смеётся. — И усну в двенадцать.  — Иди, иди, — ласково она его подгоняет, чтобы тот наконец ушёл в свою комнату и занялся делом, а не своим ежедневным «мам, я обещаю». Она и не рассчитывала на его выполнение, она не ждала чего-то грациозного, она вообще ничего не хотела, особенно — портить собственному сыну жизнь. Она ничего не понимала, ничего не знала. Но была уверена, что Тэхён не накопил даже и одну десятую часть нужной суммы. Она и не просила, но отговорить Тэхёна тем более была не в состоянии. Как и не состоявшийся отец — слишком упёртый. Как бы он не хотел уснуть пораньше — похоже, этим планам сбыться не суждено, и сейчас, когда на часах уже было пол первого ночи, он что-то активно писал в своей тетрадке, меняя правую нагруженную и уставшую руку на левую. Присутствие Чимина бы сейчас ой, как не помешало бы, учитывая, что отработать сцену они должны были вместе, и как пойдёт их актёрская игра Тэхён не знал — рассчитывать приходилось исключительно на чужую адаптацию и собранность. Особого доверия подобные мысли не внушали. На телефон приходит сообщение — заранее понятно, от кого. В общем-то, ни с кем, кроме Чимина, он как-то не общался, так тесно уж точно. «Ну что, ты подумал над моими словами?». И дурацкий смайл в конце. А Тэхён и забыть-забыл о словах Пака.

«Я не знаю. Ты же знаешь, что я не могу даже с такими условиями просто так брать у тебя деньги. Я не смогу отдать столько, по крайней мере сейчас, мне тебе и так два миллиона вон отдать уже надо…».

Тэхён перечитывает собственное сообщение, то усмехаясь, то обречённо вздыхая. Чёрт возьми, два миллиона… «Вернёшь, как будут, если так удобно. Сначала мама, учёба, а потом Париж. Станешь великим актёром — скажи, что твой лучший друг Пак Чимин, и денег не надо». Тэхён слегка улыбнулся. Чужая беззаботность немного расслабила его.

«Ты такой дурак, Чимин».

«Ну да, кто бы говорил. От денег только дураки как раз и отказываются». «Ах, да, чего пишу. Короче, у меня крутая новость для тебя. Расскажу завтра».

«Ты написал мне только ради того, чтобы сказать, что у тебя есть новость, а саму её рассказывать не собираешься? Точно дурак».

«Иди-ка ты спать, Ким Тэхён». На этом их диалог заканчивается. Взяв второй свободный наушник, он вставляет его в ухо, изолируясь от внешнего мира, заставляя думать исключительно о музыке на фоне и тетрадке перед собой. Он бы с радостью сейчас всё бросил и лёг в кровать, да не может себе позволить — как минимум, сейчас у него просто нет возможности, и он снова берёт в руки чёрную шариковую ручку, а отсутствие видных чернил уже предвещало о её скором прекращении «работы». Извёл себя точно также, как и пишущий предмет. Не имел возможности исправить все проблемы, что на него взвалились. И Тэхёну не оставалось ничего, кроме как рассчитывать на предстоящий день. Да только вряд ли произойдёт что-то хорошее.