— Чёрт, я так волнуюсь!
— Чимин, я сделал всё за тебя, тебе осталось только выучить. Тут много ума не надо.
— Ну давай, умник, скажи ещё что-нибудь.
Шум и гам стоял в аудитории, и его создателем были не только Тэхён и Чимин. Пока отсутствовал преподаватель, все учили свои «роли» — но большинство всё равно тратили своё драгоценное время на тупые нервы, которые давили на голову. Ким был спокоен и максимально сосредоточен, но мысленно хмыкает, что, к сожалению, ошибся — зря ожидая от Пака полной концентрации, тот также, как и все, нервничал и рвал на себе волосы, то хватаясь за исписанный чёрными чернилами листок, то откладывая его куда-то в сторону.
— Стрёмно, — безнадёжно ноет Пак, чуть ли не лужицей расплываясь на ровном месте от своего безысходного состояния. — Если ты начнёшь на меня кричать, то я сразу же расплачусь. От собственной безнадёжности.
— Чтобы изобразить ссору — не обязательно кричать.
— Но в основном криками всё и заканчивается, если не дракой.
— А ты хочешь со мной подраться? — усмехается Тэхён, заранее представляя, как же глупо это будет выглядеть со стороны.
— Ты всё равно проиграешь, — Чимин пожимает плечами, а Тэхён даже не думает спорить на этот счёт. Наверное, Чимин, хоть в чём-то, но прав.
Вообще, ничего сложного — пара, которым досталась определённая тема, выходят вперёд и отыгрывают её, а сам преподаватель оценивает реалистичность, реакцию остальных ну и, естественно, даёт личную оценку и рекомендации. Тэхён, прокручивая уже выученный диалог, прислушивается к задним и передним рядам: кому-то задали показать первую встречу после долгой разлуки, другим признание в любви, остальным — её отвержение. Обоим альфам — конфликт на почве предательства одного из персонажей. Осознание, что вряд ли Чимин соберётся и отыграет роль виноватого, как надо, сейчас играло маловажную роль — он, хоть и был простаком, казался куда агрессивнее Тэхёна. Ким вообще не умел злиться, и надо было сильно постараться, чтобы по-настоящему вывести его из себя. Но эти мотивы так и останутся только в планах.
Когда входит преподаватель-омега — все моментально замолкают, не так из-за общего напряжения, как из-за появившегося преподавателя. Сорокалетний омега, от природы со светлыми волосами и яркими голубыми глазами — не секрет, что он был родом из Германии, самого Мюнхена, и по характеру не шибко отличался от типичных евреев. Немного наглый, порой слишком критичный, но говорил исключительно по делу, и личные предпочтения интересовали его меньше всего — как минимум, в работе. Главное — он говорил умные и правильные вещи, просто в своей манере.
Ну, не всем же быть таким идеальным, тем более — для студентов.
— Доброе утро, сонсэнним! — сказал хором весь третий курс, приветствуя учителя. Тот лишь махнул рукой, проигнорировав попытки учеников хоть как-то его задобрить.
— Утро добрым не бывает.
Настроения у взрослого омеги не было — впрочем, это даже больше, чем ожидаемо. Наверное, было бы по правде удивительно, будь у него хорошее настроение, обычно тот ходил вечно недовольным жизнью, хотя за три года особо не жаловался. Вроде, и не сильно старый, самый расцвет сил, и женат, и сын у него есть. Наглядный пример того, что личная семейная жизнь не приносит особого счастья, которое должно было.
Возможно, причина в другом. Всё же то, что он еврей — многое оправдывало.
— Сегодня день практики для вас всех, и я надеюсь, что это не стало для кого-то неожиданной новостью, — фыркает он и оглядывает малость безразличным взглядом всех присутствующих. — Каждому была дана определённая тема, и вы должны были подготовить сцену под описание заданной темы. Но я посчитал это слишком простым для вас, третьего курса, поэтому ограничу время.
Аудитория, до этого моментом перешёптываясь, моментально притихла. Даже Тэхён растерялся эдакой новости, украдкой смотря в свою тетрадь.
— Если до этого не было ограниченного времени, то сейчас ваша задача уложиться в пять минут.
— Но, сонбэ, нечестно! — выкрикнул один из студентов, где-то позади Тэхёна и Чимина, и они оба обернулись на рискового альфу, которого из-за многочисленного отсутствия они даже и позабыли. — Мы же готовились к первоначальному заданию!
— Ну надо ведь, сам Чхве Чонсок — и говорит, что готов, — преподаватель усмехнулся, но чужое возмущение заставило его двинуться с места, направляясь в сторону студентов. Половина учеников тут же стали с укором смотреть на эдакого смельчака и проклинать, и Тэхён смотрел на них, как на умалишённых, хотя и сам осознавал, что спорить с сонбэннимом себе дороже. — Это, чтоб вы все знали, я ещё вам дал шанс отыграть нормально. Вы, как будущие артисты, должны понимать, что актёр, театра и кино — не важно, должен применять на себя роли и моментально в неё вживаться. Это должно быть для вас также просто, как поменять тему разговора, учитывая, что каждому из нас свойственно ещё и перебивать. И даже самые известные моменты из фильмов — на них не уходит больше пары секунд. Вы прекрасно знали, куда шли, что вас будет ожидать, и если у вас отсутствует способность спокойно адаптироваться в естественной среде — ещё не поздно взять и уйти.
Ученик видно растерял свой пыл и сел обратно, как и все остальные — моментально замолчали. И ведь преподаватель не ошибся — кто говорил, что будет легко?
— Раз среди вас не нашлось недовольных, я позволю себе присесть, — оборачиваясь, блондин садится на стул, закидывая одну ногу на другую, и делал он это так элегантно, что порой заставляло невольно засматриваться на такое, казалось, простое движение. — Разрешаю выступить желающим.
Энтузиазм у всех присутствующих заметно пропал, а те, кто и без того не был уверен в своих силах — вжали голову в плечи и пытались скрыться за чужими спинами, то безнадёжно хватаясь, как за надежду в исписанные листы, то упорно что-то вспоминая. Чимин быстро пробегается взглядом по аудитории, украдкой косится на вырванный тетрадный лист своего друга и напарника. Читает слова, про себя что-то запоминая, и хмыкает.
«Из-за девушки, значит…».
— Ну раз никто не смеет показаться героем…
— Нет, сонсэнним! Мы хотим! — тут же выкрикивает Пак, хватая за руку Тэхёна. Он слышит свист где-то в стороне и тэхёново «что ты творишь?!», хотя, быть честным, и сам нервничал, ещё хуже остальных. Его политика была проста — быстро отыграть и уйти. Так они хотя бы не будут себя тешить почём зря и томительно ждать своей очереди, изводить самих себя и тратить на время ожидания нервы. Чимин был уверен в себе, а в Тэхёне он не сомневается — тот сможет подстроиться.
— Чимин, что ты задумал? — шептал ему агрессивно Тэхён, и от прежнего спокойствия не осталось и следа.
— Мне нравится твой настрой, — усмехаясь, старший выхватывает листок из левой руки Кима и кидает куда-то в сторону. Тот попадает кому-то в руки — да уже вряд ли его содержание сможет кому-то помочь.
— Я не понимаю.
— Оставь свою растерянность при себе, она тебе пригодится.
Тэхён много чего хотел сказать, ну или, как минимум, возразить, ибо кто вообще так опрометчиво поступает? — но не успевает сказать и слова, потому что они уже оба стоят перед толпой студентов, а по правую сторону сидит преподаватель, чего-то выжидая. Тэхён и сам ждал, когда Чимин скажет хоть что-то ясное, без своих таинственных фраз, этой недосказанности и неясности. Кто-нибудь объяснит ему, что этот альфа вообще задумал?
— Вы засечёте время, сонсэнним?
— Определённо, мне же нужно следить за вами, а не только за счётом времени, — он смотрит на свои наручные серебряные часы, щёлкнув пальцами. — Время пошло.
Чимин кивает, раз вздыхает и уходит в другой конец сцены зала, смотрит на Кима таким взглядом, которым никогда не смотрел — и это заставляет Тэхёна растеряться ещё сильнее, особенно тогда, когда тот быстро настигает его и толкает в грудь.
Это игра? Игра, так ведь?
— Зачем ты рассказал всё моему отцу?!
— Что? Ты… Ты о чём? — честно, Тэхён не играл — он правда не понимал, что имел в виду его лучший друг, какую роль взял на себя, какую историю успел придумать. И что самое ужасное — времени у них не так много.
— О чём? О чём я? Ты… Ты эгоист, ты знаешь? Я, я твой друг, но ты, ты… Жалуешься моему отцу! — Чимин смотрел на него с агрессией, злостью, и Тэхён, честно, впервые видит это, удивляется — настолько его эмоции казались живыми, а слова правдоподобными, внушали доверие. И настала очередь уже самому Тэхёну подстраиваться под чужое настроение. — Ты думаешь, что он поможет тебе? Да ему глубоко плевать и на тебя, и на меня! Я могу помочь тебе, я!
— Я не знал, правда, не знал, чем думал тогда…
— Это предательство! — ключевое слово было сказано, да и сама сцена говорила сама за себя — Чимин не сдерживал свой голос, и всё выглядело так натурально, что даже Тэхён видел в этом свои предпосылки.
Ах, ну да. Догадаться не особо сложно.
— Ты не можешь помочь мне…
— Нет! — Чимин снова неожиданно подрывается с места, быстро опускается на колени, хватает чужие руки, крепко держит их. Ладони вспотели, а блеск в чужих глазах немного пугал. Словно это говорил не актёр, живущий в теле его друга, а сам Пак, прося, умоляя, унижаясь. — Дай… Дай мне шанс, слышишь? Дай мне его!
— Н-нет… — и уже после добавляет более уверенное. — Нет.
— Время подходит к концу…
— Чёрт! — тут же реагируя, он бьёт Тэхёна по лицу — якобы, но на самом деле промахивается, однако всё выглядело довольно правдоподобно. Просто потому, что Ким действительно думал, что тот его ударит, и инстинктивно увернулся.
Они оба задержали дыхание, как и все остальные присутствующие здесь. Послышался очередной щелчок пальцев, который пугает аудиторию — в тихом помещении он казался особенно громким.
— Пак Чимин и Ким Тэхён, значит, — задумчиво тянет, сначала смотрит на публику, а после на самих играющих альф. — Игра не должным образом соответствует вашей теме, но вы смогли уложиться в пять минут, если взять в счёт также то, как Вы, Ким Тэхён, растерялись, — обращённый альфа немного стыдливо отводит глаза. Даже он, будучи готовым, повёл себя настолько непрофессионально, насколько это возможно, а Чимин, наоборот, смог вывернуть ситуацию в их сторону — это можно было понять по взгляду преподавателя, не строгому и снисходительному. — Правдоподобность и смелость спасла вас, зачёт.
— Спасибо, сонсэнним! — тут же благодарит Пак, кланяясь. Тэхён делает тоже самое, только заторможенно.
— Идите и не тяните время. Лучше готовьтесь.
— До свидания!
Чимин выходит из аудитории радостный, весь светится от счастья, даже больше, чем палящее за окном солнце, и это моментально действует на младшего альфу — он почему-то улыбается тоже, несмотря на настроение, которое было ниже плинтуса.
Хотел бы быть Тэхён таким же, как его друг — немного беззаботным, искать даже в самом плохом свои плюсы и уметь радоваться тому, чему не стоит. Порой он корил себя за то, что так критично относился к жизни.
— Нет, ну разве я не молодец?
— Молодец, правда, — не стесняется Тэхён на похвалу. — Но ты мог хотя бы предупредить. Изначально всё планировалось из-за девушки…
— Ну это так глупо! Мы даже с тобой в отношениях не были, даже если бы захотели — всё равно это выглядело бы не так, как надо.
— Если тебя подводит память, то ты, вообще-то, был в отношениях.
— Пф, когда? В средней школе? Какие отношения?
— Но ты всё равно имеешь об этом хоть какое-то представление.
— Ни малейшего, поверь.
Учебный день пролетел быстро, и надо было по полной пользоваться моментом, когда они освободились так рано. Да даже этот повод никак не влиял на внеучебное время Кима, потому что все планы, которые умещались в короткий список на день: отучиться, отработать, сидеть с мамой, сделать заданное в университете, уснуть. И Чимин тоже не отличался особым отсутствием времени — он, при своём отце, имеющий приличное состояние, не ходил по клубам и мало уделял время хоть каким-то развлечениям, не связанными с учёбой. Обычно его походы куда-либо ограничивались библиотекой и в редких случаях на какие-то выставки в музей — уж чего, а истории он внимание уделит обязательно. Но даже так он готов себя ограничить в этом, лишь бы не дать Тэхёну окончательно в этом погрязнуть, и во время сегодняшней сцены говорил не актёр, а сам Пак. Это он просил Тэхёна принять его помощь.
Тэхён ответил «нет».
Чимин постарается ради «да».
— Кстати, — произносит Тэхён, когда они выходят из учебного заведения. В отличие от вчерашнего дня, погода сегодня не особо радовала: серые тучи заволокли собой синеву неба и яркость солнца, а лёгкий ветер предвещал скорый дождь. — Ты так и не рассказал ту новость, о которой писал ночью.
— Точно! — тут же развеселился альфа. — Отец хочет познакомиться с тобой, представляешь? Мой папа и лучший друг!
— Так резко? — вопросительно вскинул он бровь. — Ты разговаривал с ним обо мне?
— Ну… Он заметил, что я снял деньги, и разговор как-то сам пошёл…
— Что? — Тэхён резко остановился, нечитаемым взглядом смотря Чимину в глаза, и тот, не будучи готовым к такой открытости и откровенности, отворачивается в сторону. Пак был слишком уверен в своих словах и действиях — поэтому он сам устремляет свой взгляд на Кима, не менее уверенный и серьёзный. — Твой отец не знал, что ты тратил деньги на… меня? Чёрт, чёрт, чёрт, Чимин, ты… Ты идиот, ты в курсе? Брать такие крупные деньги без разрешения, и даже не на себя… Ты придурок, Чимин!
А ему и нечего сказать в своё оправдание: да, брал; да, без разрешения; да, сказал только вчера. И Тэхёна уже не переубедить тем, что отец отреагировал нормально, и что деньги он не каждый день считает. Но Тэхён слишком правильный, слишком честный — и Чимину надо было учесть этот факт, но как всегда прислушался к внутреннему голосу, который никогда его не подводил. Только поэтому он продолжал всё также смотреть на Тэхёна, не позволил уйти, когда тот ринулся в сторону.
Он, честно, не хотел прибегать к этому методу, но, видимо, придётся. Мысленно он уже извинился перед Тэхёном за это.
Осекаясь, он хватается за чужое плечо, имитируя отдышку, подгибая колени. Изображать это как-либо — труднее, чем быть в настоящей опасной ситуации, да и Чимин особо не помнил, как он чувствовал себя во время очередного приступа. Нехватка воздуха, давка на лёгкие, головная боль, и кашель, что застревает в горле и раздирает тонкие стенки. А ещё мгновенное чувство, что сейчас умрёшь — просто возьмёшь и задохнёшься, сдохнешь от грёбаной астмы, и тебе никто не отдаст честь. Но это действует на Тэхёна почти сразу: он пугается, подхватывает на руки Пака и начинает рыскать по карманам в поиске баллончика.
— Чимин? Чимин, прости, боже, прости меня, я забыл, что тебе нельзя нервничать, — безразборчиво бормочет он себе под нос, открывая крышечку и подставляя горлышко к чужим губам. — Дыши, дыши, Чимин.
Чимин приоткрывает рот, вдыхает безвкусное лекарство, мысленно про себя отсчитывает секунды и уже встаёт сам на ноги. Он видит заменивший агрессию испуг, эту взволнованность в глазах, блеск в уголках, немного дрожащие губы — и Чимину становится противно от самого себя. И это осознание, что ничего, кроме этого обмана не могло помочь, его душило. Он не хотел пользоваться тем, что болен, он не хотел пользоваться чужим доверием, и у него никогда не возникало мысли о нечто подобном. Он сам отговаривал Тэхёна от переживаний за него, он говорил ему не нервничать, не переживать, не зацикливаться.
Выбор был всегда, но Чимин нашёл единственный — мерзкий, но точный.
— Ты в порядке, Чимин-а? Я правда забыл…
— Всё в порядке, Тэхён, спасибо, — улыбается Пак. — Мне надо было сказать ему раньше, но я не знал, как преподнести эту информацию, ситуация вынудила меня это сделать.
— Всё нормально, Чимин, не думай больше об этом, — лёгко обнимает он его за плечи. — Только скажи… Он отреагировал нормально? Не обвинял тебя? А то ты сказал, что он хочет познакомиться со мной, и мне кажется, что твой дом станет местом преступления, — улыбается.
— Мой папа добрый, я же говорил тебе. Но он сказал, что надо было рассказать с самого начала, но так, да, он понял, простил, и сказал, что хочет посмотреть на того, ради которого я иду на такие жертвы, — усмешка. — У меня же нет друзей, кроме тебя. Да и никто мне особо не нужен.
— Чимин…
— Брось. Однокурсники — они и есть однокурсники, просто мои хорошие знакомые. Но, поверь, когда они увидят, что мне нужна по-настоящему помощь — они испугаются и не сделают хоть что-то ради того, чтобы мне помочь. Испытано, пройдено. И я, знаешь, даже не обижаюсь. Боятся ли они, или не хотят помочь вовсе. Мне… Мне всё равно, окей?
— Как скажешь, — не желая продолжать им обоим неприятную тему, Тэхён быстро сменяет её на что-то более лояльное. Он вспоминает слова преподавателя и усмехается. — Но, Чимин, я сегодня работаю, когда я смогу прийти к тебе?
— Так завтра и приходи. У тебя выходной, я знаю, так что сегодня я пойду к тебе на ночь — давно, кстати, не видел Миссис Ким, я заеду за тобой после твоей работы. Ну, а после сразу же ко мне! И ты будешь готовить меня к курсовой.
— Ты бываешь в ненужные ситуации таким собранным, — устало вздыхая. Они уже находились за воротами территории, и им опять нужно было расходиться. Честно, Тэхён не хотел бросать Чимина одного, и дело не столько недавнем приступе, сколько в том, что он ощущал на себе в данный момент некую обязанность — он был ему нужен. — Ты сейчас домой?
— Нет, заеду к маме. Месяц уже не навещаю её, не хочу расстраивать.
— Доберёшься спокойно?
— Господи, Тэхён, — альфа улыбается снова своей сладкой ослепительной улыбкой, кладёт на чужое лицо ладони и слегка, совсем несильно, хлопает по щекам. — Ты разбиваешь мне сердце. Но всё нормально, правда, я всё равно поеду на такси. Я заеду за тобой. Жди меня.
— Хорошо. Будь осторожен.
— Ты достал, честно.
Они обнимаются на прощание, и Тэхён снова идёт на остановку ловить автобус, а Чимин набирает такси, и после пары гудков оператор отвечает и говорит, что машина скоро подъедет. Пак сидит и ждёт, подставляя своё лицо дождю. Прохлада и влажность немного остудили голову от серьёзных мыслей, и всё, о чём он думал, как бы его новоиспечённого отчима не было дома.
Он снова достаёт сотовый, через раз протирая рукавом экран от капель, и пишет сообщение Хосоку, которому забыл написать ещё вчера.
«Прости, я не написал вчера».
И ответ приходит незамедлительно:
«Ничего. Ты поговорил с отцом?».
«Он узнал, что я снимаю деньги в тайне от него, и выдал всё на духу. Он простил меня, теперь хочет с Тэхёном познакомиться».
«Тебе не надо было это скрывать».
«Ха? Я услышал от тебя первые рекомендации?».
«Не надо врать. От этого только хуже».
Чимин с опаской косится на экран сотового, на момент отключает, когда садится в белый автомобиль с шашечкой на крыше, говорит адрес и снова утыкается в телефон.
«А тебя, ну, обманывали? Или ты врал сам?».
«Меня много раз обманывали. И я тоже. Например, тебя».
Не то, что Чимин-таки испугался, но напрягло точно, он, в общем-то, понимает, что имел в виду Хосок, но всё равно неприятное послевкусие с чужих слов — потому что они общались так долго, но не знали друг о друге ничего. И это вполне можно было расценивать, как враньё. Чимин делал попытки что-нибудь узнать, и не один раз. Но на его даже косвенные вопросы не было прямого ответа, и спустя нескольких раз он просто прекратил эти попытки. Он просто его собеседник, разве нет?
Чимин решается проигнорировать последнее СМС, и отвечает уже другим:
«Еду сейчас к маме, потом поеду к Тэхёну на ночь. Надеюсь, у мамы дома нет её ухажёра…».
«Даже не думай о попытке свести её с твоим отцом».
«Я и не думал…».
«Думал. Если ты уважаешь свою мать, то не думай об этом».
«И давно ты начал учить меня жизни? Подъезжаю, потом напишу».
«Начну с сегодняшнего дня».
«Не делай глупостей».
С каждым сообщением Чимин переставал понимать посыл, который Хосок пытался до него донести, да и всё равно не успел бы — такси остановилось у многоэтажного дома, и он, отдав деньги и поблагодарив, направляется в сторону подъезда и открывает дверь ключами. На лифте добираясь до последнего этажа со скрещенными пальцами и молитвами на пару, Чимин мимолётно вспоминает, какова была их жизнь, когда его родители были вместе — ещё задолго до развода, когда ему было только десять. Определённо, это — лучшее время, когда-то прожитое альфой.
Отец с матерью забирали его из школы вместе, они всегда заезжали в ближайшее кафе с уютными посиделками, сопровождающиеся приятными беззаботными разговорами, воспоминаниями из детства родителей, над которыми так любил смеяться маленький Чимин. Когда его дедушка со стороны мамы приезжал к ним домой, и они сидели вместе за семейным столом, и как Чимин сидел на его коленях, делился моментами из школы, хвастался оценками. Тогда Пак был только в начальной школе и не давал отчёт ни своим действиям, ни словам, и даже не понимал своих чувств на тот момент, о чём пожалел после. Жалел и жалеет до сих пор, в свои двадцать два. И как бы он ни пытался понять чувства обоих родителей, смириться с их разводом он не мог до сих пор.
И, быть честным, часто думал о том, чтобы попытаться их свести. Но пока в его голову не приходили идеи для осуществления эдакого плана.
Он устал ехать из одного конца города в другой ради встречи с родной мамой. Он устал видеть на пороге её квартиры чужого мужчину. Ему стало невыносимо видеть своего отца одного.
Доезжая до семнадцатого этажа, он выходит и настигает нужную дверь, нажимает на кнопочку звонка. И житель квартиры не заставляет себя ждать — за стеной слышатся шаги, а после дверь открывает женщина сорока трёх лет, одетая в официальную одежду, немного растрепанными волосами и скромными очками в тонкой оправе. Должно быть, только что пришла с работы.
— А я всё думала, когда же ты наконец навестишь меня, — улыбается широко женщина, расставляя для объятий руки, а Чимин не думает и медлить, и уже через одно мгновение оказывается рядом с мамой, прижимаясь губами к макушке — разница в их росте была заметна, но не настолько колоссальна, как могло показаться.
— Я соскучился, закончил сегодня рано. Мам, скажи, он здесь?
Он слышит, буквально чувствует нутром, как мать тяжело вздыхает: обречённо и немного тоскливо. Она понимала, что развод спустя двадцать лет жизни — не шутки, и то, с каким трудом это воспринял её сын, но его неприятие нового мужа порой раздражало женщину, однако она продолжала молчать, дабы не разводить на пустом месте скандал. Ей что, надо было терпеть? Не только ей — им обоим. Или после развода продолжать быть одной?
— Каждый раз одно и то же, Чимин, — отстраняется от него, отходя в сторону, приглашая жестом его внутрь квартиры. Но альфа не особо спешил в неё заходить. — Вроде, и взрослый человек, не глупый, знаешь, что делать. Но сейчас ты поступаешь, как ребёнок, который вечно чем-то недоволен.
— Это эгоистично, мама.
— Эгоистично? — нервно усмехается она. — А ты сейчас поступаешь не эгоистично по отношению ко мне, к собственному отцу? Чимин, мы разлюбили друг друга намного, намного раньше, чем развелись. Три, как минимум, года мы буквально терпели друг друга в одном доме. И я тебе ни раз говорила это, я уверена, Чонгук тоже. Эта тема пройдена и давно закрыта, и тебе надо это принять. Я хочу счастья, понимаешь? Если не с твоим отцом, так с другим мужчиной. Я нуждаюсь в этом, понимаешь?
— С папой ты была счастливой.
— Ах, Чимин…
Разговор никак не старался быть налаженным, и Чимин уже успел пожалеть, что приехал сюда. Жалел каждый раз, и всё равно продолжал приезжать: ради того, чтобы услышать от матери заветные слова, как же она скучает по Чонгуку; ради того, чтобы увидеть наконец чужое осознание; ради того, чтобы увидеть в чужих глазах — «я хочу вернуться». Но каждый его приезд сюда заканчивался очередным надоевшим разочарованием, который привычным осадком оставался где-то на сердце. Как прилипший налёт, привычка, от которой не избавиться, но даже так она не казалась менее раздражительной.
— Скажи, он здесь?
— Здесь.
Слова, как реквием по мечте, обломками заваливают всё сознание и видение Чимина. Он, только сухо попрощавшись, убегает вниз по лестнице, едва не превращая в эти самые обломки бетонные ступени: шум и грохот от тяжёлых шагов разносились по этажам и эхом отскакивали от стен, въедаясь в голову. С таким же шумом рушилось что-то внутри альфы, этими осколками был переполнен его желудок, и без того изношенное сердце продолжало поддаваться своеобразному саморазрушению. И жалкие слова убеждения самого себя не делали ситуацию хоть как-то получше: он думал, зачем так переживать, почему его это так выводит из себя, зачем он вообще так печётся о том, что его даже не касается. Он пытался найти себе оправдание и искал до сих пор, но пока кроме необдуманных поступков и моментальной вспыльчивости не было видно. Их не видел даже Чимин, продолжая наседать огромной проблемой на родителей.
Не видел и не хотел видеть. И он продолжал считать эту дискуссию нерешённой, каким бы глупым не казалось его опрометчивое решение.
***
В средневековье, когда не существовало таких понятий, как полноценная свобода и право выбора, крестьяне должны были работать на своих хозяев — обязательно. Без равноценных благоприятных условий и каких-либо гарантий — они должны были работать до крови и пота, а в их количестве и измерялась плата за чужой труд. Не факт, что заплатят, к слову говоря. Именно так чувствовал себя в данный момент Тэхён, шмыгая носом от только что начавшегося дождя и протягивая сморщенные от влаги листовки уставшей рукой. Люди пробегали мимо него, иногда задевая плечом, и лишь одна десятая часть прохожих всё же брала ненужную домой макулатуру, и то, он уверен — из глупой жалости, даже не сочувствия. А ему, в общем-то, и плевать, с какими намерениями и зачем, главное — чтобы взяли, и ему за это дали свой доход. Проблема в том, что доход был ровным счётом никаким, а работа — такое себе и подавно не приносила удовольствие. Самое страшное — работать там, где не хочется просто из-за отсутствия у него какого-то выбора. Быть точнее, выбор есть всегда — только он не идёт в пользу Киму, и очевидно он нашёл бы место заработка куда лучше, да вот только учёба не позволяла ему работать полный рабочий день. Только поэтому он не отказался и до сих пор думал над предложением Пака помочь ему подтянуть учёбу, на которую он положил огромный болт из-за своего пристрастия к истории. У него не было в целях вбить Паку хоть какой-то интерес, но помочь можно — и он готов принять от Чимина деньги, тот будет их давать не просто так, и Тэхёна не будет мучить совесть. Ну, возможно, в меньшей степени.
Но не проходит с начала «смены» и два часа, как к нему подходит неизвестный сзади и закрывает ладонями обзор на внешний мир. Догадаться, кто это не составляло трудностей.
— Чимин? — нащупывает он чужие ладони и убирает с глаз, поворачивается и смотрит на Пака сверху вниз. — Ты рано. Разве ты не хотел поехать к маме?
— Я поехал. Минхо дома, чтоб его, — говорит сквозь зубы, но несмотря на легкомысленную, казалось бы, злость, Тэхён видит в глубине чужих карих глаз огромную обиду, разочарование и тоску. — Не всё раздал?
— Конечно, нет, Чимин, у меня самого дома этих буклетов — считай да собирай. Кому они нужны, не берёт никто.
— Ты такой никчёмный, Ким Тэхён. У парня с такой хмурой рожей я бы тоже не стал ничего брать. Дай сюда, — Чимин не медлит, просто берёт и выхватывает мокрые листовки из ладоней альфы, осматривая улицу, выглядывая людей. Немногих было видно — всё-таки шёл дождь, и все давно убежали домой, греясь в тёплой ванной или объятиях любимого, но впихнуть нашлось, кому. — Жди здесь. Айщ, чёрт, Тэ, порой ты такой безнадёжный и глупый, я не устану говорить тебе это.
Но Ким ничего не успевает ответить, как Чимин тут же убегает, подходит к людям и что-то говорит, а те в свою очередь улыбаются и берут листовки из рук альфы.
Его никогда не прекращало удивлять то, настолько Чимин очарователен, искренен и дружелюбен. И он не понимал, почему с таким прекрасным альфой, как Пак, никто не хотел отношений.
«Пожалуйста, возьмите, помогите, тут немного осталось».
«Если Вы мне поможете и возьмёте её, то спасёте одного человека в этом мире».
«Вы очень симпатичный омега, Вашему альфе очень повезло с вами. Ещё больше Вам повезёт, если возьмёте по акции окна в Ваш будущий загородный дом!».
«У Вас очень красивые глаза. Может, Вы мне тоже сделаете комплимент и возьмёте одну листовку?».
И никто не смел даже отказать — словно под гипнозом, все поддавались чужому очарованию, сладкой улыбке, улыбающимся глазам, ангельскому голосу и даже запаху персикового вина. Он был весь такой из себя, нравился абсолютно каждому, кто хоть раз встречал его, и все были рады видеть его в своём окружении — но при этом он не гнался за целью всем понравиться, он просто был и всё.
Идеальный — от рождения. Со своим небольшим недостатком — он был импульсивен и в ненужные моменты слишком самоуверен.
— Ну, что, я всё, — выдохнул Пак. — С людьми надо взаимодействовать, хотя бы немного! Вот, представь, если бы ты раньше так делал — приходил бы домой не в девять, а в шесть часов.
— Прости, но что-то я разницы особой не вижу, — усмехается, однако не забывает и благодарит Пака — тот действительно ему помог, иначе неизвестно, как долго бы он здесь стоял с глупым выражением лица и грёбаными буклетами. — Спасибо, хён.
— А как же «ты старше меня всего на два месяца, не обязательно называть тебя хёном»? Вот ты черть, Ким, ты поднял моё испорченное настроение! Ну что, к тебе?
— Да, только, может, в магазин зайдём? Маме хотел чего-нибудь сладкого купить.
— У тебя, кажется, тоже настроение на высоте? Я запомню этот момент. Пошли.
Ким звонит «работодателю» и говорит, что на сегодня его работа закончена, и двое альф в один шаг идут в сторону магазина неподалёку.
Каждый удивлялся их отношениям — не столько братскими, дружескими, сколько тёплыми и чувственными, почти трепетными, ласковыми и заботливыми. Со стороны они были похожи на парочку, и на это было несколько причин, чтобы так считать: им ничего не составляло просто взяться за руки, обнять за талию друг друга, поцеловать в щёку. И парой, если так говорить, они выглядели нестандартной: Тэхён выглядел мужественно и тянул явно старше своих двадцати двух лет, у него был терпкий запах сладкой макадамии и внутренний «стержень», но по характеру он был более снисходительный и мягкий, ни за что и никогда не поднимет руку на человека, как бы сильно его пытайся разозлить; в отличие от Чимина, лицо которого не выражало особо его сущность и геройство, однако он не полезет за словом в карман, не постесняется на оскорбления, тем более — на удар. Они были разными, но дополняли друг друга превосходно — и их отношения порой заставляли задуматься над своими.
В магазине они не проводят много времени, и уже через минут тридцать, успев на тот единственный автобус, который идёт до нужной им остановки, они поднимались по лестнице до квартиры Тэхёна. Благо, дом был не многоэтажным, и до последнего — третьего этажа они добрались довольно быстро. В руках у младшего альфы была пластиковая коробка с небольшой сладостью в виде торта, у другого — две стеклянные бутылки пива. И они вовсе не собирались совмещать несовместимое вместе — но перед выходным днём можно было себе позволить немного выпить. Не то, что они это делали каждую неделю перед воскресеньем и, можно сказать, эдакая «традиция» зародилась только сейчас — с настояния со стороны. В крайнем случае, Чимин будет пить две бутылки в одну глотку, а Киму достанется лакомый кусочек кофейного торта.
— Мам, мы дома!
— Мы? — выехала на инвалидной коляске мать альфы и не успела даже сообразить, как на неё накинулся радостный Пак. — Ах, Чимин, это ты, здравствуй.
— Здравствуйте, Миссис Ким! Мы тортик Вам купили, чай попьём?
— Да, конечно, проходите на кухню. Но, Чимин, уверен, что с чаем? Сочетание пива и сладкого торта…
— Так мы перед сном, после!
— Чтоб проснуться с отёкшим лицом? — смеётся она, следуя за парнями на кухню.
— Так можно, выходной же.
Чимин веселится ещё сильнее, когда женщина смеётся и улыбается — искренне, без фальши, не ради прикрытия плохого состояния хорошим. Чимин, к счастью или сожалению, был чутким на подобные вещи.
Он с радостью приходил к Тэхёну домой, а с его мамой их связывали тёплые открытые отношения. «Второй матерью» он, конечно, не спешил её называть, но близким и хорошим человеком точно, которая даже после лишения возможности ходить продолжала воспринимать жизнь по-старому. Чимин вместе с Тэхёном пережили эту трагедию, что и сблизило их в последствии.
— У нас сегодня практика была, — начал свой пересказ Пак, вилкой подхватывая кусочек торта с тарелки Тэхёна. — А вкусно, кстати.
— Очень, особенно, если ты будешь есть из своей тарелки.
— Тебе жалко, что ли?
— Как дети, — вздыхает женщина, но смотрит на двух альф мечтательно, с тоской — чуть ли не по несколько раз в неделю, уже как семь лет они всё также сидят за столом и беседуют обо всём подряд. И словно им сейчас не двадцать два, а всё те же пятнадцать, потому что со временем их отношения ни чуть не изменились. — Так что было на практике?
— Я очередной раз спас Вашего сына, Миссис Ким, похвалите меня. Сонсэнним ограничил нам время и урезал до пяти минут, и я буквально за несколько секунд придумал новый сюжет! Я спас наши души от этого пожирателя.
— Пожиратель? Чимин, я понимаю, что ты питаешь особую любовь к Мин-сонсэнниму, но это не значит, что все остальные преподаватели — пожиратели. Твоя душа, знаешь ли, никому не сдалась.
— Ну вот, и спасай твою задницу после этого. Миссис Ким, у Вас ужасный сын.
— А он и не мой, — лукаво улыбается женщина, также аккуратным движением ложкой кладя себе в рот сливочную кофейную сладость.
— В смысле? Мам? Мам, объяснись!
И она разносится в громком смехе на пару с Паком, а Тэхён, хоть и не до конца осознавая, пытается запомнить этот момент.
То, как самые близкие ему люди смеются.
То, как мама без уговора с удовольствием ела сладкое, хотя не питала к нему какую-то любовь.
То, как мама без фальши и лжи смеялась, глупых шуток и детского поведения — это, определённо, того стоило.
— Тэхён, — непривычно глубоким и тихим голосом говорит Чимин, когда они оказываются уже в комнате альфы. — Сколько?
— Чимин… Миллион вон. Только один миллион вон… Это никакие деньги, Чимин, я так никогда не накоплю маме на операцию…
— Не отчаивайся. Закончишь учёбу, устроишься на нормальную работу, актёром станешь, массовки, правда сначала.
— Тогда будет поздно. Это… Это такие жалкие деньги. Ещё шестьдесят, боже, я никогда не смогу заработать столько.
— Тэхён.
— Никогда, хён, понимаешь?
— Тэхён! — не сдерживаясь, Чимин повышает голос и в один шаг оказывается рядом с Тэхёном. Расстояние между телами минимальное — потому он чувствует, как альфа сжимает в руках ничтожные деньги. — Помнишь, как ты спас меня?
— Чимин, не надо…
— Ты помнишь, как ты спас меня? В начале учебного года, когда мне исполнилось шестнадцать, в октябре, тринадцатого числа — просто, чёрт, я никогда, слышишь, никогда не забуду это проклятое число… — надрывно шепчет. — Когда прямо в школе мне стало плохо, когда я начал задыхаться, когда я в свои жалкие пятнадцать в то мгновение переосмыслил свою жизнь, попрощался с мамой мысленно, с отцом, любимым дедушкой. Понимаешь? Это единственный день, когда я понял, что жить всё-таки так глупо и бессмысленно. Если бы не ты… Ты, понимаешь? Только ты подошёл ко мне тогда, только ты осмелился мне помочь, только ты додумался поднять мою голову и найти в кармане грёбаный баллончик, отвести меня к окну, буквально заставляя дышать. Ты первый, кто смог помочь мне с этим. Даже мой отец никогда не заставал меня во время приступа. Ты, Тэхён, ты помог мне тогда, я бы просто сдох в чёртовой школе, — усмехнулся. — И не сделал бы многое, чего хотел.
— Чимин…
— Всё будет хорошо, Тэхён. Ты спас меня, и спасёшь свою маму. Я помогу тебе, я готов это сделать. Только, пожалуйста, не отказывайся от неё, не отвергай мою помощь.
— Да… Да, Чимин, хорошо. Ты… Ведь об этом говорил сегодня? Ты просил не отвергать свою помощь, это был ты, да? Это не актёр внутри тебя.
— Потому что актёр из меня никакой. И к чёрту я послал давно эту игру. Жизнь, Тэхён, жизнь. И я хочу помочь тебе жить, но, прошу, не надо. Не говори снова это противное «нет».
— Нет… То есть, да, да, Чимин, я… Согласен. Завтра, да?
— Завтра, — и выдыхает громкий, наполненный глубоким облегчением вздох.
