Lover, where do you live?

      Майкл не хотел его пускать. Конечно, нельзя было изолировать Джеймса от семьи, но, с другой стороны, Майкл всегда оставался эгоистом в определённой мере. Старик Хоуп был на острове рано, — Майкл едва успел погасить маяк. Джеймс уже не спал, — приготовил завтрак, и в те пятнадцать минут, что оставались им до момента, когда лодка причалит к острову, находился с Майклом на мостике, наблюдая за ней. Джеймс уезжал надолго, на несколько недель, Майкл почти в шутку попросил ему писать, хоть не так уж далеко они друг от друга были. Вот только Джеймсу нужно было побыть с семьёй, и Майкл не должен был мешать этому, поэтому не стал покидать пост. Но Джеймс ему писал — старательно, как прилежный ученик, не слишком много и точно не всё, что хотел сказать, но писал. Письма были бережливо спрятаны среди вещей первой необходимости, в ящиках, которые именно Джеймс старательно готовил для смотрителя. Он писал о том, что дома всё хорошо, о вечерних разговорах с родителями и о том, что на материке скучно. Майкл знал это. На маяке в одиночестве тоже скучно. Он никак не мог понять, как пробыл несколько недель здесь в одиночестве — особенно сейчас, когда у него появился Джеймс. Теперь оставаться одному на острове казалось пыткой. Письма Джеймса были довольно смелыми. Не то чтобы там было что-то неприличное, просто они были довольно откровенными — Майкл к такому не привык, и думать об этом было дико, но он чувствовал себя… Любимым и особенным. И скучал по этим ощущениям. Помимо писем, в конвертах находились небольшие рисунки. Джеймс умел рисовать, и теперь ему было для кого, так что Майкл за время его отсутствия получил свой портрет с подписью «Моя любовь, прямо напротив меня, через несколько миль воды», — Джеймс сильно осмелел, возможно из-за переполняющих его эмоций. Затем Майкл получил пейзаж острова, видимый с материка, а после ещё одного кита. Письмо с китом было последним перед возвращением. На обратной стороне Джеймс написал: «Я решил убедиться, что он тебе не угрожает, что тебя не сдуло ветром в море, а отсутствие дорог не сильно осложняет твою жизнь. Через несколько дней я зажгу свет сам.» Каждый вечер Джеймс заканчивал работу и выходил на берег, наблюдая, как загорается маяк и пытаясь разглядеть силуэт в башне. Майкл долго наблюдал за берегом, вглядываясь внимательно, улыбался, ждал. За день до возвращения Джеймс взял всё необходимое, предупредив родителей, что обнаружил в доме на острове старый граммофон, и аккуратно упаковал пластинки и две свои рубашки, о последних решив умолчать. На случай, если Майкл не нашёл свою, ему должна была подойти…       Когда лодка останавливается у причала, Майкл берёт Джеймса за руку, тянет наверх с палубы, но не решается заговорить, обнять или сделать что-нибудь ещё, просто смотрит на него — с обожанием и надеждой. Джеймс тоже молчит, а взгляд у него такой влюблённый, — он даже забывает поздороваться для приличия, просто стоит на месте несколько секунд, не смея прерывать зрительный контакт, пока Барри на фоне что-то бормочет о раннем подъеме, собираясь разгружать вещи. Парень вдруг вздрагивает, срывается ему помочь, а Майкл только поджимает губы в улыбке и присоединяется. Они очень вежливо, но всё же нетерпеливо прощаются со стариком, и только после того, как возвращаются домой, Майкл притягивает Джеймса к себе, берёт его лицо в ладони и целует, так, как давно хотел. — Ты не думал, что кто-то может проверить багаж? Это было опасно, — бормочет Майкл с глупой улыбкой. — Повезло тебе, что это Хоуп, да? — отвечает Джеймс и прижимается к нему, накрывая ладонями его запястья и целуя длинные пальцы перед тем, как снова потянуться к губам. Майкл и это место, как оказалось, — всё, чего он хотел от жизни. Он касается ладонями короткой щетины на щеках, проводит большим пальцем над верхней губой и хмурится, впрочем, не прекращая улыбаться и заявляя: — Ну и ну, меня не было всего лишь две недели, а ты снова принялся отращивать свои усы, старик? Убери это, я соглашался на помолвку с самым красивым мужчиной, а не со своим отцом. Майкл смеётся, утыкаясь лбом в его лоб. Очень неловко. Честно сказать, он просто привык к тому, что у него есть усы, и он как-то даже не особо следил… Но если таковы требования Джеймса, то он пойдет на это. Это шутка между ними, Майкл знает, что Джеймс любит его любым, влюбился же он в Майкла с усами? Но это, правда… такая небольшая плата. — Я взял рубашку и для тебя, — предупреждает Джеймс и отстраняется, кивая на двери ванной. — Приготовлю пока завтрак, ты ведь и не ел нормально наверняка. — А пластинки? — с любопытством и предвкушением спрашивает Фассбендер, уходя послушно в ванную, и отзывается уже оттуда. — Рубашка это здорово, да, но я нашёл свою и нам нужно музыкальное сопровождение! — он подшучивает, потому что ему абсолютно всё равно, он просто хочет быть вместе с Джеймсом. — Целых три, — громко произносит Джеймс, принимаясь за готовку и думая над тем, как странно всё-таки, что Майкл слушается его безоговорочно. Он никогда бы не подумал, что сможет влиять на кого-то вроде Майкла, что сможет влюбить в себя кого-то вроде Майкла, и что ему самому будет позволено любить Майкла. Так просто не бывает. Фассбендер ему уже не отвечает, улыбается сам себе, быстро заканчивая бриться. Три, это хорошо, думает он. Это очень хорошо. У них есть шанс. Шанс работает. Майкл ставит на причал граммофон, кладёт пластинку и больше не принимает несерьёзность их игры. Джеймс поправляет ему воротник и больше не верит в свою шутку, которая оказывается самым ценным их моментом. — Я обещаю тебе поддерживать и хранить свет, — произносит клятву Джеймс. Он абсолютно не готовил слова, они приходят сами. Солнце ещё не исчезло за горизонтом, но маяк уже сияет. — Я прошу тебя, Майкл Фассбендер, стать… моим мужем, и клянусь любить тебя в горе и в радости. Пока наш с тобой свет не погаснет. Майкл слушает с ласковой улыбкой, и он так сильно обожает Джеймса… Он сам не знает, что говорить — никак не мог придумать, не планировал заранее, но слова, будто давно отрепетированные, складываются в его клятву. — Я обещаю заботиться о тебе и любить тебя всегда. Обещаю освещать твой путь и быть рядом, даже если меня там нет. Обещаю быть твоим, и только твоим, Джеймс Макэвой. У него глаза слезятся, потому что он сентиментальный дурак, а Джеймсу кажется, будто в этот момент его сердце пропускает удары, а затем начинает биться так быстро, что мешает дыханию. Джеймс думает, что может умереть. Майкл это чувствует, когда целует его и держит в своих руках крепко, потому что ценит его больше собственной жизни. На фоне играет старая музыка, а Фассбендер чувствует себя счастливым, чего не было очень давно. Джеймс делает его счастливым даже после войны. Над ними кричат птицы, а океан отражает закат и никак не заканчивается. Джеймс опускает веки, прижимаясь щекой к чужому плечу, когда они танцуют, смазывая ритм, и каждый раз, поднимая голову, почти касается его губ, но не целует. Только смотрит и не может прекратить… Целовать Майкла снова он позволяет себе лишь посреди ночи, когда они, проведя весь вечер на причале, после, в очередной раз запираются на маяке, потому что над островом поднимается ветер. Джеймс откидывает одеяло, запрокидывая голову, будто вынырнув из воды, пытается фокусироваться в темноте и дышать, касаясь ладонями лица Майкла. — Тише-тише, подожди… подожди немного… — он улыбается, почти смеется из-за эмоций и тихо стонет в очередной попытке набрать в легкие как можно больше воздуха. Майкл придерживает его за талию, улыбается пьяно, разглядывая его, но не слушается совершенно — двигается медленно, плавно, толкается вверх — ему нравится реакция Джеймса, ему нравится его затуманенные глаза, нравится румянец. Джеймс вдруг облизывает пересохшие губы и шепчет: — Ты бы хотел детей? — Детей? — хитро улыбается Майкл, и он… заинтригован. Смотря что именно Джеймс имеет в виду. Майкл придерживает его за талию и переворачивается, вжимая в кровать, — у Джеймса ни сил, ни желания сопротивляться. Фассбендер смеётся тихо и целует вновь, отвечая: — А ты хочешь? Мы можем попробовать, — он почти мурлычет ласково, резко двинув бёдрами, и прижимает парня к себе. — Загадывай, кого ты хочешь? Джеймс обнимает его за шею, гладит влажные волосы и не слишком задумывается об этом их разговоре сейчас, на самом деле. Ему просто нравится мечтать, предполагать, — с Майклом все кажется возможным, и даже возвращаясь к реальности, Джеймс не слишком расстраивается. Потому что он и без того счастлив. Так что он с удовольствием подыгрывает, упершись затылком в подушку и прогибаясь навстречу от резкого толчка: — Это не важно, — выдыхает он, снова рухнув на простыни, и сжимает бедрами талию Майкла, будто прося хотя бы ненадолго остановиться, потому что едва говорит. — Не имеет значения… — Джеймс жмурится, обхватывая пальцами его предплечья, и смеется, потому что просто не в состоянии уже продолжать начатый разговор. — Господи, я… Майкл в разговор тоже больше не вступает — сказать ему нечего, как минимум, не сейчас, перед глазами всё немного плывёт, и он крепко сжимает подушку под головой Джеймса, просто чтобы заземлить себя. У него сбивается дыхание, дрожит голос, так что Майкл просто опускается ниже, чтобы поцеловать, и перебивает, наплевав на их диалог целиком. Ускоряется. Он смотрит на Джеймса мутным взглядом, останавливается, чтобы полюбоваться, и закрывает ему рот рукой, — просто чтобы дать понять, что разговор пока что окончен. Джеймс поднимает на него взгляд и сразу послушно замолкает, вместо этого целуя его ладонь и молча прося не отстранять. Майклу не нужен никто другой, и он согласен на что угодно, если это сделает Джеймса счастливым. Но ближайшая цель — заставить его кончить. Майкл отпускает парня, тянется рукой к его члену, потому что он и сам уже едва ли сдерживается, сжимает его в ладони коротко, оглаживает пальцами, хоть и знает, что Джеймсу много не надо. У Джеймса плывет перед глазами, поэтому он их закрывает, а прикосновения такие яркие, что он не выдерживает, цепляется пальцами за чужие предплечья и сбивает ногами простынь. Майкл любуется им, не отводит взгляда, смотрит так восхищённо и влюбленно, — Джеймс то ещё зрелище, и он готов наслаждаться им до скончания времён. А ещё Джеймс сжимает его внутри, и Майкла прошивает дрожью, потому что он абсолютно точно больше не выдержит. Макэвой выстанывает, как любит, потому что находится на грани эмоций, и ему хочется это повторять, конкретно сейчас — до одури. Со всем этим он и кончает, выгибаясь и сжимая запястья Майкла так крепко, что у него в какой-то момент проскальзывает мысль о том, что он оставит на них следы. Абсолютно точно оставит. Майкл чувствует, как Джеймс содрогается под ним, сжимает до боли его запястья, и его самого срывает. Он сдавленно стонет, едва удерживая себя, чтобы не упасть на него, он чувствует собственную дрожь и пьяно улыбается от оргазма. Джеймс прекрасен, и он согласен на всё, что угодно — только бы с Джеймсом. Майкл дышит очень тяжело, падает на спину рядом, жмурится, пытаясь привести сознание в порядок, а потом оборачивается к Джеймсу. — Так… — он всё ещё едва говорит. — Дети?.. Почему вдруг дети? — Я не знаю, — выдыхает Джеймс. Сердце все ещё усиленно работает, а глаза тяжело держать открытыми. Он прижимает ладонь ко лбу, убирает с него и приглаживает пряди влажных волос. В груди что-то тянет, и он опускает руку, нащупывая запястье Майкла и накрывая кончиками пальцев пульс. — Просто, будь у нас возможность, я был бы не против, — говорит парень, будучи не в состоянии объяснить причину, источник этих мыслей. — Тогда мы поговорим об этом… позже, — обещает Майкл и хрипло, устало смеётся. Что ж. Возможно… он не такой и безнадёжный.