У края

— Оборотни опять по округам бродят, — Хэнк передёрнул плечами и поправил очки на носу. На столе рядом с ним исходила паром деревянная кружка с отваром, и дом наполнялся летними, такими тёплыми и далёкими ароматами ромашки и липы. Сейчас, когда вокруг свои белые одежды разложила морозная зима, эти запахи заставляли ещё больше тосковать.       Чарли устроилась в центре комнаты, под горячим боком печки, которая была сердцем её небольшого дома. Руки были заняты шитьём, но мысли — в дремучем лесу, что подступал к забору Ксавьер. — Да, вчера был слышен их вой, — согласилась ведьма, внимательно штопая дырку на рубахе, — совсем рядом.       Шёл третий день полнолуния, когда дети Луны были особенно жестоки и кровожадны в предчувствии болезненной трансформации обратно в человеческое подобие. — Их слышно даже в деревне, люди волнуются, — вздохнул МакКой. Он тоже волновался, но виду не подавал: ему, будущему старосте села, не положено. Держать лицо он научился, пожалуй, раньше, чем чётко выговаривать все буквы. — Я проверю контуры, если надо — обновлю, — кивнула Чарли, затягивая крепкий узелок нитки на грубой льняной ткани. Ей не надо читать мысли юноши, чтобы понять, к чему он клонит.       Ведьма не живёт в деревне на главной улице. Ведьма живёт практически на опушке леса, в крайнем доме, чтобы первой принять удар и отвести беду от людей. Ей же за это — сытая и мирная жизнь. Это её работа, которая оплачивается добрым отношением и возможностью осесть.       Эрик кричал, что Ксавьер продалась людям и опозорила своих. Чарли считала, что лучше так, чем скрываться от королевской стражи по горам да оврагам с кучкой единомышленников. — Спасибо, — искренне выдохнул Хэнк и крепче обхватил пузатые бока кружки, делая, наконец, глоток. Всё же, Ксавьер с ним общалось куда легче, чем с его отцом, Нортоном МакКоем: тот, человек старой закалки, боялся и недолюбливал магов. А ведь деревне без ведьмы трудно: кто целебный отвар заварит, кто худобу от хвори заговорит и от всякой нечисти контуры защитные поставит? Приходится идти на взаимные уступки, скрипя зубами и недовольно морща лоб…       Жена и старший сын старосты сумели таки убедить отца, что заезжая ведьма с мужским именем Чарли нужна в Салеме, где последние десять лет без собственного мага было худо от всякой нечисти, что вылезала временами из леса и речки неподалёку. — А ты как? — Чарли, склонившись опять над своей работой, не ожидала подобного вопроса от собеседника. Но светлые, подслеповатые глаза напротив продолжали вопросительно смотреть, и Ксавьер переспросила: — Что я как? — Как ты будешь, если оборотни подойдут совсем близко? Ты же живёшь вне защитного контура. Добежать вряд ли успеешь.       Чарли было практически приятно от мысли, что о ней заботятся — пусть тому и эгоистичные причины в виде нежелания терять хорошую ведьму, к которой уже даже самые старые матроны деревни привыкли. — Не бойся, я не зря колдовать училась. Надо будет — отведу удар. Совсем прижмут — на метле улечу, — Хэнк не знал, шутила ведьма перед ним или нет, но она была абсолютно спокойна и даже мягко улыбалась, отчего в уголках насыщенно-голубых глаз собирались тонкие морщинки. С Ксавьер вообще было на удивление легко находиться рядом: приятная в общении и совсем не злобная, женщина ловко разрушала все представления о ведьмах из бабушкиных сказок. Хэнк даже сказал бы, что у них дружеские отношения, учитывая, что Чарли каждый раз поила его своими лучшими сборниками, за которые обычно просила звонкую копеечку у односельчан. — Будь осторожна. — Обязательно.       Когда кружка опустела, а темы для беседы начали иссякать, Ксавьер поднялась проводить гостя до самых ворот и ещё несколько минут смотрела, как высокий, худощавый МакКой шёл к первым деревянным домам — самым бедным в этой деревне, чтобы спрятаться меж их стен под громкий лай сторожевых беспородных собак.       Место вообще неплохое: не слишком большая деревушка, совсем не шумная, но сплочённая и надёжно спрятанная лесом с трёх сторон. До столицы — неделя пути, до ближайшего города — три дня… Никто не будет искать здесь ведьму, которая когда-то чуть не покорила себе королевский двор и блистала среди академиков нового поколения.       Оборотни пришли вместе с темнотой, что подступала с леса, вливаясь в долину как будто туманом. Едва луна озарила вершины крон, как вервольфы подали голос: их вой с волчьим не спутать, куда глубже и мощнее; в нём куда больше боли потерянного, брошенного существа. Ксавьер даже на маленькую долю было страшно: это перед Хэнком она храбрилась, сохраняя присущее ей спокойствие, но ведь метлу всё же переложила в ближний угол, чтобы успеть дотянуться. На свой порог Чарли тоже наложила охранное заклинание, положила нужных трав в угол… Но ведь от яростной мощи обращённого зверя мало что спасёт.       Постепенно единственный голос превратился в хор: лес древний, тварей там обитало много и каждое полнолуние они сбивались в стаю. А у такой стаи цель одна: загнать выбранную жертву.       Чарли чётко услышала звуки грызни бесчисленными минутами после первого воя: рычание, чьё-то визжание. Кажется, можно было услышать даже то, как сжимаются мощные челюсти на чужой шкуре! Но это уже, пожалуй, играло расшалившееся воображение напуганной ведьмы. На самом деле, оборотни ещё не покинули границ заповедной зоны, но рубежом им остались только последние деревья — самые тонкие в древней дубраве, но обхватить такие стволы могли только вместе двое-трое широкоплечих мужчин. А там, в просветах между вековыми стволами, видно было плохенький забор, который никак не дойдут руки починить, и тонкие на первый взгляд стены… Ксавьер дала себе труд подняться и поправить затвор на дверях, будто это могло защитить. Оборотни не зайдут внутрь дома, максимум на двор, дальше их не пустит заклинание. Но это не отменяло волнений и тревог женщины!       Она уже встречалась с перевёртышами лицом к лицу. И с тех пор вынуждена ходить при помощи магии, а не собственных ног, бесполезных на самом деле. Вторую такую встречу можно уже и не пережить.       Чарли хотела уже было приготовиться ко сну — пусть и тревожному, но необходимому, как услышала явственный хруст древесины. Её забор, и без того дышащий на ладан, окончательно пал, а вот шумная потасовка жертвы и преследователей теперь происходила на её подворье. Ксавьер ранее обещала себе не обращать на оборотней никакого внимания, но не выдержала — тут же никаких успокаивающих трав не хватит! Прижав к груди ночную рубаху, тёплую после пары минут у нагретого бока выложенной камнем топки, женщина прильнула к небольшому окну сбоку от входных дверей, которое открывало вид на её двор. Как она и предполагала, там теперь была грызня нескольких обращённых. Огромные, представляющие собой горы мышц и тёплой, плотной шерсти, на массивных лапах оборотни одним своим видом вызывали первобытный страх. А уже если взглянуть в обозлённые, по-человечьи осознанные глаза…       Все оборотни были когда-то людьми. Но для каждого такого бедолаги одна из лун становилась роковой. Кто-то рождался с этим проклятьем в крови, кто-то становился укушенным и на диво выжившим, кого-то проклинала оскорблённая ведьма. Легенды говорят, что именно так первый оборотень и появился: мужчина обманул колдунью, которая не поскупилась в своей мести за поруганную честь. Спустя три дня человек снова становится собой, да вот только принять подобного монстра назад в дом мало кто решается. Куда чаще проклятые вынуждены уходить в лес навсегда, и в человеческом подобии так же жить зверем, не зная иной компании, кроме подобных ему — лишённых и изгнанных из родных мест. Некоторые оборотни нашли, как навсегда оставаться волком: такие вервольфы страшнее других. Подчиняя себе свою ярость и проклятую магию, они превращаются в невиданных ранее хищников, способных поймать кого угодно, где угодно — даже под ярким светом солнечного дня.       Долгое время в столице ходили слухи, что изгнанный Эрик Леншерр спутался в своих скитаниях с несколькими такими особями. Чарлин не хотела слышать сплетников: она верила бывшему другу, верила, что честь ему всё ещё дороже власти. Как оказалось — зря; именно такой оборотень нашёл беззащитную в новолуние ведьму, чтобы потрепать её до полуживого состояния.       Ксавьер закрыла глаза, чтобы крепко зажмуриться, и открыла их назад. Страшные картины из её прошлого отступили туда, где им было место, снимая пелену со взгляда, и женщина опять принялась следить за теми оборотнями, что были здесь и сейчас. Перевес сил в драке очевидно изменился: тот волк, которого явно пытались забить общими силами, сумел повалить одного из своих противников. Теперь тот бездыханной куклой мешался под чужими лапами, а молодые оборотни — всего вторая или третья трансформация — испуганно на него поглядывали. Темнота и быстрые тени не давали Чарли рассмотреть всей картины, но вожак, самый крупный самец из всех, теперь и сам пятился назад к лесу, где его поддержал бы сам дух места. Ещё один выпад его добычи — быстрый рывок к мощной шее, чтобы крепко укусить, — и волк с визгом, не приличествующему лидеру, отскочил в сторону. Одного его шага хватило для того, чтобы остальные члены стаи под общий скулёж позорно рванули назад, под защиту леса, со всех лап! Оставшись один, вожак тоже не долго колебался — со злобным рыком он покинул ведьмино подворье, оставив своего противника невольным победителем.       Оборотень, не на много меньший от вожака стаи, остался стоять в гордом одиночестве, тяжело дыша: мощная грудь и бока то поднимались, то опускались. Несколько мгновений волк смотрел вслед своим преследователем; после опустил голову вниз, всматриваясь и обнюхивая убитого им противника. Чарли уже хотела отойти от своего окошка и уйти в спальню, где ждала расстеленная кровать с горячими кирпичами под одеялом, как оборотень поднял голову, внимательно вглядываясь в светящиеся окошки дома. Его круглые, жёлтые глаза отражали льющийся из дома свет и от этого мерцали, будто у кота, а от сознательного взгляда по спине бежали мурашки. Чарли непроизвольно замерла, ожидая, когда оборотень тронется с места: либо ближе к дому, либо назад в лес. Казалось, это должно решить исход ночи для ведьмы; о многочисленных защитах почему-то совсем забылось в этот момент. Только собственное дыхание и сердцебиение, замершее в ожидании исхода тело… Но у перевёртыша были свои планы, никак не соотносящиеся с размышлениями испуганной Ксавьер. Вместо того, чтобы двинуться в какую-либо из сторон, волк упал наземь, глухо ударившись о тонкий слой замёрзшего снега.       Несколько секунд женщина всё ещё стояла застывшей, по-глупому хлопая ресницами и рассматривая упавшего оборотня. Но когда поняла, что зверь не шевелится, отмерла: отодвинулась от окна, неловко перекинула косу с плеча на плечо и закусила губу. Больше всего женщина хотела сейчас забыть об увиденном и спрятаться в объятиях Морфея, укрывшись тёплым одеялом. Но это было бы крайне не предусмотрительно и глупо! Оставлять тела у себя во дворе? На всеобщее — и своё собственное — осмотрение? Как будто Чарли и так не хватает сплетен и слухов про ведьм! Ей так или иначе придётся выйти наружу, в морозную зимнюю ночь; оставался лишь один вопрос: куда девать тела? Один оборотень был однозначно мёртв — ему была дорога лес, где под снегом и перепутанными корнями он найдёт своё последнее убежище. А вот второй был жив: его дыхание, пусть и тихое, тонким облачком пара поднималось от земли. Брошенный в лес так же, как и убитый им противник, он не доживёт и до утра. Практически убийство на и без того нечистых руках Ксавьер! Оставить у себя, чтобы оказать помощь?..       Чарли, завёрнутая в тёплый тулупчик, со скрипом открыла дверь и вышла на хрустнувший под её валенками снег. Взгляд никак не хотел оторваться от оборотня, который без сознания лежал ниц; в душе невольно поднималось сочувствие к нему вкупе с желанием хоть как-то помочь.       Оставлять у себя оборотня — огромнейшая глупость! Опасно, неоправданно, рискованно, будь оно тысячу раз проклято… Но как никогда раньше Ксавьер видела человека в звере. В вытянутой морде, в плотном, тёмно-каштановом меху и жилистых лапах. Невольно вздохнув громче необходимого, женщина отвернулась в другую сторону, оглядывая мёртвого вервольфа. Крупная, мощная самка — наверняка подруга вожака! Становилось понятным бегство альфы: без её поддержки он терял половину своих сил. На кончиках пальцев затеплилась магия и резким движением рук Чарлин подняла бедную женщину вверх, оторвав от земли. Не менее мощным движением отправила в лес, как запущенный мальчишкой камень из рогатки; в темноте леса, за границей света от дома, не было ничего видно, и только глухой удар указал, что тело упало между стволов.       На том участие Ксавьер закончилось: если оборотни захотят, то утром заберут и похоронят, как подобает. В село они вряд ли сунутся — болезненные и слабые после мучительных трансформаций, будучи людьми, перевёртыши держались подальше от деревень и городов, где их могли забить обозлённые жители.       Оставался хрипло дышащий, полуживой оборотень за спиной ведьмы. — Я пожалею об этом, — прошептала Чарли в темноту, облачком пара выпуская тёплое дыхание. Прежде, чем обернуться назад, ведьма уже приняла окончательное решение. Точно такая же магия, как и пару минут назад, заиграла на пальцах, опять опаляя их кончики. Но в этот раз движения были куда более осторожные и размеренные: бессознательная туша медленно поплыла по воздуху, пока Ксавьер удерживала её левитацией. Женщина старалась бережно относиться к раненному волку, понимая, что ответственность за его лечение теперь лежит на ней. Усложнять себе и без того непростую задачу совсем не хотелось.       В сенях было тепло и пахло молоком; сонная коза удивлённо наблюдала, как её хозяйка трепетно склонилась над огромным волком, методичная перебирая ему шерсть и промывая многочисленные раны, порезы и укусы. Поверху тут же ложилась нужная мазь, уже не раз доказавшая свою эффективность; всё это тщательно перематывалось чистыми бинтами. Чарли часто приходилось заниматься подобными перевязками — это была одна из прямых обязанностей ведьмы, и в своём опыте сомневаться не приходилось. Оставался единственный вопрос: переживёт ли её труд превращение в человека? На востоке уже вот-вот должна была заняться заря и с первыми лучами солнца на сене будет лежать мужчина, а не волк. Всё, что могла сделать Ксавьер сейчас — это перемотать потуже; оставаться здесь до самого утра, чтобы проследить, не хотелось. Уже сейчас женщина отчаянно зевала и часто моргала, пытаясь согнать сон, а уж караулить больного она точно не собиралась. Выживет — значит, повезло; не выживет — окажется в безымянной могиле, и Чарли себя винить за это точно не будет.       Последний слой мази, последний узелок на бинтах. Как завершающий штрих, Ксавьер оставила на перилах деревянной загородки мужскую одежду, рубаху да брюки. Как она у неё оказалась, зачем — женщина не помнила, как и не знала, подойдут ли размеры её пациенту. Чуть дальше, в углу сарая, Чарли оставила кувшин с водой и краюху хлеба, чтобы оборотень мог утолить первый, самый дикий, голод без её участия. Больше её сонное сознание ничего придумать не смогло, и Ксавьер вышла во двор, зевая на весь рот и потягиваясь: она страшно устала и больше всего мечтала оказаться в ещё тёплой кровати и выспаться…       Укладываясь в свою койку и заворачиваясь в одеяло, ведьма уже не видела, как постепенно посветлел горизонт и как, освещая близлежащие луга и огибающую лес реку, медленно поднималось ленивое солнце. Как его лучи затронули деревню, огороды и пристройки; как утренний свет украсил деревья и заиграл алмазной крошкой снег. Как озолотилось сено в её собственном сарае, как коза хмуро отвернула морду в другой бок и как огромный волк на полу медленно, постепенно превратился в высокого, широкоплечего мужчину с нахмуренным, уставшим лицом даже во сне.       Пробуждение после ночной трансформации всегда было болезненным. Ныли кости, тянуло мышцы, и от ощущения заледеневших пальцев тоже легче не становилось. Мужчина, поняв, что сон уже не вернётся, со стоном перевернулся на спину. Бинты, наложенные ему в личине волка, сползли и перепутались. В них уже не было надобности: все раны зажили, не оставив от себя даже следа. С удивлением оборотень осмотрел себя, понимая, что кто-то дал себе труд затащить огромного волка в свои сени, перебинтовать его и даже оставить элементарные необходимые вещи. Вопросы и мысли, ещё напоминавшие скорее ошмётки чего-то целого, чем что-то собранное, метались в болезненном сознании, пока тело реагировало на порядок быстрее. Например, идея о том, что еда может быть отравлена, пришла уже в тот момент, когда первый кусок хлеба запивался ароматной студёной водой. Оборотень хмыкнул сам себе и тряхнул лохматой гривой: какой бы дурак спасал дикого, опасного зверя, чтобы отравить его на следующее утро? Нет, вряд ли подвох в еде или в одежде из небелёного льна, которая даже нагрелась на далёком зимнем солнце, на удивление щедро светившим этим днём. Мужчина не преминул поскорее одеться: оставаться голым было довольно не комфортно и холодно без густой волчьей шубы; тем более, помнилось, что где-то рядом люди. Вервольф уже давно не пользовался ничем подобным: от одежды пахло мылом и лавандой, а кувшин был на удивлением целым, без щербинок и трещин. Его собственные пожитки обычно были найденным на окраинах деревень хламом и долго не хранились. Оборотню нет смысла обрастать всяким бытом, будто обычному человеку: какая ценность, если это потеряется со следующим полнолунием?       Пока мужчина привычными движениями закатывал рукава рубахи повыше, снаружи послышался шум, возня. Кто-то явно открывал и закрывал калитку, весело переговаривался с соседом и выплескивал воду за порог, на хрустящий от морозца снег. Оборотень подобрался у входа в сарай, ожидая, заглянет ли кто к нему или нет — и как придётся встречать гостя. Но вскоре послышались удаляющиеся шаги, а рядом, во дворе, остался хозяин только одного голоса — женского, напевающего незамысловатую песенку. «Неужели ведьма», — мелькнуло в голове у оборотня, прежде чем он медленно и настороженно открыл двери, которые, как назло, проскрипели на все лады. Солнечные лучи упали ровно на вышедшего мужчину, ослепив ему глаза; впервые за долгое время по его смуглой коже бегали световые зайчики, обычно спрятанные за ветками и листвой леса. — О, ты проснулся, — поприветствовал тот самый весёлый голос со стороны дома.       Проморгав, оборотень смог разглядеть молодую женщину, закутанную в кожушок; в её руках всё ещё болталось ведро, а голова была замотана в светлый платок. Несмотря на улыбку и видимое спокойствие, хозяйка явно нервничала. Вервольф хмыкнул: если она хоть каплю его боялась, то явно не являлась такой дурой, какой казалась. — Меня зовут Чарлин Ксавьер, я ведьма. Вчера ночью стая загнала тебя на моё подворье, — женщина указала рукой на снег, раскиданный в разные стороны огромными зверями, — но ты смог выжить. Я перевязала тебя, как смогла, надеюсь, помогло. — Да, — хрипло ответил её гость, — помогло. — Как мне называть тебя? — Чарлин, успокоившаяся при звуке его голоса, более внимательно вгляделась в мужчину. Достаточно высокий и широкоплечий, темноволосый и смуглый, он и в человеческом облике напоминал волка. Вот только за аурой зверя скрывалось что-то ещё, смутно знакомое ведьме… — Логан. Зови меня Логан, Чарлин Ксавьер.