***
— Ну? И что мне с вами делать, юная леди? Вы ведь прекрасно понимаете, что я должен придумать для вас заслуженное наказание, — постукивая черными длинными ногтями по большому дубовому столу, Адриан Крайвен выжидающе смотрел на меня. И смотрел так, словно пытался добраться до самой души, выискивая правду. Ну, а я что, я буравила виноватым взглядом пол. Как бы я не недолюбливала своего начальника, в этой ситуации я действительно сплоховала. И прекрасно это понимала. Как-то по-детски все получилось, правильно Лия сказала. Между тем, я и не собиралась нарушать воцарившуюся в рабочем кабинете господина Адриана тишину. — Молчите? Что же, ладно. Раз у вас нет никаких оправданий на сей счет, тогда я подыщу вам наказание, — подавшись вперед, он еще раз внимательно на меня взглянул. — Нет! Не надо… Если это, конечно, возможно… — Возможно, все возможно, — на губах жнеца промелькнула мимолетная легкая улыбка. Вот это да! Все удивительнее и удивительнее. -Ну что же вы молчите, опять? — Хорошо. А если я пообещаю, что больше так не буду? Честно-честно, — откинув всю свою гордость и нерешимость перед этим властным, в первую очередь, мужчиной, я резко мотнула головой и уставилась на жнеца, сложив руки в умоляющем жесте. Как по-детски… опять. Зато видели бы вы лицо господина Адриана! Это что-то с чем-то. Секунда ступора сменилась удивлением и сразу после этого Адриан Крайвен громко рассмеялся. Его смех был очень заразительным, что я тоже невольно стала подхихикивать. Успокоившись, жнец опустил голову на руки и запустил пальцы в волосы, немного помассировав голову. Снял очки, отложил в черный кожаный футляр и еще раз взглянул на меня. В его глазах сейчас не было той холодности и стали, которую я привыкла видеть за все время. И это было поистине небольшое открытие для меня. Лицо совершенно расслабленное, на губах играет легкая полуулыбка, в глазах плескаются озорные искорки. — Вы действительно умеете убеждать, — после долгой паузы проговорил жнец. -А знаете, хорошо, я не накажу вас, однако! Это не значит, что так будет всегда. Перейдем сразу к делу, собственно, зачем я вас и позвал к себе вчера, — пристально взглянув, продолжил: — Мне кое-что сообщили о вас. А именно Дьюс Паркер — ваш бывший, так сказать, куратор вашего курса в отделе по сбору душ. Как вы думаете, что он мне мог поведать? — А мне-то откуда знать… — пробурчала я себе под нос. Господин Паркер, м-да, это мой прошлый начальник. Ну, то есть тот, чьи приказы я должна была исполнять, как требуют того правила общего устава. Но суть то не в этом. С этим жнецом у меня были весьма хорошие отношения. Бывало даже, что в свободное время господин Дьюс преподавал мне отдельные уроки. Теорию, если быть точнее. Практику мы проходили однажды и всего один раз. Между прочим, это была та единственная практика, на которой мы смогли собрать свою первую душу и на этой же практике, для кого-то, быть может, последнюю. Кто же знал, что мне, какой-то простой девчонки, не отличающейся особо в плане работы в отделе по сбору душ, так несказанно повезет. Я даже не могу представить лица моих бывших коллег, когда они узнали, куда меня все-таки распределили. Ну да ладно. — Не знаете, значит, — повисла звенящая пауза. -Вы уверены? Неужели при его руководстве вы ни разу не отличились? — В смысле, отличилась? — В хорошем смысле, — жнец хмыкнул и встал из-за стола, прошествовав за спинку моего стула, за которым я сейчас сидела. Вот это меня уже начало напрягать. Не могу я разговаривать со жнецом, когда он находится за моей спиной. Это как-то странно, что ли. — То есть вы хотите сказать, что он меня похвалил, — придав своему лицу максимум непосредственности, я повела плечом. — С чего вдруг такая реакция? — жнец опять появился в поле моего зрения, но сейчас он решил присесть на краешек своего стола, сложить руки на груди и заинтересованно меня разглядывать. Честное слово, я что, похожа на какую-то редкую зверушку?! Почему, стоит мне что-либо сказать и он начинает меня так разглядывать? — Ну… Например потому, что он меня сам никогда сильно не хвалил. Может я и отличалась на его, как бы сказать, уроках и у меня получилось на практике почти беспрепятственно собрать первую душу, однако ярой похвалы я от него не слышала. Поэтому понятия не имею, что мог вам сказать господин Паркер. — Хм, понятно. Хорошо, тогда давайте зайдем с другой стороны… Что вы знаете о жнецах, а именно новичках, которым довелось однажды собрать свою первую душу в мире людей? Без посторонней помощи, с самой обыкновенной и примитивной косой смерти и без малейшего опыта в этом деле? Как вы думаете, неужели всем так легко удавалось собрать первую душу, как это удалось вам? Расскажите-ка мне, что произошло в тот день, когда у вас случилась первая практика? — он, казалось, прожигал меня взглядом насквозь, пытаясь докопаться до самых глубин моих тайн и недосказанностей. Мне кажется, он догадывался о моей маленькой тайне. Глупая… Неужели я и правда думала, что никто не заподозрит неладного, ведь все после сбора своей первой души либо были ранены, либо им так и не посчастливилось собрать ни одной души. И всегда так было. Ну как, как неопытные жнецы могут с легкостью и без препятствий собрать первую душу? Теперь я не удивляюсь, почему же меня распределили в отдел по сбору душ. Они хотят выяснений. Я устало отвела взгляд от мужчины и уставилась на свои руки. Они хотят выяснений, значит я все сейчас расскажу. В конце концов, я и сама не поняла, что тогда произошло. — Ладно… Я расскажу кое-что. И вы мне можете не верить, но расскажу я всего один раз и все, чистую правду без всяких тайн. Только пообещайте мне, пожалуйста, — я подняла глаза на господина Адриана. Да, сейчас он хмурился. Еще бы, я на его месте тоже бы не искрилась от счастья. -Пообещайте, что расскажете мне, что это было. — Смотря что вы имеете ввиду, — его взгляд немного смягчился. -Рассказывайте. Я глубоко вздохнула и начала рассказывать. Про то, как наступил тот самый день практики, на которой все жнецы-новички должны были испытать себя в самом главном — в сборе душ. Про то, как я совсем не хотела, чтобы этот день наступил. Знаете ли, хоть я это и заслужила, однако смотреть на то, как человек умирает, просматривать его прошлое, а потом просто лишать жизни — для меня это было выше моих сил и моего понимания. Я была уверена, что не справлюсь. На все сто. Более того, я сразу понимала, что лучше уж получу ранение, но душу отнимать не буду. Кто бы мог подумать, что после этого дня изменятся все мои принципы…Восемь месяцев назад… Практика…
Была темная и ветреная весенняя ночь Лондона. Я стояла на краю крыши одного из высоких строений этого туманного и загадочного города. Холодный, пронизывающий ветер то и дело теребил мои волосы, заплетенные в тугую косу. Не выдерживая таких порывов, несколько прядей высвобождаются из этого тугого захвата косы. Теперь ко всему прочему мое лицо начинают щекотать и отвлекать мои собственные волосы. Прекрасно… Время почему-то тянулось очень долго, однако мне было совершенно плевать на время. Я была полностью погружена в свои мысли, размышления. Интересная все-таки участь меня настигла — отнимать души. Быть той, которую страшатся и проклинают люди. Быть той, у которой нет выбора. О, а вот тот самый мальчик. И какого черта ему понадобилось сегодня в такую погоду куда-то идти?! Он даже и не представляет, какой его ждет сейчас сюрприз. Ну вот, как я и говорила, из-за угла вышло трое пьяных мужиков. Мерзость какая… Они стоят, орут на всю улицу, а бедный мальчик, силясь справиться и с холодом и с обуявшим его страхом, пытается незаметно пройти мимо этой стаи. Но тщетно. Ноги не слушаются, ноги подкашиваются и он падает прямо лицом в лужу с холодной и грязной водой. И это не самое страшное. Стая этих выродков замечает его, этого бедного мальчика. И они точно знают, кто будет их следующей жертвой. В той ночной тишине, свидетелем того жестокого убийства, которое сотворил человек, была лишь луна, иногда проглядывающая из-за густых черных туч. А я… Какой из меня свидетель? Я лишь ничто. Я просто наблюдаю и делаю свою работу. Этому ведь нас учили на протяжении половины года? Детский крик стих, никто не прибежал на помощь. Потому что чудес не бывает. Все должно происходить так, как должно. Кто это вообще придумал?! Как должно?! Вот так?! Я не могу, я просто не могу оставить это так, как есть! Дожидаюсь, когда эта стая бессовестных ублюдков наконец покинет истекающее кровью тело ребенка, спускаюсь с высокой крыши и медленно подхожу. Его сердечко отбивает последний ритм. Вот оно, то самое мгновенье, мое мгновенье. Минута смерти. Насколько я помню, души детей всегда сопротивляются смерти. Они, как никто другой, ненавидят нас и не согласны с уготованной для них участью. Почему именно у меня моей первой собранной душой должна быть душа ребенка?! Стоит хотя бы попытаться ее забрать… Теперь он сможет уйти на покой. Я присаживаюсь рядом с мальчиком на колени, прямо на холодную землю. Плевать. Он лежит лицом к небу. Сколько страдания на этом маленьком лице! Я аккуратно беру его за голову и ложу себе на колени, поглаживая волосы, мокрые и грязные. Он еще дышит, веки подрагивают. Не знаю, сколько мы тогда просидели, но с каждой минутой я понимала, что чем быстрее я заберу его душу, тем быстрее он освободится от этой боли, от этих страданий. Я опускаю обратно его голову на холодную и сырую землю, поднимаюсь и достаю свою косу смерти. Коску… серп. М-да, не важно. — Ну же, Ассоль, давай, как тебя учили, — шепчу я сама себе, придавая уверенности, ведь сейчас мне придется его проткнуть, для того, чтобы извлечь пленку. Черт. Я зажмуриваюсь и с размаху втыкаю косу прямо в сердце ребенка. Сама не ожидала от себя такой решительности… Открываю глаза из-за подозрительно яркого свечения. Ах да, это пленка. Я должна ее просмотреть. Выпрямляюсь и пытаюсь не зарыдать в голос. Я бесстрастна и должна об этом помнить. Подхожу ближе к пленки и что-то идет не так. Либо я сошла с ума, либо я действительно слышу голос. Детский плач… Черт! Это то самое детское сопротивление?! Мне не справиться чисто физически и морально. От общих пленок жизни исходит голубоватое свечение. Так тепло, так хорошо. Запах прошлого. Я смотрю, но мне мешает этот детский плачь! Он умоляет меня не забирать его! Что мне делать? Нет, так нельзя. Я должна… я должна забрать у него душу, иначе добром это не закончится. — Послушай меня, — обращаюсь я в никуда. -Я уверена, ты слышишь меня. Ты ведь понимаешь, что твое время пришло, почему ты сопротивляешься? — А ты бы не с-сопротивлялас-с? — ответом мне послужило явно не детское шипение. Такое бесцветное, бесполое. Это голос души. И она в ярости. Кажется, целой мне отсюда не выбраться. — Сопротивлялась бы. Но подумай сам, я сейчас уйду, оставлю твою душу. Допустим, что никто из других ее не заберет, допустим… А что дальше? Ты уже мертв, ты не сможешь жить. Твои кости раздроблены на мелкие кусочки, тело безжалостно избито, что дальше? Как ты собираешься жить дальше? — пленка жизни затрещала. Ага, душа мальчика начала свое истинное сопротивление. Говорят, эта пленка очень острая. Мне хана. Одна лента отсоединяется от других пленок жизни и стремится в мою сторону. Все, мне конец. Да почему он такой упрямый! Разве он не понимает? Я закрываю глаза, ставлю перед собой свою маленькую коску, надеясь отразить удар. Секунда, две, ничего не происходит. Открываю один глаз, чтобы тут же с удивлением распахнуть оба. Что происходит? Пленка жизни поглощается моей косой… Я забираю душу? — Спасибо, — слышу тихий, еле слышный шепот души, когда последняя пленка жизни поглотилась косой. — Что за черт… — В общем, как-то так. Я и сама не поняла, что тогда произошло. Слишком быстро и слишком просто, да? — Хм… — все это время слушавший меня господин Адриан, задумчиво потер указательным пальцем нижнюю губу. -Увы, но я не могу вас порадовать тем, что это просто совпадение. Такое случается и случается не так уж и редко, как вам могло представляться. — То есть? — То есть вам нечего бояться, вас за такое не накажут, — на губах жнеца промелькнула усталая улыбка. -Детские души имеют самые опасные для жнецов пленки жизни. Как правило, их мало, но они всегда несут в себе непредсказуемость. Какие дети — такие и их души. Непредсказуемые, упорные, но очень наивные. Вы сказали, что пытались поговорить с тем мальчиком, то есть с его душой. — Да. — Ну вот. Видимо, — Адриан остановил на мне пристальный взгляд. -Он вам доверился и решил поскорее уйти на покой. — Ну… И прекрасно! Тогда в чем моя проблема? Все же хорошо. — Вполне — сказал бы я, если бы не одно большое «но». — Какое? — Не всем опытным жнецам удается такое провернуть с душами детей — поговорить и убедить их. А вам, будучи совершенно непрофессионалом своего дела, удалось, да еще и с какой легкость! — Ну почему? Если подобрать правильные слова, может и легко. — Нет. Все не так просто. — А что еще? — А вы не забыли, юная леди, какими нас видят люди перед своей кончиной? — я дернулась и меня осенило. Точно! Когда человек уже за гранью жизни и смерти, он видит жнеца, как нечто очень ужасное и страшное. До сих пор нашим не удалось добыть точного образа, как воспринимают нас смертные во время своего забвения. — Получается… Нет, я не понимаю. Что это значит? — Хотел бы я тоже это знать, — он продолжал сверлить меня задумчивым взглядом. Молчание затянулось. И в любой другой ситуации я бы срочно попыталась его нарушить, но не сейчас. Я тоже погрузилась в свои мысли. Вдруг зазвенел рабочий телефон в кабинете и Адриану Крайвену пришлось отвлечься от своих размышлений. — Вы можете быть свободны, увидимся сегодня на занятиях, — поднимая трубку телефона, жнец махнул мне рукой на двери, разрешая покинуть его кабинет. А я что? А я с удовольствием. Напряженно тут все-таки как-то. Уже закрывая за собой дверь кабинета, я услышала обрывок разговора жнеца: — Как кровь закончилась? Какого черта у вас там происходит?! Сейчас буду…