***
16.11.13 Ледяные пальцы правой руки с бокалом красного полусладкого били в ритм с идущим за окном дождём. Стеклянные глаза смотрели в пустоту, их табачно-зелёная радужка уже не горит пламенем, как это было раннее. Тонкие губы чуть вздрагивают от холода. На далеко не случайно появившиеся ранки левой руки стекают капли вишнёвого вина и я, кажется, окончательно заебалась. Зачем-то вновь пересматриваю наши фотографии и переписки, которые пора бы уже удалить, забыть обо всём происходящем месяц назад.Но так хочется дотянуться рукой до прошедших моментов, почувствовать тепло тех солнечных дней кончиками пальцев.Улыбнуться бы также как тогда — беззаботно, легко и просто, не взирая на всё, что я пережила и переживаю.Посмеяться над дурацкой шуткой моего худощавого друга из прошлого, что так отчаянно пытался насмешить.Иногда у него это получалось и, клянусь, те мгновенья по-настоящему искренних смешков никогда не вылетят из моей памяти, подобно всему остальному.Мозг запоминает всё самое ужасное и такое он уж точно сохранит в безграничной копилке воспоминаний.Плевать, почему так тоскливо и одиноко на душе, абсолютно всё равно из чего-там сделаны неподдельные страдания — главное, что было тогда.Тем осенним днем, когда листья качались в воздухе и боясь разбудить истощенных рабочих, падали на землю ковром, тихо перешептываясь между собой.Тем ранним утром холодного ноября, когда дождь с силой барабанил по крышам и нашим, впервые облегченным головам.И, наконец, тем морозным вечером, когда кроваво-красный закат стремительно падал за хвойный лес и кидал последние лучи солнца в окна многоэтажек.Ведь в такие моменты я была счастлива, казалось бы, не обращая внимания на всё, что меня окружало.Оно всплыло лишь потом, когда такими яркими воспоминаниями я душила себя в холодной ванне наедине с ножом. Капля за каплей, глоток за глотком — вся жидкость стекает куда-то, принося неимоверное облегчение.Как же всё-таки, блять, больно.Облегчение — временно, жить от попойки до попойки не так весело, как казалось в четырнадцать.Убиваться без причины — отличающая черта всех подростков, но только не меня.Я запиваю.Я курю.Я кричу, пишу, теряюсь, ору, делаю вид, что всё окей, но только не убиваюсь.Всё временно и любые страдания тоже, да? Если это так, то вытащите меня из этого царства тоски, я не вывезу. Рингтон телефона весьма неожиданно для меня раздается по комнате.Я протягиваю руку и тянусь за телефоном, что лежит в метре от меня.Беру трубку, не взирая на экран, какое дело кто звонит в час ночи. — Да? — что за заинтересованный тон вдруг вышел откуда-то из дебрий голосовых связок? — Елизавета? Я офицер полиции, Николай Антипов, — мои ушные раковины уловили спокойный тембр голоса статного мужчины, лет тридцати восьми — сорока.Неподдельный интерес к этому позднему звонку слегка отрезвил мой мозг, рассекая по словарному запасу в поисках граммотно подобранного ответа: — Чем обязана звонку из полиции в столь поздний час? — неужели что-то внятное выходит из моего рта? Ушам не верю, поразительно! — Дело в том, что ваш, по предварительным данным знакомый, Михаил Совергон совершил несколько серьёзных преступлений, а позже скрылся.Вы не располагаете знаниями о его нынешнем местоположении? — на секунду я забыла как дышать.Неужели, всё что рассказал Кашин — правда? Никогда не поверю, что спонтанное и резкое желание его тогда оставить оказалось не безрассудным.Ни-ко-гда. — Нет, мы перестали общаться ещё месяц назад.А по каким статьям его обвиняют? — всё более нервным и одновременно интересным становится данный разговор. — Ох, боюсь, что перспективы у Михаила далеко не самые радужные.Статья сто тридцать первая, пункт третий — повторное изнасилование несовершеннолетних карается сроком от восьми до пятнадцати лет.Также статья двести семьдесят два, пункт первый — неправомерный доступ к компьютерной информации, грозит штрафами или исправительными работами, — что-то внутри, такое закипающее и горящее поднималось всё выше и выше, опасно приближаясь к нервной системе.Еще чуть-чуть, совсем немного, и я бы стала очередной жертвой этого монстра.Самое страшное даже не это — человек взломал несколько страниц в социальных сетях, развесил эти фотографии в школе, раскрасил, мать его, стену — для чего? Всё для того, чтобы трахнуть очередную малолетку? Боже, я почти влюбилась в маньяка, самого настоящего монстра, чуть не повелась у него на поводу.Говорят, мы влюбляемся в тех, кого заслуживаем.Неужели я достойна этого чудовища? — Какой ужас… Я сообщу вам, если узнаю какую-либо информацию о Михаиле, — с трудом собираю мысли в кучу и отвечаю полицейскому. — Хорошо, Елизавета.Жду вас во вторник, в любое время для сдачи показаний.И помните — скрытая информация о преступниках вноситься в приговор, как соучастие.Доброй ночи. — Доброй ночи, товарищ полицейский, — скидываю трубку. Не могу поверить.Как? Как солнечный мальчик Миша, с камерой и большим объективом, ямочками на щеках и огромной синей толстовкой мог быть насильником? А главное — зачем всё это? И каким образом возможно скрыть такое? В тихом омуте черти водятся? Сука, да в таком то «дружелюбном» омуте можно чертей наплодить на весь мир, еще и с лихвой останется на параллельные вселенные.***
Лиззка, 03:11: я знаю, что ты не спишь, можешь приехать? *прочитано в 03:11* Ничего уже не спасает.Из алкоголя — последняя бутылка виски на «черный» день, в холодильнике ещё вчера повесилась мышь и вся её семья, а слёзные железы обмелели окончательно.Я сижу за столом и жду чего-то.Чего? Чуда, если его можно так назвать.Чуда, если я могу сказать, что сейчас что-то волшебное впорхнёт ко мне в квартиру и нальет еще.Чуда, я его всё ещё жду, в шестнадцать годиков. Дверь с щелчком открывается.Заходит в квартиру, бегло пробегает глазами по коридору, даже не разуваясь.В белых найках, ростом в два метра и рыжей копной, заходит знаете что? Чудо.Прошёл час
Не знаю, тяжко ли ему от меня, сидящей на его коленях.Всё равно, как плохо ему от внезапно переложенных на эти широкие плечи моих проблем.Абсолютно плевать, как сильно промокла тонкая куртка от последних слёз.В конце концов, не важно, как много мы выпили.Я выпила. — Дань.Что мне делать дальше? — стеклянные глаза почему-то остановились на показавшихся прекрасными в тот момент волосах.Рыжие, густые.Языки пламени, как же хотелось их коснуться, будто настоящего огня.Запретный плод сладок, но станет ли этот плод для меня запретным, по крайней мере сегодня? Посмотрим, всё ещё впереди… — Не знаю Лиз, не знаю… — он тоже на секунду заострил взгляд на моих спутанных русых волосах, чуть улыбнувшись.Такое грустное и обреченное на провал это движение, будто описывает моё душевное состояние. — А я, кажется, придумала, — медленно и неосторожно накрываю эти маленькие губы, что застыли в печальной улыбке, своими и чувствую, как начинаю терять власть, проникая всё глубже, пытаясь вылизать ему всю душу…Или же не запретный?