Чон Чонгук и его гарем

Утро начиналось очень даже неплохо: Тэхён не терял надежды поймать лунных кроликов в саду при дворце, Намджун дискутировал сам с собой на тему кризиса в мировой экономике, Хосок и Джин что-то химичили на кухне, да даже Юнмины, тихонько сосущиеся в уголочке, не вызывали у окружающих привычного раздражения. Идиллию нарушил Чонгук, врывающийся в крыло дворца, отведённое под, непосредственно, гарем, с воплями: — Всё пропали! Тьфу, мы пропало! — Чонгук, — тоном заправского психотерапевта обратился к нему Намджун, — я беспокоюсь о твоём умении выражать свои мысли. В книге одного арабского психиатра... — Началось, — хмыкнул Чимин, у которого с Намджуном по какой-то причине отношения никак не хотели клеиться. — Мама приезжает в гости! — панически проорал Гук, продолжая трястись, как суслик, и бегать, как кролик, по комнате. — Мама?! — вторили ему остальные. О матери Чона слагали легенды, причём не самые лицеприятные: Тэхён уверял, что эта женщина однажды обрила налысо наложницу, подавшую ей суп с блондинистым волосом, и это при том, что та была брюнеткой! Да что там Тэ, даже Сокджин обходил эту даму десятой кухней, а это уже реально страшно. Словом, никто из присутствующих не спешил накрывать на стол и встречать гостью радушной улыбкой. — Дамы и господа, я вынужден сообщить вам пренеприятнейшее известие: к нам едет Ревизор, — пробормотал Джун, роняя очередную книгу из богатой чонгуковской библиотеки на пол. — Прости, но что Гоголь делает в фанфике про корейцев? — Эй, вы меня вообще слушаете? — возмутился Чонгук. Упс, оказывается, он всё это время пытался что-то сказать. Неловко-то как... Из кухни на звук выползли Хосок и Джин, перепачканные в муке, вскоре к ним присоединился и Тэхён, очевидно, неудачно поохотившийся, а оттого недовольный. — Так вот, — обиженно продолжил Гук, — пока мамуля будет во дворце, все должны вести себя образцово-показательно, а это значит: никаких охот на лунных кроликов, — выразительный взгляд в сторону Тэ, — никаких лесбийских игрищ в общественных местах... — Мы вообще-то бисексуалы, сколько раз повторять? — возмутился Чимин. — Да хоть трансгендеры-натуралы, мне плевать, суть вы уловили, — фыркнул Чонгук, которого крайне нервировал предстоящий визит. — Так о чём я? Ах да, спрячьте Намджуна до отъезда мамы. — Почему это? — удивился вышеобозначенный, ради такого случая отрываясь от чтения. — Ты слишком умный, мама таких не любит, — обрубил Чон, критически осматривая свой гарем. — Продолжим список правил: никаких криков по утрам, — взгляды присутствующих обращаются на съёжившихся Виминов, — никаких криков вообще, — внимание окружающих перемещается на Хосока. — И да, Джин, не вздумай спорить с моей мамой о правильной технике приготовления пирога! — Но эта женщина кладёт туда возмутительно много муки! — возразил Джин. — Ты хочешь ожирения и ранней смерти? А кто тогда будет нас содержать? — Да-да, спасибо, я тебя тоже люблю, и я рад слышать, что ты будешь горевать, если я умру, — съязвил Чонгук. Настроения в гареме накалялись, причём не самые радужные, а потому лишь вовремя зашедший слуга спас дело от неминуемой драки. — О, великий султан, почтенная Чон Чонса приехала! — а голосок-то подрагивал. Объявление произвело эффект разорвавшейся бомбы: Хосок, издав громкий визг, предпринял смелую попытку спрятаться под тахту, что, впрочем, с его ростом было равноценно попытке верблюда из султанского стойла забиться в кучку сена до лучших времён. Чон Чонса даже на животных действовала покруче любых стихийных бедствий. Юнмины закрылись в покоях, отказываясь выходить до отъезда достопочтенной «матушки», а Сокджин на всякий случай вооружился котелком, который притащил с кухни. Тэхён любовно приглаживал растрепавшиеся волосы Чонгука, а Намджун... Намджун читает, и пусть весь мир подождёт. — Чон Чонгук, — прогремело чёткое, строгое обращение на весь дворец. — Ой, мамочка... — пролепетал Чонгук, предпринимая робкую попытку зарыться с головой в пол, подобно страусам. Серьёзно, весь гарем и госпожа Чон лично наблюдали, как этот олух бьётся головой об пол в попытке продырявить там временное убежище. — Господи, кого я воспитала... — протянула Чонса, поднимая сына с пола. Женщина критически оглядела гарем, смерив презрительным взглядом Сокджина, не разделяющего её мнения касательно некоторых аспектов готовки и Хосока, чьи ноги слишком очевидно торчали из-под тахты. Взгляд госпожи Чон безошибочно остановился на Тэхёне, скромно стоящем в сторонке: — Пойдём, дорогуша, нужно поговорить, — схватив упирающегося Тэхёна за ворот, женщина силком впихнула его в первое попавшееся помещение, с громким хлопком закрывая за собой дверь. — Прощай, Тэхён, мне будет тебя не хватать, — помахал ему на прощание Хосок, выползший-таки из-под тахты со старческим кряхтением. — Я обещаю носить цветы на его могилку, — всхлипнул Джин, вовлекая в объятия протестующего Джуна. Воцарилась гробовая тишина. Даже Юнмины в соседней комнате затихли, проникшись торжественностью момента. Спустя несколько часов из покоев буквально вывалился Тэхён, побледневший на пару тонов. За ним вальяжно проследовала Чонса, не забывающая элегантно повиливать бёдрами. Альф рядом, конечно, нет — одни омеги, но привычка-то осталась. — Ладно, дурачьё, я покидаю вашу халупу, — объявила женщина, самодовольно наблюдающая за старательно скрывающими свою радость омегами. — А ты, Тэхёнушка, придерживайся моих рекомендаций и советов, тебе этому кретину, — обличительный тычок в только что вошедшего сына, — ещё детей рожать. Госпожа Чон, попрощавшись, следуя традициям, направилась к выходу. Из комнаты Юнминов послышался то ли вопль мамонта, то ли облегчённый смех Юнги.

***

— А всё-таки, зачем госпожа Чон приезжала? Если ей только и нужно было, что поговорить с Тэхёном, она могла бы послать гонца, — недоумевал Чимин. — Матушка никогда не говорит о точных причинах своих визитов, — пожал плечами Гук, — полагаю, мы недостаточно умны для того, чтобы разгадать её замыслы. — Ты правда так думаешь? — вздёрнул бровь Чимин. — Нет, конечно. Просто отец её ещё после моего рождения отставил, вот ей и делать нечего, расхаживает с визитами по всем дворцам, которые знает, и хернёй страдает. — Чон Чонгук, как ты можешь так говорить о своей мамочке? — послышался знакомый властный голос за спиной. Чимин чуть не лопнул от хохота, причём так и не решив, по какой причине: то ли потому, что цвет лица Чонгука успел пять раз сменить оттенок за три секунды, то ли потому, что за его спиной стоял Юнги, у которого на удивление хорошо получалось пародировать госпожу Чон. — Пиздец! — заорал Чонгук, как только обернулся. — Ах, неужели я настолько страшный, оппа? — язвительно протянул Юн, у которого после визитов госпожи Чон всегда появляется вдохновение на моральный террор того, по чьей вине, она, собственно, и визитёрствует. Вероятно, жизненное кредо Юнги звучит, как: «Лучше издевательств над Чонгуком может быть только много издевательств над Чонгуком», и если предыдущие 100500 случаев ещё внушали какую-то надежду, то сейчас младший точно убедился в том, что его гарем его ненавидит. — Побреюсь в монахи и отрекусь от мужей, — бурчал Чонгук, с тоской рассматривая седой волос, одиноко поблёскивающий среди чёрной копны.