Шлюшонок

Мэнди паркует джип на асфальтовом пятачке возле закусочной. Выходит из машины, закрывает дверь, на несколько секунд замирает, всматриваясь в вывеску. Правда, что ли, Микки здесь бывает? Даже вызнать толком ничего не удалось… Что ж, проверить не мешает. В любом случае — хотя бы перекусит. Всё ещё медля зайти внутрь, Мэнди достаёт сигареты, закуривает. Бросает взгляд на свой джип. Этот джип да несколько красивых дорогих платьев в багажнике. Всё, что у неё осталось от работы, про которую она когда-то говорила Йену, что та сможет обеспечить ей будущее. Ничего не самом деле не получилось отложить. Ну, почти ничего — хватило на то, чтобы, уйдя, не броситься тут же ловить новых клиентов на углу ближайшей улицы, но уж никак не на то, чтобы купить жильё или хотя бы забыть о работе на год-другой. Да, салон, в котором она работала в момент последней встречи с Йеном, считался элитным. Да, она имела право отказывать клиентам, которые ей неприятны. А вот права ставить им фингал под глазом — не имела. Мэнди зло усмехается, вспоминая. Стряхивает пепел на асфальт, затягивается снова. Тот мудак, которому она врезала кулаком по роже — и из-за этого вылетела из салона, — напомнил ей другого. Того, который сдох в отеле. В ночь, когда она в панике позвонила Йену. Напомнил тем, что тоже принялся её душить — хотя, как и в предыдущий раз, никакого уговора об эротической асфиксии не было, — вот только, в отличие от предыдущего, подыхать от сердечного приступа не спешил. Сперва Мэнди врезала ему коленом в пах — чтобы спихнуть с себя. И это бы ей ещё простили — руководство тоже не любило клиентов, распускающих руки в отношении эскортесс, — но потом она, забыв обо всём на свете, замахнулась кулаком и со всей силы заехала в глаз. Клиент вопил что-то о том, что подаст в суд. Этого бы, разумеется, не случилось, но работу Мэнди потеряла. Ещё и штраф пришлось заплатить — чтобы не ославили или ещё чего похуже. И это, разумеется, на её финансовом состоянии сказалось тоже не самым лучшим образом. Сперва она думала вернуться в Чикаго. В грёбаный Саутсайд, от которого, похоже, его жителям никуда не деться. Всё равно как болото — лезешь из него, тратишь последние силы, а оно, сука, по-прежнему держит тебя за ноги. Но — снова жить в одном доме с отцом… с отцом, который её когда-то… Мэнди сминает недокуренную сигарету — горячий пепел обжигает пальцы — и, прицелившись, выстреливает ей в сторону ближайшей урны. Решив, что ни за какие коврижки не будет жить в отцовском доме, она начала расспрашивать, где Микки — и Йен. С Йеном они, в конце концов, всегда были лучшими друзьями, и едва ли эта дружба сошла на нет после того, как Йен отсидел. А с Микки Мэнди хоть и цапалась, но, можно сказать, была в ладах больше, чем с прочими членами своей семьи. И, в конце концов, ей просто хотелось их увидеть — обоих. Убедиться, что они по-прежнему вместе. Должно же, блядь, быть хоть что-то хорошее в жизни бывших саутсайдовцев? И если здесь она сможет найти Микки… а может, и Йена… — Красавица, ты не на втором этаже работаешь? Мэнди вздрагивает от неожиданности и только сейчас понимает, что на неё уже какое-то время пялится незнакомый мужик. Микки что — снова открыл бордель?.. Что ж, если так — может, ей это место пригодится во всех смыслах. В конце концов, на что ещё она годна. — Не знаю, — честно говорит она и на всякий случай улыбается. — Я только приехала. Там видно будет. — Ну, смотри, — мужик продолжает пожирать её взглядом. — Если что — я тебя рад буду здесь найти. Мэнди дарит ему ещё одну улыбку и идёт к двери в закусочную. По крайней мере, истрепаться она не успела. Судя по всему, всё ещё красотка. — Кофе, — просит Мэнди, присаживаясь к стойке. — И чего-нибудь поесть. Типа бургера. Поесть было бы удобнее за столиком, но у стойки обычно лучше идут расспросы. Перед ней ставят чашку кофе, тарелку с чизбургером. Рыжая зеленоглазая барменша бросает быстрый заинтересованный взгляд — может, знает Микки, а Мэнди на него похожа? Хотя вроде и не особо похожа-то. Или — если у них тут и правда бордель на втором этаже, то Мэнди, скорее всего, похожа не столько на Микки, сколько на потенциальную сотрудницу. Хоть и в джинсах сегодня, и майка не слишком открытая. Мэнди берёт чизбургер обеими руками, делает первый укус. Чёрт, надо спросить про Микки. Всё равно надо — рано или поздно. — Простите, я ищу… — она взглядывает на рыжую — та одета в зелёную футболку под цвет глаз и выглядит в ней так, словно собирается праздновать какой-нибудь День Святого Патрика, — и снова отводит глаза. Откусывает от чизбургера ещё. Ну блядь. Мэнди Милкович не решается спросить о брате. Но если Микки здесь не бывает… и ей придётся возвращаться в Чикаго, к отцу… — Работу? — рыжая облокачивается о стойку, наклоняется к Мэнди. — Если в закусочной, то доедай спокойно и мы с тобой поговорим. А если на втором этаже, то это не ко мне. — А к кому? — Мэнди берёт чашку с кофе, делает глоток. Рыжая выглядит вполне дружелюбной — может, и правда попросить работу у неё в закусочной? Официанткой Мэнди уже работала. Не впервой будет. Или… или лучше на втором этаже. Секс-работницам всё же платят не в пример больше, чем официанткам. — К Микки, — говорит рыжая, и Мэнди вскидывается. — Или к Заку. Но скорее к Микки, это он обычно девочек на работу принимает. — Микки, — быстро повторяет Мэнди, отставив чашку. — Микки Милкович? — Да, — в зелёных глазах мелькает новый интерес. — Ты его знаешь? — Я Мэнди, — почему-то хочется счастливо рассмеяться — блядь, она что, в натуре соскучилась по Микки? Или так рада, что теперь едва ли придётся возвращаться к отцу? — Мэнди Милкович, — глаза рыжей снова вспыхивают. — Его сестра. — Сестра? Господи, так чего ж ты сразу не сказала! — рыжая выглядит искренне обрадованной, и хотя Мэнди по-прежнему неизвестно, насколько близко она знает Микки и кем ему приходится, но эта радость всё равно приятна. — А я тебя чуть на второй этаж не отправила! Ещё и фамилию сперва назвала — я даже подумала, неужто ты его бывшая жена, он же говорил, что у него жена была… — Его жену звали Светлана, — машинально отвечает Мэнди. Ей уже начинает казаться, что Микки расстался с Йеном, снова переключился на баб и выбрал эту рыжую как наиболее похожую на Йена… блядь. — А ты… вы с Микки… знакомы?.. — Да мы, можно сказать, одна семья, — рыжая издаёт короткий смешок, и Мэнди становится ещё хуже. Не то чтобы она что-то имела против этой рыжей, но… Блядь. Микки должен быть с Йеном. Только с Йеном. Как и Йен — с ним. И если они расстались, то — где сейчас Йен? В Чикаго он не вернулся. Мэнди спрашивала у Дебби — к Липу, разумеется, не подошла бы на расстояние выстрела, но с Дебби они всегда были в хороших отношениях, — и та сказала, что Йен на связь с семьёй почти не выходит. — Эй?.. Мэнди? Ты в порядке? Может, тебе на воздух надо? — Нет, — Мэнди быстро мотает головой и заставляет себя улыбнуться. — Я… в порядке, да. А ты… как тебя зовут? — Прости, не сказала, — рыжая берёт кофейник, подливает ещё кофе в чашку Мэнди. — Я Кейт. Кейт Коннор. Жена Зака. Мэнди подавляет готовое сорваться с языка «Какого ещё, нахуй, Зака», но, должно быть, этот вопрос написан у неё на лице, потому что Кейт поспешно продолжает: — Ты про Зака не знаешь? Вот чёрт, всё у нас какой-то бестолковый разговор получается… Ну, они в тюрьме познакомились. Он… вроде как… — Кейт заметно смущается, и это неожиданно, — вроде как старшой их. Их с Йеном. Мэнди снова хочется засмеяться. Какого хуя она чуть не поверила, что Микки… с этой Кейт? Жена Зака. Микки просто пошёл под какого-то зоновского пахана (небось и бордель вместе открыли — сказала же Кейт, что обращаться надо либо к Микки, либо к Заку), а это — его, пахана, жёнка. Обычное дело. И раз Кейт знает Йена, выходит… — Йен тоже здесь? — выпаливает Мэнди. — Он… он мой лучший друг. Я их обоих ищу. Но мне про Микки сказали — что здесь найду, — вот и… — Здесь, — Кейт улыбается. — Они поженились. Микки и Йен. В тот же день, что и мы с Заком. Мы и живём теперь… — она снова краснеет, — ну, коммуной практически. — Суки, — смех всё-таки вырывается из груди Мэнди. — И на свадьбу не пригласили. Йен с Микки. Шучу. Они и не знали, где я. Да и я про них… вот, еле нашла. — Давай-ка я тебе ещё чего-нибудь поесть дам, — говорит Кейт. — Хочешь блинчиков с сиропом? Или яблочного пирога? — Хочу пирога. И… — Мэнди медлит, — я не только повидаться приехала. Работа мне тоже нужна. На самом деле. Могу и в закусочной, могу… — она дёргает плечом, — могу и наверху. Или и там, и там. Понемногу. Мне и то, и другое не впервой. — Ты совсем как я, — звучит за спиной знакомый весёлый голос, и Мэнди обнимают за плечи. — Привет, Мэндс. Я как тебя увидел, даже не поверил… Мэнди оборачивается. Йен снова чуть отрастил волосы и зачесал их назад — а в остальном совсем не изменился. Ей хочется верить, что она не изменилась тоже. — Ты что, тоже… — она нерешительно кивает на лестницу, ведущую на второй этаж, — наверху?.. — Ну да, — Йен беспечно пожимает плечами. — Иногда. А иногда здесь. Помогаю Кейт. Ты тоже так можешь. Я думаю. — Могу, — соглашается Мэнди. — Но… ты же говорил, что завязал… «С проституцией». Йен ухмыляется. Проводит рукой по волосам. — Я передумал. И вообще — я, между прочим, звезда салона. Апельсиновая звёздочка. — И Микки разрешает? — Мэнди недоверчиво щурится, но помимо воли начинает улыбаться шире. Снова ухмылка. — А куда он денется. — Йен, садись поешь, — вмешивается Кейт. — Потом можете правда помочь. Оба. Как раз одна из официанток просит пораньше отпустить, к ребёнку ей надо. А вечером, думаю, все вместе за ужином и потолкуем. Йен садится рядом с Мэнди, и та впервые за долгое время чувствует себя почти счастливой. Они сидят за ужином. Впятером. Впервые увидев Зака, Мэнди чуть не икнула — особенно когда он, услышав про сестру Микки, оторвал её, словно пушинку, от пола, прижал к широченной груди и закружил. Блядь, вот это Микки с Йеном пахана себе нашли… После избивавшего её Кеньятты у Мэнди до сих пор остался некоторый страх перед чересчур крупными мужчинами. Вплоть до того, что иногда она отказывала клиентам просто из-за того, что у тех были медвежьи габариты, — даже если ни малейшими намёками на агрессию эти габариты не сопровождались. Впрочем, Зак Коннор казался дружелюбным и, похоже, был искренне рад, что объявилась сеструха Микки. Мэнди, конечно, не сомневалась, что, как и все медведи, он далеко не всегда бывает плюшевым, но — что ж, она ему не враг, чтобы бояться. Не перешедший дорогу уёбок, не клиент, сбежавший, не заплатив, — и не девчонка из салона, попытавшаяся скрысить выручку. Не все же мужчины готовы врезать за один неправильный взгляд любому, кто слабее. Не все же такие, как Кеньятта или их с Микки отец. Они едят, пьют, болтают о какой-то ерунде, и Мэнди, поглядывая на остальных, внезапно понимает слова Кейт о коммуне. И — почему та начинала смущаться, произнося их. Блядь. Будь она проклята, но Зак Коннор ебёт определённо не только свою жёнку. А и Йена с Микки — обоих. Пусть переженились они и парочками. Мэнди присматривается ко всем внимательнее. К тому, как смеются, улыбаются. Прикасаются друг к другу, смотрят. Что ж, как бы там у них ни сложилось, а все они явно счастливы. И Йен, и Микки, и Зак с его Кейт. А если ебутся паровозиком и все всем довольны — блядь, да на здоровье. На Мэнди, во всяком случае, Зак точно видов не имеет — уж она-то похоть в глазах мужиков с лёту распознаёт. — Так что? — Йен перегибается к Мэнди через стол, смотрит весёлыми зеленовато-серыми глазами. — Мэндс? Останешься с нами? — Ты правда и в закусочную, и в салон хочешь? — Зак смотрит с добродушным любопытством. — Хотя я-то точно не против. — Среди шмар лучшей будет, — с набитым ртом говорит Микки и поспешно запивает еду, чтобы проглотить. — Всё равно с малолетства с мужиками ебётся. Самой завидной красоткой в Саутсайде была. Табунами бегали. Мэнди могла бы поспорить с утверждением брата, но ей не хочется. Если Микки хочет похвастаться ей хоть так — почему бы и нет. Даже приятно. Да и разве не она в своё время выбилась из саутсайдовских шлюх в элитные эскортессы? Вон, даже джип купила. И платья — любым богачкам впору. А что в итоге не свезло… — Меня из предыдущего салона выперли, потому что я клиенту в морду дала, — выпаливает она; к чёрту, пусть знают. — Глаз подбила. Жаль, нахуй не выбила — хотя тогда бы мне похуже пришлось… — Чё сделал-то? — Микки хмурится. Мэнди понимает: недоволен он вовсе не её поведением. — Душить меня взялся, — Кейт вполголоса матерится. — Уговора не было, понимаете? Ну, я его спихнула, это ладно — но потом крышу сорвало, и… За это и вышвырнули. — Ну и дебилы, — ровно замечает Зак, и в его серых глазах мелькает что-то такое, отчего Мэнди понимает: паханом в тюряге он стал далеко не только благодаря росту. — Шмар бы своих лучше берегли, а не мудаков, которые им шкурку портят. — Ну, — согласно кивает Микки. — Уёбков этих ещё куча завалится, а девочек работящих поди найди. Да ты не ссы, Мэндс. Если тебя кто обидит, я сам ему рожу набью. — Мы все набьём, — охотно подхватывает Йен. — А деньги нахуй, всех не заработаешь. Мэнди окидывает всех взглядом и улыбается. Чёрт, кажись, она и правда дома. И обидят её здесь вряд ли. При отце Кеньятта избивал, потому что отцу похуй было, да и сам руку поднять мог, — а у этих в салоне вряд ли даже обычных шлюх хоть пальцем трогают. Если Микки просто рыло начистит, то Зак, поди, как вполсилы врежет, так мокрого места не оставит. — И в закусочной помощь пригодится, — вступает Кейт. — Скоро… скоро сильно пригодится. — Сильно? — Зак хмурится. — Это ещё чего? Увольняется кто? — Нет, — Кейт краснеет — как тогда, когда говорила про коммуну. — Я… чёрт. Я беременна. За столом воцаряется тишина. У Зака открывается рот. — И посмей только спросить, от кого, — внезапно набрасывается на него Кейт, и Зак, перестав сидеть застывшей статуей, расплывается в широкой ухмылке. — Да чего ж мне спрашивать, — говорит он. — Рыжик с чернышкой тебя не ебали, — Мэнди, чтобы не расхохотаться, поспешно прячет лицо за чашкой с чаем, — а больше и некому. Только… мы ж с тобой того… — …предохранялись?.. Ну, видать, у тебя семя такое, что всё равно протырилось, — с ехидцей замечает Кейт, хоть и по-прежнему выглядит слегка смущённой. Тут уже смеяться начинают все. — Здорово, — подаёт голос Йен. — Я люблю детей. — Любит, подтверждаю, — хмыкает Микки. — Моего однажды украл. Еле нашли, обоих. — Маленькие — это хорошо, — говорит Мэнди и чувствует, как застарелой, уже почти неощутимой болью ноет в груди. Лип когда-то ляпнул, что, может, было бы не так уж и плохо растить маленького трущобного спиногрыза… А она — она огрызнулась, что он собирается свалить в свой университет ебаться с сокурсницами, а её оставить колотиться с ребёнком… В итоге они в очередной раз посрались, и она дала ему в глаз. Совсем как тому клиенту. А может… может, если бы она от него родила… В итоге ведь Лип всё равно не доучился в университете… Мэнди злится и заставляет себя выбросить мысли о брате Йена из головы. Похуй. Похуй на Липа. Когда она потом призналась ему в любви, он даже ничего не ответил. Вообще ничего. А значит, ничего не могло получиться. К тому же — чтобы Мэнди Милкович бегала за парнем, которому — единственному! — призналась в любви, а он ответил ей молчанием? Ну уж дудки. — Ну хули, в натуре же здорово! — Зак ревёт как настоящий медведь, и мысли о Липе исчезают окончательно. Коннор соскакивает со стула, хватает жену, начинает тискать, и всеобщий смех становится громче. — Будем растить, бля. Все вместе. — Медвежонка, — говорит сквозь смех Кейт и целует Зака. Похоже, ей он тоже кажется медведем. Мэнди улыбается, и смутная боль в груди сменяется теплом. В старом доме Милковичей она никогда не чувствовала себя настолько дома.