* * *
Он пропадает здесь каждый день, и Элиотт знает, что его зовут Лука. Лука Лалльман перевелся из школы, которую закрыли из-за неуплаты налогов. Это была неофициальная причина, потому что в городе ходили разные слухи. Что-то темное произошло в той школе, и Демори почему-то боялся, что Лука мог быть в этом замешан. За три дня Элиотт собрал очень мало информации о Луке, но всё-таки выяснил кое-что интересное. Лалльман подрабатывал музыкантом в ресторане на окраине города. Одноклассники из круга Демори не бывали в подобных местах, и Элиотт мог быть спокоен, что над Лукой не станут насмехаться. Он так за него переживал. Как будто Лука был для него по-настоящему близким, родным. — Что ты здесь делаешь? — Лука отвлек его от беспокойных мыслей. Крышка пианино громко захлопнулась, и Элиотт вздрогнул. Лалльман открыто смотрел ему в глаза, и Элиотт чувствовал себя разодранным напополам. Смущенным, напуганным, сбитым с толку. Прямо как в тот день, когда отец оповестил о том, что мамы не стало. Вместе с ней ушла часть его сердца, но рядом с Лукой оно будто снова становилось цельным. — Разве сюда запрещено заходить? — Демори оглянулся по сторонам, как будто и вправду искал табличку с суровой надписью «Посторонним ход запрещён». Для Луки Элиотт оставался посторонним. Странным парнем с вечным беспорядком на голове, который за ним подсматривал. Всё выходило за рамки нормальности, но для Демори это была тоненькая ниточка, ведущая к полноценной жизни. Музыка его исцеляла. — Я не люблю, когда мне мешают, — Лука холодно на него посмотрел и вернулся к пианино. Его тонкие пальцы застыли в сантиметре от клавиш, и время будто остановилось. Элиотт всё ждал момента, когда тот заиграет, и он снова почувствует силу. Неведомую силу, пробуждающую желание жить. Музыка меняла его, а музыка Лалльмана и вовсе сводила с ума. — Я просто хотел послушать, — виновато протянул Демори. — Тебе лучше уйти, — Элиотт видел только его спину, но голос у Луки был жесткий, трескуче-сухой. — Я тебя не знаю. Демори хотелось выкрикнуть в ответ: «Я будто всю жизнь тебя знаю». Но сил хватило только развернуться и уйти. Забирая с собой то, что росло, крепло в груди день за днём. В голове снова звучала знакомая мелодия.* * *
— Меня зовут Элиотт, — Демори демонстративно закрыл у него перед носом ноты. Чтобы Лука смотрел только на него. Чтобы он почувствовал хоть каплю того, что чувствовал Элиотт. Прошла неделя с тех пор, как Элиотт впервые его увидел. Он ходил за его музыкой, как завороженный, и почти не контролировал себя. Когда Камиль и Ивон заподозрили что-то неладное, Демори пришёл к нему. Не просто, чтобы послушать, как Лука играет. Он пришёл, чтобы всё прояснить. Как Луке удалось забраться так глубоко? — Я знаю, как тебя зовут, — Лалльман только хмыкнул в ответ, неохотно повернувшись к Элиотту. — Твои друзья проводили для всех новеньких экскурсию. — Ты круто играешь, — он не смог сдержать улыбки, и Лука удивлённо выгнул бровь. Элиотт никогда не видел на его лице других эмоций, кроме восторга от музыки. Лука в принципе сухо реагировал на присутствие людей. Он не был замкнутым, но с музыкой ему было куда приятнее поддерживать связь. Прикасаться к клавишам, закрывая глаза, полностью погружаясь в мелодию. В такие моменты Лалльман был настоящим, и таким он нравился Элиотту больше всего. Да, чёрт возьми, Демори нравился Лука. — Спасибо, — Лука качал ногой в воздухе и смотрел так серьёзно, будто ждал от Элиотта чего-то. — Что-нибудь ещё? Демори опустил глаза и спрятал в карман ладонь, сжатую в кулак. Там была записка с его номером телефона. Ей суждено было остаться там навсегда. — Может, назовёшь своё имя? — он подступил всего на шаг ближе, но Лука смотрел так же равнодушно. Так похоже на хождение по канату, натянутому над пропастью. Один неверный шаг — и ты уже летишь вниз. Падаешь, разбиваешься, умираешь. А там, высоко-высоко, остаётся маленький огонёк твоей души. И все твои чувства тоже остаются вместе с ней. — Не вижу смысла, — Лалльман отвернулся к пианино, и его голос загремел надменно-строго. — Тогда до скорого, Лука, — бросил Элиотт напоследок. Он был живым снаружи, но внутри всё осыпалось пеплом. Знакомая мелодия рвалась надсадным хрипом в груди, и Демори уходил всё дальше, вглубь школьного коридора.* * *
Элиотт спрятался за стеной, когда услышал знакомый взволнованный голос. — Как ты не понимаешь? — Лука обращался к девушке, которая тоже появилась в их школе недавно. Кажется, её звали Манон. — Если я не заплачу за учёбу, меня выгонят из школы, и я окажусь на улице. Комнату в общежитии выделяют только ученикам школы. Он нервно шагал из стороны в сторону, схватившись за голову. Проблемы были серьёзные, и Манон едва не откусила краешек карандаша, наблюдая за своим другом. Элиотт не сомневался, что Лука был её другом. Он часто видел их вместе на перемене, в столовой, и в кабинете музыки тоже. Наверное, они были близки, но Демори боялся думать, насколько. Элиотт осторожно посмотрел на Луку и прижался спиной к стене. Что он мог для него сделать? — Наверное, тебе стоит помириться с отцом, — Манон похлопала его по плечу и потянула за собой в кабинет биологии. На следующий день Луке сообщили, что какой-то аноним оплатил его учебу. Он выискивал в толпе уже знакомую взлохмаченную макушку, но только надоедливые одноклассники толкались со всех сторон. Лалльман серой тенью сновал по коридору, искал его и не находил, а Элиотт всё так же наблюдал за ним. Лука — музыка его жизни. Когда-нибудь их жизни сойдутся вместе, если этому суждено сбыться.