Мой любимый крысёныш

— Это было очень давно, если хочешь знать, — начал старик, опустившись на лавку возле какого-то дощатого сарая. Том стоял рядом первое время, затем опустился рядом с ним, в чем сильно мешала брезгливость. Он выслушивал долгий рассказ, который начался с простой детской шалости и закончился разрушенной жизнью и старался сохранить равнодушный вид — не столько снаружи, столько внутри себя. Книга судеб оказалась потеряна для него: он, конечно, подробно выспросил у старика, где тот спрятал её. — А что случилось потом? Вы нашли книгу судеб? — Нет. Когда я вернулся туда следующим утром, ее там не было. Кто-то заменил ее простым мятым и грязным журналом. Том резко сорвался с места. Для него всё было ясно: книгу заменили, и он уже знал, кто. Похоже, в этой стороне света ничего не знали о хроновороте. Он вернулся в комнатку, порылся в чемодане и извлек золотистый круг, а потом, выйдя с ним обратно во двор, начал методично отсчитывать часы, дни и годы назад. Сперва ему показалось, что он ошибся: не изменилось почти что ничего. Неслись мимо года и десятилетия, а окружающий его старый двор не менялся. Правда, деревянные стены светлели, а затем, когда пропал неожиданно с глаз новый корпус школы, он понял, что на верном пути. Теперь оставалось только добежать до соседнего двора, просунуть руку за декоративную решетку на фасаде... Толстый фолиант чуть не придавил его. Том подхватил его с трудом, нервно оглядываясь, потом вспомнил о подмене и с полпути вернулся, торопливо поднимая с земли первую же помятую бумажку и трансфигурируя ее в журнал, такой же мятый и грязный, который засунул назад. Время выходило, и его вот-вот должно было выкинуть назад — не только в свое время, но и назад к Гриндевальду, и поэтому он торопливо листал страницы, выискивая свое имя. Знаки на толстых желтых листах скакали перед глазами, соединялись в бессмысленные знаки и менялись каждую секунду. Заклинание пришло ему на ум не сразу, но когда Том увидел свое имя, хроноворот начал уже крутиться. Последнее, что он увидел, была короткая запись об их дуэли. Он не успел даже ухватить результат исхода, но сам факт этот точно пришиб его. Он упал на траву у подножия Нурменгарда, но не так больно было удариться о землю, сколько понять, что всё окончится печально. — Ах, ты отыскал её! Гриндевальд чуть не подхватил его на руки, закружив в воздухе, но Том отстранился. — Что случилось? Он заглянул ему в глаза. Том замолчал, отвернувшись. — А, кажется, понимаю. Ты ее открыл и кинулся отыскивать свою судьбу, а потом понял, что умрёшь, как и все мы? Догадка была верна не до конца, но Том кивнул. — Не печалься. Всё имеет свое начало и конец. И никто не вечен. — Но неужели всё будет разрушено!? Он вырвался из его рук и взбешенно взмахнул палочкой, переносясь куда глаза глядят — лишь бы оказаться подальше и хорошо обдумать увиденное. Он попал в Лондон и долго брел по незнакомым узким улочкам, иногда возвращаясь на прежние места, точно ходил по кругу. Мысли крутились у одной и той же вещи. Дуэль! Один из них погибнет, и, помня клятву, Том ясно представлял себе, кто им окажется. Он не был склонен к юношеской уверенности в собственном всесилии и понимал, что связан клятвой. Геллерт убьет его, когда он станет не нужен. Ноги тем временем сами собой привели его к Косой Аллее. Он прошагал ее всю и сейчас уже бродил по каким-то задворкам, бормоча себе под нос. Вид у него, должно быть, был совсем несчастный. — Потерялся, красавчик? Какие-то ведьмы тянули к нему руки. Он помотал головой и отшатнулся от них в ужасе, но постепенно сменил шаг на задумчивый и наконец вовсе остановился у какой-то старой и совсем пыльной витрины, которую принял за лавку старьевщика, столько бессмысленных и непонятных древностей стояло в ней. Минут через десять к нему из лавки вышел приказчик в черном засаленном сюртуке. Окинул его взглядом быстро бегающих маленьких глаз. — Ты что тут забыл, птенчик? — Что? — вопрос застал Томаса врасплох посреди тяжелых мыслей. — Ты откуда? Сбежал из школы, что ли? Очевидно, приказчику бросился в глаза герб на его старой мантии. Том не стал спорить и кивнул. — Не знаешь, куда податься? Он кивнул снова. — Можешь остаться, если будешь делать всё, что я скажу. Только учти: условия у меня тут совсем не тепличные. Но спрятаться я тебе помогу. И Том решил остаться. Само собой, он уже на следующий же день пожалел, что сбежал от Геллерта Гриндевальда. В лавке было вечно пыльно, грязно, шумно, бродила куча магов и ведьм самой опасной наружности, но ему казалось, что тут только он и видит жизнь как она есть. Здесь приходилось варить зелья от любовных до одурманивающих, и он целыми днями стоял за занавесью, выслушивая беседы хозяина лавки с посетителями. Далеко не все они были оборванными бродягами — хотя и большинство. Но некоторые приносили ему по-настоящему ценные вещи, и Том прикасался к принесенным артефактам с трепетом. А ещё он бесконечно хотел вернуться и думал о том, как разорвать действие клятвы. Решение точно крутилось где-то рядом, но он никак не мог придумать его. Геллерт вытащил его зашиворот из этой лавки только через полгода. — Долго же вы искали меня. Том стоял, старательно делая вид, что ничего особенного не произошло, точно и не был в отлучке так долго. — Нашел я тебя сразу. Просто гадал, как долго ты продержишься там. Но тебе, я смотрю, понравилось — вот и решил тебя вытащить до тех пор, когда ты не привыкнешь окончательно к этому свинарнику. Том вздохнул и Геллерт, явно не удовлетворившись его молчанием, притянул его к себе вплотную чуть ли не с ненавистью. — Ты считаешь, я не мог призвать тебя сразу? Мог, и еще как. Но я ждал, пока ты опомнишься. Что случилось? — Там, в книге... Там было написано... — Что? — Про дуэль между нами. — Ты считаешь, что я убью тебя? Но я не сделаю этого. Том, посмотри на меня. Ты настолько боишься смерти? — Да. — Этот страх делает тебя слабым. Не сомневайся во мне и в себе. Иди до конца в любом замысле, чего бы он не стоил тебе. — Но в книге... — Письмена книги меняются каждую секунду. Мы сами переписываем их своими действиями. Разве ты не понял этого, когда листал её? Глаза с красным огнем на дне распахнулись широко. Судя по всему, внутри у него все сейчас переворачивалось. Он потрясенно приоткрыл рот, но так и не нашелся, что сказать, только потрясенно опустился на пол рядом с Геллертом и уткнулся лбом в собственные сложенные руки. — Вы вольны теперь наказать меня. Он опустил голову перед ним. — Я это сделаю, не сомневайся. Сделай одолжение, сними с себя эту грязную хламиду. Он сбросил её и остался в одной сорочке, полупрозрачной, из которой уже успел вырасти за это время. Уже совсем не мальчик, а молодой человек с темным тяжелым взглядом глаз, на глубине которых горел огонь, он смотрел на Геллерта, и тому впервые становилось чуть страшно — примерно так же, как если ведёшь льва на поводке. — Вы жалеете, господин. Видимо, я неспособен быть рабом. Без конца ошибаюсь. Без конца подвожу вас. — О нет. Не говори так. Теперь я не сомневаюсь, что выбрал тебя правильно. Иди ко мне, и я покажу тебе твою истинную силу. У таких, как мы, должна быть в руках власть над миром. Он подхватил его и встал на край окна, а затем шагнул вперед — но не упал вниз, а полетел, точно подхваченный крыльями черного ветра, который понесся над горами всё дальше и дальше. Том ощущал, как прижимают его к себе руки хозяина, но не слишком крепко, а потом осознал, что Геллерт исчез, но зато теперь он и сам может лететь, и с восторгом отдался воздушному потоку. Под ними проносились города, мимо проносились черные грозовые облака, которые группировались вокруг них, и вскоре сам полет их похож был на черный смерч, который несся по материку в сторону Англии. Небо заволокло окончательно, а потом по нему прокатился оглушительно гулкий гром, и его пронзила молния, белая, извилистая и тонкая. Когда Том понял, что его движения и его желание заставляет эти вспышки ударять то там, то тут, то нача с хохотом метаться над огромным городом, выбирая, что сжечь дотла — старую ли башню с покосившимся скрипучим флюгером, дерево или группу прилепившихся друг к другу домишек на окраине. Он вернулся в Нурменгард восторженный и промокший насквозь. — Надеюсь, мы не заставили нашего друга Альбуса всерьез встревожиться. Ты должен научиться управлять своей силой. Он положил ладони ему на плечи, гладя горячую влажную кожу под сорочкой, но в этот раз Том хотел быть ведущей стороной, и он прижал его к постели быстрее, чем Геллерт успел запротестовать. Да он и не стал. — Как ты вырос за это время. Как изменился, — шептал он, освобождая их от одежды и наслаждаясь юношеским телом своего слуги. — Как ты стал силен. Хорошо, я позволяю тебе. Возьми это. Том уже почти лежал на нем, прижав к постели, и дышал тяжело. — Я слишком люблю вас, господин. Я не хочу делать вам больно. — Но еще недавно ты всерьез размышлял убить меня. — Я отыскивал способ, как не быть убитым! Он прижался к его шее поцелуем, долгим и жестоким, прокусывая кожу до крови и облизывая её, и оторвался нескоро и с трудом, продолжив: — Вы кажетесь таким холодным. Всегда смеетесь... Но в этот раз я хочу слышать, как вы кричите. — Что ж, попытайтесь. Рука Геллерта огладила твердый холмик в его трусах. Том опустился на колени так послушно и быстро, точно его приучали к строгой дисциплине в этом. Но ему действительно хотелось продемонстрировать собственное мастерство. — О, твой горячий влажный рот... Ты определенно научился им пользоваться. Язык, теплый и мягкий, скользил вдоль него и дразнил, пробираясь под крайнюю плоть. Губы сжимали мягко, но ласкали каждую венку. Том вылизывал его весь так тщательно и старательно, что Геллерт почти забылся. Легкую тревогу в нем пробудили осторожные ласки, с которыми Том касался его ануса. — Воспользуйся маслом. Одного этого будет мало. — Как скажете, господин. Том уже выпустил его член изо рта и принялся действовать пальцами; Геллерт стоял перед ним на коленях, упираясь локтями в подушку, и наблюдал из-за плеча, как тонкие пальцы осторожно втирают в узкие складки маслянистую смазку, а потом приникают в него, и выдохнул, расслабляясь, чтобы дать Томасу безболезненно проникнуть в себя. Тот был бережен и даже медлителен. Под конец долгих ласк и попыток растянуть себя он не выдержал и сам стал подгонять его. — Давай, покажи мне, какой ты сильный. Дай почувствовать... — мурлыкнул он. А через пару мгновений охнул и зажмурился от боли. Том сжал его слишком больно от непривычки. Он ходил в него медленными мелкими толчками, но всё равно это было невероятно больно, хотя он и пытался расслабить мышцы и впустить его. Хотел не терять лица, но наконец не выдержал и простонал, зажмурившись. Выслушивал утешения, утыкался лицом в простыни, чтобы стереть непрошеные слезы, выступившие рефлекторно, и пытался отстраниться, когда его мальчик двигался. Горячий, дрожащий от нетерпения, он кончил быстро, не растягивая сладкую пытку надолго — может быть, ему стоило указать на это, но у Геллерта уже не было сил.