Ветер перемен

Чай горячий, и Айга не торопится его пить, спокойно держа кружку в руках, грея свои пальчики. Гошуин не может отвести от гаммы глаз. Вчера он вытворял с этим милейшим существом много непристойных вещей. И с удовольствием бы продолжил. Однако мальчишка кажется ему таким невинным ребёнком сейчас, держа кружку с чаем в обеих руках и смотря на печеньки, не зная, взять ли ему хотя бы одну. Всё-таки, поставив кружку на стол, Айга берёт сладость и осторожно кусает, словно бы было чего опасаться в этот момент. Акабе явно не по себе, когда на него смотрят так пристально. Но Суу просто не может ничего с собой поделать. Этот подросток… этот милый гамма, что мог ему противостоять, но вчера был таким послушным и податливым, что альфа просто сорвался. Ведь ему понравилось, что Айга такой покорный, и больше никто кроме него не сможет увидеть мальчишку таким. Не сможет же?.. Одна мысль о том, что это чудо может достаться кому-то ещё, вызывает у парня некую ярость и желание заклеймить гамму раз и навсегда, чтобы больше никто не смог его даже коснуться. Но что на это скажет Акаба? Как себя поведёт? Пошлёт ли? Расцарапает всё лицо? Из-за столь жаркой ночки течка и гон заканчиваются у парочки куда быстрей, скорее всего, к концу дня они уже оба освободятся от усиленных запахов и этой необычной тяги. В то же время Суу впервые чувствует себя так хорошо, как сейчас. У него гон, но Гошуин словно освободился от этого вечного желания уничтожить всех и каждого в отдельности. Ему достаточно просто посмотреть на мальчика, учуять в воздухе запах лаванды, что, несмотря на все опасения Гошуина, так и не развеялась, оставаясь всё такой же чёткой и приятной, и мир замирает. Суу может только надеяться на то, что даже после окончания гона его мысли и чувства не изменятся по отношению к Айге, и это будет вовсе не временным помутнением рассудка на фоне гормонов. Альфе нравится Акаба, он был лучше всех омег всех вместе взятых, и парень действительно хотел его полюбить, хотел ощущать себя на седьмом небе от счастья и дальше. Но больше всего ему хотелось сделать Айгу тоже счастливым и радостным. Чтобы мальчик смотрел на него с нежностью, отвечал на его чувства… Они бы обнимались вечерами, смотря на камин или же в телевизор, не столь важно. Главное, что вместе, а не порознь. Однако Айга даже не хочет посмотреть в его сторону, сверля глазами то стол, то кружку с чаем, словно бы та могла ответить на все его жизненно важные вопросы. Интересно, был ли в этих вопросах хоть один о Суу? — Тебе же не нравится, что я на тебя смотрю… почему не скажешь об этом? — тихо спрашивает Гошуин, заставляя Акабу едва заметно вздрогнуть. — Если хочешь, смотри, — спокойно отвечает гамма, но голос его предаёт и Суу слышит нотки какого-то испуга. Айга не боится, но что-то всё равно его пугает, что-то вынуждает прикусить губу и всё-таки взглянуть на альфу. И сердце на мгновение замирает. Он так не хотел признавать то, что Гошуин для него уже нечто особенное, ни друг, ни враг, а самый настоящий искуситель. — А если я захочу взять?.. — парень медленно опускается к нежным устам, но неожиданно останавливается у самых губ, опаляя юную кожу дыханием. — Так бери, — и этого шёпота в исполнении мальчика вполне хватило для того, чтобы Гошуин снова слетел с катушек, опрокинув всё, что было на столе, на пол и сажая Айгу на твёрдую поверхность, где всего пару секунд назад была еда. Лишь гром посуды и жаркие, страстные поцелуи. Хватает ещё пары мгновений, чтобы Суу оказался между тонких, прекрасных ножек, что цепляются за его талию, а руки быстро проскальзывают к плечам, чтобы ловко схватиться за них. Альфа едва не заваливает мальчишку на стол, но гамма явно не дурак и не хочет, чтобы его просто так отодрали на кухне. Поэтому Гошуину приходится расцеловывать хрупкую шею, оставлять засосы на ключицах, запускать руки под свободную рубашку и поглаживать ягодицы и бёдра Акабы, призывая его расслабиться и принести ему удовольствие. — Юный госпо… — дворецкий замирает на месте, у дверного косяка, держа в руке телефон. Уже не молодой человек прекрасно понимал своего хозяина, который не подпускал к себе глупых омежек и часто был очень нервным во время гона, поэтому ожидал всего чего угодно, но явно не того, что едва ли не на его глазах Суу будет трахать молодого и милого мальчика, тем более, на кухонном столе. — Пошёл прочь! — рыкнул Гошуин, готовый разорвать на части неосторожного дворецкого, который так и застыл на месте, как вкопанный. — Но… — попытался было сказать мужчина, однако его снова перебили. — Я сказал, прочь! — рявкнул раздражённый альфа, вынуждая дворецкого скрыться за дверью, не в силах больше противостоять сильному и властному хозяину. Аура вокруг Суу стала невыносимой, и любой адекватный человек давно бы сбежал. Гошуин готов был порвать своего непутёвого дворецкого, что всё испоганил, на части, и тут его голову неожиданно ласково поворачивают, чтобы прикоснуться губами к устам. И это резко заставляет Суу забыть обо всём на свете, кроме гаммы. — На чём мы остановились?.. — спрашивает Гошуин, стараясь не отстраняться от сладостных губ. — На том, что ты хотел что-то взять… — мальчишка выдыхает, чувствуя, как жар между ними нарастает, а внизу живота начинает всё скручивать. Снова за него говорит омега. Омега, которая без ума от этого альфы. Её альфы. Утробный рык вызывает у Акабы инстинктивное опасение и дрожь по телу. Руки парня с силой сжались на его бёдрах. Резко, грубо, жестоко. Айга вздрагивает, когда боль пронизывает до самых костей, и вместе с тем ему неожиданно приятно чувствовать себя снова заполненным именно Суу. Он судорожно хватает воздух ртом, ощущая, как в лёгких неожиданно стало очень мало воздуха. Но новый глоток кислорода вызывает боль и вынуждает прикусить губу, хватаясь за Гошуина и непроизвольно оставляя царапины на шее. Альфа снова рычит. Хищник овладел своей жертвой и останавливаться совершенно не хочет. Дрожь по телу гаммы только больше возбуждает, и Суу начинает прерывисто двигаться, вырывая из сладких уст мальчишки стоны и сиплые вздохи. От Айги приятно пахло нежной и ненавязчивой лавандой, в то время как запах Гошуина был более резким и терпким, оставляя свой аромат даже на языке, обволакивая всю комнату, от чего разум Акабы снова начинал мутнеть. Тихие хлюпающие звуки были пошлыми и грязными, но альфа и омега не придавали этому значения. Суу был слишком заворожён своим милым партнёром, а Акаба и вовсе терялся в самом себе, закрывая глаза на всё происходящее с его телом. На столе не очень удобно, и Айга это понимает почти сразу, старательно цепляясь за Гошуина всем, чем можно, чтобы его не уложили на лопатки окончательно и не начали долбить в его узкую дырочку ещё сильней и напористей. Если уж и трахаться, то хоть с каплей нежности. Так ему проще верить в то, что всё не так уж и плохо, что всё обойдётся, и его не выкинут, как какой-то мусор на дорогу. Многие бы удивились такому странному мышлению, тем более у Акабы, но сейчас за него говорила лишь омега, и омеге было страшно оставаться одному после всего произошедшего. Альфа — защитник, если он его бросит, то Айга останется на растерзание другим альфам. Инстинкт самосохранения, да и продолжения рода, активно намекал на то, что лучше Гошуина на кандидаты его альфы не найти. И как бы мальчик не сопротивлялся всему этому, мысли оставались в его голове, продолжая настаивать на своём, словно бы озверев после долгой спячки. Суу упирается одной рукой о стол, неожиданно немного отстраняясь от Акабы, пугая его очередной резкостью, но припадает к сладостным губкам, проводя по ним языком и проникая в ротик, что податливо раскрывается, позволяя альфе творить всё, что вздумается. На мгновение Айга теряется, тихо постанывает в поцелуй, ощущая напор на свою пятую точку. Парень словно горит, и гамма боится расплавиться, как металл от высокой температуры. Железо, — сильное, прочное, но когда его подогреть становится пластилиновым, послушным. И Айга начинал подчиняться, когда альфа опалял его чувствительную кожу поцелуями, огненным дыханием и рыком дикого хищника. Поддавался порою грубым толчкам, вдыхая распалившийся воздух, который даже вдыхать было немного больно. Но Акаба чувствовал себя спокойно в этих сильных руках, что могли так легко просто сдавить его шею и никто бы никогда не узнал о том, что гамма даже добрался до Гошуина. Но Айга знал, что его не обидят, не тронут. Его носят на этих сильных руках по дому, снова и снова прижимают к раскалённому телу, заставляют ощутить порою контраст между нежностью и болью, и это только больше заводит. Неожиданная резкая боль в шее отрезвляет Акабу, что сразу же подносит руку к месту, где буквально с секунду назад что-то впилось в кожу. Становится ещё жарче и Акаба с ужасом понимает. Метка. Ему поставили метку. И с каждой секундой боль только разрасталась, как и осознание происходящего. — С-Суу… — в бирюзовых глазах отразилась целая палитра эмоций, от простого непонимания и потаённого счастья омеги, до страха и ярости. Но милое создание никто словно и не слушает. Гошуин ухватывает гамму за запястье и отводит руку от метки, чтобы коснуться её губами, провести дорожку от самой метки до личика Айги и дойти до всё так же манящих его губ. Альфа в нём старательно пытается успокоить партнёра, чувствуя на подсознательном уровне, что гамма был не в таком восторге, в каком были бы почти все возможные омеги из предложенных роднёй. Ведь это верный показатель того, что парень готов к более серьёзным отношениям, чем просто секс или же пара свиданий. Его намерения были настолько серьёзны, что испугали Акабу до глубины души. Для любой омеги, гаммы или даже беты, метка — ответственный шаг. Её не делают просто так, по желанию. Для Айги метка означала вечную любовь, как у его дорогих и любимых родителей. Но сейчас перед ним Суу. И с ним они ранее НЕ общались, не дружили, не водили хороводов. А теперь всего за какие-то жалкие сутки они перешли в стадию серьёзных отношений. Последние толчки гамма даже не распознаёт под действием шока и адского жжения в плече. Семя заполняет всё внутри так же неожиданно, как и произошёл укус. Акаба дрожит всем телом, ощущая, что больше сам себе он уже не принадлежит, его всю ночь драли, а теперь и метку поставили… Суу словно испытывал его, словно издевался: «А это ты выдержишь? Сможешь вытерпеть и вот это?» От одних таких мыслей Айге стало не по себе. Альфа внутри кричала: «Уходи! Раздери место, где метка! Сотри это со своей кожи!», бета вполне адекватно и спокойно сидела тихо в уголке, не высовываясь, а вот омега внутри бушевала не хуже альфы. Он начал сражаться с самим собой… снова. Ещё долго Гошуин сидит, держа Айгу на своих коленях и успокаивающе поглаживая его по спине. Но он не чувствует ответной реакции, мальчик не рыпается, не истерит, не рыдает на его плече, но и не смеётся и не радуется. Ничего. Совсем ничего кроме мелкой дрожи, что часто пробегает по всему телу, скорее говоря о стрессе, нежели о какой-либо стадии отрицания или же ненависти. — Айга? — альфа приподнимает подбородок Акабы, чтобы заглянуть в его бирюзовые, опустевшие глаза. Словно бы мальчик решил неожиданно выйти из своего собственного тела на какое-то время. — Ты как? Гамма открывает ротик, чтобы что-то сказать, но сразу же закрывается, как рыбка, которая не может вымолвить и слова. Его телу не по себе, всё поменялось вместе с меткой, нет, ещё раньше, ещё тогда, когда он решился принять сторону омеги внутри себя, потому что больше сопротивляться ей и происходящему было почти невозможно… Медленно спокойствие Суу переходит в раздражение, пока он не сменяет местоположение чёлки и за него не начинает говорить вторая личность. — Тебе это нравится, мелкая шлюшка, не так ли? Ты не сопротивляешься, даже не возмутился, когда я поставил тебе метку! Ты этого хотел! Только этого и ждал, не так ли, шваль?! — Гошуин дергает мальчишку за волосы, ухмыляясь и собираясь ещё раз прокусить сладенькую шейку, отведя голову гаммы чуть в сторону, на что Акаба покорно повиновался. — Эй! Отвечай, когда тебя спрашивают! Скажи мне, чего ты хочешь?! Ведь именно этого желал?! Пару раз моргнув, Айга прикусил губу, стараясь сдержаться от резко накатившего к горлу комка. Ему стало плохо, как душевно, так и физически. Что ему хотелось в такой момент? О чём он мечтал? О чём думал, когда смотрел на Суу? Когда ладони, что могли ласкать и держать его на руках, так жестоко дёргали за волосы, а оскал так и говорил: «Я оставлю на тебе ещё больше отметин. Поверь мне, ты никогда в жизни этот день не забудешь!». Пальцы, что до этого спокойно лежали на грудной клетке альфы, переместились на предплечья мальчика. Они вцепились в ткань рубашки от очередной волны дрожи, что решила прогуляться по его телу в сотый раз за этот день. В носу предательски защипало и пришлось едва уловимо шмыгнуть им. — Я… хочу домой… — и эти слова выбивают Гошуина из колеи. Айга кажется таким ребёнком в подобный момент… совсем юным, но уже опороченным. Причём ни кем-то там, а самим Суу. Он причинял боль мальчику, заставлял его находиться в таком затравленном состоянии. Акаба гамма, но лишь с виду сильная, на деле хрупче хрусталя. Запутался, заблудился, устал от собственного сражения внутри себя. Ему так хочется просто закрыть глаза, проснуться в палатке и сделать вид, что ничего этого не было… Парень застывает, его словно окатило ледяной водой. Гамма едва не плакал, и виноват был он, тот, кто вчера заставил беспомощного мальчика раздвинуть под ним ножки, тот, кто причинил боль, а вот теперь оставил свою метку на хрупкой шейке, которая всё ещё кровоточила… Алая жидкость была на нежной коже, на белоснежной рубашке, на языке Суу, отдаваясь металлическим приятным привкусом. Объятья - единственное, что мог сделать для него Суу в такой момент. Прижать к себе, чувствуя, как Айга ухватился за него своим ручонками, обвивая его шею, стараясь быть ещё ближе. Ему было сложно. Сложно даже просто привыкнуть к альфе, к тому, что его снова носили на руках до комнаты, где ещё не один час они провели вместе. Но Гошуин чувствовал, что это лишь временая мера. Что Айге снова станет плохо, стоит сделать лишь одно неаккуратное движение. И единственным выходом было… пойти и разобраться во всём раз и навсегда.