Былые дни

Она старается смотреть на него каменным лицом, но сквозь странный блеск в карих глазах все равно просвечивается что-то. Неуверенность, осторожность. Наверняка пытается предсказать его дальнейшие действия – взгляд бегает от охранника к нему. — Прошу прощения за доставленные неудобства, сэр. — стоило ему только показаться на доке, как его тут же отпустили. Но не ее. — А что с рекрутом? — в эту секунду все зависит от него. Он поворачивается к ней, и она смотрит на него из-под насупленных бровей. Ходячий конфликт. — Под стражу ее? Под стражу. Как предателя. Как отступницу. «Это не мое». «Скажите мне правду». Снова слабость. Не может быть, не она. Снова знакомые сомнения. Внутри – какая-то еле теплящаяся уверенность, что она бы так не поступила. Что это какое-то безумное недопонимание, череда случайностей. Ты же проходил через это. Допускаешь одну и ту же ошибку? Она не ошибка. — Нет. Она оружие. Сильнейшее, которое когда-либо у них было. Она солдат. Она будущее «Звездной силы». Она… Удивленно смотрит на него, приоткрывая рот. Йон-Рогг резким жестом останавливает ее. Они выходят из дока, направляются к лифту. Верс чуть отстает, медленно семенит за ним. Она не стала бы. Она просто потеряна. Запуталась. В кабине становятся на безопасном расстоянии друг от друга. —Этот голограф… — какой же ты дурак, ты же проходил через это, и сейчас действуешь так, будто жизнь тебя ничему не научила? — Меня попросила… — может, из вас двоих тебе требуется ментор? — Попросили, — поправила себя она, — В лаборатории, Дестра… — вернись немедленно и сдай ее под стражу. Ее проверят, не обнаружат никаких нарушений, и все будет хорошо. Зато ты успокоишься. Внутренний голос раздражал. — Йон, я… — от его имени, произнесенного ею, опешили оба. Она каким-то образом оказалась совсем близко, со своими растрепанными волосами и слегка припухшими губами. Карие глаза расширились, и она замерла, — Я имела в виду… Он тяжело вздохнул. Не здесь. Ему не хочется быть здесь. Не в этот момент. Не с ней. Уйди от меня, пожалуйста. Потому что если она еще раз скажет его имя, он окончательно сдастся. Пошлет все к черту и притянет к себе. Зароется носом в светлые волны, обовьет руками тонкие плечи. Все хорошо. Она наверняка попробует отстраниться, в непонимании упрется ладошками ему в грудь, но он не пустит. Будет держать, пока снова не почувствует себя нормально. Верю, я тебе верю. Замолчи, пожалуйста. ВерюВерюВерюВерю Или вынесет ей мозги прямо на месте, наплевав на спасение Крии и все ее невероятные силы. Сбросит с ближайшего же окна, отпустив легкое тело в бездну чуждой ей планеты. А потом спустится, и насладится видом распластанного тела на голом камне. Насладится лужей крови, которая наверняка бы образовалась под бездыханным телом. Стеклянными глазами, устремленными куда-то вверх, туда, откуда несколькими моментами назад упала. И не будет у него больше никаких проблем. Никогда не будет. Тяжесть мыслей заставила голову закружиться. Она взяла его за запястье, но касание обожгло. Выдернул руку, нажал на сенсорной панели кнопку стопа, и вышел на первом же попавшемся этаже. Оставляя ее позади. Холодный воздух Халы забирался в легкие, успокаивая чувства внутри. Высокий статус в армии творил чудеса. Его запросто пропустили через кпп, позволили воспользоваться транспортом. В вагоне – всего лишь пара военных. Уже успели несколько раз потребовать документы. Улицы из-за чрезвычайного положения были мертвецки тихими и безжизненными. Но его это устраивало. Не хотелось сейчас никого видеть. Всеобщая городская пустота и холод ночи пробирались внутрь, вычищая все внутри. Он почти почувствовал себя снова собой. Спокойным и решительным. Будто все снова под контролем. Как тогда, когда он наконец оказался на Хале. Начал жить своей жизнью. Он обязательно разберется во всем – по-другому и быть не может. Разберется во всем. В одиночку. Как и всегда. Но стоило, черт ее дери, только прикрыть глаза – и под веками снова танцует она. Тяжело дышащая. С таким огнем во взгляде, что казалось, она сейчас подпалит его. Когда он стал таким? Импульсивным, порывистым, нерациональным. Когда в нем сломались все алгоритмы, тщательно выстроившиеся за сколько? Двадцать лет? Будто все щели в его налаженной системе, тщательно залатанные когда-то, снова открывались. Почему? Ответ был очевиден. Переменная в его море постоянных. Одна ошибка, один просчет. Непредсказуемая случайность. Что, если бы он пристрелил ее, тогда, на С-53? Он бы не катился сейчас в бездну. Не падал бы с каждым днем глубже и глубже. Он поднимается по ступеням, заходит на мост, и оглядывает Халу. Он мог прийти только сюда. Отворившаяся дверь, пара шагов по огромному коридору, и вот он снова стоит на нужном месте и чувствует, как его обвивают проводки. Пролезают сквозь легкую футболку, очерчивают твердые мышцы. Их холод заставляет его дрогнуть. Фиксируются на подушечках пальцев, и останавливаются лишь тогда, когда достигают висков. Он закрывает глаза. А когда открывает, перед ним все та же белая комната. Стол, гребаный стол, с бумагами, белые волосы. Прямая спина. Она поворачивается, и на губах уже улыбка. Как же он ненавидит ее. Что бы он отдал за то, чтобы у него появилась возможность прострелить ее еще раз? Чтобы синяя кровь заляпала бумаги на столе. Ее драгоценные труды, что она копила столько лет. В мыслях – снова нелепая идея о том, что она выжила. Идея о том, что Верс… — Йон-Рогг. Мар-Велл. — Высший Разум. Но это не она. И она не умрет еще раз. Она осталась на ее любимой Земле, и ее голубая кровь впиталась в песок, навсегда смешавшись с тем местом. И он обязан видеть ее каждый раз. Каждый раз, когда приходит сюда. Общаться с той, кого ненавидит больше всех на свете. Смотреть в светлые глаза и топить воспоминания внутри. Он вернулся домой поздно – сам виноват, поддался собственным же слабостям. Надеялся, что она не заметит его; но все его намерение втихушку пройти мимо в свою комнату испарилось, как только он увидел припаркованный рядом корабль. Резкий поворот головы – и он видит; сквозь разбитые окна дома пробивается желтый свет. Все головокружение мигом испарилось. Он подавил все желания вбежать сломя голову в дом; вместо этого удостоверился, что звездолет пуст, а потом глянул в окна. На то, чтобы вырубить их всех, одного за другим, ушло около получаса. Сначала выудил двоих на улицу. Расправился с тем, что был в доме. Хорошенько приложил бейсбольной битой. Потом с парой. Привязал ублюдков и оставил лежать на полу. Картина сложилась дикая – трое отключенных скруллов на их ламинате и она, на клетчатом диване. Совсем не ваша типичная американская мечта – такого не увидишь ни в одном черно-белом ситкоме, что крутят по телевизору. Он посмеялся бы, если бы не был на взводе. Три бластера и две винтовки лежали на обеденном столе. Одно движение – и у него в руках смертоносное оружие. Желание перестрелять их было сильно, но он боролся. Когда она наконец откашлялась, приходя в себя, он поднес ей стакан воды. Отдал чуть промоченное полотенце для того, чтобы она промыла раны. — Убьем их или отошлем на Халу? — нетерпеливо спросил Рогг. Руки чесались с ними что-то сделать. Но он не против предоставить удовольствие разобраться с оборотнями Хале. — Не трогай их. — осипший голос заставил его обернуться. — Прости? — он чуть сильнее сжал окровавленную темной жидкостью биту. — Я сказала. Не трогай. Их. Он опешил. Сильно. Приоткрыл рот, но ни слова не вышло. Пару раз моргнул. Взгляд метался от скруллов к ней. — Слушай, я все понимаю, ты невероятно сострадательна и милосердна, но это же… — он потер лоб, — Это же просто безумие! — он обескураженно посмотрел на нее, — Они, — бита была направлена в сторону троицы, — Пытались убить тебя. И ты собираешься, что? Отпустить их? — Они просто потеряны, Йон. — вздохнула женщина. Попыталась приподняться, все еще прижимая полотенце ко лбу, но он остановил ее, кладя руку на плечо и опуская на диван. — Круто потерялись. На пару галактик? — прищуренные глаза и сжатые губы не несли в себе той иронии, что была в его словах. — Пожалуйста, отнеси их на корабль и отправь домой. — устало посмотрела на него одним глазом. Второй был полностью залит голубой кровью. — Я прошу тебя. Знакомая мягкость. Йон-Рогг отошел от нее на шаг. Усмехнулся, не веря собственным ушам. Он моргнул, смахивая воспоминание, но перед ним – все та же пара светлых глаз. Только другого цвета. — Давно я тебя тут не видела. — руки в карманах, кожаная куртка. — Я появляюсь так часто, как могу. — так часто, чтобы не вызывать ни у кого подозрений. Это симуляция. Всего лишь реплика, и ничего больше. Симуляция никогда бы не пощадила того, кто пытался убить ее. Он тоже не смог бы. Симуляция никогда не твердила Йону о мире. Никогда не лгала ему прямо в лицо. Потому что это все, что делала Мар-Велл. Сплошная ложь и ничего больше. Так почему он продолжает видеть ее? — Что привело тебя на этот раз? — легкая ухмылка. Она оперлась на стол, наблюдая за ним. — Неприятности в раю? — даже сейчас со своими земными выражениями. — Ты знаешь, что. Женщина вздохнула, отталкиваясь от стола. Подошла ближе. Смотрела на него снизу-вверх – он давно уже стал выше ее. — В тебе конфликт. Невероятно проницательное замечание. — Я пришел за советом по поводу… Верс. У меня есть подозрения, что она может… — он запнулся, не зная, как правильно подобрать слова. Надеялся, что она сама все поймет – давай же, не заставляй меня. — Может что? — теперь она просто играет с ним. — Может иметь связь с… — Со мной? — она вскинула одну бровь. — Не с тобой. С ней. — Почему ты не отправишь ее ко мне? Потому что она видит тебя. Знаю, что она видит тебя – ты в ее словах, в ней, основательно. Вижу это, когда она говорит со мной. Ты настолько глубоко в ней, что даже стирание памяти не смогло уничтожить тебя. — Йон-Рогг? Потому что я хочу, чтобы ты не имела к ней никакого отношения. — Это мое задание. Я способен с ней справиться. Глупость. Высший Разум – не она. Она – лишь оболочка, ничего больше. Но он почему-то боится. Боится, что если Верс будет видеть ее чаще, в ней что-то проснется. Что-то очень страшное. Такое, что сделает ее еще сильнее. Заставит задать еще больше вопросов. Женщина напротив хмыкнула. Развела руками. — Ты же знаешь, что это невозможно. — ее голос смягчился. Он понял, на что она намекнула. Еще секунда – и напротив него изображение бездыханного тела. — Ты же не думал, что мы оставили ее на С-53? — Где она? — вопрос против воли вырвался. Слишком быстро. Он напрягся, пытаясь взять себя в руки. Какое тебе дело, где она? — Не на Хале. — сказала Разум, чуть наклоняя голову влево и прищуривая глаза. Будто пытаясь высмотреть в нем что-то. Но он недвижим. — Я понимаю, Йон-Рогг. — подходит ближе. — Она другая. Не слушает. Делает все по-своему. — женщина начала обходить его по кругу, — И она продолжит делать это. Ты слишком мягок. Пока она становится с каждым днем сильнее, — этот голос был повсюду, — Ты становишься слабым. Слабым. Он – слабым? — Она делает тебя таким. Он нахмурился, уже собирался возразить. Но она жестом остановила его. — Мне же не надо объяснять, что я имею в виду? — не дождавшись ответа, она вздохнула. Перед его глазами – широко распахнутые карие глаза и вскинутые брови. Такая настоящая, что он почти поверил. Ее волосы, обычно уложенные аккуратными волнами, сейчас невероятно растрепаны. Она встала на носочки и потянулась вперед, и как только он закрыл глаза, изображение испарилось. Он выдохнул. — Покончи с этим. Мне начинает казаться, что ты боишься ее. Понимай это как хочешь. — он молча смотрел на седовласую женщину перед ним, — Если ее не остановить силой, найди что-то другое. — Она не пленница. — Она не пленница, но она должна понять, в каком положении находится. Понять, кому подчиняется. — Высший Разум улыбнулась. — Она же так любит брать вину на себя, Йон-Рогг. — чуть наклонилась, все еще сохраняя ухмылку, — Что, если из-за нее пострадают другие? *~* Верс снова ни о чем конкретном не думает, когда мчится в палату скрулла на следующее утро, сжимая голограф в руке. Она не злилась и не кричала на старуху, когда та сказала ей, что Дестра снова у Нуро. Она не готова была разодрать в клочья каждого, кто попадался ей на пути. Она не рыкнула на стражу у кпп, требуя ее пропустить. Она разумна и спокойна. Она не глупая, и она не злится. Поэтому, когда гермодверь разъезжается в стороны и ее взору предстают Крии и скрулл, мирно беседующие в середине комнаты, и последний не привязан к своей гребаной койке, а наслаждается кружкой с какой-то жидкостью в руке, у нее не сдают нервы. — Это что за херня? — совершенно спокойно говорит Верс, и голограф в ладони начинает жечь. Оба буквально подпрыгнули со своих мест, расплескивая жидкости. — Ты что тут делаешь?! Сейчас по расписанию не должно быть… — начала тараторить Дестра, ставя трясущимися руками кружку на стол. И Верс не злится настолько, что сама чувствует, как начинает гореть. Гудящая энергия распространяется по всему телу, и кое-где искорки уже пробиваются наружу. — Верс… — предостерегающе начала аспирантка, но она не услышала ее. Взгляд метался по комнате, пока в голову вдруг не ударило осознание. Она раскрыла светящуюся ладонь, и Дестра увидела свой голограф. Сглотнула, делая шаг к девушке. Верс отошла. — Это не то, о чем ты подумала. — слишком тихо, почти невесомо. Боялась спугнуть ее. Обращалась, как с огнем – чуть раздует, и разгорится пожарище. Она вытянула руку, — Пожалуйста, отдай мне… Но Верс опускает ладонь, и голограф с легким стуком падает на металлический пол. А в следующую же секунду на хрупкий девайс опускается каблук ее военного ботинка. Характерный треск свидетельствовал о том, что информацию на нем постиг скоропостижный конец. Высокий крик, готовый разорвать перепонки. — Что ты наделала… — Дестра падает на колени, собирая осколки голографа, а Верс идет к скруллу, который вжался в голую металлическую стену. — Мне плевать, какие игры ты ведешь. Они кончаются в эту же секунду. — ее тон – пассивно-угрожающий, — Я никому не скажу о том, что здесь произошло, но если у меня возникнут хоть какие-то, — хватка на его горле чуть усилилась, и он зашипел от температуры ее ладони, — Какие-то сомнения – ты – труп. — она отпустила его, и он свалился вниз, тоже опускаясь на колени, тяжело хватая воздух ртом. Верс подняла Дестру за локоть, ставя ее перед собой. Она все еще держала в ладонях осколки голографа. Сотрясалась судорожными всхлипами, была не в состоянии даже сфокусироваться на ней. Одна пощечина – и темно-синие глаза устремились в карие. — Ты хоть понимаешь, что за это тебе сделают? Ты хоть понимаешь, в какое дерьмо влезаешь? — пальцы Верс настолько сильно вцепились в ее плечи, что, казалось, она вот-вот сломается под ее хваткой, — Дестра, — Верс успокаивается, и на глазах у самой наворачивается влага – от нервов, от испуга, от этого напряжения, — Дестра, пожалуйста. Что она делает? Она отпустила Дестру, и та сделала шаг назад, опираясь на металлическую дверь. Верс отошла в центр комнаты, зарываясь пальцами в волосы. Картина в лучших традициях дешевой трагедии – два тела в разных углах комнаты, трясущиеся и испуганные, открытая клетка, и виновница истерики посередине. — Они же убьют его. Убьют их всех… — начала Дестра неровным голосом, — На этом голографе, Верс… там была… дом… — девушка запиналась. — Помоги мне. Верс про себя разразилась проклятиями. Посмотрела на скрулла, все еще сидящего у стены. — Запирай его и выходи. С этими словами она отодвинула девушку от прохода и вышла в коридор. Прохладный воздух чуть успокоил – Верс опустила взгляд на светящиеся руки. Сжала ладони в кулаки. Посчитала в голове до десяти. А когда открыла глаза, переливы внутри уже исчезли. И потом пришли мысли. Мерзкие, тягучие, такие, которые приходят в голову в моменты кризисных ситуаций. Просачиваются сквозь красный занавес реальности, когда появляется шанс передохнуть. Внутри нее – какой-то безумный паззл, который она не может собрать. Подбирает кусочек за кусочком, но каждый будто из другой картины. От нее что-то ускользает. Проходит мимо. От нее что-то ускользает, и она не цепляется за это что-то – лишь падает вниз, неизбежно в бездну. Опять становится страшно. Потому что она упускает что-то, и все вокруг катится к чертям. С самого начала. Потеря памяти. Знакомая женщина. Тренировка. ВВС США. Дом. Она цепляется за соломинки. Тренировки. ВВС США. Дом. «Мне нравится вид сверху». Самолет. Дом. Но соломинки могут быть полезными. Атаки. Комендантский час. Аакон. Голубая кровь. Дом. Как же там говорится? Имя. Электрическая волна. Имя. Имя. Дом. Поросенок построил из них целый дом. Поросенок? Она сошла с ума. Верс закрыла ладонями виски, силясь успокоить гудящую боль. Откуда-то сбоку – шаги. Знакомые военные ботинки, почти такие же, как у нее. Он идет впереди, сзади него двое солдат. Замечает ее и сразу же меняется в лице. А вот и большой злой серый волк. В ту же секунду из комнаты выходит Дестра, и Йон-Рогг жестом показывает на нее. Все еще не отрывая взгляд от Верс. Солдаты выходят вперед, все в амуниции, винтовки за спиной. Девушка хмурится. До нее еще несколько шагов. Смотрит на Верс, и та хватает ее за локоть, отправляет себе за спину. — Нет. — прикрывает ее, качая головой. Как успел узнать? Зачем пришел? Неужели она успела проговориться? Когда? И, вдруг. «В лаборатории, Дестра…». Вот, почему? Он не может наказать ее, поэтому берет Дестру? — Она невиновна. — обе отходят, и Верс повышает голос, глядя в желтые глаза. Поворачивается к Дес, словно в поиске подтверждения собственных слов. Ты же невиновна, верно? Кивок. Испуганные глаза. И немое «помоги», которое она выговаривает только губами. Солдаты останавливаются перед ними. Лучше пусть еще раз устроит ей сеанс шоковой терапии. Пусть наорет, сделает что угодно. Йон-Рогг подходит ближе и останавливается в шаге от нее. — Отойди, Верс. Отойди, Верс. Отпусти, Верс. Контролируй себя, Верс. Не злись, Верс. Слушайся, Верс. Следуй приказам, Верс, Верс, Верс, Верс, ВерсВерсВерсВерс Как же она ненавидит это слово. Собственное имя. Ненавидит то, как он произносит его. Иногда медленно, растягивая слоги. Иногда отрывисто и быстро. Иногда с искусно подавленным раздражением. Как сейчас. — Верс. — снова это слово после нескольких секунд молчания. Такое неправильное. Срывающееся с его губ. Как можно так ненавидеть свое же имя? — Пожалуйста. — она поднимает глаза, и он в непонимании сдвигает брови. Чуть поднимает голову, и от этого она снова чувствует себя маленькой. Но сейчас – надо. — Пожалуйста. — еще раз. Взгляд сверху-вниз. — Это я. Моя ошибка. Я не так поняла. Я влезла в архивы. — оба понимают, что за нелепости она несет. Но она не останавливается. Заговаривает, оттягивает время. — Она вообще не при чем. Это все просто недоразумение. — чуть наклонил голову влево, уголок рта приподнялся. — Извините… сэр. Он усмехается, а она стоит, задержав дыхание. — Хватайте ее. В карцер, к мальчишке. — говорит двум солдатам, и Верс сжимает губы. Ее в момент отталкивают в сторону, так, что она бы ударилась о стену, если бы вовремя не удержала равновесие. Дес уже заковывают в наручники. Девушка качает головой. Сейчас. — Пожалуйста, — цепляется за рукав его военной формы, и плевать, что сейчас за ними наблюдают и солдаты, и Дестра, — Поверь мне. Отпусти. Пожалуйста. Я прошу. «Помоги». — В последний раз. Я ошиблась. Это целиком моя вина. Не надо в карцер. — срывается на шепот, глядит в желтые глаза со всей отчаянностью и уверенностью, что в ней осталась. Она понимала, что он делает. — Верс… — она прерывает его. Снова говорит какие-то нелепости, шепчет их своим ненавистным ртом. Горячим, отвечающим. Уговаривает, просит, почти умоляет. И из-за этого в венах кровь закипает. Это просто замечательно – увести ее подружку из лаборатории под руки в карцер прямо здесь, у нее на глазах. А потом казнить. Повесить. Как насчет того, чтобы сделать это на первом? Или в зале на ее этаже. Чтобы видела. Каждый раз, когда идет в кафетерий по утрам. Или на тренировку с ним. Идеальный сценарий. Это разобьет ее. Сломает. Точно уничтожит, судя по тому, как она просит, готовая буквально из кожи вон лезть, лишь бы ее прихвостня не трогали. Так почему он не может отдать приказ? Буквально одно предложение, и его миссия здесь закончена. Она наконец поставлена на место. Но он смотрит в омут карих глаз, и снова теряется. Наверное, вот в чем проблема. В том, что стоит ей только коснуться его запястья – и тело будто прошибает электрическим зарядом. Стоит ей только стать такой, просящей, умоляющей его о чем-то, и он готов сдаться. Покончи с этим. Он обязательно покончит с этим. Поэтому он в полузабытье отрицательно машет солдатам, хватает ее за запястье, и тащит куда-то по коридору. Не отпуская ни на секунду. С мальчишкой было легче. Когда они стояли в лифте, запыхавшиеся и тяжело дышащие, она наконец посмела раскрыть рот. — Куда мы идем? — все еще не смотрели друг на друга. Он уставился вперед, на металлические двери лифта, не силясь даже двинуться, она же – на сенсорную панель, где каждую пару секунд обновлялось количество пройденных этажей. Йон-Рогг старался держать себя в руках. Поэтому, когда она дернула запястье, заставляя его повернуться, он рывком наклонился к ней, и его губы с силой впечатались в нее. Он не знал, что было в их поцелуе – его тупая безнадежность, ее непонимание, их глухая отчаянность. Вторая рука коснулась его – он не осознавал, в попытке притянуть ближе или оттолкнуть, поэтому и ее тоже взял в тиски. Она попыталась вырваться, и он словил ртом ее недовольный рык. Он не дал. Она раскрыла свой рот, чтобы сказать что-то, такой невероятно горячий, влажный, и он использовал этот момент, проникая в нее языком. Вжимаясь в нее глубже, сильнее. — Отпусти, — задушенная просьба, как только они наконец отстранились друг от друга, чтобы подышать. Он прикусил ее нижнюю губу. Она снова недовольно рыкнула. Между ними – их руки. Не дающие никакой возможности быть ближе. Так, как у них обычно. Но пока нельзя. Скоро, Верс. — Когда-нибудь, — прошипела она, специально отстраняясь от него, — Я буду сильнее тебя. И я… — горячий язык прошелся по сонной артерии, и она еле сдержала стон, — И я сама потащу тебя куда-нибудь. — попытка пошутить не оправдалась. — До этого еще много времени. — как только он сказал это, двери лифта распахнулись, и они сразу же отстранились друг от друга. Йон-Рогг снова повел ее за запястье куда-то – и ей пришлось несколько раз срываться на бег, чтобы поспевать за его быстрым шагом. В утренних часах в коридорах базы – непривычное столпотворение. Он поздоровался с несколькими прохожими, и от этого Верс захотелось засмеяться. Она почти сделала это, пока они не повернули в жилой корпус. Он провел рукой по сенсорной панели, дверь разъехалась, и он толкнул ее вперед. Верс оказалась в центре комнаты, похожей на ее собственную – только эта была чуть больше, и, кажется, имела собственную ванную и кухню. Девушка развернулась на каблуках и посмотрела на Йон-Рогга, стоящего перед закрытой дверью. Тяжело дышащего. Смотрит на нее так, будто в любой момент готов накинуться на нее. И от этого где-то внизу живота снова закручивался тугой горячий узел. В полутьме комнаты он казался ей самым прекрасным произведением этой вселенной. Как что-то, что можно найти в произведении эпохи Ренессанса. Кристально чистый взгляд, слегка растрепанные волосы из-за их мини-пробежки, военная форма, так идеально подходящая ему. Сильные руки, широкие плечи. Ренессанс? Он подошел ближе, и она увидела. Что-то в его глазах. Золотой цвет. Она так давно не замечала этого в нем. Чистые переливы в радужках, и от его взгляда чувство такое, будто она сейчас расплавится. Чистое золото. Драгоценный металл. Надо срочно пошутить. Сказать что-то. Или заставить его разозлиться. Потому что между ними все снова становилось невыносимо серьезно. Снова становилось страшно. Верс тяжело сглотнула, не отрывая от него взгляда. Что-то произошло между ними. Что-то неимоверно обстоятельное, что тяжело было обдумать. Такое, что заставило его застыть в сантиметре от нее. Такое, что приковало ее к полу. Верс не понимала, что ей сказать. А нужно ли было что-то говорить? Видимо, нет. Потому что он преодолел это расстояние, этот негласный барьер между ними, первым. И как только он сделал это, Верс подалась вперед. Одна секунда – и привычные движения, смазанные и хаотичные. Его рука на ее щеке – слишком сильная, требующая. Углубляет поцелуй, и она не двигается. Боится даже пошевелить руками. Боится, что снова сдержит ее, покажет эту силу. Поэтому Верс почти не двигается, когда он с силой впечатывает ее в металлическую стену. Лишь сдерживает сама себя. Пытается не трястись под такими собственническими прикосновениям. Что не так? Она положила ладони ему на грудь, приоткрыла глаза – и, вот они. Все золото будто испарилось, высохло, сменилось янтарным жаром. Он тяжело дышал, смотря на нее. Снова не двигаясь. Сжимая руки на талии. Что, Верс? Он застыл, и она осмелела. Чуть переместила ладонь. Почувствовала тяжелый ритм его сердца. Так похожего на ее. Настолько сильно бьющегося, что казалось, будто он пробежал марафон по всей планете. Вторая ладонь поднимается выше, поглаживает его щеку, где образовалась легкая щетина, и она улыбается. Йон-Рогг глухо рыкнул, судорожно вдыхая. Какого хрена ты улыбаешься? Она подалась вперед, облизывая губы, и он встретил ее на полпути, хватая за подбородок, с силой впиваясь в рот. И он снова теряется. Лижет, пьет, словно до конца, словно хочет высосать из нее все жизненные силы. Смазанными движениями стягивает ее футболку, одним легким порывом, и она поднимает руки, позволяя. Легкая ткань улетает куда-то в бездну комнаты. Следующее на очереди – раздражающее бра, но Верс качает головой, останавливая его, тянется дрожащими руками к рубашке, и начинает расстегивать неподдающиеся пуговицы, одну за другой. Это занимает вечность, и он просто не может ждать – помогает ей, чуть ли не срывая жесткую ткань, и она тоже летит на пол. Руки Верс скользят по точеному животу, а сердце снова заходится. Кожа к коже. Настолько горячо, что хочется в ту же секунду повалить ее на кровать, сжать запястья, и плевать на все прелюдии. Но он сдерживал себя. Почти сам осознанно мучал. Позволял горячим ладошкам исследовать свое тело. Надоедливая ткань на груди не поддавалась, и он, наплевав на все правила, просто порвал ее, за что заслужил легкий толчок в грудь и смазанный жесткий поцелуй куда-то в область ключицы. Сжал в руках упругую грудь, чувствуя почти лихорадочное биение сердца. Казалось, в тот момент они были практически синхронны. Казалось, только здесь и сейчас они понимают друг друга на сто процентов. Она снова нетерпелива; уже тянется к ремню его брюк, но он хватает ее за ягодицы, заставляя ее оторваться, обхватить руками спину, неаккуратно, царапая ногтями голую кожу. От этого он лишь сильнее прижимает ее к себе, и от трения хочется выть. Бросает ее на кровать и слегка застывает, наслаждаясь видом. На мгновение их взгляды пересекаются – ее, горячий, полуприкрытый, и его, прищуренный, ожидающий. Верс ухмыляется, когда он не двигается, и ее руки – на ее ключицах. Ладони скользят вниз, обхватывают груди, оттягиваю напряженные соски, и она чуть выгибается, подавляя высокий стон. Он не в силах оторвать от нее взгляд, и она понимает это – пальцы медленно пробираются к тренировочным штанам, скользят по плоскому животу. Она скидывает свои ботинки, изгибается, и стаскивает штаны, которые сползают с кровати на пол. Один взгляд бесстыжих карих глаз – и он перед ней. Над ней, между. Он готов быть где угодно. Рывком сбрасывает с себя ботинки, и она приподнимается, чтобы помочь ему с ремнем, пока он снова нетерпеливо хватает ее. За шею, за талию, за что угодно. Очерчивает языком контур нижней губы, и она отвечает, открывается. Принимает его. Дрожащие руки еле расстегивают ремень. Но когда раздается долгожданный клик, нетерпеливо застонали оба. Йон-Рогг избавляется от ненужной ткани. Она снова под ним – опустил ее одним движением, придавил к кровати. Пальцы находят путь к ее промежности – и она мокрая, горячая, для него. — Йон… — от сказанного в придыхании имени Йон-Рогг был готов убить ее прямо здесь, на его собственной кровати. Потому что это слишком. Ее слишком много. В его мыслях. В его жизни. Убить бы ее, даже чувствуя эту невероятную пульсацию в члене, оттягивающем трусы. Убить бы. Он не сдерживается; проникает внутрь, сразу двумя пальцами. Такая же тугая, как и в прошлый раз. Быстрые движения – и, мать вашу, он бы готов был не останавливаться до тех пор, пока она не кончит, снова не выгнется к нему навстречу от его лихорадочных проникновений, но она крепко сжала его плечи, вонзая короткие ноготки. — Иногда мне кажется, — задушенное дыхание куда-то ему в шею, — Что ты не хочешь, чтобы я контролировала себя. — она вторит ему бедрами, но он специально остановился, не продолжает, — Ты хочешь контролировать меня. — хочет ее. Невероятно ее хочет. Он сглотнул, качая головой. Контролировать? — Это неправда. — хриплый голос. Растягивает внутри пальцы, и она с шумом втягивает в себя воздух. — Тогда, — она тоже тяжело дышит, — Отпусти меня. — он не понимает, о чем она говорит. Правда не понимает. Нихрена. Не понимает. Он хотел бы, чтобы она просто заткнулась. Но она продолжает упорно смотреть на него, даже несмотря на то, что собственное тело выдает ее. Верс устремляет взгляд вверх – туда, где его ладонь снова взяла в тиски ее запястье. И когда он успел?.. Как только он убирает ладонь, она тут же выбирается из-под него, обхватывает талию коленками, одно усилие – и она наверху. Он не ожидал. Но не позволил бы, если не хотел бы. Между ними – только ткань его трусов. Мешающая, такая ненужная в тот момент. Она пару раз двигается на нем – он чувствует ее жар и влагу даже сквозь ткань, и от ноющего возбуждения внизу живота в уголках глаз разгорался огонь. Будто его тело превратилось в один невероятно чувствительный нерв. Ее пальцы скользят по его животу, играются с резинкой нижнего белья. Она ухмыляется, наклоняется, так, что волосы щекочут лицо. — Мне нравится вид сверху. Она ухмыляется, и сразу же после этого избавляется от трусов, бросая куда-то в сторону. Она слегка постанывает, когда его член прижимается к ней, без разделяющей ткани. Йон-Рогг нетерпелив; поэтому он хватает ее за ягодицы, крепко, побуждая к действию. Она берет его за основание. Один рывок – и он внутри. Наконец-то. Прелюдия длиной в два с половиной месяца. Если бы он хоть что-то сейчас соображал, он бы задался вопросом, когда это все началось между ними. Такое первобытное, почти животное. Но она начинает двигаться, и он отключается. Все, что ему остается – лишь вторить ее ритмичным движениям, тяжело дышать. Наслаждаться видом снизу. Она насаживается медленно, так, что он входит до конца. И дрожь, кажется, в каждой клетке его тела – бесконтрольная, дикая. Он тянет ее на себя, и целует. Чтобы расслабить стиснутую до предела челюсть. Чтобы раствориться в ней полностью. Она теряет бдительность, и он тут же хватает ее за талию, переворачивая, бросая на кровать. Он сверху – и теперь он во главе. Врезается в нее жестче, так, что она только и успевает схватиться за изголовье кровати. Второй рукой держится за его руку. — Йон, — еще раз его имя, смазанное полузадушенным стоном. Оно разрывается внутри салютом, волнами расходится по телу, смешивается с кровью, заставляет его двигаться еще быстрее. Он сходит с ума, кажется. В ушах звон, а внутри уже стучит неконтролируемое, безумное удовольствие, закручивающееся тугим узлом в паху. — Я всегда, — напряженные пальцы впиваются в разведенные бедра, — Буду внутри тебя, Верс. — она сильно прикусывает губу, запрокидывая голову, открывая доступ к шее, в которую он тут же врезается зубами, — В твоих мыслях. — резкий толчок. — В крови. — еще один. — В тебе. — она всхлипывает, выгибается навстречу к нему – сжимает его внутри с такой силой, что его живот напрягается. Он приоткрывает глаза, и это почти отправляет его за грань. Она выгибается вперед, к нему, застывая, и, черт, вся светится. Переливается изнутри синим, оранжевым. Закрытые глаза, приоткрытый рот. Невероятная. Какая же ты невероятная. Йон-Рогг отстраняется, а потом снова подается вперед, в нее, чувствуя ее содрогания. Приоткрывает глаза, и вот, баста. Она лежит перед ним, вся раскрасневшаяся, в уголках глаз – влага. Все еще еле светится. Вот она, его грань. Вырывает из него рваный стон, вызывает импульсивный спазм. Она стонет, когда он кончает в нее – чувствительная после своего оргазма. Он отстраняется от нее, падает на кровать рядом. Они тяжело дышат. Взгляд – куда-то в потолок. Совершенная пустота в голове. Только горячее тело сбоку, касающиеся плечи. Почти синхронное дыхание. — Мы пропустили тренировку. — она разбивает тишину после пары минут. Не дала лишним мыслям пробиться внутрь. Он усмехнулся, а она посмеялась. Сначала тихо, почти незаметно. А потом в полный голос. И он не может себя остановить, потому что ее смех невероятно заразителен, потому что это так нелепо, они пропустили тренировку, и тоже смеется. Отлично потренировались, Верс. Они пролежали так еще несколько минут, пока тела не остыли, и воздух вокруг перестал быть таким наэлектризованным. Пока в голове снова набатом не начал стучать знакомый голос. Покончи с этим. Похоже, пора. — Одевайся. — его тон – холодный и серьезный. Сам не узнал себя. Он не увидел выражения ее лица. Йон-Рогг встал первым. И тут начался поиск, вот хренов бред, одежды по комнате. Ботинки со штанами у кровати. Нижнее белье у барного стула. Рубашка почти у двери. Когда у него последний раз было так? — А душ?.. — устало потянула Верс, натягивая штаны. Он кинул ей футболку, которую она с заторможенной реакцией словила. — Потом помоешься. Мне надо показать тебе кое-что. — И чего я там не видела… — начала было девушка. — Верс. — предостерегающий тон, и она заглушила смешки. Слегка нахмурилась. Они спускались все ниже, и она ощутимо напряглась. Сжала ладони в кулаки, и ногти все сильнее врезались в хрупкую кожу, образуя полумесяцы. Сильнее с каждым пройденным этажом. Она задержала дыхание на предпоследнем – еще один, и карцер. Внутри все похолодело, когда цифра на панели изменилась. Думай. Она снова что-то упускает. Снова что-то забыла. Это крутится на кончике языка, царапает затылок. Она же помнит что-то. Что-то очень важное. Они проходят кпп, и она следует за ним, устремив взгляд в широкую прямую спину. И как они могут так? Несколькими минутами назад упиваться друг другом в его спальне, и вот сейчас он снова ходячий профессионализм. Он останавливается перед камерой, и все внутри замирает. За гудящими чистой энергией решетками – знакомое тело. Сломленное. Окровавленная футболка, а на полу, рядом, смятая военная кепка. «Хватайте ее. В карцер, к мальчишке». «К мальчишке». «К мальчишке». — Колд. — почти шепотом. она хочет прислониться к решетке, но сильная рука останавливает ее, предостерегая. Она отбрасывает ее. — Колд. — уже громче, и голос срывается от кома в горле, что сдавил глотку. Парень слегка приподнимает лицо, и его почти не узнать. Избитый, до ужаса обезображенный. Синяя кровь размазана по лицу. Он будто попытался что-то сказать, но тело его зашлось в непонятных судорогах. Еще секунда – и он отключается, а она падает на колени перед камерой, не в силах удержаться на ногах. Закрывает ладонями рот, чтобы не дать всхлипам просочиться. — Как ты мог? — она смотрит на него снизу-вверх, тяжело дыша, в тупом неверии. А его лицо будто ничего не отображает. Он садится перед ней на корточки, хватает за подбородок. Смотрит прямо в глаза. — Я же говорил, Верс. За каждым твоим действием, — он с силой поворачивает ее голову к камере, заставляя смотреть на окровавленную массу, в которую превратили ее друга, — Следует последствие. Она дрожит под его касанием. Он сжимает губы, пока она не смотрит. Так надо. Так правильно. — Это твоя вина, Верс. — убеждающий голос разрезает на куски все ее самообладание. — Я предупреждал. Здесь могла бы быть и Дестра, если бы она не остановила его. Он отпускает ее, встает и уходит, оставляя ее наедине с собой, оставляя лишь набатом гремящий внутренний голос. И она тонет в нем. Тонет в синей крови и картине перед ней. Ее вина. Ее вина. Ее вина. *~* Вина – смешное слово. Похожее на знаменитый алкогольный напиток, когда-то хранящийся в дебрях их деревянной кухни. Достаточно было подойти к подвесному шкафчику, потянуть за ручку, и взору открывалось бесчисленное количество трав, приправ, и других кулинарных чудес. Но они обе знали, что за ними скрывается бархатное Шардонне или Канти. Теперь они были запретны. Запретно было и чувство, что с каждым днем все больше росло внутри. Скручивало все органы, сдавливало грудь. Заставляло раз за разом проматывать ту сцену, утром. Когда она могла что-то сделать. Остановить, доложить о неисправности, что угодно. — Отличный день для полета, док. — она вышла на полигон в форме, с любимыми авиаторами. Русые волосы завязаны в привычный неаккуратный пучок, а белоснежная улыбка, казалось, освещает все вокруг. — Кэрол, мне кажется, что мне стоит повести самолет самой. — Вэнди в очередной раз попыталась переубедить ее. Мария усмехнулась. Все тщетно. Если эта девчонка что-то решила – она не отступится. — Хей, я думала, мы уже все решили. — она нахмурила брови, закидывая внутрь кабины свою сумку. — В чем проблема? — Это может быть очень опасно. — женщина оперлась на самолет, засовывая руки в карманы. Ее улыбка давала знать о том, что она просто игралась с Кэрол. Прекрасно понимала, что та не испугается. — Док, — Денверс скопировала ее позу, становясь напротив и улыбаясь. — Вы же сказали. Мы жизни спасаем, верно? — Лоудсон кивнула. — Если на кону жизни, я поведу самолет. Вот, что Мария держала на подкорке. Одно из самых ярких воспоминаний. «Если на кону жизни, я поведу самолет». Настоящая Кэрол. Вэнди улыбнулась. — Капитан, — кивнула, посмеиваясь. Повернулась к трапу. — Я майор, вообще-то, спасибо большое. — поправила Кэрол ученую, обиженно вскидывая брови. Лоудсон махнула на нее рукой, забираясь в кресло второго пилота. Она повернулась к Марии, и последняя улыбнулась. Она точно помнит, что в то утро у нее не было никакого плохого предчувствия. Никаких тревожных знамений, никаких сигналов. Никакого этого бреда. Была лишь уверенность, что после того, как они приземлятся, Кэрол и Мария вместе поедут в пиццерию, предварительно забрав Монику. Вместе отметят успешное испытание. Они крепко обнялись. Кэрол что-то прошептала ей в ухо, и Мария посмеялась. Хлопнула ее по спине пару раз, подмигнула. — Не расправляй крылья слишком рано, тигрица. — усмехнулась Рамбо. Предупредила, потому что знает, что она любит вытаскивать шасси раньше положенного времени. Всегда все делает быстрее, чем требуется. Два пальца ко лбу, отданная честь, и кабина закрывается. Взлетают отлично. Это все, что она помнит о том дне. Как она могла понять, что произойдет? Это не ее вина. Это не ее грех. Но каким-то образом Мария находит себя у старых фотографий, а в руках держит библию, оставшуюся от мужа. Моника у бабушки с дедушкой, и никто не может ее видеть, когда она дает волю своим слабостям. Хоть что-то ей должно помочь, верно? И это снова навевает воспоминания. — Дай мне поговорить с ней! Какого хрена ты вообще тут делаешь? Дай мне пройти, Кэрол. Я требую. — шаги в гостиной. Недовольный рык. — Кэрол. — низкий мужской голос. — Я иду, Мария! — до нее доносится знакомый, в один вечер ставший ненавистным голос, и Рамбо морщится. — Ты идешь, Грег. Идешь на хуй отсюда. — сказала девушка, и Мария как можно тише посмеялась. Как всегда не стеснялась в выражениях. — Слушай, сука, надеюсь, ты понимаешь, что ты сейчас делаешь? — снова шаги в гостиной. Кажется, она оттолкнула его – старая деревянная дверь чуть скрипнула, когда о нее кто-то ударился. — Ты сейчас ломаешь нашу семью. Наш брак. — он злился. — Правда, что ли? А мне кажется, что это ты его сломал, когда потрахался с той шлюхой с твоей работы. И даже не оправдывайся, Грег. — она повысила голос. — Я извинился, ладно? Я извинился. Мне жаль. — начал тараторить мужчина. — Ах, жаль тебе? Молчание. Никто из них не хотел сдаваться. — Съе… — Как ты вообще это себе представляешь? — Представляю что? — вздыхая, спросила Кэрол. — Жизнь без меня. Хочешь оставить ее одну? С Моникой на руках? И как она вообще ее прокормит? Ты что, шутишь? Она закончит жизнь на улице через полгода. Ребенку нужен… — Видишь, Грег, вот, в чем твоя ебаная проблема. Вы хотите заботиться о нас, — она прервалась, и Мария буквально почувствовала ее ярость, — Потому что мы слабые, да? Потому что мы… — она прервалась, задыхаясь, — Меньше чем. Потому что нас принято оберегать, и мы из себя ничего не представляем. — Именно это я и говорю. — Ребенку нужен отец. Ребенку нужен хороший дом. Ты не сможешь обеспечить себя. — передразнила Кэрол его. — Пошел ты ко всем чертям, Грег. Она не одна. И никогда не будет одна. Снова молчание. Наверняка прожигали друг друга взглядом. Она сказала, что Мария никогда не будет одна. Но как тогда назвать эту звенящую тишину в ее гостиной? Как назвать одну-единственную тарелку на столе? Один самолет в ангаре? — Какой же он ублюдок. — она зашла на кухню, раскрасневшаяся и растрепанная. — Просто невыносимый козел. Она подалась вперед, обнимая Кэрол. — Спасибо. — Мария так давно хотела избавиться от него. — Все ради тебя. — она налила в два бокала вино, и подала ей один. — За Грега. Семейная встреча не удалась. — усмехнулась Кэрол. — Моника спит. — покачала головой Рамбо, отказываясь принимать бокал. — Ох, да ладно тебе. Мы тихо. Как бы он сказал? Впредь пей не одну воду, но употребляй немного вина, ради того, чтобы нервы свои держать в порядке, когда их портят сумасброды, Мари. — цитату она пересказала с напыщенно пафосным тоном, и это развеселило обеих. — Мне кажется, там было по-другому. — сказала она, но бокал все равно взяла. — Кому какое дело? Они сидели на почти таком же диване. В тот день, когда он ушел. Обсуждали будущее. Тогда Кэрол и поклялась, что во всем ей поможет. Так и было. — Вы, жены, подчиняйтесь своим мужьям, как Господу. — начала Кэрол, иронично жестикулируя. — Ведь муж – глава своей жене, как и Христос – глава и Спаситель Церкви – своего тела. — подхватила Мария, листая писание. — И как Церковь подчиняется Христу, так и жены должны во всем подчиняться своим мужьям. — завершила Денверс, хлопая в ладоши и надменно смотря на Марию, поднимая голову чуть вверх. — Так он тебе говорил? — обе посмеялись. — Что-то вроде того, да. Они посидели так еще несколько минут, наслаждаясь тишиной, которая наконец повисла в доме. Ее нарушало только редкое потрескивание дров в камине. Кэрол покатывала в бокале темно-красную жидкость. — Нахер мужчин, Мари. — задумчиво потянула Кэрол. — Я выпью за это. — прыснула Рамбо, отпивая сладкую жидкость. — Монику надо воспитать правильно. А не то она проведет слишком много времени в ожидании быть спасенной ими. — К черту это. Они спасли себя сами. Сами построили свое счастье. А теперь Кэрол нет, и это счастье рушится с основания. Она смотрит на фотографии, которые сама же взяла несколькими минутами ранее, и не понимает, из-за чего в груди такое неприятное чувство. Кто посеял в ней это? Мать, наверняка. Но взрастила это чувство она сама. И теперь будет тонуть в нем, пока не пойдет ко дну. Пока окончательно не обесцветит мир вокруг. Вина – забавная штука.