Неприкасаемые

Чонгук бежал изо всех сил. Опоздать на "любимый" урок обществознания не улыбалось никак, да ещё и теперь, когда парня занесли в списки на отчисление. Небольшая кожаная сумка болталась на бедре, прибавляя своей небольшой пряжкой металлический звон каждому шагу Гука, темные волосы прилипли к мокрому от долгого бега лбу. Видок так себе, но Чону наплевать. Лишь бы успеть. Парень в пару прыжков подскочил к нужной двери и, даже не позаботившись о собственной взлохмаченной причёске, постучал в нее. Недовольный голос разрешил войти. А ведь Гуки почти не опоздал, только на пару минут задержался. Но преподаватель уже злорадно ухмылялся, предвкушая очередные издевательства над нелюбимым учеником. — И чего это мы опаздываем, господин Чон? — гаденько улыбнувшись, поправил очки учитель. Гук шумно сглотнул, стараясь не смотреть в класс, не видеть насмешливых взглядов остальных учеников. Снова. Снова. Сказать правду или соврать, как всегда? Парень немного помялся, прежде чем понял: ему надоело лгать. Хуже уже не будет. — Извините, учитель Пак, я задержался у... У врача. Всё-таки увильнул, не смог сказать прямо. Потому что страшно. Пальцы сжимаются в кулаки, оставляя красные полумесяцы на ладонях. Хочется развернуться и убежать, убежать навсегда, но списки на отчисление прочно удерживают юношу на месте. Он уже знает следующий вопрос. — И к какому врачу мы там постоянно ходим? — просюсюкал мужчина. Чон с отвращением взглянул на реденькую бородку и такие же реденькие волосики на голове. Какой же омерзительный тип. Придется ответить. — К... К... — Гуки удивлённо заметил, что не может вдохнуть хоть немного воздуха, чтобы выговорить необходимое слово. Учитель Пак не отводил от парня высокомерного взгляда, но пугало не это. Ученики. Его одноклассники... Они все смотрят... Смотрят... Они все услышат, они будут презирать его. Ещё больше, чем сейчас. Прозвища "Больной" и "Извращенец" навсегда приклеются к нему, отделяя от общества. Страшно, страшно. Но списки на отчисление страшнее. — К психодерматологу, — твердо выговорил Чон. Затем, словно бросаясь в пропасть, повторил. — Я ходил к психодерматологу. С некоторым садистским наслаждением наблюдал, как медленно меняется лицо учителя, как затихает класс. Только кондиционер шумит, выдувая прохладный воздух прямо на пряди волос Гука. — Это же не заразно? — наконец, робко спросила какая-то девушка у своей соседки. Та покачала головой, не сводя глаз с Чонгука. — Проходи, садись, — выдавил преподаватель, поворачиваясь к доске. Парень невесомо усмехнулся и прошел к своему месту. Вокруг его парты уже было пусто в радиусе двух метров. Гаптофилия. Диагноз, сломавший его жизнь. — Так, мы продолжаем тему "О правах человека", — как ни в чем не бывало, вещал учитель. — Давайте повторим, каково главное право человека? — Право на неприкосновенность! — Правильно, Хёна, дальше... Чонгук смотрел на свои руки, плотно обтянутые черными перчатками до локтя. Он не знал, почему так происходит, почему ему иногда так хотелось снять их, сорвать и выбросить. Он их ненавидел. Они мешали ему, мешали... Касаться. Тот мир, в котором Чонгук родился, жил по давно устоявшимся правилам. После череды эпидемий кожных заболеваний, бушевавших в течение нескольких столетий, были законодательно запрещены прикосновения. Мало того, это порицалось обществом, как нечто ужасное, противоестественное. Матери могли дотрагиваться до своих чад только до достижения ими пятилетнего возраста. Оплодотворения проводились искусственно, чтобы не доставлять неудобств женщинам. Прикосновения были чем-то отвратительным, нарушающим права человека, а желание их - свидетельством ненормальности человека. Чонгук хорошо знает, когда он заболел. Ему было пятнадцать, когда родители отдали его в интернат. В тот день... Да, именно в тот день, он впервые так сильно, так отчаянно захотел, чтобы его обняли. Дотронулись до руки в успокаивающем жесте. Чон сам испугался своих желаний. Так ведь нельзя, это же плохо, ему с детства твердили, что главное - это неприкосновенность человека, а тут он сам, сам захотел объятий... Сегодня был последний день курса его интенсивной терапии. И именно сегодня он опоздал. Теперь все знают, что он болен. Будут сторониться его, уверенные, что парень вот-вот набросится на них. Но Гуки не хотел ни на кого набрасываться, он уже вылечился. За три долбанных года он вылечился. Чонгук осторожно отодвинул ткань перчатки, обнажая полоску белой кожи. Спиной почувствовал чей-то взгляд и обернулся. Парень с соседнего ряда с ужасом смотрел на действия Чона. Перчатки нельзя снимать в общественном месте. Гуки неловко улыбнулся и вернул ткань на место. Да, он вылечился. Он теперь нормальный, он больше не будет хотеть чего-то противоестественного и омерзительного. Он больше не извращенец. Прозвенел звонок. Класс осторожно, по одному человеку, вышел из кабинета. Семьдесят сантиметров - вот граница личного пространства индивидуума, которую нельзя нарушать, если не хочешь получить штраф. Лишь когда все ушли, Чон поднялся со своего места. Прошел мимо учителя, вежливо попрощавшись с мужчиной, но тот не обратил на него внимания. Ещё бы, без зрителей Гук и даром ему не нужен. Прозвенел звонок на урок. Чонгук и забыл, что это самая короткая перемена в интернате. Пусть следующим уроком и был корейский, где не такой строгий преподаватель, но снова опаздывать не хотелось. Парень с силой толкнул дверь и вышел из класса. Не успел он сделать и пары шагов, как вдруг наткнулся на неожиданное препятствие. Препятствие больно ударило его в бок и буквально снесло парня. Ноги не удержали его и Чонгук упал вместе с препятствием, несколько раз перевернувшись. Чон простонал, чувствуя набухающую гематому на весь левый бок. Одна из перчаток почти полностью сползла на запястье, открывая руку до локтя, кожу неприятно холодило. Парень медленно открыл свои глаза и застыл, совсем рядом увидев чужие, поблескивающие от страха. Девчонка. Он лежал на девчонке. — Твою мать, — сказал Гуки. Она испуганно смотрела на него, буквально погребенная под мужским телом, и прерывисто дышала. — И куда мы так спешим, сбивая невинных людей? — девчонка была младше него, скорее всего из одиннадцатого класса, поэтому Гуки заочно чувствовал превосходство. Она ничего не знает. Ещё ничего не знает. — Семьдесят сантиметров, — вдруг выдохнула она. — Что? — Семьдесят... Парень рвано ругнулся, перекатываясь на бок. То, что она его сбила, могло служить смягчающим условием, но по закону он был обязан тут же отстраниться от девушки на необходимое расстояние. Неловко перевернувшись на спину, он вдруг почувствовал, как кожу на локте ударило током. Разряд прошёлся по всему телу, заставив то задрожать. Чон в ужасе перевел взгляд на девчонку, но та смотрела не на него. Она не отрывала взгляда от его локтя, соприкасающегося с ее обнаженным плечом. Ее плечо было теплым, покрытым невыносимо терпкой нежной кожей, и парень чуть не застонал от удовольствия. Руку убирать не хотелось, хотелось сорвать перчатки и провести пальцами по этому чужому бархатному телу. Он болен, Господи, он все ещё болен. Девчонка вдруг неровно выдохнула, прикрыв глаза. Затем резко распахнула их и завизжала, вскакивая на ноги. — Ты... Ты... — задыхаясь, пыталась выговорить она. — Ты... Дотронулся до меня?... Чонгук поспешно натянул перчатку до локтя и отвернулся, безбожно краснея. Кажется, ему плохо. Хотя нет. Ему хорошо, хорошо до боли в животе. Парень закусил губу, зажмуриваясь. Так нельзя. Это плохо. Он извращенец. — Эй, ты... Ты ничего не хочешь мне сказать? — топнула ногой девчонка и присела на корточки перед смущённым Гуком, даже не пытающимся встать с пола. — Сама сбила, сама и говори, — промямлил Чон, не открывая глаз. — Нет, вы только посмотрите на него! — возмутилась девушка. — Да я на тебя заявление подам, гаптофил недоделанный! О нет. Если одноклассники узнают, что Чонгук набрасывается на людей с прикосновениями, ему конец. Он не доживет до конца года. Парень медленно приоткрыл один глаз, сфокусировавшись на лице девчонки. Прямые брови, глаза с двойным веком, аккуратные губы. Всю картину портил лишь презрительный взгляд. — Пожалуйста, не надо в полицию, я и так в списках на отчисление, — умоляюще проскулил он. — Ха! Так-то лучше, — ухмыльнулась девушка, поправляя бежевые перчатки на руках. Гуки с усилием оторвал взгляд от ее плеча, которого недавно касался, и облизнул пересохшие губы. Отвратительно. Он все ещё хочет этого. — Блин, английский! — метнув взгляд на часы, вспомнила девчонка. Она помахала ладонью перед лицом Чонгука. — Ещё увидимся, извращенец. Гуки грустно усмехнулся, принимая свое новое прозвище. Но она не должна была так говорить. По ее пурпурному лицу прекрасно читалось смущение вперемешку с возбуждением. Внезапно осмелев, парень приподнялся на локтях и крикнул уходящей в спину: — Только не говори, что тебе не понравилось! Она остановилась на мгновение, и вдруг ускорила шаг, подтверждая слова Чона. Гук удивлённо поднял брови и расхохотался, радуясь, что его предположение оказалось верным. Он не один, больше не один. В этом интернате два извращенца, и сегодня ему посчастливилось встретить второго.