Неприкасаемые

Джису не спалось. Плечо жгло, как раз в том месте, где он коснулся. Она даже начала уже думать, что кожные инфекции не ушли в прошлое, и странный парень успел ее заразить какой-нибудь чесоткой. Тот момент, когда он дотронулся... Кажется, ее сердце остановилось. Но не от омерзения. Его теплая кожа, она была не такой, как у самой девушки. Намного горячее. Более грубой. Это было очень странно и непривычно, но... — Но мне... понравилось? — прошептала Джису в темноту. И испугалась своих слов. Нет, это должно быть ужасным. Это должно вызывать отвращение. Но почему не вызвало? Последний раз Джису чувствовала чужое прикосновение тринадцать лет назад. В последний день перед пятилетием, ее мама гладила девочку по голове и плакала. И почему плакала? Ведь это был канун праздника. Джису не понимала, и лишь доверчиво ластилась к маминым рукам. А на следующий день мама ее не обняла. Не разбудила звонким поцелуем. Лишь холодно поздоровалась. И лишь тогда девочка поняла, почему мама плакала. Но было поздно. Со временем воспоминания о маминой ласке затянулись паутиной отвращения. Чужие руки на своих руках - разве может быть что-то противнее? Но сейчас... Джису осторожно коснулась плеча, где огнем горели следы его руки. Не так. Не то. Почему именно его тело вызвало такие ощущения? Неправильно. Неправильно. Хочется ещё. *** Чонгук вздохнул и надел перчатки. Последний штрих в его сегодняшнем образе. Вечный штрих. — Ты просто зайдешь в интернат, и сделаешь вид, что ничего не произошло, — напомнил он себе. При воспоминании о плече девушки парня начинало буквально трясти. Необычное чувство, но такое сладкое. Неожиданно он подумал, что кожа на ее шее скорее всего ещё мягче. Вот бы провести по ней самыми кончиками пальцев, обрисовывая каждый изгиб, чувствуя теплоту разгоряченного тела... Чон вздрогнул, развеивая наваждение. Все три года терапии пошли коту под хвост. А всего-то понадобилось одно прикосновение, и он на грани срыва. Того и гляди, что начнет прыгать на людей, срывая с них все средства защиты. Гук усилием воли отогнал навязчивое видение и вышел из дома. Он не успел позавтракать, поэтому направился к буфету. До первого урока оставалось двадцать минут, парень вполне успевал перекусить. Однако в буфет уже была довольно длинная очередь, поэтому Чон лишь скользнул взглядом по незнакомым людям, но вдруг зацепился за кое-что знакомое. Очень знакомое. Чонгук дернулся и зашипел, прикрывая лицо рукой. Она стояла там. Протягивала несколько купюр раздобревшей буфетчице и, кажется, просила пирожок. С клюквой. Чон так и не понял до конца, почему эта весьма важная информация вдруг отпечаталась в памяти, да и не до того ему было. Девчонка была в безрукавке. Со своими. Оголёнными. Плечами. — Кажется, в мою больничную карту можно смело записывать "Фетишист", — пробормотал Гук, из-под прядей волос наблюдая за девушкой. А ведь он даже не знает, как ее зовут. Но эти плечи ему скоро в кошмарах сниться будут. В довольно сладостных кошмарах. Ему вдруг стало жарко. — Самое ужасное, что может случиться с человеком, это нарушение его личного... — он начал задыхаться, но даже не заметил этого. — ... пространства... И я не позволю этому произойти со мной... Никогда-а-а... — Чон неосознанно застонал, пальцами оттягивая ткань перчаток. О нет, нетушки, только не это. Похоже, у него новый срыв. Гуки распахнул глаза, часто хватая ртом воздух. Только не сейчас, только не здесь. Руки не слушались его, готовые обнять первое попавшееся тело, прижаться к нему, положив темноволосую голову на плечо. Но вряд ли кто-то из присутствующих был бы рад подобному проявлению любви. Поэтому парень сдерживался из последних сил, покрываясь мелкими бисеринами пота. Ему нужно уйти отсюда. Ничего не видя, и спотыкаясь на каждом шагу, Гуки пытался пробраться к выходу из столовой. Ученики сторонились его, удерживая дистанцию. Кто-то предложил вызвать скорую. Нет, не надо скорую. Тогда все точно узнают. Она узнает. Воздуха не хватало. Кожу под перчатками жгло, она ужасно чесалась, доставляя почти невыносимые страдания Чону. Ему нужно было это, до боли, до ломоты в костях. Чужое прикосновение. — Пожалуйста, пожалуйста... — шепотом умолял он собственное тело. — Совсем чуть-чуть осталось... Надо выйти... Он с трудом выбрался в коридор, где было не так многолюдно. Где-то там, в пяти метрах от входа в столовую, должна была быть небольшая кладовка, где можно ненадолго запереться и попытаться пережить очередной срыв. Пять метров... Четыре... Три... Воздуха больше не становилось, от его отсутствия кружилась голова. Только бы дойти, схватить длинными пальцами поцарапанную ручку двери, и захлопнуть ее за собой, отгораживаясь от соблазнов. Но только Провидение не было так благосклонно к Чонгуку. Парень внезапно услышал тихие шаги за своей спиной. В нос ударил резкий запах клюквы. Клюква. Пирожок с клюквой. Плечи. Долбанные оголённые плечи! Гук почти зарычал, ускоряясь. Он отчаянно надеялся, что девушка от него отстанет, но и здесь его надеждам сбыться не было суждено. — Эй, извращенец! — насмешливый голос, как красная тряпка, манит, манит. Парень уже в поту весь, облизывает пересохшие губы и лишь об одном молит: чтоб она оставила его в покое. Но она не оставляет, обгоняет взмокшего фетишиста и вглядывается ему в лицо, опираясь ладонью в бежевых перчатках на ручку двери в спасительную кладовку. — Отойди, — выдыхает Чон, прикрывая глаза. Только бы не видеть эти плечи. — С тобой все хорошо? — обеспокоенно приподнимается на носочках, упираясь в его потемневший взгляд. О Боже мой. Она слишком близко. Гуки снова сдавленно стонет, и не выдерживает. Забывает обо всем, обо всех правилах, о законе... Хватается за бежевые перчатки, как за спасательный круг, нажимает на ручку двери и буквально вваливается туда с девушкой. Она испуганно ахает, но он тут же зажимает ее рот, закрывая дверь на замок. В кладовке темнота, ее судорожные вздохи сквозь его пальцы и невыносимый ужас в глазах парня. Что же он наделал. *** — Что происходит? — Джису откровенно трясло, но не от страха. Даже сквозь черные перчатки она явственно чувствовала жар, исходящий от пальцев парня. Он не должен был к ней прикасаться. — Я... — кажется, извращенец и сам не до конца понимал, что он только что сделал. — Прости... — Простить? Просто так? — усмехнулась она, успев оправиться от потрясения. — В этой кладовке от силы два квадратных метра, а ты не только прижал меня к стене, но ещё и дотрагиваешься до чужого!... — Прости, — перебил ее он, по-прежнему не убирая рук. Где-то там, за дверью, глухо прозвенел звонок. Девушка дернулась, но тут же снова оказалась пришпиленной к стене. — Скажи мне честно, — опаляя Джису своим дыханием, попросил парень. — Ты тоже считаешь, что прикосновения - это омерзительно? Разве тебе вчера... Не понравилось? С ним явно что-то было не так. Зрачки расширены, рот чуть приоткрыт, брови сведены на переносице. — Ты что, реально один из этих? — взвизгнула девушка, вспомнив леденящие душу рассказы о гаптофилах. — А ты? — Что? — Разве ты тоже не из этих? — Конечно, нет! — Врёшь. — Нет. — Да. — Нет. — Да, — в который раз повторил Чон. Он не мог ошибиться. Вчера в ее глазах он и вправду увидел каплю удовольствия с ноткой возбуждения. Да, он не раз, и не два, к своему величайшему стыду, касался людей. У всех была разная реакция, но такой, как у этой девушки, не было ни у кого. Заинтересованной. Ей понравилось. Если бы не понравилось, Гук давно бы уже сидел в полицейском участке, где ему бы выписывали штраф. Но девчонка не только не заявила на него, но ещё и подошла сегодня. А это что-то, да значит. Безумная мысль скользнула в его мозгу. Хоть ужас, испытанный им после осознания содеянного, и поумерил пыл парня, но срыв до конца ещё не прошёл. Чонгуку все ещё хотелось этого. Он резким движением руки сорвал ненавистную перчатку и медленно поднес ладонь к обнаженной коже плеч застывшей девушки. Пальцы покалывало. — Вот заодно и проверим, — промурлыкал Чон, шумно втягивая носом воздух.