***
«Once again…» — становится хитом еще до того, как выйдет в эфир. Люди, выросшие на этом шоу в 90-е годы и влюбленные в его банальные шутки, уже составляют дрожащую от нетерпения публику первых зрителей. График съемок очень напряженный. То, сколько часов в день они заняты съёмками, наталкивает Мэриан на мысли, что это потому, что они хотят сохранить низкие расходы на случай, если все это не оправдает ожидания. Генри никак не реагирует, когда Реджина пытается обсудить с ним свое расписание: — Это будет означать, что мы будем видеться реже, но только на короткое время. Тетя Зелена собирается остаться здесь на несколько недель, — она просто пожимает плечами. Персонаж Реджины — Мария, добирается до поста мэра маленького городка, в котором разворачивается история шоу. Она довольна своей историей (хотя Мария слишком хороша для Стивенсона, она бы уже давно уехала из него, если бы это было так просто). Кэти, персонаж Эммы, становится шерифом. «Однажды…» никогда не имело особого смысла, так что явное отсутствие старых белых мужчин на верхушке каждой профессии, кажется, не слишком важно для правдоподобия шоу. Реджине нравятся представления об успешной латиноамериканке, хотя это, возможно, единственное удовлетворительное представление, которое у нее есть. Её сцены с Эммой остаются забавными до самого конца, и здесь даже нечего скрывать. Знакомство Эммы с Реджиной вызывает у последней тревогу, поэтому она покидает съёмочную площадку раньше, чем Свон попытается с ней поговорить. Это еще один долгий день съемок, и Кэти только что обнаружила слишком предвзятое отношение Марии насчет ее подруги, воспитателя в детском саду, которую играет Мэри-Маргарет. Они спорят: Кэти самоуверенна, язык ее тела агрессивен, а Мария — это воплощение самообладания, она смотрит на нее сверху вниз и получает удовольствие от вспышки гнева шерифа. Они снимают один момент, где Мария немного теряет хладнокровие, а Эмма ярко улыбается, когда они заканчивают съёмку сцены. Этот трепет в животе Реджины, что возникает после этого, раздражает ее. Новый продюсер, какой-то парень, чьё имя Миллс постоянно забывает, просит её быть менее похожей на латиноамериканку. Она делает глубокий вдох прежде чем ответить: — Я не совсем понимаю, что ты имеешь ввиду, — Реджина тщательно подбирает слова, потому что если правда вырвется из её уст, то она будет немедленно уволена. — Мы просто хотим, чтобы было больше соответствий с оригинальным семейным шоу. Они раскидываются словом «семья» повсюду, как метафорой, будто хотят показать его значимость. В этот момент Реджина чувствует себя так, будто её хотят отшлифовать до состояния, что не имело бы ни малейших зазубрин. Она бы назвала это «идеалом», но, видимо, их идеалы с продюсером несколько разнятся. — Мария была латиной в оригинальном шоу. — Вот видишь! То, как ты это сказала. — Латина? — повторяет Реджина на всякий случай. — Да! Именно! Всё дело в произношении, оно очень испанское. Если бы вы только могли немного спрятать акцент, чтобы он привлекал более широкую семейную аудиторию, — говорит он с улыбкой и надевает наушники обратно. — Боже, я и не думала, что белые семьи так обижаются на произношение. Как думаете, у Софии Вергары тоже есть такая проблема? Не-Эдди смеётся. Реджина не думает, что тот слышал, что она сказала. Миллс почти предлагает переделать Марию в коренную американку, но потом вспоминает, что такое уже сделали с Лили. Для низкооплачиваемого работника работа есть работа. Брюнетка даёт им самое меньшее, то, что и может дать после такого разговора, и тогда Эмма теряет свою искру. После нескольких дублей не-Эдди сдаётся, и они заканчивают съёмки. Она думает, что, возможно, такого хочет только один продюсер. Может быть, она такая одна, чьего персонажа хотят так изменить, но потом Реджина слышит слухи о том, что Мулан просят «сказать что-то по-китайски», когда она разговаривает по телефону с экранным членом семьи. Это всего лишь слухи, и хотя Миллс верит, что такое легко могло бы случиться, но она не настолько близка с Мулан, чтобы спросить её об этом лично. Однажды Реджина получает звонок от Мулан, который начинается и заканчивается криком. Кто-то в социальных сетях просит её «сбавить тон». После «допроса» оказывается, что это из-за того, что Мулан является слишком «политической». Реджина лишь мельком улавливает то, что она говорит, но слышит, как «заставляют замолчать цветных женщин» что-то о том, что массово закупают футболки с надписью «Жизнь чёрных людей имеет значение» и о том, что она берёт Белизскую еду по дороге на съёмки. Она снова позволяет себе страдать от этого всего. Разочарование, горе, отчаяние. Она знает, что лучше было бы не возвращаться в это ужасное шоу. Реджина уже собирается отказаться от этого предложения, но однажды утром звонит ее мать и запрещает ей даже думать о принятии данного предложения, и к вечеру Миллс уже подписывает контракт. Когда брюнетка была ребенком, Кора не позволяла ей говорить по-испански. Возможно, это было потому, что она не понимала его, но когда Реджина стала старше, она догадалась, почему было именно так. Примерно в то время, когда она разрешала Реджине прослушиваться только на роли, не связанные с латиной, пришло понимание. Когда Кора использовала своих друзей в индустрии, чтобы уберечь Регину от «смертельной спирали ужасного испанского телевидения», это стало явным. Когда отец Реджины ушел (или на самом деле был отослан), некому было заступиться за нее, и когда она стала достаточно взрослой, чтобы уйти, то последовала за ним. Миллс любила Пуэрто-Рико и встречалась с невероятными людьми, но она была там всего лишь туристкой. Реджина была туристкой со связями и чувствовала все это в своем сердце, но знала, что ей здесь не место. Она работала над рядом пуэрто-риканских фильмов, которые получили признание критиков в Южной Америке и некоторых международных кинофестивалей. Но это был не её дом, и она все еще чувствовала пустоту в сердце, пока не нашла Генри. Когда она усыновила Генри, то почувствовала нечто невероятное, и когда представилась возможность иметь любовь в своей жизни, она ухватилась за нее обеими руками. Они были счастливы вместе в течение многих лет, и Реджине больше никто был не нужен, пока её сын не воодушевил её сходить на свидание. Возможно, она была наивна по отношению к Робину, но она не могла заставить себя сожалеть о тех двух годах, которые они провели вместе. Генри, кажется, сердился из-за развода. У Реджины никогда не возникало ощущения, что он видит в Робине отца, да и разрыв был взаимным, так что такое поведение сына стало для неё полной неожиданностью. — Это пройдёт, — говорит ей Мэриан. — Он ребенок, это его конёк, — только вот Генри давно уже не ребенок и у него уже имелось некоторое понимание происходящего. Она вздыхает и позволяет боли превратиться в гнев. Она знает, что это не так. Реджина пошла в шоу, чтобы досадить своей матери, и вот теперь ее собственные инстинкты оказались правы. Лицо не-Эдди вспыхивает в ее сознании, когда он произносит слово «семья», и ее кровь вскипает. Она поправляет волосы, смотря в зеркало своей спальни, когда слышит, как открывается дверь трейлера. — Я не могу поверить, что это происходит снова, — кричит она Мэриан, возвращаясь в гостиную. — Ты говорила с Айзеком? Боже, я так… — Реджина замолкает, когда видит, что в дверях стоит не Мэриан, а Эмма. — Привет. — Привет, — бросает Миллс в ответ. — Чем я могу Вам помочь, мисс Свон? — Вообще-то я пришла посмотреть, всё ли с тобой в порядке. Мне показалось, что ты немного… — Я в порядке, — перебивает Эмму Реджина. Эмма медленно поднимает брови, смотря на нее, и эта пауза уже кажется тяжёлой: — Да, похоже на то. Миллс разочарованно вздыхает. Пэтти Майонезз* сто процентов не поможет ей в этом. — А что ты хочешь? — спрашивает Реджина. — Я действительно пришла посмотреть, всё ли с тобой в порядке, — Эмма взмахивает руками, будто показывает, что это очевидно. — Тебе нужен друг или ты хочешь, чтобы я исчезла и продолжала притворяться, что все порядке, пока ты будешь игнорировать меня? Реджина выдерживает короткую паузу: — Второе, — говорит она. Свон качает головой: — Почему ты вообще согласилась участвовать в этом шоу? Ты, очевидно, ненавидишь его. — Просто ещё одно из опрометчивых решений, о котором я начала сожалеть, — отвечает Реджина, и, очевидно, что намекает она на их подростковый роман. Эмма пристально смотрит на женщину, а затем её щёки вспыхивают неровным румянцем: — Да пошла ты нахуй! — Ну, это было легко, — выдыхает Реджина, когда Свон устремляется к двери, но после сказанных слов оборачивается. — Господи, да что с тобой такое? Неудивительно, что Робин бросил тебя. — Прошу прощения? Все так жалеют Реджину, что почти приятно услышать такую новую точку зрения, или ей было бы приятнее, если бы она не была названа. Как будто Эмма знает, почему они расстались, хотя даже никогда не встречала Робина. — Неудивительно. Что. Робин. Бросил. Тебя, — по слогам повторяет Свон. — Ты не та, кем была раньше. Раньше ты была весёлой и, типа, испытывала чувства, а сейчас ты ёбанный камень. Совсем как твоя мать. Реджина вроде как наслаждается этим, Эмма так злится. Она всё ещё в костюме шерифа и, если честно, эта роль ей идёт. Миллс слышит замечание о своей матери и принимает его на свой счёт. Она уже собирается с улыбкой предложить Эмме уйти, как её вдруг прерывают. — Удивительно, как Генри справляется с Корой номер два, — говорит Свон и всё останавливается: радость Реджины, спор, самодовольное лицо блондинки. Эмма потирает лоб, понимая, что только что сказала. — Чёрт, я… Реджина резко поднимает руку, и Свон замолкает: — Убирайся, — холодно говорит она. — Реджина, прости, я не хотела… — начинает оправдываться Эмма, но её опять перебивают. — Убирайся! — уже кричит Миллс. — …серьёзно, это так хреново, — всё же продолжает блондинка. Обычно Реджине удаётся удержать холодность Коры на затворках своего сознания, и использует она это только когда это, действительно, нужно. Но теперь воспоминания повсюду. Воспоминания повсюду, они разъедают Реджину. Видение того, как Генри проживает всё тоже самое, что и она, убивают её. Нет. Никогда. Её слёзы готовы пролиться в любую секунду. Эмма должна немедленно убраться отсюда. Миллс шагает через комнату, её каблуки громко стучат по полу, и она берёт Свон за локоть. — Убирайся, — только и говорит Реджина. Эмму уже не так легко убедить обычным сжатие её руки. Она больше не тощая и недокормленная. Мышцы, которые так легко ощущаются через одежду, тверды под пальцами Реджины. — Реджина, мне очень жаль. Генри… — опять начинает свой лепет Эмма. — Не смей произносить его имя, — твёрдо произносит Реджина и толкает Эмму двумя руками к двери. Девушка отступает назад, двигаясь так, будто сама этого хочет. — Пожалуйста, — шепчет Эмма. Эмма упирается спиной в дверь. Реджина даже не думает о том, как её выгнать, потому что дверь открывается внутрь. Что-то в том, как пристально они смотрят друг на друга, и то, как это слово слетает с губ Эммы, заставляет ее измениться. На мгновение они пропадают в глазах, проваливаются в прошлое, в то, о чём никто из них не хочет говорить, в гнев, боль и разочарование. Она неожиданно прижимает Эмму к двери, яростно целует ее, освобождая локоть девушки из своей хватки. Реджина ждёт, что они разорвут поцелуй, чтобы Эмма ушла, но через секунду она разворачивает их, толкая Реджину обратно к стене трейлера. Реджина углубляет поцелуй и выдыхает, когда чувствует, как тело Эммы прижимается к ее собственному. Боль в ее груди превращается в ожог старых чувств и вещей, которые она знает, что не должна делать, но делает это хорошо, так хорошо.***
Она выходит из душа, когда появляется Мэриан. — Я принесла еду, — слышит Реджина крик подруги. — Еду со вкусом, а не ту безвкусную дрянь, которую ты ешь, — видимо она кричит из-за двери, прежде чем та закрывается. Миллс уже оделась и вытерла полотенцем волосы, когда возвращается в главную часть своего трейлера. У Мэриан, как и ожидалось, есть огромная сумка с едой на вынос. У Реджины слюнки текут от одного только запаха еды. — Привет. — Привет, — Мэриан поворачивается к ней, и ее лицо из серьезного превращается в любопытное. — Что? — спрашивает Реджина. Она уверена, что прибралась после ухода Эммы. — Что произошло? — интересуется Мэриан. — Что? Ничего. Миллс протискивается мимо нее, берет сумку и направляется к столу. Мэриан следует за ней, прищурив глаза, и безжалостно изучает её. Реджина может долго игнорировать её, раскладывая еду на стол, но вскоре пакеты оказываются пусты. — Хорошо, — Реджина вздыхает. — Я кое-что сделала. Мэриан окидывает ее взглядом — от босых ног до повседневной (для Реджины) одежды и мокрых волос. Она останавливается на её лице и ухмыляется: — Или кого-то? Губы Реджины растягиваются в улыбке, прежде чем она успевает сжать их. Предатели. — О боже мой! Так вот почему минуту назад я видела, как Эмма практически бежала к своему трейлеру? Ей нужен был душ после вашего… погоди… — Нет. Это была короткая встреча. И это больше не повторится, — прерывает Реджина. Мэриан смотрит на часы, поднимая бровь, но молчит, и Реджина это оценивает. Пара недель сдерживаемого разочарования взорвались в считанные минуты. Они даже ещё не успели раздеться, и Эмма уже почти задыхалась, но потом пробормотала что-то и побежала к двери. Реджина сосредотачивается на панадах*, изо всех сил стараясь не думать о нижней губе Эммы, зажатой между зубами и запахе её кожи, похожий на аромат лилий. Раньше она пахла духами от Томми Гёрл. Через некоторое время она начинает говорить: — Ты носишь футболку Сони Сотомайор? Где ты вообще её взяла? — В интернете. А ты хочешь ту, которая от Рут Бейдер Гинсбург? Она тоже из Бруклина, — Мэриан улыбается, разворачивая тамале. Кора всегда поправляла ее, когда она говорила, что родом из Бруклина. Когда-то была. Может быть, они и переехали, когда она была маленькой, но она помнит чувство дома, которое потеряла с тех пор. Реджина наблюдает, как ее подруга улыбается, словно собирается купить ей футболку, нравится ей это или нет, и не может не думать, что лучшее, что вышло из ее неудачного брака — это дружба, которую она завязала с матерью сына Робина.