Sturgeon's Law

Главный принцип жизни — никогда не будь уверен в том, что запланировал. Это упрощенный аналог эффекта фокусировки, который гласит, что в жизни ничто не имеет такого большого значения, как может казаться на первый взгляд. Люди, как правило, переоценивают значимость вещей и явлений, о которых размышляют. Одно лишь случайно брошенное слово, одно произвольное действие или необдуманный поступок могут безвозвратно изменить жизнь человека до неузнаваемости. Кто-то в последствии теряет всё, что имел, а кто-то приобретает больше, чем мог бы себе вообразить даже в самой смелой фантазии, и речь порой идёт совсем не о материальных благах. Исход такого решения судьбы не ясен до самого конца, до тех пор, пока не осознаешь, что этот самый конец уже наступил. Но как же узнать, что твоя история подошла к своему логическому завершению до того, как это произойдёт? Свой «главный принцип жизни» Артём Дзюба усвоил ещё в юности, когда мечтал стать известным футболистом и принести своей команде и стране Золотой мяч в качестве капитана сборной. С малых лет он уже знал свои планы на то время, когда закончит школу и поступит в какой-нибудь малоизвестный университет только лишь с той целью, чтобы родители не переживали за его будущее (и где можно было бы безнаказанно заниматься спортом в ущерб учёбе). План Дзюбы работал без сбоев до семнадцати лет: на тот момент Артём добился немалых успехов, прослыв одним из самых многообещающих форвардов среди юниоров. Поговаривали даже, что большие тренеры из профессиональных столичных клубов собирались посмотреть на него в деле, вот только мечте юного футболиста не суждено было сбыться. В одном из товарищеских матчей на кануне важной игры Артём получил разрыв крестообразных связок. Тот день в голове импульсивного семнадцатилетнего мальчишки запомнимся лишь болью и горечью разочарования, повергнувшими его в затяжную депрессию. Позже, конечно, доказали, что травма была получена из-за неспортивного поведения одного из защитников команды соперника, но что это дало Артёму, который потерял шанс воплотить в жизнь свою самую заветную мечту? На тот момент в жизни Дзюбы было две страсти: футбол, бесспорно занимающий приоритетное место, и автомобили. Наверное, именно второе увлечение и не дало тогда Артёму погрязнуть в топком чувстве апатии и жалости к себе. На последние деньги родители купили парню подержанный отечественный автомобиль, чтобы их сын нашёл какую-никакую, но отдушину в «реставрации» машины, и это, надо сказать, возымело нужный эффект. Постепенно улыбка вновь начала появляться на лице Артёма, но прежним «Тёмычем» он уже не был. И, наверное, никогда им уже не станет. Этот урок Дзюба запомнил на всю жизнь. На то, кем он сейчас является, куда движется и чего хочет достичь, повлияло множество факторов. Кто знает, может быть, если бы в той злополучной игре он передал пас, то сейчас, к своим двадцати семи годам, он мог бы играть в топовом клубе страны, а то и вовсе где-нибудь зарубежом. Или Артём продолжал бы работать в автомастерской своего старого школьного товарища, если бы отцу не потребовалась срочная дорогостоящая операция, денег на которую в их семье попросту не было, а заработать их в автомастерской фактически нереально. Все эти «возможно» и «может быть» и привели Артёма к тому, что сейчас он стоит перед зеркалом в своей крохотной съемной квартирке на окраине Москвы и поправляет кривовато повязанный галстук, явственно ощущая, что эта псевдо-шёлковая удавка его рано или поздно задушит. Вот уже неделю Дзюба работал личным помощником генерального директора крупной строительной фирмы ЦСК, аббревиатуру которой сотрудники за глаза шутливо наградили дополнительной буквой в честь «главного босса»: ЦСКА — Центральная Строительная Компания Акинфеева. Именно к этому самому Акинфееву Артёма лакеем — а иначе и не скажешь — и пристроили. Надо сказать, Дзюба искренне ненавидел свою работу. Мало того, что подобная должность, едва ли не граничащая с обязанностями секретарши, казалась простому и бесхитростному рубахе-парню из провинции откровенно женской, так ещё и начальник оказался невероятным снобом и болваном, не замечающим ничего дальше той самой пресловутой золотой ложечки, с которой этот некогда яркий представитель не менее золотой молодежи родился во рту (или в другом месте). Требования Акинфеева были односложными и чёткими: подай, принеси, позвони, назначь, однако ни разу ещё Артём не слышал слов благодарности за свою работу. Черт, да он даже улыбки ни разу не удостоился! Дзюбу воспитывали так, что уважения и благодарности достоин любой человек, будь то официант, дворник или главный менеджер крупной фирмы, поэтому настолько откровенное пренебрежение выбивало мужчину из колеи куда сильнее, чем сам характер работы. Артём вообще считал, что намного лучше справился бы с физическим трудом, чем со всеми этими бумажками и звонками, но один только намёк на возможность сменить должность личного помощника на какую-нибудь более «приземлённую» спровоцировали у начальства иронично выгнутую бровь и очередную порцию яда в свой адрес. Больше об этом мужчина даже не зарекался. Спустя пару дней работы на Игоря Владимировича Артём был решительно настроен и вовсе уволиться. Он даже связался с Сергеем Богдановичем — старым другом отца, через знакомства которого и удалось устроиться на эту унизительную, но высокооплачиваемую работу — чтобы извиниться за неоправданные надежды, которые на него возлагали. Семак был именно тем человеком, который мог одной лишь фразой вправить Тёме мозги на прежнее место, и этот случай не стал исключением. Если раньше рычагом воздействия на Артёма был футбол, то сейчас — здоровье отца. Без этой работы маме придётся не разгибая спины горбатиться в магазине, выпрашивая каждую возможную смену, а Оля сейчас вообще учится в Питере, у неё самой каждая копейка на счёту. Поэтому Дзюбе пришлось сцепить зубы и вновь вернуться в офис зажравшегося начальства, с которым вряд ли когда-нибудь получится найти общий язык. Радовало лишь то, что надолго Артём здесь наверняка не задержится — с теми деньгами, которые ему платят, уже через несколько месяцев он сможет выплатить кредит, взятый на операцию, и навсегда распрощаться с этим змеиным логовом. От собственных мыслей мужчину отвлекла вибрация телефона, ещё с вечера оставленного на крохотной прикроватной тумбочке. Звонила мама. Вместо привычной тёплой улыбки, которую раньше вызывал звонок родителя, Артём неожиданно почувствовал напряжение, сковавшее все мышцы — а вдруг отцу стало хуже? — Да, мам, что случилось? Ты чего так рано звонишь? — Ой, Тёмочка, я тебя разбудила? — Нет, мам, — голос женщины не был грустным, испуганным или напряженным, поэтому и сам Артём ощутимо расслабился. — Не разбудила. Я на работу собираюсь. Что-то стряслось? — Да я как раз по этому поводу и звоню, сыночек, — призналась Светлана, чем-то громыхнув на заднем плане. Видимо, завтрак готовила. — Я сейчас в больницу звонила, хотела узнать, какие лекарства первой необходимости отцу купить нужно. Мне тут на работе немного в долг дали, вот я и решила... — Верни деньги обратно, мам, — строго пригрозил Артём, аж брови нахмурил, пусть мать этого и не видела. — Так и верну! Оказалось, что лекарства уже оплатили, врачи даже к восстановительному периоду приступили! А ну признавайся, Тёма, где деньги взял?! Если ты в криминальные дела какие ввязался, я ж тебя...!!! — Успокойся, мам, ни в какие «криминальные дела» я не ввязался, — рассмеялся мужчина, в которой раз уже невольно поправив ненавистный галстук. — Просто на работе авансом немного денег выпросил, да у Сани занял. У него сейчас дела в гору пошли, сама наверно слышала, вот он и поддержал, чем смог. Я же говорил, что всё оплачу, вам с отцом не о чем волноваться. — Артём, ну как же так. Это ведь не шуточные деньги, простым людям даже упорным трудом такие не заработать. — А я и не упорным трудом здесь занимаюсь, — фыркнул себе под нос Дзюба. Честное слово, лучше бы на шахте вкалывал. — Это Москва, мам, здесь всё иначе: люди другие, приоритеты и ценности разные, да даже валюта, и та другая — всё в долларах считают! — Ох, не знаю, сынок, стоило ли тебе туда уезжать, — тяжело вздохнула женщина. — Волнуюсь я за тебя. — Мам, ну что ты, я ведь не маленький уже, — улыбнулся Артём. — Ты меня знаешь, я себя в обиду не дам. — Да я и не из-за этого волнуюсь. Если тебе понравится там, так ты оставайся, только пообещай мне, что собой останешься — таким же добрым, открытым и отзывчивым. — Ну мам, — беззлобно протянул Дзюба, невольно закатывая глаза. Случайно взгляд Артёма зацепился за настенные часы, и тут уже стало не до улыбок. — Блин, уже опаздываю! Даю слово, что не изменюсь в столице. Всё, побежал. Обними папу, если пойдёшь сегодня к нему. Люблю вас. — И мы тебя, сынок, любим. И мы тебя. *** — Артём Сергеевич. Этот голос Тёма узнал бы из тысячи. Акинфеев лишь мельком поднял взгляд на своего ассистента, мило болтающего с секретаршей — не то, чтобы он когда-либо обращал внимание на такие подробности, но о способности нового работника к очарованию всего живого на километр вокруг уже ходили легенды. И это не смотря на то, что Дзюба работает у них буквально без году неделя. — Возможно, Вы не в курсе, но перерыв закончился пятнадцать минут назад, а копии квартальных отчетов должны были лежать на моем столе ещё до обеда, — тоном, не терпящим возражений, оповестил Акинфеев. — И приведите себя в порядок, Вы выглядите неряшливо. Ну вот и началось. На это Артём лишь обречённо закатил глаза, получая от Кристины сочувствующий взгляд, а после развернулся лицом к своему боссу и натянул самую неестественную улыбку, которая только была в его арсенале. — Конечно, Игорь Владимирович, — процедил он сквозь зубы и направился к своему рабочему столу, даже не думая застегивать две верхние пуговицы и расправлять рукава закатанной до локтей рубашки. — Отчёты уже готовы, я просто не смог застать Вас в кабинете во время обеда, поэтому собирался занести их как только Вы вернётесь. — Меня не интересуют оправдания. В течение минуты бумаги должны быть на моём столе. И Акинфеев скрылся за дверью своего кабинета. Никогда ещё Артём не видел настолько неприятного человека. И дело было даже не в том, что говорит его босс, а как он это делает. Не было в голосе Игоря Владимировича капризных ноток, не было и откровенного хамства, просто тот леденящей душу холод, проскальзывающий в каждом его слове и случайно брошенном взгляде, невольно вызывал желание поверить в собственную никчёмность и максимально быстро избавиться от этого травмирующего фактора. Или же ввязаться с начальником в драку на худой конец. Сам по себе Артём был человеком миролюбивым, пацифистом в самом хорошем смысле этого слова, не смотря на довольно внушительный внешний вид. Терпением, правда, не отличался, но с этим своим пороком усиленно боролся, так что в отношениях с начальством придерживаться предпочитал пути избегания, а не конфликта. — Не волнуйся, ты привыкнешь, — понимающе улыбнулась Кристина (довольно милая девушка, которая, нужно сказать, Артёму приглянулась ещё с первого дня работы на Акинфеева). — Это у него своеобразная манера общения, он просто притирается к тебе. Если перетерпишь этот период — работать станет легче. Немного, но легче. — Да не хочу я ничего терпеть! Я ему что, подопытный кролик какой-то? Почему просто нельзя проявлять чуть больше человеческого отношения, а не вести себя как робот под прикрытием? Артём искренне не хотел жаловаться и загружать девушку своим нытьём, поэтому поспешно перед ней извинился, прекрасно зная, что устоять перед его очарованием она точно не сможет, а потом убежал за бумагами для босса. Дзюба предчувствовал одним местом, что выделенная ему минута давным давно истекла. — Игорь Владимирович? Ваши документы, — Артём негромко постучал в крепкую дубовую дверь, а затем бесшумно проскользнул в кабинет, чтобы оставить на столе необходимые отчёты. Акинфеев, до этого тщательно выискивающий какую-то папку среди одинаковых корешков на стеллаже, обернулся на своего ассистента и окинул его беглым взглядом. — Кажется, я уже сказал Вам привести свой внешний вид в порядок, разве нет? Несмотря на напускное недовольство работой нового помощника, Игорь не мог не отметить, что этот «Артём Сергеевич» неплохо выполнял свои обязанности, но что более важно — делал это почти вовремя. Сейчас было очень трудно найти достойного ассистента: предыдущие две девушки, занимавшие эту должность до Дзюбы, не продержались на месте и года в общей совокупности. Игорь и сам понимал, что работа с ним — далеко не сахар, и уж тем более не Рай на Земле, поэтому старался заранее предупредить кандидата о возможных сложностях. Он готов был выплачивать немалые деньги, чтобы окупать свои слишком уж требовательные поручения, но пока никто не смог выдержать тот уровень стресса, который предполагала работа с ним. Поэтому Акинфеев решил пойти ва-банк и нанять на должность личного помощника мужчину, молясь лишь о том, чтобы тот смог поумерить своё эго для общего блага. Впрочем, Акинфеев не был глубоко верующим человеком, и в отместку за это всевышние силы его молитвы в который раз оставили без ответа. — Не думаю, что пара расстегнутых пуговиц на рубашке как-то сказывается на моей работоспособности. Или это мешает работать лично Вам? Артём понимал, что откровенно нарывается, но сдерживать природную импульсивность уже не мог. Он и так слишком долго позволял этому киборгу помыкать собой, и с этим был солидарен даже гипертрофированный Тёмин пацифизм. — Я согласен, есть вещи куда важнее внешнего вида, однако Вы забываетесь, Артём, — тон Акинфеева не сулил ничего хорошего. — Вы получили эту должность лишь благодаря рекомендации друга Виктора Михайловича, поэтому я был уверен, что до Вас донесли одну простую истину: эта компания — не какая-нибудь контора или придорожный магазин. Дресс-код — одно из условий занимаемой Вами должности, и если Вас это не устраивает — я лично покажу, где здесь выход. У меня нет времени возиться с Вами, уж это Вы должны понимать. Артём так и замер истуканом, благо что челюсть от шока не уронил. За время этого монолога Акинфеев проявил больше человеческих эмоций, чем за всю прошедшую неделю (пусть и были эти эмоции не самыми приятными). Именно поэтому шокированный Дзюба упустил момент, когда ответное словесное парирование было бы уместно — ему ничего не оставалось, кроме как смириться с поражением и принять его как можно более достойно. — Я понял, Игорь Владимирович, — сквозь зубы процедил помощник, прекрасно зная, что сейчас его перекошенное в неестественной улыбке лицо напоминало что угодно, но точно не покорность. — Дайте знать, если Вам что-нибудь понадобится. И, круто развернувшись на каблуках, Артём покинул ненавистное помещение, попутно застёгивая пуговички и оправляя закатанные до локтя рукава рубашки. Он закрыл за собой дверь даже не обернувшись, поэтому и не увидел, как шумно выдохнул Игорь и откинулся на спинку своего кресла, прикрывая глаза. По правде говоря, мужчина понимал, что не имел никакого права срываться на ни в чем не повинном подчиненном, но давление акционеров с одной стороны и вечные истерики «обделённой вниманием» невесты — с другой, не оставляли Игорю возможности элементарно выдохнуть и сделать новый вдох. Возможность свободно дышать он словно бы потерял вместе с самым близким ему человеком. В отличие от старшего брата, которого с юношества готовили к передаче семейного бизнеса, Игорь всю свою сознательную жизнь был волен поступать так, как сочтёт нужным — младший сын, чего уж говорить. Ему позволили выбирать друзей, увлечения, будущую профессию, но единственным условием родителей (скорее даже просьбой со стороны отца, чем приказом матери) было получение того первого образования, которое они посоветуют. Выбор пал на факультет бизнеса и управления. Всего четыре года, а дальше целый мир как на ладони! Велика ли эта цена свободной жизни? Для Игоря — нет. Тогда Акинфеев-младший был совершенно другим человеком — он много мечтал, часто шутил и просто улыбался, верил в Бога и хотел посетить те места, о которых так много читал и знал по рассказам папы. Однако все его планы на жизнь порушились в одночасье, и случилось это почти пять лет назад, когда умер единственный человек, которому Игорь мог полностью доверять и на которого мог положиться — его отец. Вот так он и оказался здесь, в кресле генерального директора компании, которую одновременно любил и ненавидел всей своей душой; презираемый собственной семьёй и осуждаемый каждым подчиненным в этом здании; потерянный и с разбитым вдребезги сердцем. Вот так свой урок о «главном принципе жизни» выучил Игорь Владимирович Акинфеев.