***
У министра иностранных дел Лаврова безостановочно звонил «красный» телефон, предназначенный, для случаев исключительной важности, тех, где требовалось оперативное принятие решений. По нему же созывались экстренные совещания. Аппарат разрывался уже минут двадцать, а поскольку все ключевые фигуры, принимающие в делах государственной важности непосредственное участие, находились с ним в одном кабинете, трубку взять он не решался. До этого вибрировал его личный телефон, затем рабочий, оповещая о звонках и сообщениях. Сергей Викторович нервно поглядывал на эпилептически мерцающую на экране надпись: «Сурков». Что могло понадобиться отставному политику в момент совещания президента с кабинетом министров, он не мог и помыслить. — А теперь я бы хотел задать вам вопросы, требующие пояснения, — президент оглядел членов «ареопага» пронзительным, обличающим взглядом и наконец хищно, по-ястребиному набросился на выбранную жертву: — Почему Министерство обороны наметило пуск ракеты «Молодец» на конец ноября, а не на начало октября, в дни, когда я буду праздновать свой День рождения? — президент сжал губы в плотный бутончик. Его нос стал похож на вытянутый в трубку хоботок. Глаза округлились и настороженно замерцали. Уши странно оттопырились. Он вдруг обрел сходство с маленьким пугливым домовым Добби, вызывавшим симпатию и сострадание. — Но, Владимир Владимирович, мы решили, что логичнее будет запустить «Молодца» в дни натовского саммита в Саудовской Аравии. Так сказать, по принципу: «Вам хорошо, а нам и подавно»! — оправдывался крупный, упитанный, кипящий энергией и энтузиазмом министр Шойгу. — Вы нахватались этих двусмысленных поговорок на кондитерской фабрике, откуда я Вас пересадил в кресло военного министра? Чем еще щеголяли тянутели тянучек и профитрольные философы? Министр покраснел от обиды, что-то начал доказывать, шлепая толстыми губами. Но Путин резко его оборвал: — Пуск перенести на октябрь. А саудовский король Салман ибн Абдул-Азиз Аль Сауд пусть щебечет с Макроном и вянущей Меркель без залпов моих ракет. Мурашко! Спать дома будете! Что там по коронавирусу? Докладывайте! — Да-да, Владимир Владимирович, — спохватился прикорнувший было новый министр здравоохранения, — в то время как Европа полощет грязное белье толерантности в разбитом корыте демократии… — Тезисно можете? — Могу… Наши учёные выяснили, что высокие температуры убивают «корону». Отсюда следует, что народу необходимы регулярная баня, алкоголь и секс. Три вместе процедуры не рекомендую, так как можно умереть от сердечной недостаточности. Президент некоторое время молчал, тёр лоб, играл желваками и наконец продолжил: — Так, я что-то в толк не возьму, почему у Вас секс приводит к высокой температуре? Вы что, окунь во время нереста? — Если у Михаила Альбертовича поднимается температура от занятий любовью, то он может обогревать отдалённые районы Урала и Сибири, — деловито предложил Лавров. — Кстати, коллеги, подготовлен указ, согласно которому теперь у входа в здание Правительства всех вас будут осматривать. Ответственность за исполнение возложить на Михаила Альбертовича Мурашко. — Но он же гинеколог… — возмутился Решетников. — Ну тогда не у входа, а непосредственно в креслах. Или кресла недостаточно удобные, Максим Геннадьевич?! Так мы это можем быстро поправить, — выплюнул президент сквозь зубы. — Нет-нет, на кресле, значит, на кресле. Пеленку брать или все за счет бюджета? — уточнила оторвавшаяся от инстаграма министр культуры. — Мы богатая страна. Не мелите чушь! — нервно выпалил глава государства. — Сергей Викторович, ну возьмите же Вы уже этот треклятый телефон, а то уже и у меня глаз начал дёргаться. Вдруг что-то важное, раз так настойчиво звонят. — Это Сурков, что ему сейчас может понадобиться? Чаша для медитации? — съязвил Лавров, но руку к телефону все же протянул. — Ответьте, иначе мы не сможем спокойно работать, — жестко отчеканил Путин. На его лице появились пунцовые пятна. — Алло, Слава, что-то экстренное? — выдохнул в трубку министр. — Да, Сергей, приветствую! — бодро начал Владислав Юрьевич. — Я тебе там сообщение послал на ватсап… А ты не читаешь… Ты видел моих белочек? — Каких ещё белочек, Сурков? Ты там бухой что ли? — Министр иностранных дел был белый, его длинные руки дрожали, кожа над выпуклыми надбровными дугами покрылась морщинками как гора эрозией, а умные глаза сверкнули тревожно и печально. — Нет, почему бухой? Я по лесу гулял, а там — белочки на соснах! Такие красивые, красно-синие, с огромными пушистыми хвостиками… А я как раз с собой орешки взял. Кедровые. Как знал! Она из дупла выглядывает и на меня смотрит. Голодными глазками. Я в руку орешки насыпал, протягиваю ей, а она хитрая, зыркает… Но голод — не короновирус, его под карантин не посадишь… Я такой видос снял… Прямо как ручная… — хотя в политике друзей не бывает, но Владислав Юрьевич считал Лаврова своим хорошим приятелем, к тому же их связывали многолетние тайны и не совсем законные дела. — Белка песенки поет, да орешки все грызет… — сардонически протянул Лавров. — Пушкин? — внезапно осенило министра транспорта. — Сурков, — с обречённым видом подсказал Путин, выжидающе барабаня пальцами по столу. — Вы лучше доложите, как развивается «Платон»? * — Отпрыск Ксении Анатольевны? Замечательно. Китайский учит, говорят, — приосанился Дитрих. — Евгений Иванович, я очень рад, что Вы озадачились биографией Собчак и ее чада, но что насчет нашего общего детища, должного пополнять бюджет. Как работает «Платон»? — Владимир Владимирович, я не философ, я математик, — забеспокоился Дитрих. — Дался Вам этот мертвый грек. — Господин Дитрих, Вы совсем распустились. Во всех смыслах. Когда вы распустились как члены Правительства, — это оно дело. Но вы распустились еще раз. — Виноват, Владимир Владимирович, все данные будут в моем отчете, — министр транспорта стер пот, стекающий по виску, указательным пальцем. — И раз уж вы так разбираетесь не только в своей сфере, то включите в него критический анализ Corpus Platonicum и оценку интеллекта вышеупомянутого сына Ксении Анатольевны по шкале прогрессивных матриц Равена. — Нет, Серёга, ты не понимаешь, эти белочки… — задорно звучал в трубке министра иностранных дел приятный баритон. — Слава, у тебя у самого, по ходу, белочка синяя! Совсем от безделья рубероид сдуло! У меня совещание! — загорланил взбешенный Лавров. — Хорошо, совещайся, кто ж тебе не даёт? Но ты скажи, видео-то видел? Они такие забавные, лапки у них маленькие такие… — Сурков, не мешай работать! — А я вам не мешаю. Так что, белочки-то как? — Бригада Кащенко уже выехала, поймают твоих белочек. Я принесу тебе в палату апельсины. И, так и быть, орехи. Бывай! — Сергей Викторович нажал кнопку отбоя и со всего размаху швырнул телефон об стену над головой новоиспеченного главы Минкомсвязи Шадаева. — Что, Викторыч, тебя тоже достает? — хохотнул Шойгу, поправляя галстук. — Мне он позавчера свою поэму «Песнь о Вещей Телеге» прислал. Ничего, кстати. Местами даже талантливо. — министр обороны счел за благо утешить Лаврова, который все ещё время от времени всхлипывал. — Пятьдесят два пропущенных, двадцать четыре смс-ки, пятнадцать роликов в Ватсап, восемь в Вайбер и двенадцать в Теле… Ну, много, короче, — опомнился Сергей Викторович, поймав на себе предосудительный взгляд главы государства. — Кстати, о запрещенном софте… поэма как раз об этом. Раз накал совещания все равно сошел на нет, я, с позволения, зачту, — увлеченно вещал Шойгу. — А давайте, че уж там, — махнул рукой Путин и поудобнее устроился в кресле, готовый слушать. Сергей Кужугетович прочистил горло и, открыв сообщение на айфоне, со всей серьезностью принялся скандировать: Во злате, в мехах и с бокалом вина Наш Павел проснулся от нощного сна И плачет по Родине, глядя с тоской На нефть, на отели и мир колдовской. Его погубила порочная страсть: Он в мессенджер свой не пускал нашу власть, И стали услуги его не нужны Для сильной, богатой и честной страны. Скупые арабы, и вам поделом! К вам Паша примчался, махая, крылом. Забьет он развратные сваи В священные земли Дубая. — И там еще восемьсот тридцать две строфы… — многозначительно подытожил он. Дорога тянулась от железнодорожного вокзала до Троицкой церкви. Если бы не дождь, он мог бы идти медленно, совершено не спеша, наслаждаясь особой атмосферой древней Коломны. Её длинными бульварами, разноцветными, словно пряничными, трехэтажными домиками с причудливыми фасадами и маленькими бистро, над которыми висел блинчатый, сладковатый аромат ванили. Улица засыпала. Пузырились фонари, налитые желтым светом, сонно гудели автобусы, их неуклюжие зады приплясывали в воздухе. Дождь собирался весь день, и влага, слепившись в туман, превратилась в огромное монолитное здание из водяных сосудов и капилляров. Четырехугольная башня Коломенской крепости подпирала вечернее небо острыми шпилями. Над пологим холмом, в белесой дымке парили драгоценные купола Успенского кафедрального собора. В полутьме Ждановского переулка вырисовывалась пунцовая бочка с надписью «Борщ». Пивнушка. Здесь узкий переход через лужу по доскам и спуск в подвальное помещение. Вадим сидел спиной к двери, и, хотя сразу уловил момент появления матерого оборотня, оборачиваться не стал, обозначив тем самым высокий уровень доверия. Они устроились на крохотных диванчиках, стоявших друг напротив друга, за круглым деревянным столиком. В пепельных залах заведения под броским названием «Борщ + рюмочная = ♡» шептались сквозняки, струились волны сигаретного дыма, в чистых бокалах ясно лучилось разливное пиво, звучали откровенные мужские разговоры, не предназначенные для нежных женских ушей, и грохотали двери. Со времени его ухода с госслужбы прошло два месяца. Этот молниеносный жест-заявление принять отставку был продиктован стремлением сменить обстановку и чувством несправедливости за то, что в новом кабинете министров для него не нашлось кресла. Но будучи существом с высочайшей степенью активности, Владислав Юрьевич осмотрелся и быстро вошёл во вкус своего официального положения обычного гражданина и физического лица. Он разбил новую машину, купил дорогую гитару, шлялся по кабакам, устраивая выступления в рюмочных для малознакомых собутыльников и сорил деньгами как пьяный моряк, сошедший на берег. Сочинил несколько произведений и отправил председателю Государственной Думы Володину пакет с предложением внести более пятидесяти поправок в Конституцию, среди которых были: — Называть Путина «Его Превосходительство Пожизненный президент»; — Сделать День рождения Путина государственным праздником; — Создать мавзолей для хранения тела Путина; — Начать собирать налоги с камней в почках. Заскучав на свободе, Сурков походил, потолкался по рынку вакансий, в надежде найти что-нибудь подходящее. Однако, оказалось, что он совсем не на расхват. Все потенциальные бизнес-партнеры при появлении главного экс-злодея Кремля разбегались кто куда, пугаясь его набора санкций и политической токсичности. — Сегодня был на Пионерских чтениях у Колесникова. Меня особо больше никуда не приглашают, поэтому вдвойне приятно, что пригласили туда. Встретил там Кеосаяна с Риткой**. Боюсь, говорит, одну отпускать, на ваши блядские посиделки. Как сходит, так беременная возвращается. Типа, никогда не ходил, и вот. Хоть уже и беременная, а вдруг… — Ха-ха-ха! — Вадим, откинув голову, хохотал, счастливо, заливисто, почти по-детски. — Вот это попал мужик, как блондинка на тракторный рынок! — Знаешь Вальдемар, там перед входом на руки спиртом брызгали, жалко не наливали, но я все равно успел причаститься немного, — Сурков протянул ладонь, и погладил сидящего на краю стола местного усатого кота. — Спиртом ты меня протри и снаружи, и внутри… Да-а, из-за этого бесовского вируса теперь ни летучую мышь, ни енота на ужин не съешь. Индонезия закрыла свои границы для иностранцев. А я Вову хотел свозить на Бали, его историческую родину, — с сожалением произнёс музыкант, поднося ко рту ложку с супом. — Говорят, заразившемуся коронавирусом хочется стать царём. — Боюсь, что в России уже были случаи, — бывший чиновник ухмыльнулся одним уголком губ. Его горячие щеки были гладко выбриты, в отличие от поросших седой бородой щёк Самойлова. — Ну вот тут борцуны сами себе подосрали разжигая панику из-за вируса в интернетах, — отозвался Самойлов, дохлебав полную тарелку борща до дна и тут же потянувшись за запотевшей кружкой пшеничного. — А кто сказал, что это не инициировано сверху? — Паника? Хочешь сказать, Навальный агент Кремля? — Сто процентов, — на скуластое лицо Суркова легла тень ироничной усмешки. — Крамолу то не говори кремлебот проклятый! — Вадим щёлкнул зажигалкой и издал сухой ехидный смешок. — Завербован Медведевым на гей-вечеринке в Кремлевской столовой, — объявил Слава, сдувая объемную пенку с лагера. — Надеюсь, в присутствии патриарха? — Конечно. Эти саркастическое замечания завершились не менее саркастическим смехом обоих мужчин. — Слышал, Онищенко что-то говорил о тридцати средствах, защищающих от этой хуевой болячки. Ты не знаешь Слав, что это за лекарства? — Знаю, записывай. Настойка боярышника, лист лопуха, подорожник и кора дуба, остальные двадцать шесть — это водка разных производителей. — У меня Глеб уже внял твоим советам и, как всегда, устроил театр бабы Фисы, — Вадиму явно стоило больших усилий сдерживать раздражение, — накрутил пульверизатор на бутылку Jack Daniel’s и ходит дезинфицируется. — Умница, — похвалил политик, — зажигательный массовик-затейник! И сценарий креативный! — А Вова, как Принцесса Амидала, окуривает дом таджикистанской исрык-травой. Якобы она помогает от этой заразы. Короче, вся семья с особенностями… — Ты смотри-ка, оказывается, вспышка идиотизма распространяется в тысячу раз быстрее китайского вируса. Кстати, о безумцах, — вспомнил Владислав, — я знаю человека, который уверовал в Бога потому, что молился о том, чтобы Ельцин не упал на пленуме. Этот новообращенный посчитал стойкое вертикальное положение Бориса Николаевича во время его выступления юридическим доказательством существования Всевышнего. — Мря, — выразил сомнение кот. — Бывает же, — рокер отставил в сторону выпитый бокал, с интересом рассматривая бельгийское кружево, оставшееся на его стенках. — Впрочем, я не верю совершенно ни во что, даром что мой дом стоит так высоко, что слышен кашель Бога, — не к ночи безоглядно разоткровенничался Сурков. — Я готов отдать руку или ногу, чтобы поверить, я так завидую верующим людям. — Съешьте тоже борща Владислав Юрьич, отличный борщ, он вас утешит! — порекомендовал музыкант, а для себя потребовал ещё порцию. — Борщ… — растерянно повторил Слава, украинского кушанья, по идеологическим соображениям, ему совершено не хотелось, — я лучше ещё пива выпью. — И мне возьми. Вишнёвого! — выкрикнул музыкант вдогонку. — Мряу, — одобрительно высказался кот. Бармен, заметив подошедшего к стойке светского вида господина, с услужливой готовностью заторопился ближе к кранам. — Повторите пожалуйста пивка мне. Очень вкусное у вас нефильтрованое. Образовалась неловкая пауза. Тишину разбавлял только легонький блюз, слышимый лишь у стойки бара, и звук наливающегося по стенке бокала пенного. — Милый котик, не правда ли? — прервал молчание бармен. — Забавный, весьма жирный и меланхоличный, — согласился Сурков. — Скажу по секрету, этот кот ясновидящий и совершенно точно предсказывает результаты футбольных матчей, — понизив голос как от внезапного страха, прошептал гарсон. — В Средние века его бы сожгли на костре! — Его и теперь сожгут. Мы живем в Средние века, и вот-вот запылают костры, — он шутил, но мысленно представил таинственную криптограмму, которая рождалась в загадочном мозгу колдовского животного. — Не верите? — удивился гарсон. — А ну как Меркурий, с каким счетом наши продуют? — Мяр-мяу! — Вот, я ж говорил! Два ноль! — хмыкнул бармен. — На самом деле, Меркурий — наш талисман, и согласно преданиям, приносит счастье тем, на чей столик запрыгнул. Кстати, пиво любит, правда, он эстет и пьёт только крафтовое. Я пробовал Балтику давать, но куда там, шипит, закапывает! — Да ты просто гений маркетинга, — засмеялся Владислав, — правда, на уровне бакалейной лавки. Ну, что там предпочитает ваш прозорливый Кот Баюн? Нет-нет, молчи! Как тебя? — Костя. — Костя? Ну, Костя… Понимаешь, Фёдор, я тоже обладаю экстросенсорными способностями! Сим-салабим, ахалай-махалай… Все! Просек фишку! Это дорогущий карамельный крафт! Угадал? По лицу вижу, что угадал! Еще вишнёвого плесни и рыбы дай, посвежее… — Мру? — с нетерпением спросил Меркурий, подергивая своей холеной полосатой шкуркой, глядя на приближающегося с явствами человека. — Этот кот — алкоголик, — утвердил политик, ставя перед усатым кружку пахнущего ириской напитка и два блюдца: одно с порезанным кусочками филе тунца, а другое аккуратно налил пиво, — грустный котишка, все понимает, но ни с кем не спорит. А ведь скоро умрут последние коты, рождённые не при Путине… — Почему ты все-таки ушёл Слава? — поинтересовался Вадим, закусывая копчеными свиными ушками. — Как тебе сказать, чтобы не сильно соврать, но и лишнего не сболтнуть… — Владислав задумался — в Кремле у всех своя роль. У меня была своя. И в последнее время я, кажется, с ней неважно справился. Да и вообще, надоели мне искусственные друзья, знаменитости и карманные политики. Но ничего, как говорил поручик Ржевский, мы себя в другом покажем-с. — А я знаю почему все так происходит, Слава, — на сочных алых губах Самойлова играла возбужденная волчья улыбка. — Мир погряз в стяжательстве, подлости и лжи. Приход Ночи Сварога утвердил рост силы тёмного матричного космоса Тварей и их хозяев нелюдей. Осевой античный мир светлого космоса и города, системные звёзды, были захвачены и изменены. Люди стали придатками системы тотального рабства денег, чинов и религий. Тебе нужно поставить в саду семь непрозрачных зеркал для твоей души. — Поставим… Поставим… Сам-то как? Работаешь? — Ай… — Вадим поморщился. — А на личном? — Лучше не спрашивай… Говорю же, Канатчикова дача, а не дом. — Да, инцест — дело семейное, — понимающе кивнул Сурков. — Кажется, в твоём флотском борще плавают осколки кораблекрушения, — музыкант видел, как по лицу Славы скользнула едва заметная злая гримаса, но тот заслонил ее хорошо усвоенной маской благодушия и милым прищуром. — Нет, я как кот, если придётся умирать, то далеко от дома, погруженному в свои цветные мысли. — Мя-о-о-о-от, — провозгласил Меркурий и брезгливо коснулся угощения лапкой. — Как теперь проводишь время, освободив себя от политических хитросплетений? — полюбопытствовал рокер. — Мемуары пишу, — отставной государственный муж произнес эту фразу с серьезным видом и смеющимися глазами, — трактат сочинил о предоставлении частичных избирательных прав ботам в качестве первого шага к эмансипации виртуальной личности и стихи на злободневные темы. Оцени: Упертый голубь Иван Как-то решил однажды: «К черту PC и диван! Спортсменом может стать каждый!» Приободрился Иван, Клюв он побрил и крылья. Штанга и планка — план, Все лишь туда усилья. А еще прям в мороз В прорубь нырять решил он: В маску засунул нос, В ласты лапки просунул. Всплыл по весне в кустах Окоченевший трупик: Вместо лапок — сустав, А вместо клюва — гульфик. В общем, мораль проста, Ибо вопрос тот сложный, Так как рожденный летать Вряд ли нырять должен. Кот чихнул. — Феноменально, — искренне восхитился музыкант и подтвердил свои слова рукоплесканием. — Да? А по-моему, цинично. Минорно. Безысходно. Или вот ещё. Отрывок из моего научно-фантастического рассказа, — Сурков сделал большой глоток ячменного и, жмуря янтарные глаза, заговорил голосом сказочника: — Крупноголовые существа планеты Большой Центавр обрушили ядерные заряды на планету Цветущий Калибарс! Война миров! А ведь там росли цветы, от запаха которых насыщаешься. Там не нужно было искать женщин. Там все наоборот. Они ищут тебя и окликают: «Глюкинтавыр! Глюкинтавыр! Глюкинтавыр! Глюкинтавыр!» — это означает: «Где ты?». А ты сидишь на поляне, цветочки собираешь. Вчера покрылась дымом планета Малый Центурион. На них напали. Я не знаю, кто. Если бы я знал, я бы им помог. Но я узнаю, я помогу обязательно, я не тороплюсь… — в кармане его джинсов завибрировал айфон. — Да! Какая Настя? У кого Настя? У меня Настя? Не знаю где она, я не брал, — он быстро отключил звонок. — Щас покрылся дымом Рекс! Планета слабого свечения в созвездии Купэра. Но там мне все ясно. Там могучая группировка шестипалых организмов борется за власть. Я не знаю, где Настя, а, это ты, Настя? — фыркнул Владислав в трубку и тут же сунул смартфон обратно в карман. — Покоя нет, проклятая Настя, сволочь баба. Год назад познакомились, кофе попили и, кажется, ели медовые шарики с кунжутом… Ну ты понимаешь, ничего серьёзного. Но она оказалась не из тех людей, кто после первой чашки кофе исчезает навсегда… А чая у вас нет? — обратился Владислав Юрьевич к официанту. — Что же, по любому будешь водку пить, если чаю не дают. Два по сто и в одну посуду… Три часа назад пал Карминон, последний оплот думающих папоротников. Причем взят был обманом, врасплох! Чтоб ты подавилась, гребаная Настя! Ты видел когда-нибудь глаза женщин, Вальдемар? — Да, они прекрасны. — Это счетные машинки. Они вычисляют сразу сколько у тебя денег! Смотри, что пишет: Приснись мне покорным, усталым, тяжелым, Приснись, как порченный грезится лёд, Как снятся мужья своим брошенным жёнам, Как матери — сын, как ребёнку — полёт. Ну вот я ложусь, закрываю ресницы, Считаю до сотни и… падаю вниз. Скажи, почему ты не хочешь присниться, А может я сны забываю? Приснись! *** — Втрескалась, — предположил Вадим. — Ур-мау, — догадался кот. — Дура садовая, — резюмировал Сурков. — Ты знаешь, Вадик, я все чаще стал размышлять об Иване Грозном. — Об ком? — Самойлов поперхнулся острыми закусками. — О Грозном… Иване. Вот стоит он по колено в воде в закатанной скуфье. И лошади рядом пьют осторожно, красиво и вздрагивают. Пффф… И тишина. Царь, лошади. И тишина. Ни вирусов, ни трамваев, и рыба в воде плещется, и девки с песнями. — Оплодотворенный карп! Нашёл, о чем думать! — А твоё воображение не поднимается выше миски с этими свинячьими ошметками! А я фантаст, я противопоказан людям с больным сердцем и не соблюдаю ваших правил! Люди вокруг стали с недоумением оглядываться на их столик, некоторые поспешили пересесть подальше. — Слав, не дури! — Вадим похлопал приятеля по предплечью. — Ну будь же приличным волком, народ волнуется… — А вы чего смотрите? Фантаста не видели, я вас пугаю?! У! Ха-ха-ха. Испугались? Испугались, точно курциане. Но каждый из них мог издавать облако. Вы можете издать облако? Вы, пятеро? От того, что ты меня стукнешь ничего не изменится. Я залился сатанинским смехом! Ха-ха-ха! Нет, молодой человек, я не идиот, я просто не местный… Пойдем ходить под дождём, Вадик? — Зачем? — Самойлов озадаченно приподнял брови. — Дождь или снегопад — это всегда спектакль, и ты уже не зритель, не обожатель, а часть Вселенной. Это же прекрасно: любить, ревновать, страдать… Кажется, я влюблен, Вальдемар… — И кто это тебя так? — рокер почесал затылок. — Неужели, престарелый чашуйчатый вампир? — Ну… Любовь окрашена в разные цвета, — увильнул от ответа подвыпивший «писатель» и сложил руки перед собой на столе. На его указательном пальце сидело кольцо с кровавым камнем, похожим на выпученный глаз. Будто самоцвет и сам удивлялся своим размерам и красоте. Кот лежал на бамбуковой салфетке и с видом античного философа лакал заботливо подлитое ему пиво. Потом вдруг резко замирал, прикрывая большие зеленые глаза, словно погружаясь в летаргический сон. Через мгновение шерсть его набухала, словно зрелый одуванчик, и из-под нее раздавалось гулкое довольное мурчание, пускавшее вибрацию по всему столу. Вдруг входная дверь открылась, и Владислава озарил невидимый небесный блеск. Он ощутил перемены воздуха так же явственно, как перемены в жизни. Чем? Всем: глазами, ушами, языком, кожей, носом. — А вот и Снейк, хрусталинка моя большеглазая и мой единственный переводчик, — Слава расплылся в улыбке, а Самойлов сделал вид что никого не заметил. — Как ты меня нашёл? — Мой гурманский нос различает все, — прорычал осипший голос, в полумраке бара свирепо горели синие глаза со сверкающими белками, — и обольстительные трели взбитых сливок, и трагическую ноту полыни, и дымчатый вкус лугового клевера, и даже запах старого блудливого козла, который вышел сосисек купить, а сам оказался за сто километров от Москвы! Очередная сходка волчьих авторитетов? Страну делите? На! — он с размаху поставил перед Вадимом небольшую картонную коробку, перевязанную бечевкой. — Куриный пирог Глебу передали. — Ой, а может с вами сфотографироваться? — смущённо глазея на кумира, попросил восторженный фанат. — Давайте, — с готовностью согласился Хакимов. — Не-не-не. Дайте телефон сюда. Вот Вам, молодой человек, сколько лет? — Эммм… Нууу, тридцать… — А мне пятьдесят. А вот на таком селфи сверху. Хоба! Сразу мне тридцать, Вам — двадцать! — Да… Вот это ликбез… Сядь, не отсвечивай, а то твоя вампитья шкурка так и притягивает местный бомонд, — Сурков одобрительно поднял верх больший палец. — И переведи им, что я не понимаю их жизнь, почему они меня боятся? Зачем? Чего они суетятся, Снейк? Ты сказал им, что я фантаст? Они поняли? Снейк, я тебе нужен? — Идем домой, Слава, хватит колобродить! — Хакимов предпринял попытку приподнять извивающееся и размахивающее руками тело. — Идём, моя единственная связь с миром… Мне нравится, когда ты зовешь меня Gloria Меa, как на твоем копчи… Нравится, в общем. Я тебя чем-то обидел? Почему ты меня больше так не зовешь? Ты можешь укусить эту Настю? Гаснет комета Каголтик… Пока, Вальдемар… Положи меня, Снейк, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь…**** — декламировал подвыпивший Сурков, покидая дешёвую, но уютную пивнушку. Меркурий спрыгнул на пол и, изогнув спину благодарно потёрся о ноги Вадима, провожая удаляющихся мужчин хитрым малахитовым взглядом.***
Лавров зашёл в квартиру, зажег свет в прихожей, пустил горячую воду в ванной, отключил телефоны. Сел на диван в гостиной, включил телевизор и замер от изумления. «… Не поем я на ночь углеводов, Квасом я не напою коня. Аномально теплая погода Две недели мучает меня… Именно так думают все птицы нашей необъятной страны, ведь такого бессмысленного перелета на юг они еще не совершали никогда. А теперь коротко о погоде: Синоптики уже предупреждали нас, что на смену циклону придёт антициклон, который, в свою очередь сменит барическая пила. Что, в свой черёд, вытеснит с севера обширный холодный фронт, перемещаясь в сторону теплого воздуха. Так и вышло. Антициклон был очень сильный, мощный, властный — как раз такой, как я люблю. Что же нас ожидает теперь? Завтра в столице ясно, а послезавтра ещё не ясно. Скорее всего, ясно станет завтра про послезавтра. Атмосферное давление будет чуть ниже нормы. Артериальное — слегка выше. На рассвете тёплый восточный ветер пригонит к нам узкую полосу холода… Мне больше всего нравится термин «узкая». Вот она, эта мелочь, от Волги до Енисея, — ведущий изогнулся и, раскинув руки в стороны, продемонстрировал на карте масштаб проблемы, — но гидрометцентр планетарно мыслит: для него две тысячи километров — это узко. Зима походит туда-сюда, пронесется над всем городом и вечером улетит на восток… А на юго-западе страны наблюдаются горы. Там тяжёлый элемент, относящийся к подгруппе цинка, поднимется до такой отметки термометра, где с одной стороны цифра три, а с другой околонуля. Информация для мучеников села, успевших уже похоронить картошку. Ожидаются заморозки до минус одного, а в районе картошки — до минус пяти-десяти градусов. На дорогах, как всегда, асфальтица и лужица, сломаеца и незаводица. На улицах Москвы сохранятся пробки и устойчивый матерный покров толщиной в два-три этажа. Да, что и говорить, погода — дерьмо. Но, на всякий случай, напоминаю, генеральный спонсор прогноза погоды — салон ритуальных услуг «Время путешествий». Помните, что все эти прогнозы — ничто на фоне вечности!..» — Больше не буду пироги с грибами брать в буфете… — Лавров снял очки. Ведущий прогноза погоды на канале НТВ странным образом походил на Суркова. Тут было все. И гибкое, спортивное тело в костюме от Brioni, и выразительная жестикуляция руками на фоне кучевых облаков, и витиеватая, то взрывающаяся, то утихающая, то изобилующая метаморфозами, то скатывающаяся в будни бытия превосходная грамотная литературная речь… Сергей Викторович потянулся за айфоном: — Запиши меня к своей сестре на приём, Сергей Кужугетович. — К старшей, депутату, или младшей, врачу-психиатру? — уточнил Шойгу. — К младшей. Мне Сурков везде мерещится. Вот только что по телевизору про антициклоны и заморозки глаголил, — страдальчески проговорил министр иностранных дел. — А-а, Славка? Я тоже его видел, — успокоил соратника Шойгу. — Думал, оптический обман зрения. — Что будем делать? — заволновался Сергей Викторович. — Да ничего, пускай себе развлекается, — снисходительным тоном продолжил министр обороны. — Развлекается?! — Лавров поразился беспечности министра. — Неужели ты не понимаешь, что Сурков по-настоящему опасен?! Прежде всего уровнем своего глобального и системного мышления. Опасен для окружения, в котором он находится, людей зачастую откровенно провинциальных, глупых, неспособных созерцать и создавать, таким индивидам Слава внушит все, что его душе угодно! — Может, главному позвонить? — всполошиться Шойгу. — Звони! Телефонная трель, раздавшаяся в половине девятого утра, вывела Владислава Юрьевича из сонного забытья. — Слава! — прозвучал громкий, уверенный, но постоянно меняющий тембр и громкость, словно бегущий по волнам, голос президента. — Придумай себе должность. Хочешь, в Правительстве, хочешь в Администрации, неважно. У тебя три дня.