Bars of Black and White

Горсти земли отлетали в сторону; ещё не появилось солнце, но к утру всё должно было быть готово. Между тем начал падать снег — странное время года — но его цвет был таким же, как и должен быть. Белым. Воспоминания о том, сколько приходилось вскапывать могил каждый год, всё чаще мелькали в видениях. Их количество было неизменным, и эта обязанность стала казалось ему самому странной. Кто-то из людей разговаривал с ним в такие моменты, спрашивая его об истории города. И если он мог отказать… но это чувство было сильнее. Этот город всплывал словами перед глазами, стоило лишь посмотреть на черту за горизонт. И он рассказывал. То время, когда всё можно было видеть иначе; в прошлом. Толука здесь никогда не была таким важным местом, как позже возникло множество мифов возле него. И название города никогда не было официальным, это было лишь своеобразным прозвищем из-за эпидемий, возникших когда-то давно. И всё же, со временем, когда город вновь был возрождён, его переименовали. Наверное, это было необходимо — отделить все события, которые были, от того, что станет с ним в будущем. Строительство тюрьмы. Город для тех, куда отсылали преступников, и гораздо позже — особенно опасных. Всё это было в планах, постепенно разрушаясь тем, как умирали люди, менялись сезоны. Город для тех, куда бы отсылали всех, чьё возвращение в реальный мир было нежелательно. Преступники были лишь частью общего замысла, никто, разумеется, не отстраивал бы город вновь лишь ради этого. Он совершенно забывался, когда начинал говорить об этом. В эти моменты все цвета угасали. Фотоплёнка. В своё время… Я оставлю это для тебя, сказал он. Да, эти фотографии — по сути, единственное, что у него было из того, чем можно было дорожить настолько же сильно, как тем, что защищает уровень сердца. И они тоже были частью истории города. Негативы. *** Зимнее солнце слепило глаза. Мужчина от непривычки сощурился, пытаясь разглядеть дорогу. Ничего, кроме снега, не было видно на расстоянии нескольких миль вокруг. Идти пешком в снегопад было не лучшей идеей, — уверен, он сказал бы что-то в таком духе. Но когда ты один, никто не предостережёт тебя от бездумных шагов. Слепо следовать своей идее, цели, а то и просто принципам — из мелочей строится путь к собственной гибели. Это незаметно, пока ты живёшь настоящим, у тебя не хватает времени, чтобы обернуться и увидеть то, что за твоею спиной, но… в самом деле, кто за спиной каждого из нас? Люди. Они меняются от прошлого к настоящему. Не успеваешь узнать их ближе. И сейчас, когда ноги вязнут в сугробах, уже поздно сожалеть о том, что можно было принять иное решение. Знать всё наверняка невозможно, а пытаться следовать предостережением — глупо. Промедление смертельно. Души людей умирают быстрее, чем их физическое тело. *** Её глаза были завязаны тканью, а душа металась во внутренней тьме, пытаясь понять, что происходит вокруг. Возле раздавалось знакомое сопение — чьё-то доверие — но воздух натянут, словно пружина, дышать нечем, лёгкие сдавлены. Шаги раздаются то близко, то слишком отдалённо; определить его положение представляется трудным. Невозможным. Сколько времени здесь? Уже наверняка ночь. Холодные руки самоубийцы. Если он мёртв, то есть ли выход отсюда? — Они умеют разговаривать. Протяни им руку, — сказал он, находящийся всё время рядом; единственно верное. — Они только ищут спасения. Кто-то трясет за плечи труп по соседству. Его убили из пистолета. Голоса беспорядочны, чересчур хаотичны — осознавать себя всё сложнее и сложнее. Как только ты становишься жертвой, то получаешь границы, за которые выйти нельзя; это были условные правила. Свет очень яркий, но вмиг затухает. Их глаза — бездонные колодцы из правды; отражающие сходное внутреннему, казалось, что на самом деле ты смотришь в лицо страху, тому, с которым ты жаждешь так встретится. — Твоя жизнь окончена, — голос незнакомый и чуждый. Кто это? — Тебя не спасёт никто, даже он, — читается по губам, представляя в уме, по привычке. Один среди многих, лица не разобрать. В системе окружающих ценностей всё выглядело разумно, лаконично, бездушно. *** Снег продолжал идти. Множество изуродованных трупов было разбросано по всей земле, пропитанной кровью, мягкая и хлюпкая. Пузыри надувались и вскоре лопались, их звук разносился по болоту эхом. Живые мертвецы не двигались, этот мир никогда не имел конца. Он ходил кругами, ничего не менялось. Снег таял моментально, как только касался земли. Лишь красное небо. И в границах его вселенной, он — король. В кармане пальцы нервно крутили зажигалку. По радио говорили, что сейчас двадцать один час. Потом голос затихал, и он вынимал руку из кармана, начиная трепать край куртки. В последнее время он стал слишком нервным и не мог избавиться от привычки держать что-то в руке. Можно было стоять часами, не двигаясь с места, одна точка, но гнилой запах вызывал тошноту. Даже не сделать шаг, не услышав неприятное хлипанье под ботинками. Ноги начинали мёрзнуть. Ступни окоченели, солнце медленно уходило за горизонт. … Пламя появилось не сразу, но, тем не менее, все они медленно начали гореть… как и постепенно огонь перешёл и к воде, которая начала пылать, что происходящее напоминало ад. И Бог сказал, отдели от плоти Время продолжало идти. Пламя не причиняло никакого вреда. И теперь оно уже не угаснет, и поэтому нужно повторить всё в обратном порядке. Он начал вновь разбирать гору трупов в надежде, что вся идея сработает. Иначе решить загадку было невозможно; однако, в этом мире, никогда не было ничего, что не имело решения. Он скидывал трупы в поисках того, что затерялось среди них; и в конце концов он нашёл его. Тот, кто так и не смог загореться. Нетленный. Бездушный. Убрав его подальше от всего, что было в этом мире, он восстановил картину. Кто бы мог подумать, что история так быстро поменяет его имя. *** Она просыпается от странного ощущения того, будто бы кто-то дышит над её ухом. Она снова смотрит на незнакомого ей человека, проткнутого железным прутом сквозь всё тело, все ещё живого и истекающего кровью. Она не видит ни его глаз, ни его лица — только слышит, что он ещё едва дышит. Она хочет подойти к нему, но не может. Что-то удерживает её на месте, не давая сделать ни шагу, и после этого она будто бы смиряется со своей невозможностью помочь этому человеку. И в таком положении времени она смотрит на него секунды, минуты, часы. Она смотрит и видит, что он так не умирает, что его дыхание такое же размеренное, как и прежде. И она чувствует, что ей вовсе не страшно находиться наедине с этим человеком — только спокойствие и вечность. Спокойствие. И Вечность. *** Утро наступает незаметно, тихо, пустынно. Тень смерти скрывается с улиц, небо продолжает молчать; всё подвешено в неизвестности, в боязни стать следующим, попасть под руку убийце. Порою кажется, что он способен смотреть в одну точку вечность, — совершенно не от мира сего. И хуже всего то, что он знает всю правду. Всё, что действительно произошло. В книгах листы — совершенно пустые, чистые бланки. Он читает, словно в них написаны буквы, слова — целые тексты — сосредоточенный, глухонемой. Он неустанно пишет какие-то цифры, миллиарды цифр в своей тетради, шифр целой вселенной. 6B4A5A7H6B7D3D4F7H4A7D3D6F2E7H5A2G2F7D4F3E7D8E5D7D8H Все нитки сплетались без желания пальцев. Они путались, становились узлами, а где-то — петельками. Все цвета шерсти — красный, серый, синий, оранжевый, белый — потянув за что-то одно, можно обнаружить все остальные звенья цепи. Место, где нет дома. *** Луч света едва пробивался сквозь темноту, едва освещая пол с практически провалившимися досками. Она не знала, стоило ли пытаться вовсе сдвинуться с места, так как пол напоминал домино; неверное движение могло закончиться смертельно, стоило неправильно воспроизвести комбинацию в своей голове. Три к шести, шесть к двум, два к четырём, четыре к одному. Тяжелые красные шторы скрывали происходящее от остального мира. Прожектор постоянно заедало, а картинка сменялась за картинкой. Негатив, следующий за предыдущим, заканчивается белым квадратом. — Это всё, что есть. Темнота вернулась на место, и теперь осталось лишь ожидать своего спасения. Затекшая спина уже болела, и больше всего хотелось выйти на свежий воздух — прошло столько времени. Череда жизней. Рука проводит по доскам. Выводит на сцену, среди которых — сломанные, прогоревшие залы. Пустые зрители, среди которых нет никого. И нельзя смотреть на них в таком виде, кто-то должен был опознать их трупы. Соберись и походи среди мёртвых. — Я… — фраза была начата, но оборвалась. — Не знаю. Они все выглядят незнакомыми. Я никого не знаю из них. Но он точно был здесь. Я в этом уверена. Тени ходили среди толпы, прорываясь сквозь них обратно. Кто-то один отошёл от них в сторону, сторонясь, но вскоре всё меркнет. Фантомы прошлого уходят вспять. Иллюзии света просеиваются сквозь реальность происходящего. Мысли собираются воедино. — Мне уже нужно уходить. Здесь небезопасно. Ответ замедляется. Около выхода. Нет продолжения.