Bars of Black and White

Когда смерть близко, абсолютно неважно, кто окажется первым — ты или она. С позиции постороннего наблюдателя любая вещь является субъективным и личным переживанием. Когда ты не до конца осознаешь, что происходит и что ты делаешь — всё происходит будто бы не с тобой. — Нужно было возвращаться назад, — в воде отражение вещей едва колыхалось, словно от дуновения ветра. — Нужно было не останавливаться, и… Но всё это было лишь в голове. Призрак Генри Таунсенда стоял у самой воды, неподвижно. Одежда была изрядно потрёпанной и окровавленной, и тело было неестественным образом перекошено. Со временем очертания фигуры становились всё более чёткими: приглядевшись, можно было разобрать, что от его рук ничего не осталось, кроме изуродованных обрубков фаланг пальцев. И проклятые цифры были уродливо вырезаны на шее, словно тавро на быке по пути к скотобойне. Да, они все были лишь животными под убой, гигантский холодильник зимой закроет свою дверь, и плоть затвердеет настолько, что станет как камень. Под озером образуются монолиты мясных продуктов, которых хватит на целую вечность! Если бы только озеро могло осушиться и оставить свои берега… но оно лишь становилось всё больше. — Какие-нибудь последние слова? Если бы он только мог выразить их. Первое — туристическая поездка в Сайлент Хилл, некрасивая сестра матери, которой он по какой-то причине не нравился; едва ли что-то запомнилось, кроме нескольких фотографий, сделанных на память. А позже, через десяток лет, город изменился — но кто мог сказать, что происходило здесь? Лишь пепел. Проблемы с угольными шахтами, говорили они. Да только все молчали и ничего не говорили; мрачная аура вновь проявилась негативом. Лишь полоски газет, лишь пара строчек, ничего, пустота. Второе… Он отрицательно помотал головой в ответ. Ничто не властно над временем, и даже это не было исключением. Сырость словно гниль проникает всюду — разъедает камень, сжирает дерево, разлагает плоть, растворяет как кислота картину маслом. Некогда величественное — и, может, действительно знаменательное — стало серым, а вероятнее белым. Туман; какой нелепый способ скрыть всю убогость действительного состояния вещей, думал он. Некогда таинственное и манящее к себе своими секретами место оказалось свалкой сломанных, изуродованных статуй. И если бы это был город. Нет, это был не город. И даже не кладбище индейцев, вся эта легенда нужна лишь для туристов, но он знал, определённо знал, что ответ прямо перед его глазами. Вот он истинный облик того, что скрыто. Прямо перед его глазами. Только как ей сказать об этом? Она все ещё верит ему. Возможно, со временем она поймёт, как понял он сам; но сколько потребуется для этого времени? Или же она знала и всё равно шла сюда, зная о том, что не увидит то, что она искала? Или, может, он и есть тот, кого она искала? Но нет, это глупость. Такого и быть не может. Если бы она только она узнала, кто он на самом деле, она никогда бы не смогла бы… но всё же — почему бы?.. Она молчала. Туман приближался, но никакой реакции. Ржавый механизм медленно сделает своё дело; хотя это могло быть лишь иллюзией. Его личной иллюзией; объединённые единым существованием, кто знает, действительно ли они видят одно и то же? Может, в её взгляде было что угодно, но только не огромный маховик, при помощи которого вводят в гипноз? Буквы в воздухе. Почему он никогда не задумывался над этим раньше? Она начертила их медленно, специально, чтобы он разобрал. Увидел так, понял правильно. Но было слишком поздно. Чтобы увидеть следы, нужно не видеть тумана; увы, моментом раньше… но это всего лишь обман. Город не позволил бы им встретиться. И её здесь не было, разумеется не было — это место ничего не значило для неё. Как и знак, где написано: «Озеро Толука». *** Это был выходной день. И они идут вместе на представление в театр. И почему он согласился? — Смотри, смотри! Скорее! Он пытался разглядеть это, но было ничего не видно. Туман утром всегда был густым, заблудиться в городе, не зная его — ещё чего ему не хватало! Он схватил её за руку, пытаясь протолкнуться среди людей. И откуда их столько? Почему именно сейчас и в это время, а не тогда, когда наступает день? Вскоре она остановилась. Он перевёл дыхание. — Вот он, вот! Где-то среди воды был силуэт. Едва различимый, но силуэт. Лодочник. — Он появляется здесь лишь ранним утром. И очень-очень редко, — её восторженный голос был единственным, что он мог различить среди других звуков. — О нём знают лишь те, кто родился здесь. Это старая история, которую я слышала от своей бабушки, я говорила? Ты же видел его, правда? Если бы он мог ответить. Помимо того, что весь обзор загораживали остальные люди, туман становился всё плотнее, стоило лишь приблизиться к озеру. Он никогда не любил него; слишком уж много странных историй, к тому же почему-то ему становилось очень плохо около него. — Тут нельзя ничего разглядеть. Сердцебиение. Может ли оно быть равно ритму движению… — Но он был здесь! — его размышления прервал всё тот же голос. — Я верю тебе. Только кто он? В последнее время большинству пациентов приходилось отказывать в помощи. Больница находилась под реконструкцией, у них не была мест для них. Бывший санаторий едва справлялся со своей ролью, но о нём ходили страшные слухи. Словно можно было что-то ожидать от пациентов, которые едва ли психически здоровы, когда их направляли туда. — Я не знаю. Никто не знает. Говорят, что он был одним из людей, который однажды хотел переплыть сюда через озеро, с другого конца берега, из Шепард Глена. Он был серийным убийцей, который после очередной жертвы пытался таким образом сбежать оттуда… но в итоге он так и не доплыл до берега. Его настиг призрак убитой жертвы, и с испуга он выпал из лодки, и утонул. Но я не верю в эту историю… я думаю, его казнили сами жители города, но все сделали вид, что это была случайность. А что ты думаешь? — Откуда мне знать? Это всего лишь история, и ничего больше. И тем более сейчас у него гораздо больше забот, чем пытаться посетить все достопримечательности города. Если он действительно захочет остаться здесь директором больницы, то нужно было узнать о состоянии всех остальных важных мест в городе. Кроме того, сколько здесь людей, которые все ещё работают? Едва ли достаточно, чтобы всё пошло так, как можно было предположить даже в худших своих ожиданиях. — Ты злишься на меня, потому что я разбудила так рано? — Нет, разумеется нет! Просто всё это слишком неожиданно, и… что дальше? Но она замолчала. Озеро стало красным, и её движение были медленными, скованными. В руках у неё был нож, и каждая попытка занести его над своей шеей заканчивалось неуклюжим движением. Её поза — и даже вид — уже не были теми, что раньше, от неё не осталось и солнечного блика, который заслонял туман. Это могло продолжаться бесконечно. Aerial. Фонящее радио. В конце концов, ей не удалось бы этого сделать. Она осела на землю, не двигаясь, и нож соскользнул в воду. Туман рассеялся; одинокая лодка осталась на плаву где-то посреди озера, покачиваясь из стороны в сторону, словно от порывов ветра. В ней больше никого не было, лишь сложенные вёсла и слишком чёткая картина острова, который находился слишком далеко от самой лодки. Ariel. В перевёрнутом виде картинка больше перестала казаться такой страшной, что он с лёгкостью отложил её обратно на стол. *** Тиканье часов успокаивает своей предрешенностью. Движения секундной стрелки резки, механизм внутри работает без ошибок. Из окон дома представлялся унылый вид — запустелые улицы города, голые ветки деревьев, очертания других домов. Ещё более странным было то, что несмотря на повышенную влажность — уровень воды был абсолютно ненормальным для подобного рельефа — листья были сухими. Они даже не гнили, а плыли, как кораблики, вслед-вслед-вслед. И если в первые часы утра Айлин находилась в странном воодушевлении, продолжая наслаждаться подобными моментами, то через несколько часов оно исчезло. — Целый дом… и такой пустынный. Вероятно, они ощущали себя одинокими. Что она знала об этих людях? Лишь с его слов. Возможно, что-то есть в архиве, говорил он, только там не живые люди; они совсем не такие, как те вещи, что наполняли их существование смыслом. Никакое слово не скажет больше, чем толщина слоя пыли на вещах, трещинах на отдельных досках пола, и небольших паутинок в углах — всё это ощущалось столь остро, что вставал вопрос: почему она не замечала всего этого раньше? И тут не было картин. Кто-то предусмотрительно забрал их? Или их не было вовсе? — Для меня эпитафии звучат как грустное прощание с близкими друзьями, — как-то произнёс он, когда речь зашла о кладбище. — Они… лишь оставили надписи и даты. А Орден, — на момент он замолк, — и вовсе делал их несуществующими. Личные истории остались у тех, кто был рождён и вырос здесь; как у того мужчины, что после чудесного спасения из озера, сказал, что увидел пресвятую деву Марию, которая протянула ему свою руку. Но он отпрянул от её руки; это был дьявол, рассудил мужчина. Но кто-то из местных спас его, это было сущее чудо, что это было ранняя весна и вода не была настолько холодной. А потом, через несколько дней, он вдруг сказал — это была она, та самая, с картины, в алом. Только как он мог её видеть и знать? Наверное, всё было гораздо банальнее, но теперь уже невозможно узнать, где правда в этой истории. У меня их столь много, — протянул он, — что я могу их рассказывать вечность. И затих. *** Птицы. Они осели на землю, медленно приближаясь к месту. Тихими шагами, перья опадали с крыльев. Грациозные и величественные — именно так он представлял их себе. Они постоянно кружили в небе, свободные, приходящие лишь туда, где их не ждут. Они — вестники его часа. Они — это посланцы, забирающее всё, что нельзя забрать с собой. Они… Карандаш двигался слишком хаотично. Едва он успевал ухватить хотя бы очертание одной, она уже исчезала из виду. Их что-то спугивало: они то поднимались, то опускались, то отходили, то приближались. Чёрный глаз постоянно менял ракурс вместе с головой, и пары лап то и дело поджимались к их хрупким телам, как они оказывались на земле. В периоды замешательства он успевал перехватывать их по одной, по-быстрому сворачивая им шеи. Никаких звуков, лишь хлопот крыльев. Но этого было мало. Даже если сжать их тела изо всей силы, то едва ли они становились достаточно уродливыми. Всё такие же, как и живые, лишь теряли свою форму. Становились мягкими… слишком мягкими. Но их не переставало становиться меньше. Сколько он не пытался он умерщвлять их по одиночке, столько же они продолжали прилетать на одно и то же место. Даже звук пистолета не отпугивал их. Такое чувство, что они специально прилетали с неба лишь только, чтобы продолжать смотреть на него. Они не спешили. Они ждали. Продолжали смотреть. Даже смерть собственного вида не пугала их. Они лишь продолжали спускаться, и кажется, что им было всё равно. Умрут они или нет. Бездушные твари. — И теперь… откуда ты? Но он не отвечал. Так происходило всегда. Он убивал их одной за другой, надеясь, что это прекратится. Но они лишь продолжали спускаться. В определённый момент появлялась уродливая фигура мужчины, подвешенного за ноги. Он раскачивался из стороны в сторону, как маятник, звеня цепями, прикованный к ржавому диску. И сколько раз он уже повторял одно и тоже? Бесчисленно. У него быстрее кружилась голова, чем он смог бы рассмотреть его лучше. Маятник Ньютона? Да, он называл его так. Потому что в итоге он всё равно засыпал; ему никогда не хватало сил, чтобы продолжить и увидеть что-то большее. И было ли у этого продолжение? После ответа? Шарики бы продолжили движение. Никто бы не остановил бы их своей рукой и не сказал бы, что… …на счёт три. *** Погода оказалось на удивление холодной — климат здесь заметно отличался от того, что был в Эшфилде. Конечно, уже наступила осень, но около воды температура всегда ниже, чем в других местах. В итоге, даже довольно-таки тёплая одежда не спасала от холода, который приходил вместе с плотной завесой тумана. Она сидел в лодке с другим человеком, который уверенно и легко грёб вёслами по направлению к Сайлент Хиллу. Судорожно пытаясь согреться, девушка пытался разглядеть силуэт города, но его не было видно. Судя по словам Шепарда, сейчас туман не был таким густым, каким он обычно бывает, иначе он бы даже не пытался сесть в лодку. При такой погоде можно потерять всякое чувство ориентации, из-за плотности тумана нельзя было увидеть ничего даже на расстоянии вытянутой руки. — Скорее всего, мы лишь однофамильцы, но я слышал об этой истории. Он сбросился в озеро на машине. Откуда я это знаю? Город помнит истории многих людей. И он вовсе не заслужил такой смерти, но он всё решил для себя. Его бы никто не смог остановить. Плохое предчувствие уже преследовало её с того момента, как она оказалась здесь. И совпадение ли, что они имели одинаковые фамилии? Мэри Шепард-Сандерленд. Возможно, в очередной раз это лишь совпадение, и они были однофамильцами, но… всё могло оказаться куда сложнее. Айлин поняла это уже с момента, когда её сосед был найден мертвым. Генри Таунсенд. Она ничего не знала о нём, но он вряд ли был похож на кого-то, кто мог как-то быть связан со всем этим. Хотя все жертвы вряд ли знали друг друга, и никакой взаимосвязи между ними не имелось. По крайней мере, очевидной. Конечно, Уолтер знал всю правду. Но он вряд ли вернулся сюда, если он действительно опасался за свою жизнь. Но других зацепок не было. Лишь этот город. — Не знаю. К тому времени, как я вернулся сюда, всё было в порядке, — ответил он на вопрос о том, почему Шепард Глен оказался затоплен. — Это произошло незаметно. Уровень воды поднялся за несколько дней, дождь лил как из ведра… Кажется, оба города находятся на одном уровне? Я не уверен в этом. Казалось, это длилось вечно. Погружение… словно это было так, как написано в книге. Я обязательно вернусь, сказала она. Он согласился: разве может быть иначе? Но она верила, что все ещё может. Разве то, что происходит сейчас, не есть иное? Продолжение иного мира.