Эти параллельные миры

Он бросил быстрый взгляд и тут же с силой зажмурил глаза. Парень стоял перед небоскрёбом и не мог поверить, что действительно оказался здесь. После того дня думать об этом было больно, а видеть — просто невыносимо. И как он только позволил привести себя сюда? Точно… Пора бы уже прекращать отключаться от мира, проводя всё время в мыслях, терзаниях, упрёках и горе вперемешку с тоской, грустью, бессилием и ненавистью. Он так часто и так сильно был погружён в себя, что делал практически всё на автомате, а разговоры с Недом, тётей да и вообще со всеми остальными людьми превратились в односторонние диалоги, в которых он безучастным, чуть расфокусированным взглядом смотрел на собеседника, время от времени кивая головой и повторяя «ага». Какой последний разговор он вообще помнит? Кажется, он вчера разговаривал с Мэй… Или это было позавчера? Последнее более менее чёткое воспоминание, которое ему подкидывал мозг, было с урока матанализа, когда учитель попросил его ответить на вопрос, но даже тогда, женщине пришлось доставать слова из Питера клещами. И было это на прошлой неделе. Кажется. А чего ещё вы ожидали от подростка, который пережил… войну и на глазах которого умер дорогой человек, ставший членом семьи? Думали, что пройдёт пару дней и к вам вернётся тот самый Питер Паркер? Энергичный и забавный парень, у которого рот не закрывается, когда он волнуется, да? — Питер, не задерживай нас, — попросил мистер Харрингтон, ставший на эту экскурсию их сопровождающим учителем. Он, кстати, стал одним из тех преподавателей, что отстал от него на уроках, но при каждом удобном случае пытался вытащить обратно в реальность и привести наконец-то в чувства. — Можно я останусь здесь? — поинтересовался Питер, больше не смотря на башню и пытаясь не обращать внимания на боль в сердце, пересохшее горло и подступающие слёзы. Сил давно уже не было бороться со всем этим, и чувства, которые нахлынывали каждый раз, как он думал о том дне или о нём, уже стали привычным делом для Питера. Таким же как дышать. — Я подожду вас здесь. Пожалуйста. — Прости, Питер, — извинился учитель, прикрыв на мгновение глаза, чтобы не видеть жалобного взгляда парня и хоть на немного приглушить голос совести. — Я не могу оставить тебя здесь одного. Питер тяжело вздохнул, подавив в себе все негативные эмоции. На губы проступила горькая улыбка, и сердце почувствовало очередной прилив боли. У него никогда не было выбора. А если и был, то это было всего лишь иллюзией, которую он до этого времени просто не замечал. Или не хотел замечать. Ребята медленно проходили внутрь, продолжая восхищаться зданием, которое за эти три недели привели в порядок. Парень с силой сжал зубы и закрыл глаза, пытаясь глубоко и спокойно дышать. Не помогло. Он резко прикрыл ладонью рот, чтобы никто не услышал тихий всхлип. Он должен подавить в себе это. Он ведь все эти три недели так хорошо справлялся, так что же пошло не так сейчас? Он всё время с того дня провёл в самокопании, иногда возвращаясь в реальность. Все эти дни он не замечал, как проваливался в сон, потому что, выматывая себя, он каждую ночь ходил в патруль, ведь он бы не хотел, что бы лишь из-за него Питер оставил любимое дело, которым парень буквально дышал. Он вечно засыпал где-то на крышах, практически ничего не ощущая, а просыпался рано утром от кошмаров со слезами на глазах, ещё до того как встаёт Мэй, поэтому не удивительно, что учителя начали беспокоиться о нём и даже отправили к психологу. Его состояние действительно было ужасным: его кожа побледнела, он сам стал худее, а под вечно красными глазами были синяки. И почему-то практически все списывали это на наркотическую зависимость, даже не думая, что проблема в нём самом. — Добро пожаловать в бывшую башню Старка. Теперь часть здания отдана под музей, — раздался где-то в стороне голос, от которого Питера просто выворачивало наизнанку. На самом деле голос был довольно приятен на слух и располагал слушателя к себе, но в нём слышалась некая радость и что-то светлое, отчего Питеру становилось только хуже. Он не мог понять, как сотрудник может быть таким, когда его больше нет. Мельком смотря на лица ребят, Питеру казалось, что вообще весь мир находился в неведении. Неужели никто не знал, что он сделал? Не может быть! — Я ваш экскурсовод Асад Каюм, — на глаза парню тут же попался парень лет двадцати девяти с мягкой улыбкой, от которой на душе становилось ещё хуже и противнее, так что он тут же опустил голову, решив, что так он хотя бы не сможет увидеть ни лиц, ни здания, ни воспоминаний, которые обязательно нахлынули бы на него. — Вы из Мидтаунской школы, верно? — поинтересовался парень, получая в ответ утвердительные кивки. Ему нужно просто абстрагироваться от всего этого. Уйти как всегда в себя. Но почему у него не получается? Почему он продолжает слышать голоса? Почему он продолжает ощущать мир вокруг себя? Он чувствует, как по коже пробежали мурашки, как спёрло дыхание, как ноги налились свинцом, вмиг потяжелев, как в сердце вновь вонзились иглы. Он чувствует, что не сможет сделать и шага вперёд, зато с огромной радостью напополам с отвращением к себе уберётся вон отсюда как можно скорее. — Вам, как и нескольким другим школам, выпала уникальная возможность посетить музей, — продолжал говорить экскурсовод, медленно раздавая каждому по бейджу, на котором значилось лишь одно слово — «Посетитель». Он взял свой на автомате и не глядя. Он не хотел видеть то, что даже косвенно могло напомнить о нём. — Система безопасности до сих пор продолжает работать, так что Вам придётся надеть эти бейджи и пройти сканер. Не бойтесь: это обычная проверка, — он, узнав, что система безопасности всё ещё не была отключена, нахмурился. Только этого ему не хватало. Он и так из последних сил держался, находясь здесь и контролируя мысли, грозившие сбоем в голове и нервной системе. Но если хоть что-то ещё нарушит его и без того шаткое состояние, он просто не выдержит. Он точно выбежит из этого чёртового здания и будет ждать на улице, повернувшись спиной к небоскрёбу. И он уж точно не поддастся уговорам, просьбам и угрозам вернуться обратно. Точно нет. Они недружным строем направились в сторону лифтов. Экскурсовод то и дело оборачивался к ребятам, чтобы поддержать зрительный контакт, и чуть позже произнёс: — А вот и сканер. Они остановились недалеко от поста охраны, и Питер сглотнул, пытаясь настроиться на то, что будет дальше. Он глубоко вдыхал и выдыхал, пытаясь хоть так отвлечься от мыслей и не обращать внимания на участившиеся сердцебиение. Он нервно сжал ладони в кулаки, и даже сам не заметил, когда на коже выступил холодный пот. Он продолжал смотреть в пол, но улучшенные чувства делали своё дело, подкидывая в мозг картинку всего происходящего. Он этого не выдержит. Он всеми силами уговаривал себя оставаться спокойным, на автомате двигаясь за толпой ребят, которые проходили сканер, пока перед ним не осталось всего двое. Тут же в голове прозвучал её голос. Он лишь сильнее сжал кулаки чуть ли не до белых костяшек, зажмурил глаза чуть ли не до слёз и закусил губу чуть ли не до крови. Он хотел убраться отсюда. Живот неприятно скрутило. Кажется, накатывала тошнота. Он тут же прикрыл рот рукой, попытавшись сдержать бесполезные слёзы и жалкие всхлипы. — Эй, Паркер, ждём только тебя, — раздался в голове знакомый голос парня, отчего Питера слегка передёрнуло. — Тормоз, не задерживай нас. Сейчас, после всего, что он пережил, все нападки Флэша, его глупые подколы, его тупые оскорбления казались такими несущественными. И как он только раньше мог обращать внимание на все эти мелочи? Да и сам Юджин казался ему сейчас слишком юным, неопытным… Ребёнком. Неужели Питер вызывал такие же чувства у него? Его снова передёрнуло. Кажется, начала подкатывать новая волна самобичевания. — Томпсон! — недовольно одёрнул ученика мистер Харрингтон. Питер же всё продолжал стоять на месте, даже не думая делать и шага вперёд. В голове крутилось одно-единственное слово — «молчи». Молчи. Молчи. Молчи. — Паркер, — учитель уже позвал его, явно показывая, что терпение у него кончается. Он тут же захотел крикнуть что-то в ответ. Желательно что-то настолько оскорбительное, чтобы его точно наказали за поведение, не пустили дальше и вообще выставили вон из здания. Но он всё ещё оставался тем вежливым Питером Паркером, что не позволял себе оскорблять людей, как бы они того ни заслуживали. Он делает шаг, а в голове всё крутится: «Молчи. Молчи». Ещё один шаг. Его сканируют. — Молчи, — гневно и в то же время как-то жалобно шепчет Питер, сам не замечая, как это слово всё-таки срывается с его губ. Свет загорается зелёным, разрешая проход. Она всё-таки молчит. Он облегчённо выдыхает. Мысли остаются под контролем. Остальные с недоумением смотрят на сканер, не понимая, почему не было оповещения. — Даже сканер тебя не знает, Пенис Паркер, — шепчет Флэш, когда Питер оказывается слишком близко к Томпсону. Однако это никак не выбивает его из колеи, даже мускул на лице не дёргается. Он привык к боли и вечным оскорблениям, которыми он мысленно поливает сам себя, так что слова Флэша кажутся детской шуткой на фоне всего этого. — Сегодня вы увидите Аллею, — говорит парень, когда они останавливаются у лифтов. «Памяти», — тут же подбрасывает мозг. Теперь все его мысли так или иначе сводятся к смерти. Она может лишь мельком проскальзывать, а иногда и прямым текстом врываться в мысли, в которых творится и так один сплошной хаос. Питеру кажется, что теперь так будет всегда. Он не может не думать о смерти. Он не может не думать о том дне. Он не может не думать о нём. Это просто выше его сил, которых даже не хватает на то, чтобы защитить дорогих ему людей. Ему хочется забиться в угол, заплакать и взвыть волком. Но он не позволяет сделать себе это, ведь то, что осталось от совести, кричит ему, что это лишь ещё сильнее расстроит Мэй. И он кое-как держит себя в руках все эти три недели. И он продолжает погружаться всё глубже в свою тьму, лишь бы не тревожить понапрасну Мэй и лишь бы не доставлять ей очередных хлопот. Он больше не может вести себя как ребёнок. Он больше не может позволить себе улыбаться и смотреть на мир сквозь розовые очки. Он больше не может быть тем Питером Паркером. Он может быть лишь своей живой тенью. Они поднялись лишь на один этаж вверх, но даже это время показалось Питеру слишком долгим, таким медленно тянущимся, как жвачка. Он всё продолжал смотреть в пол, не обращая лишний раз внимание на слова экскурсовода, чтобы не словить очередной триггер. Он просто хотел, что бы эта чёртова экскурсия наконец-то подошла к концу, что бы он наконец-то мог почувствовать себя хоть чуточку лучше, хотя он явно не заслуживал этого, и не бояться, что сорвётся при всех. Всё это слишком утомляло его и без того усталый от постоянной работы мозг и истощённое от недоедания и недосыпания тело. — Мы посетим с вами залы, посвящённые тем, кто сражался с инопланетными захватчиками и победил их, обеспечив нам светлое будущее, — как бы он ни старался, слова экскурсовода продолжали вливаться в его уши. Он просто не мог не слышать их, ведь они ударяли под дых, лишая всех сил. Сердце пропустило удар. Дыхание спёрло. Горло пересохло. — Первый зал посвящён тем, кто пришёл к нам из космоса. Он застыл на месте, с силой сжав глаза, пока остальные проходили внутрь. Он не знал, как там всё будет обставлено, но он мог бы предположить, чьи фотографии там могут находиться: той самой команды и кэпа. Чёрт возьми, он даже не мог мысленно произнести их имена, боясь, что накатят воспоминания. Он не знал, что там, и знать, честно говоря, не хотел. Просто увидев их лица, он бы потерял весь свой контроль. Он бы вспомнил, что было там, на той оранжевой планете. Он никогда себе не простит это. Никогда. Не простит, что позволил умереть себе на его руках. Ведь именно из-за этого, из-за того, что он умер прямо на его глазах, он не смог смириться с жизнью. Надо было остаться на Земле. И пусть он бы развеялся в каком-нибудь безлюдном месте, но он бы не стал винить во всём себя. Он бы не видел этого. Он бы обязательно смирился и продолжил жить. Он не должен был пытаться всё вернуть. Не должен. Только не ценой своей жизни. И то ничтожное извинение на планете… Он знал, за что просил прощения. И тогда ему почему-то это казалось самыми важными словами. А сейчас… Сейчас же это выглядело так… по-детски и наивно. Чёрт возьми, именно эти слова должны были добить его. Въесться в самую подкорку мозга, оставшись там на целых пять лет. Он не заметил, как группа, выйдя из зала, удивлённо застыла, поняв, что Питер так и не зашёл, оставшись ждать их в коридоре. — Эй, парень, с тобой всё хорошо? — поинтересовался экскурсовод, подойдя вплотную и положив руку на плечо, отчего Питер тут же вздрогнул. Он продолжал смотреть в пол, не в силах взглянуть в глаза экскурсовода. Он просто кивнул головой, сделав шаг назад и тем самым освобождая плечо от руки парня. — Тогда пройдёмте в следующий зал, посвящённый Мастерам мистических искусств. Доктор. Это первое, что пришло ему на ум, и он тут же заставил себя подумать о чём-нибудь другом. Надо отвлечься. Срочно. Надо просто отвлечься. Сосредоточиться на своём дыхании. Вдох… Выдох… Вдох… Выдох… Вдох… Быстро мелькает мысль, что это его последний вдох, а в следующую секунду он снова развеется на ветру. Эта мысль не успевает крепко осесть в голове и теряется в потоке других, так что Питер не цепляется за неё и продолжает сохранять спокойствие. Относительно, конечно. Он слушает, как его одноклассники задают вопросы, но не слышит их разговоров. Он не видит их лиц, изменившихся после первого зала: радость сошла с их лиц, блеск в глазах чуть потух, но на губах продолжала покоиться лёгкая улыбка, а настроение осталось всё таким же весёлым и бодрым. И Питер не мог понять почему. Почему они продолжали вести себя так, словно никто не умер? Словно их это совершенно не касается… Словно… эта война была такой же, как Мировая. — Они умерли, — слышит он краем уха голос экскурсовода. Он не мог не услышать эти слова. Он всё ещё держится, хотя, кажется, становится на один шаг ближе к… нервному срыву? Истерике? Он не знает, как называется его состояние, потому что с ней, когда он в своём костюме, он больше не разговаривает. Ещё в первый день он отключает у неё голос, ведь даже это напоминает ему о нём и всех своих ужасных проступках, и ИИ координирует его действия интуитивно. И молча. В основном его патрули проходят молча, не считая, конечно, тех моментов, когда он натыкается на бандитов или полицию. Надо поддерживать образ Человека-паука. — Все, кто подсвечен красным цветом, умерли, — говорит сотрудник и тут же добавляет, явно предвещая вопрос: — Белым — отошли от дел по защите Земли, Жёлтым — всё ещё охраняют наши жизни. Пройдёмте в следующий зал. Питер застывает на месте в самом конце группы. Идти туда нет смысла, если он только не хочет опозориться и добить себя. Кажется, за последние три недели он осознаёт, что ему нравится ранить себя. Наверное. Просто он не уверен в этом. Конечно, ранить себя не в физическом плане, а в эмоциональном. И поверьте на слово, эмоциональное насилие тоже бывает, да. Он не испытывает счастья от собственного самобичевания, но он точно знает, что заслуживает этого, поэтому и не стремится хоть как-то поменять свой образ мышления, всё больше и больше загоняя себя в жёсткие рамки. Питер отворачивается от прохода и остаётся так стоять на месте. Он знает, что коридор на этом этаже закольцован и что с одной стороны идут выставочные залы, а с другой — ограждение, чтобы кто-нибудь не свалился на первый этаж, ведь в самом центре огромная дыра. Такая же в его сердце, которая засасывает его. Он слышит краем уха, как движутся по этажу другие группы, но не заостряет на этом внимание. Он просто надеется и ждёт, когда закончится этот ад и они свалят отсюда. Он просто хочет наконец-то надеть свой костюм и сделать то, что бы он хотел. В общем-то, только поэтому он и не бросает школу. Потому что в глубине души знает, что он бы этого никогда не одобрил, а ведь он, Питер, после знакомства с ним пытался делать лишь то, за что бы получил одобрение. Ему всегда хотелось увидеть гордость за него, Питера, в его глазах. Он хотел знать, что ему не стыдно было стоять с ним там, в Германии. Что не из-за этого его не приглашали на миссии. — Ты снова ждал нас здесь, — констатирует факт экскурсовод, ни капли не удивляясь, что снова видит парня в коридоре. Питер слышал, как они двигались к выходу, но всё равно не повернулся лицом к группе. — Парень, тебе что, не интересно? Питер сдерживается, чтобы не заплакать и не закричать. Он бы не одобрил. Надо быть лучше. Как бы того он и хотел. — Не обращайте на него внимания, — тут же встревает Юджин. Питер знает, что Флэш не упустит момента высмеять его. Это его не задевает. Совсем нет. Просто что-то на краткое мгновение неприятно шевелится в груди и тут же прекращает. — Он стажировался здесь, вот всё и знает. Да, Паркер? Может, расскажешь нам? — Питер продолжает молчать, пока некоторые смеются. Мистер Харрингтон снова делает им замечание и извиняется перед экскурсоводом за их поведение. Питер думает, что он просто продолжит следовать за группой, но чуткий слух улавливает знакомый голос, который, точно гром, поражает его. Первым его желание становится побег. Неважно куда, просто скрыться, чтобы его не заметили. —  Морган, где же ты? — слышит он её вопрос, когда женщина заходит в очередной зал. Практически все имена, связанные с ним, под запретом. Её имя — второе в списке после него. Их дочери — третье. — Морган, ты же знаешь, что нам пора. Дядя Клинт ждёт нас, — только он слышит это. И только ему от этого хочется биться головой о стенку, проклиная все свои глупые, когда-либо совершённые действия. Они всё ещё слишком далеко от неё, но страх, что их группа натолкнётся случайно на её дочь, лишь нарастает. Он не знает, где бегает эта девочка, но вот на кого он точно натолкнуться не хочет больше всего, так это на неё. Он даже согласен встретиться с её матерью, лишь бы не пересечься с ней. Это иррациональный страх, но он ничего не может поделать с собой. Он просто знает, что если увидит её, то всё полетит в тартарары. Женщина с каждым пройденным их группой залом становится всё ближе, и сейчас Питер уже не так уверен, как до этого. Нет, он всё ещё считает, что лучше встретиться с ней, чем с её дочерью, но будь у него выбор, он бы не пересекался ни с кем из них двоих. Вообще хоть с кем-нибудь из его списка. Снова закрадывается мысль сбежать и спрятаться. Даже в зале. Сейчас это и воспоминания, которые могут нахлынуть, вообще не важны. Главное — сбежать. Встретиться с ней для него гораздо хуже. Прежде, чем Питер осознаёт, что творит, он убегает. Бежит вперёд, сначала проталкиваясь сквозь ребят, а потом чуть не снося с ног экскурсовода. Он бежит совсем немного, пока глаза не цепляются за малышку, выходящую из одного из залов. Питер долго не думает — он тут же забегает в ближайший зал и замирает на месте. Вот, что намного хуже всех встреч с людьми из его списка. Питер сглотнул. Выдохнул. Собрался с мыслями. Он всё ещё держит себя в руках. Относительно, конечно. Он стоит прямо перед ним и не может отвести взгляд. Краем глаза он замечает ещё пять статуй. Если бы он давал названия залам, то этот бы назвал «Зал первых Мстителей» или «Зал оригинальных Мстителей». Это бы было идеально для всех, кто не знаком с командой. Про себя бы он называл эту комнату «Зал Семьи». Все статуи, кроме двух, подсвечены белым светом, оставшиеся — красным. Ему не нужно быть экскурсоводом, чтобы знать краткую историю их гибели. Одну ему рассказали, вторую… он видел собственными глазами. Нет, он всё-таки теряет контроль и начинает плакать. По его лицу стекают горькие слёзы, но, на удивление, из горла не вырывается ни одного всхлипа. Это что-то новенькое для него. В голове полный хаос, и первая, более менее чётко сформировавшаяся мысль — сбежать отсюда. Сейчас ему даже кажется, что не так уж и плохо встретиться с ней или её дочерью. А может и с ними двумя разом. Но он, несмотря на это, остаётся стоять на месте, будто приклеенный к полу. — Лучше, чтобы тебе всё-таки не пришлось смотреть это, ребёнок, но, если ты всё же это видишь, значит, всё прошло так, как мы и задумывали, — раздаётся вдруг до боли знакомый голос. Его голос. А прямо перед ним появляется голограмма. Он видит его и будто возвращается на пару недель назад. В тот домик, где они все собрались на его похороны. На его губах всё та же полуулыбка, хотя в глазах — грусть, сожаления и ностальгия. Так вот, что Питера окончательно сегодня добьёт. — Относительно, конечно. Смерть явно не входила в мои планы, — он усмехается, а Питер не может понять, что тут такого смешного. Ему лишь больно. И больше ничего. Абсолютно. — Что ж, я не знаю, насколько сильно тебя подкосила моя неожиданная смерть, но надеюсь, что ты переживёшь это. Не сразу, конечно, но со временем, — он ничего больше не замечает вокруг себя. Не слышит, как в зал заходит малышка с радостным криком «Папа!», после чего подбегает к нему, Питеру, и через пару секунд разглядываний обращается к нему, как к братику, и слегка обнимает. Последнего он тоже не чувствует. Малышка молчит, пристально смотря то на отца, то на него. — Просто прими это и отпусти. Хорошо? Не хочу, чтобы ты страдал из-за меня: я явно этого не заслуживаю. О, и я ставлю пол-акций своей компании, что Вы, мистер Паркер, только и делаете, что вините себя во всём. Если нет, ну... я явно ошибся на твой счёт, а я вообще-то редко когда ошибаюсь, — его лёгкий, чуть саркастичный тон тут же сменяется на более серьезный: — Питер, в том, что произошло, нет твоей вины, запомни это, — он замолкает. Ненадолго, явно подбирая следующие слова. Питер тоже молчит, пристально смотря и слушая, но ещё не до конца осознавая всё сказанное. — Я не знаю, слышал ли ты ту запись, что я оставил. Но тебе, Морган и Пепс я решил записать отдельные. Так, на всякий случай. Возможно, я сейчас повторюсь, но, Питер, конец — только часть пути. Мой — закончен. Твой — только начинается. Пришло твоё время блистать, паучок, и… я горжусь тобой. Это как пуля профессионального снайпера: убивает точно, быстро, наповал и прямо в сердце. Он не выдерживает. Он плачет, как ребёнок. И шепчет лишь «прости». — Морган! Питер? — он слышит удивление в голосе женщины и тут же замолкает. Ему ужасно стыдно, страшно, больно и грустно. А ещё он чувствуют огромную вину, которая всё это время поглощала его. — И эй, шкет, присмотри за моей непоседой, — просит гений, на что он просто кивает головой: говорить нет сил, — она же всё-таки твоя сестра, — это заявление поражает его. Но это так в стиле Старка: закончить своё выступление на чём-нибудь, шокирующем слушателя. — И скажи им, что я их люблю. Как и тебя, родной. Что-то я слишком размяк, — теперь запись точно заканчивается — голограмма исчезла. Он чувствует, как кто-то аккуратно сжимает его ладонь, и это возвращает его обратно в реальность. Он переводит взгляд влево и замечает её. Морган. Он видел её всего лишь раз, возле того самого домика, где они хоронили Тони, но, кажется, что с того момента она ни капли не изменилась. Что-то в ней ему напоминало её отца. Он не мог сказать, что именно: то ли взгляд карих глазах, то ли форма носа, то ли улыбка на губах, то ли ещё что-то — но, смотря на неё, он чувствовал, как он наконец-то обретает хоть иллюзорное, но спокойствие. — Привет, Морган, — здоровается он, присаживаясь на корточки и чуть улыбаясь. Кажется, это первая улыбка за эти три недели. Пусть она и горькая, но это уже прогресс. Относительно, конечно. — Привет, — она улыбается ему в ответ, чуть склоняя голову в бок и немного хмурясь, будто о чём-то думая. Он знает, что в комнате, помимо них, присутствуют другие люди. Ощущает их тепло, слышит сердцебиение, чувствует запахи духов и одеколонов. Он не знает, в какой момент они здесь оказались, как много вообще слышали и к каким выводам сумели прийти. И, честно говоря, его это сейчас совсем не заботит. — Помнишь меня? — интересуется Питер, на что получает небольшой кивок головой, ведь ему кажется, что она не запомнила их единственную встречу, которую на самом деле тяжело назвать таковой. Они в тот день даже не были представлены друг другу, лишь пару раз пересеклись взглядами и всё. — Тебя отвести к маме? — спрашивает он, на что малышка указывает куда-то в сторону. Он понимает, что Пеппер Старк уже здесь. На самом деле он уже давно почувствовал её присутствие, просто сейчас, с поддержкой Морган, ему кажется, что он сможет выдержать взгляд женщины и разговор с ней. Его улыбка чуть дрогнула, но он всё же встал, всё ещё сжимая в своей ладони маленькую ладошку Морган, и повернулся к миссис Старк. Пожалуй, он не ожидал увидеть, помимо неё, экскурсовода и, возможно, мистера Харрингтона, ещё и весь свой класс, столпившийся за пределами зала и во все глаза смотрящий на то, что происходит внутри. Он постарался игнорировать пронзающие взгляды и сосредоточиться на Пеппер, стоявшей прямо перед ним. — Питер? — тихо обратилась она к нему, и его только что высохшие слёзы снова готовы были побежать. Дыхание спёрло. Она не могла поверить, что перед ней стоит тот самый Питер Паркер, заваливавшийся к Тони в мастерскую, несмотря на ужасное состояние последнего. Она не могла смотреть на него без слёз. — Простите, — выдавил он из себя с таким выражением раскаяния на лице и такой виной во взгляде, что женщина почувствовала боль в своём сердце. — Если бы я только послушался его… Если бы не отправился за ними… Если бы… — Пеппер не могла больше это слушать и видеть. Она быстро сделала шаг вперёд и обняла его, начав, кажется, плакать вместе с ним. — Питер, ты не виноват, — прошептала женщина, почувствовав, как её одной рукой обняли в ответ. Она не может понять, как он всё это время держал всю боль в себе. — Ты же слышал, что он сказал. В этом нет твоей вины. — Но если бы я только… Он был бы жив, — проговорил в ответ Питер, чувствуя, как маленькая ладошка сильнее сжимает его. Нежное тепло тут же разливается в его душе, успокаивая его. Кажется, впервые за эти три недели он чувствует себя легче и чуть свободнее, будто он только сейчас сделал свежий глоток воздуха. — Папа много рассказывал о тебе, — вдруг подала голос молчавшая до этого Морган, пристально смотря на него. В её взгляде карих глаз он видит что-то знакомое и незнакомое в одно и то же время. Это ужасно сбивает с толку, потому что он не может сказать, что скрыто в этом взгляде. — Он часто говорил, что ему тебя не хватает. Рассказывал много интересных и смешных историй о тебе, — она говорит медленно, в её голосе не слышится дрожь, и она прямо смотрит в его глаза. Это до чёртиков нервирует его, и ему хочется сбежать от этого взгляда. — И ещё он сказал, что, если бы у него была возможность, он бы всё вернул, — он ещё не понимает, к чему она это говорит и что вообще хочет донести до него, потому что информации катастрофически не хватает. — Я всегда хотела встретиться с тобой, — она чуть улыбается ему, и в этой улыбке он видит тень улыбки Тони. — Поиграешь со мной? — этот вопрос ошарашивает его. Не этого он ожидал. Совсем не этого. Нет обвиняющего взгляда или ненависти в глазах. Лишь тоска и грусть по любимому человеку. Он больше не сомневается. — Во что ты хочешь поиграть? — недолго думая, спрашивает он, присаживаясь на корточки и мягко улыбаясь малышке. Он собирается взять её на руки, и Морган не выказывает никакого сопротивления, лишь ещё шире улыбается. Пеппер молча наблюдает за детьми с какой-то странной улыбкой на губах, не смея нарушать их разговор. Она мать и знает, что творится на душе у ребёнка, поэтому её материнское сердце подсказывает ей не вмешиваться и дать больше возможностей для их общения. Старк оборачивается к группе подростков и двум мужчинам и жестами показывает, что они должны уйти отсюда и вернуться к экскурсии. — Хочу услышать больше историй о паучке, братик, — отвечает Морган, и это снова на мгновение ошеломляет Питера. Он не знает, что Тони рассказывал своей дочери о нём и его приключениях, в которых с ним вечно что-то случается. А в реальности — не очень хорошее. Кажется, что всю его жизнь у него только чёрная полоса. Но он всё же соглашается, хоть ещё и не знает, как будет выкручиваться из ситуации, потому что всё ещё совершенно не имеет ни малейшего понятия, что следует рассказывать Морган. — Конечно, сестрёнка, — он знает, что ему надо продолжать жить дальше и следует смириться со смертью Тони. Ему много чего ещё следует сделать… И первым делом лучше всего извиниться перед родными за своё состояние. И начать наконец-то жить, а не существовать. Как Тони того бы и хотел. И с этим ему отлично поможет Морган, за которой он обещал Старку присматривать. Кажется, теперь настала его очередь быть нянькой. И он совсем не против. Они втроём покидают выставочный зал, и Питер не знает, куда они собираются его вести, впрочем это не особо важно, ведь там они будут втроём. Он никогда не знал, куда его приведёт выбранный им путь, но, кажется, от этого только интереснее жить, несмотря на все высокие стены на его пути. Питер останавливается возле самого порога. Рука Пеппер нежно ложится на его плечо, морально поддерживая и придавая сил. Он оборачивается назад и смотрит пару секунд на статую Тони. — Прости, — он знает, за что извиняется перед миллиардером, но ему кажется, что на душе вдруг становится легче, а мир становится чуточку светлее. И он уверен, что с этого момента его больше не будут преследовать кошмары, а самобичевание наконец-то закончится.

Жизнь становится лучше, ведь всегда есть, ради кого жить.