***
Поминальный обряд по умершей дочери Эмонд отслужил ранним утром в Белых Вратах, маленьком городке на севере Полосы, в землях, звавшихся когда-то Звёздным берегом. Весть о смерти Эйвены застала его в пути, но он не поворотил. Он бы не успел в Бессу ко дню погребения, и поэтому решил со всей тщательностью справить обряд двенадцатого дня. В Белых Вратах так и не построили храм, и все церемонии проводились в удивительном сооружении с высоким куполом, где прежние правители Звёздного берега собирали подданных. В Белых Вратах жило когда-то сорок тысяч человек, и все они под купол не вместились бы, но Эмонд всё равно был поражён тем, как огромна была крыша без единой поддерживающей колонны… Если их колдовства хватало на то, чтобы воздвигать невозможные сооружения, то, может, они и проклясть могли. Во время церемонии Эмонд думал о предстоящем пути домой, а не о почившей дочери – смерть Эйвены его не опечалила, а лишь разозлила. Он давно привык не привязываться к своим детям, и его скорби удостоились лишь двое первых умерших, да Тегвин, золотоволосый мальчик, доживший до шести, до того возраста, когда Эмонд сам учил его езде верхом и владению мечом. Он уже представлял Тегвина воином, тем, кто придёт ему на смену, но и тот его покинул. Когда Эмонд со свитой вышел наружу, то сразу увидел, что небо над горами потемнело, стало грозного сине-серого цвета. Эмонд, раз в два года объезжавший свои земли, никогда раньше не забирался так далеко на север, и не думал, что осенние штормы приходят сюда настолько раньше, чем в Бессу. – Идёт буря? – спросил он градоправителя, державшегося рядом. – Да, ваше величество. Ветер несёт её с моря, но горы задержат, нас она не заденет. – То есть моему возвращению ничего не помешает? – Эмонд задержался в Белых Вратах лишь ради церемонии и собирался сразу же после неё отправиться назад, на юг. – Я бы советовал вам переждать шторм здесь, ваше величество. Нас защищают горы, но дождь наполнит реки. В такие дни мы бываем отрезаны от южных земель. Помните ручей в Шумном ущелье? Он поднимется на высоту в три или четыре человеческих роста и затопит расщелину. Эмонд сердито притопнул ногой: – И сколько это будет длиться? – Два, три дня. Зависит от того, насколько сильны ливни. Я пошлю людей, они проверят, как… – А если проехать до того, как вода поднимется? – Вы можете успеть, а можете и нет. Я не советую вам испытывать судьбу, ваше величество. Горы непредсказуемы, вода может заполнить ущелье быстрее, чем вы досчитаете до ста. – Ты слышал, Вамба? – король Эмонд повернулся к начальнику своей стражи. – Мы застряли здесь на три дня! Демон раздери эти проклятые горы! – Слышал, ваше величество, – Вамба тоже смотрел на вытянувшийся над горами чёрный плат. Он повернулся к градоправителю: – А можно ли ещё пройти по Тропе-над-морем? Глаза градоправителя забегали, заметались, но взгляд быстро выдернул из толпы худого стражника с тёмным от загара лицом. – Томос! – крикнул градоправитель. – Тропа ещё открыта? Томос вышел вперёд и неуклюже поклонился королю, переминая рукой кончик грубого кожаного пояса: – В такое время наверху уже снег, но в этом году осень поздняя. Ваше величество, – неловко добавил он. – Две недели назад проход был чист, но видите вон тот язык, – Томос указал на белую шапку на одной из вершин. – Раз он дополз до седловины, то и с той стороны на тропе уже есть снег. Но, может, пока мало… – Так что, – нетерпеливо спросил Вамба, – можно пройти по тропе или нет? Видно было, что Томос боялся зря обнадёжить: – Я не провидец, – сказал он, – но поставил бы на то, что ещё дней пять тропа будет проезжей. Но не без труда. – И через сколько мы будем внизу, в Хенгисте? – На сильном коне, как у тебя, господин, два дня пути. – Два дня… – недовольно пробормотал Эмонд. Путь через Шумное ущелье занимал в два раза меньше. – Но если останемся ждать, то два дня проторчим здесь просто так и только потом выедем. А может, и больше двух… Едем! – решил он. Вамба кивнул и ухватил Томоса за рукав: – Ты с нами. Вижу, ты хорошо знаешь тропу.***
Тропа-над-морем оказалась и не тропой вовсе: она лишь немногим уступала шириной главной улице Бессы, и у Эмонда захватывало дух не от видов и величия гор и океана, а от того, чего стоило проложить такую дорогу в камне, по отвесной почти скале. Эмонд радовался, что не ему пришлось воевать с этими людьми – или нелюдями. И он снова восхитился упорством своих предков, которые пусть не силой, но измором и хитростью сумели ослабить, а потом и завоевать северное королевство. И что сделал он, их прямой потомок? Он не то что не прибавил к Полосе ни пяди – она грозила уплыть в руки верховного короля, хитрого волчонка Лотара, потому что он, Эмонд, не сумел даже зачать дитя, которому мог бы передать то, что завоевали великие Теодемиры прошлого. Эмонд вздохнул. Стена чёрного камня уходила вертикально вверх, и в ней, как и в Шумном ущелье, блестели серебристые искорки горного стекла. Утром, пока лучи солнца падали на стену почти прямо, от блеска мириад звёзд слезились глаза, и даже когда Эмонд закрывал их, на веках всё равно плясали колкие вспышки. К полудню они поднялись так высоко, что лошади стали тяжело дышать, а через два часа добрались и до снега. Томос угадал: ледник уже наполз на дорогу, но они смогли пробиться по засыпанной снегом и кусками льда тропе, пока ещё проезжей. Дня два или три, и тропа оказалась бы запечатана до поздней весны под тяжёлым слоем льда. После того тропа пошла круто вниз, лошади зашагали быстрее, и ещё до наступления сумерек, как Томос и обещал, они прибыли в замок Ортигерн. Эмонд даже не слышал о таком до сегодняшнего дня. Он и не назвал бы это место замком: это была большая, сложенная на очень широком основании сторожевая башня, окружённая крепкой стеной. На стене были ещё башни, поменьше, всего пять и одна, самая ближняя к скале, развалившаяся. Эмонд не был уверен, что все, кто был с ним: стража, свита, сборщики податей, всего тридцать человек – вместятся под крышей замка. Во внутреннем дворе было ещё несколько построек, уже более новых, саму же башню явно построили ещё во времена древних правителей. Она была сложена из серых каменных блоков, привезённых сюда откуда-то ещё – тут такого светлого камня не было. Полно было чёрного звездчатого, но древние не строили из него дома, они считали его священным, насколько помнил Эмонд из рассказов, которые слышал в обители Всевидящих Жён. Никто больше них не знал о северном народе, потому что они изучали их долгие столетия издалека, а потом, пока колдуны-правители дожидались казни в темницах монастыря, Жёны смогли посмотреть на них вблизи. «Они были смертны, как любая тварь на земле», – вот что сказала о них настоятельница, но от хранительницы тайной библиотеки в Нижнем зале Эмонд узнал гораздо больше. Томос рассказал, что сам уже несколько лет не останавливался в замке: он обычно выезжал ранним утром и проезжал мимо башни ещё засветло, к тому же ему ничего не стоило заночевать прямо в горах. Однако ж торговцы, которые изредка здесь проходили, всегда заезжали ночевать в замок. Это был единственный источник дохода для вдовы Ортигерн. Башня закрывала вход в маленькую долину, где были посажены деревья и разбиты огороды, но этого едва ли хватало на пропитание даже тем, кто населял замок… Эмонд знал всё это, потому что попросил писарей найти замок Ортигерн в книгах. Король Эмонд объезжал свои земли со многими целями, и одной из них было проверить сборщиков налогов. Они за места держались и редко обманывали, но всё же три дня назад Эмонд обнаружил, что мельник из Пчелиного брода платил налоги с пяти мельниц, хотя их у него было восемь, а один князёк засеял земель чуть не в два раза больше, чем значилось в книгах. Сборщик податей не мог того не знать и точно был в доле: теперь он в кандалах сидел в подвале и ждал, когда в Белые Врата прибудет палач, чтобы отрубить ему руки и язык. Вдова Ортигерн была хорошего рода, но, судя по всему, бедна, и податься ей из этой глуши было некуда. Тут, пусть и вдалеке от людей, у неё и её семерых детей была крыша над головой и какое-никакое пропитание, а уедь она в город, с таким количеством ртов оставалось бы лишь совсем пропасть. Увидев в книге запись, что у вдовы Ортигерн семеро детей, Эмонд заскрипел зубами с досады: почему слабой женщине, оставшейся без мужа, живущей в бедности, едва имеющей достаточно еды, чтобы прокормить семью, боги послали семерых, а ему, хозяину всей изобильной и богатой Полосы, не был дан хотя бы один? Приезд короля вызвал в замке переполох. Впрочем, никогда не было случая, чтобы не вызвал, но в том, как вели себя Ифанна Ортигерн и её домочадцы, Эмонд чуял особый страх, глубокий и мрачный. Эмонд разговорился со вдовой за столом: она оказалась умной и образованной женщиной родом из Хенгисты, большого города, куда приезжали многие даже из других королевств и провинций ради знаний, которые хранила библиотека монастыря Всевидящих Жён. У Ифанны были отменные манеры, и Эмонд не нашёл ни одной темы, на которую она не могла бы поговорить. Несмотря на возраст, она была замечательно красива, и король так и не мог понять, что держало эту достойную женщину здесь, на скале. Как будто она что-то скрывала – то, что приковывало её к этому месту. Ночью, лёжа в постели в лучшей спальне замка, Эмонд снова думал о том, что же с этими людьми не так. Он впервые видел, чтобы никто не пытался заслужить его благосклонность, и все только и ждали, чтобы он поскорей уехал. Эти люди, особенно дети-подростки, были слишком просты, чтобы скрыть это от Эмонда, привыкшего видеть перед собой искусных лжецов и лицемеров. Он перевернулся на бок, засунул руку под подушку, где держал кинжал, несмотря на то, что Вамба лёг у порога, и тут вдруг подумал – какое же тонкое было полотно. Не как то, на котором спал в своём замке король, но всё же… Разве могла вдова такое себе позволить? Непохоже было, что это бельё достали из сундука с приданым, где сберегали для такого вот случая. Оно не было лежалым или старым. Или вот ещё: замок был таким маленьким, что Эмонд побывал во всех его комнатах, и в одной он заметил корзинку с рукоделием. Вышивка была последним, что интересовало короля Эмонда, но взгляд невольно был привлечён пёстрыми красками. Кто-то вышивал яблоню с красными и золотыми яблоками на ветвях, и переливчатый, яркий, как огонь, шёлк тоже был тем, чего никак не могла себе позволить эта семья. Ифанна, которая стояла на пороге комнаты, заметила, что король рассматривает узор и словно бы прочитала его мысли: – Досточтимый Делват из Хенгисты останавливается в нашем доме не один раз в год. Он подарил мне ниток из тех, что везёт кружным путём из Гессема. Моя старшая дочь выходит замуж весной, я вышиваю покрывало для свадьбы. – Я наслышан о Делвате из Хенгисты, это богатый купец. У него кораблей больше, чем у меня. Что заставляет его идти Тропой-над-морем? – Погода, – бесстрастно улыбнулась вдова Ортигерн. – Кто-то из ваших детей уже переехал в дом супруга? – спросил Эмонд. – Нет, ваше величество. Эллив будет первой. – У вас семеро детей, вдова Ортигерн, но за столом я видел лишь шестерых, – продолжал Эмонд допрос, который не был допросом. – Сын с утра уехал в горы. – Зачем? – Ни за чем, ваше величество. Забавы ради. Ловить форель в ручьях, может быть. Мальчишки любят это. – Уже стемнело. – Я не беспокоюсь за него, он знает здесь каждый камень. Вечером Эмонд спросил Вамбу, не слышал ли чего интересного его супруг. Одо, быстрый улыбчивый стражник-южанин, мог разговорить любого, потому что люди легко проникались к нему доверием – и зря. Одо был хитёр и опасен, и Эмонд удивлялся, как Вамба не боится делить с ним постель. Но и Одо ничего не выведал: слуги не говорили о господах, младшие дети – о старших, а старшие – о матери. Томос тоже мало знал об Ортигернах. Сказал лишь, что они – от старой крови, всегда женятся на таких же, носа из замка не показывают. Эмонд задумался: Ортигерн – нездешнее имя, этот род происходил из земель к западу от Бессы, но когда Алая Игла была разрушена, а колдуны уничтожены, земли и замки Звёздного берега раздавались верным воинам Теодемиров. Наверное, какой-то Ортигерн с юга получил этот замок от короны, может быть, вместе с красивой дочерью предыдущего владельца… Эмонд решил, что именно это, несознаваемо, его растревожило. Он чуял в Ортигернах чужую, враждебную кровь народа, который был на три четверти истреблён его предками. Древняя кровь. До сих пор сильная. И семеро детей. Что-то заворчало и заныло в сердце, как старый, больной пёс… Заскрежетало от зависти и глухой боли. Зачем только боги завели его сюда, в этот дом на краю света? Странный дом, тайну которого Эмонд никак не мог разгадать, не мог даже нащупать, где же она скрывалась. Утром мальчишка так и не вернулся. Эмонд знал уже, что он был третьим по старшинству, шёл сразу за девицей, которой предстояло весной выйти замуж. Вдова и прочие домочадцы были странно спокойны. Король со всей свитой выехал в путь сразу после раннего завтрака. Солнце светило ярко, дорога шла всё вниз и становилась шире. Эмонд слышал, как Томос позади переговаривался с Одо и Вамбой. – Видите развилку? Отсюда кажется – рукой подать. А нам до неё ещё часа три. – А что за развилка? – спросил Вамба. – Дорога поуже идёт вниз до самой Хенгисты, а дорога пошире – к мёртвой долине. – Мы можем увидеть Алую Иглу? – обернувшись, спросил Эмонд. – То, что от неё осталось, ваше величество, – ответил Томос, который со вчерашнего утра сильно осмелел, поняв, что со своими людьми король обходится по-простому и не требует церемоний и раскланиваний на каждом шагу. – Но, как по мне, оно того не стоит. Путь через долину длиннее на полдня, а смотреть не на что. Одни руины. Но ежели вам очень хочется, ваше величество, можем свернуть к озёрам и поглядеть сверху. – К озёрам? – переспросил король. – При моём деде было землетрясение, образовались завалы, а между ними накопились озёра. От них видно мёртвую долину, а Алая Игла как раз под ногами. – Я хотел бы её видеть, – медленно сказал Эмонд. Высочайшая башня, которая когда-либо была воздвигнута людьми и которая была людьми разрушена. Дом колдовства. Башня высокая и тонкая, как игла. Символ могущества Звёздного берега и символ его падения. Эмонд хотел её увидеть. Чем сильнее враг, тем славнее победа над ним, и Эмонду хотелось увидеть останки башни, чтобы в очередной раз восхититься величием своих предков. – Едем к озёрам, – скомандовал он. Остальные ехали за ним без охоты – и потому, что это продлевало их путь на два часа, и потому, что всем делалось не по себе от близости мёртвой долины и руин, словно что-то спящее там могло проснуться. После развилки они поехали по узкой дороге, а потом поднялись по малохоженной тропе выше. Необычные озёрца, то совсем маленькие, то побольше, тянулись одно за другим, иногда отрезанные, иногда перетекающие одно в другое целым каскадом. Места были красивыми, и даже трава – не по-осеннему яркой, изумрудно-зелёной. Они проехали едва не с десяток озёр, когда в ответ на ржание коня Вамбы другая лошадь заржала из-за огромного валуна. Одо выехал вперёд проверить, а потом крикнул из-за поворота: «Сюда». Два стреноженных коня неторопливо объедали траву. Их хозяев нигде не было видно. Вамба указал на гривы. На севере их заплетали в искусные косы, и у обоих коней в косы были прихотливо вплетены шнуры трёх цветов: красного, зелёного и чёрного – цветов Ортигернов. Вот где, оказывается, всю ночь ошивался мальчишка. Где-то дальше слышался шум падающей воды и едва слышно сквозь него – смех. Эмонд усмехнулся неизвестно чему и поехал на звук. За ним последовали только Вамба с Одо и Томос. Там было ещё одно озеро, нижнее в каскаде из трёх, и двое юношей боролись в нём и каждый пытался затолкнуть другого под струи невысокого водопада. Один, который отсюда казался помощнее и постарше, поскользнулся на камнях и рухнул в воду. Второй тут же протянул ему руку и помог подняться. Оба смеялись. Эмонд улыбнулся их молодости и тому, сколько жизни было в них и в мире вокруг, сколько свежей, юной силы… Вода блестела на солнце, трава зеленела под лучами, а небо было нестерпимо синим над белыми макушками далёких гор. Мальчишки, оба нагие, всё толкали друг друга и смеялись. Они не видели и не слышали тех, кто наблюдал за ними с уступа. Эмонд пытался понять, кто же из них был сыном вдовы. И кем был второй? И вдруг их игра перестала быть игрой. Щенячья толкотня переменилась на крепкие, сильные, злые движения. В первую секунду Эмонд подумал, что они раздерутся сейчас по-настоящему, так они вцепились друг в друга, но тот, что был постарше, с тёмной от воды косой до середины спины, вдруг припал губами к губам младшего и начал целовать. Они приникли друг к другу, младший – с лёгкой звериной гибкостью, словно не из плоти и костей был, а из текучего песка. Он обхватил старшего, провёл ладонью по его спине вдоль косы, потом по животу, а потом сунул ладонь ему между ног, бесстыдно ухватив жалкий, укоротившийся от холода член. Эмонда передёрнуло, и он завозился в седле. – Эй, вы! – во всё горло крикнул Вамба, поняв, что господина беспокоило это зрелище. Мальчишки отцепились друг от друга и удивлённо воззрились на тех, кто наблюдал за ними. Но испуганными ни тот ни другой не выглядели. Оба в несколько шагов добежали до берега, где на камнях была сложена их одежда, и быстро натянули штаны. Старший – странного кроя, холщовые, а младший – узкие бриджи для верховой езды. Как только сумел в них втиснуться, мокрый-то! И именно он держался так, будто был главным… Это было странно: теперь, когда Эмонд мог рассмотреть ближе, он видел, что старший, с косой, был совсем уже взрослым мужчиной, правда, худым и узковатым в плечах, почему он и принял его за юнца. Младший, черноволосый и статный, приблизился. – Я Ансель Ортигерн из замка Ортигерн, – сказал он. – А кто вы, путники, и что вам нужно? Эмонд рассмеялся его дерзкой уверенности: – А я Эмонд Теодемир из замка Клюв, что в Бессе. Объезжаю свои земли. Позади него Вамба и Одо фыркнули, сдерживая смех. Ансель не поверил: он не стал кланяться и придирчиво осматривал Эмонда и его спутников, выискивая какой-нибудь знак. Эмонд путешествовал по-простому: на одежде не было вышито гербов, за ним не везли штандарт, да и сам он, грузный мужчина с седой бородой и глубокими залысинами, не обладал величием, которое можно было бы назвать королевским. Вамба первым сжалился над Анселем и откинул с плеча край плаща: на перевязи блестела белая саламандра – знак Теодемиров. – Поклонись своему королю, мальчик, – строго произнёс Вамба. Ансель и его спутник наконец склонили головы. – Мы были в замке твоей семьи, Ансель, – сказал Эмонд, разглядывая юношу. – Твоя мать думает, ты забавляешься ловом рыбы. Знает ли она, что её сын позволяет обходиться с собой, как со шлюхой из Нижней гавани? – Моя мать не будет удивлена, – Ансель был странно спокоен. Все, кому доводилось говорить с королём, были взволнованы, но этот… Он был красив – хотя его лицо несло тот же тревожащий отпечаток древней крови. Эмонда восхищали и злили резкость, яркость, животная дикость этих черт: широко расставленные глаза, большие и тёмные, брови вразлёт, острые скулы. Эмонд замер – не залюбовался, а просто засмотрелся, пытаясь разгадать… Огромные глаза делали Анселя похожим на испуганного оленёнка, такого, при виде которого даже у закалённого охотника может от жалости дрогнуть рука и пустить стрелу мимо, но Эмонда было не провести. Он чуял – кожей, загривком, по которому бежал холодок, – что это всё обман. Так кукушка кладёт в гнездо горихвостки голубое яйцо, а в гнездо овсянки – крапчатое, чтобы родители не распознали подмены и грели и любили, как своё… Это яркое лицо и оленьи глаза – они были как красивая скорлупа, скрывавшая что-то чужое и опасное. Эмонд чуял угрозу, и даже в лёгкой улыбке Анселя ему виделось что-то хищное. – Кто он такой? – Эмонд ткнул пальцем в направлении мужчины, который был с Анселем. Ансель открыл рот, чтобы ответить, но другой заговорил раньше: – Я его учитель, – хрипло сказал он. – И остальных детей в замке тоже. – Он знатного рода и должен взять себе жену, – Эмонд снова перевёл взгляд на Анселя. – Госпожа Ортигерн велит отрезать тебе яйца, когда узнает, чему ты учишь её сына. Или же я прикажу это сделать, чтобы… – Это неправда! – кинулся на защиту «учителя» Ансель, у него даже румянец выступил на бледных щеках. – Брат Бедвин не… – Молчать! – гаркнул Эмонд. – Подойди сюда! – поманил он учителя. Тот, бросив на Анселя осуждающий взгляд, двинулся вперёд. – Вытяни руку, – приказал Эмонд и добавил: – Брат Бедвин, правильно? Бедвин колебался, но Вамба тихо рыкнул: «Руку!». Бедвин вытянул руку вперёд. Эмонд чуть склонился, чтобы пересчитать глифы. Братство Пустой Горы на каждой ступени посвящения добавляло один золотой глиф на руку своего служителя. Раскалённый глиф клали на кожу, и он вплавлялся в плоть. Подделать знаки было невозможно: знак или отторгался, или погружался слишком глубоко и зарастал, или же вызывал опасное нагноение, и только братья в Пустой Горе знали, как поставить его. Самый свежий глиф на руке Бедвина был окружён чуть красноватой кожей, – значит, был получен не так уж давно. Этот знак был седьмым по счёту. А брат Бедвин был не так-то прост. И Эмонд понимал всё меньше и меньше… Он слышал, что тех, кто дошёл до десятого, старшего глифа, было лишь несколько человек и жили они в Пустой Горе. Тех, кто сумел получить девять, тоже было мало. Даже в Тарсии, верховной столице, их было лишь двое: один входил в Совет короля Лотара, другим был врачеватель Робарт. Во всей Полосе жило три брата с восемью. Тех, кто добрался до семи, было больше. Десятки, может быть, сотня, но Эмонд никак не ожидал, что один из них будет учить детей нищей вдовицы, живущей в столь диких местах. Он повторил этот вопрос вслух. – Мы ищем не только вознаграждения, которое выдаётся золотом, – сказал брат Бедвин в ответ. – Найти достойного ученика – тоже вознаграждение. – Как ты оказался здесь? – повторил вопрос Эмонд. – И как узнал, что в этом забытом богами месте тебя ждут достойные ученики? – Я прибыл в Хенгисту ради библиотеки Всевидящих Жён. Но пришлось долго ждать, будет ли позволено спуститься в Нижний зал, и так я стал искать работу. Я уже почти принял приглашение градоправителя стать его врачевателем, когда услышал странные вести с севера. Крестьян, которые нашли могильник древних и раскопали его, надеясь найти сокровища, поразила болезнь. Никто не знал такой, но я подумал, что это змеиный огонь, о котором я читал в летописях. От него когда-то вымирали целые города… – Это было летом два года назад, – сказал Эмонд. – Да, ваше величество. Я поехал на север, чтобы увидеть своими глазами болезнь, которой не видел никто из живущих сейчас, и позднее в Белых Вратах встретил госпожу Ортигерн, которая пригласила меня в свой замок. Эмонд видел, как Вамба с Одо переглядывались, недоумевая, почему их господин тратит время, расспрашивая о каких-то мелочах мальчишку из захолустного замка и его учителя. Даже лошадь под Эмондом нетерпеливо приплясывала. Но он никак не мог понять… Было во всём этом что-то неправильное. У этих людей была тайна. Может быть, она была маленькой и ничтожной, такой, о которой государю не следует и задумываться: хозяйка замка от безысходности связалась с контрабандистами, брат из Пустой Горы, позабыв всякий стыд, спутался с собственным учеником… Разве королю надо было об этом думать? Однако же Эмонду казалось, что тайна была глубже и сокровеннее, чем он мог себе представить. Ортигерны не покидали замка на скале и десятилетиями прозябали в нищете и безвестности, однако же к ним приезжал богатейший купец Хенгисты, а брат Пустой Горы, получивший семь глифов, учил их детей… Бедвин из братства, превыше всего ставящего познание, не вернулся в Хенгисту к сокровищам библиотеки Всевидящих Жён. А ведь Эмонд был в ней. Ещё юношей, когда отец решил, что пора ему узнать то, что его предки хотели стереть из людской памяти – само знание о том, кто правил когда-то севером, будто никогда и никто не властвовал этими землями, кроме Теодемиров. Но народ всё равно помнил… Эту заразу не сумели выкорчевать и за триста лет… Эмонд сам испугался того, какую нить он нащупал. – Скажи, брат Бедвин, – спросил он, – что ты хотел узнать в обители Всевидящих Жён? Ради чего проделал столь дальний путь? Брат Бедвин тревожно улыбнулся: – Множество вещей, ваше величество. Болезни и лекарства, язык древних, на котором никто более не говорит, их предания и верования. Эмонд перевёл взгляд с брата Бедвина на его ученика. Взгляд Анселя был спокоен и бесстыден. Откуда это в столь юном существе? Неужели… И тут всё сложилось. Всё, что он знал о древней крови, купец Делват, брат Бедвин и овладевшая им похоть, – всё собралось воедино. – Я знаю, что ты, – прошептал он, глядя на Анселя. Тот удивлённо приподнял голову и свёл брови, словно не расслышав, и сделал шаг вперёд. – Не дайте ему коснуться себя! – предупредил Эмонд охрану и сам выхватил меч из ножен. Брат Бедвин бросился Эмонду наперерез, закрыв собой Анселя: – Не убивайте его! – кричал он. – Он не опасен! Я клянусь вам, ваше величество. Это всё сказки… Сказки!