***
Из замка Ортигерн они выехали ещё затемно, а к тому времени, как настала пора обеда, уехали уже сильно дальше той самой развилки. Эмонд изредка оглядывался назад, туда, где ехал в повозке Ансель. Конечно же, мальчишка покорился. Ценой неповиновения стали бы жизни матери, сестёр и братьев. Те два дня, что Эмонд оставался в замке, ожидая, когда прибудут ещё солдаты из Хенгисты, Ансель провёл в подземелье под охраной лично Вамбы. Более Эмонд никому не доверял. Но даже Вамбе – не до конца, поэтому еду Анселю подсовывали в щель под дверью, а ключи Эмонд унёс с собой. Брат Бедвин был прав – прикосновения было недостаточно, чтобы Ансель смог пробраться в душу другого человека и получить над ним власть, но Эмонд сделал всё, чтобы не допустить большего. Брата Бедвина пришлось казнить – кто знает, что сумел бы внушить ему Ансель и на какое преступление толкнуть. Слуг Ортигернов сначала допросили, чтобы узнать, кто ещё был в любовниках Анселя, а потом убили. Эмонд не понимал пока, насколько сильно Ансель мог влиять на тех, с кем связан, но готовился к худшему. Он читал о ллир в Нижнем зале библиотеки Всевидящих Жён, но книги часто противоречили одна другой, и Эмонд не знал, чему верить. Кое-какие записи оставил брат Бедвин, но разобрать удалось немногое: Бедвин берёг дорогую бумагу и так сокращал слова, что от них ничего почти не оставалось. Эмонд надеялся, что то, что он всё же сумел узнать, поможет ему сразу отмести книги, которые были полны сказок и лжи о ллир, и выбрать те, которые говорили правду. Сборщики податей, сопровождавшие Эмонда в этой поездке, с удивлением поглядывали на повозку, недоумевая, зачем королю понадобилось забирать из замка мальчишку, да ещё везти его со скованными руками. Эмонд знаком подозвал к себе Одо. Он для таких дел подходил лучше всех прочих. – Когда мы приедем в Хенгисту, – сказал он, стараясь говорить так, чтобы другие не услышали, – то задержимся в обители на несколько дней. Ты же поедешь в Бессу как можно быстрее. Встреться с королевой и передай, что женщине после того, как она похоронила троих детей, было бы уместно удалиться в Серый дом, дабы скорбеть о них. Я надеюсь, она не ослушается меня, но если откажется уехать, то сам реши, как с ней поступить. Главное – к моменту возвращения в Бессу я должен быть свободен от жены. Лучше спровадить её в Серый дом, потому что, в случае её смерти, я буду вынужден полгода держать траур, а у меня мало времени… – до этих слов Одо понятливо кивал, но теперь взглянул озадаченно, однако же вопроса никакого не задал. – Я всё сделаю, – сказал он. – После этого ты пойдёшь в трактир «Хромой волк» в Нижней гавани, через час после захода солнца спросишь три бутылки астолатского вина. Тебе ответят, что дорогого вина они не держат, но ты не уходи. С тобой заговорит человек, не знаю, каким он будет. Это может быть мужчина, женщина, старуха… Предложит отвести в заведение в Верхней гавани с лучшим вином из Астолата. И ему ты скажешь, что скоро пойдут слухи о колдунах с севера, о древней крови. Пусть следят, чтобы они не распространились. Пусть смеются над ними, как над бабьими сказками, и позорят тех, кто в них верит. Одо, сказав «да, мой господин», отъехал, а они продолжали спускаться и спускаться по тропе. Эмонд время от времени поглядывал на тёмную повозку, окна которой были наглухо закрыты кожаными занавесями, которые обычно опускали только в дождь. Там ехало его сокровище, диковинный зверь вроде оборотня или жар-птицы, о которых теперь можно было услышать лишь в сказках. И это существо могло родить ему сына, который не умрёт через день, так и не взяв грудь, не сгорит от пёстрой лихорадки, не увянет тихо от неизвестной хвори… А лучше не сына, а сыновей. Сильное потомство, благодаря которому его род не угаснет. В обители Всевидящих Жён король Эмонд пробыл более недели. Почти все книги, которые были написаны о древнем народе, хранились здесь. Все летописи, которые сумели пережить падение северного королевства, тоже были заперты под сводами тайного Нижнего зала, а Всевидящие Жёны заботились о том, чтобы знание не вышло за пределы обители. Даже преподобная настоятельница не имела доступа к книгам о колдунах Звёздного берега. В обители был заведён такой порядок: книги о них могли видеть лишь хранительница тайного зала, две её помощницы и король Полосы. По своему усмотрению, хранительницы и король могли дать разрешение ещё кому-то, но никогда не давали с тех времён, как север был завоёван. Эмонд сначала думал забрать с собой хранительницу Нижнего зала, но она была туга на ухо и слишком привязана к своим книгам. Зато её помощница Унила подходила в совершенстве: она много знала о ллир, но относилась к ним с брезгливостью, как к забавным уродцам, про которых было увлекательно читать и удивляться. Как все Жёны, она была сильна, ловка и мастерски владела луком, мечом и копьём. Эмонд велел ей найти двух Жён себе в помощь. Потом он забрал из Нижнего зала все книги, в которых говорилось о ллир, кроме самых сказочных, с небылицами, в которые поверил бы разве что ребёнок, – никто не должен был узнать, на какой риск он решился ради потомства. В обители Анселя поселили в комнате без окон, но и этого Эмонду было недостаточно: он приказал, чтобы с ним неотлучно находились двое Всевидящих Жён, с оружием. Все книги были согласны в том, что на женщин чары ллир не действовали. Несколько дней Эмонд своего пленника не видел, но потом велел привести для совместного ужина. Анселя, которого так и забрали из замка в той одежде, в какой король его встретил, вымыли и причесали, собрав волосы так, как сейчас было принято в столице. Одежду тоже нашли если не богатую, то приличествующую юноше знатного рода. Ансель сидел за столом так неподвижно и с таким пустым, бессмысленным взглядом, словно был в полусне. Эмонд слышал о людях, которые блуждали по своим домам, выходили на улицу и даже на крыши под влиянием луны. Их вела какая-то сила, но сами они словно отсутствовали в собственном теле. Так и Анселя не было в его теле. Все те яркость, живость, сила, которые чуть не выплёскивались из него в тот день, когда Эмонд впервые его увидел, словно вытекли из него, оставив искусно сделанный, но пустой сосуд. Он сидел далеко, на другом конце стола, и казался плоской миниатюрой на книжной странице. Ансель боялся, но вида не показывал. Эмонду это нравилось – и одновременно ему хотелось смять мальчишку, как лист в руке, заставить кричать и корчиться. Но он не будет этого делать – Ансель слишком ценен сейчас. – Через четыре дня мы выезжаем в столицу, – сказал Эмонд. – К нашему возвращению всё будет готово. Комнаты для тебя во дворце. Ансель ответил не сразу, словно ему нужно было время, чтобы перевести сказанное на другой язык: – Я буду жить во дворце? Зачем? – Для всех ты будешь моим гостем. Я приму тебя в Клюве, как надлежит принимать своего наречённого. – Эмонд усмехнулся, видя, как растерялся Ансель. – Восемь поколений Теодемиры не заключали мужских браков, но я его заключу. Мне не нужен бастард, рождённый неизвестно кем неизвестно от кого. Если будет хоть тень сомнений в законности происхождения ребёнка, Лотар скинет моего сына с трона. Но я не оставлю ему ни одной лазейки. Мы устроим свадьбу, где будет вся знать Вечного королевства. О, они будут говорить всякое… Что я ума лишился на старости лет… Но никто не сможет оспорить прав моего сына на престол. Ты должен быть мне благодарен, мальчишка! – рассмеялся Эмонд. – На твою голову возложат корону. Ты будешь королём, почти как я. – Я буду вашим пленником. Ничего не поменяется. – Да, ничего не поменяется, – жёстко произнёс Эмонд. – Ты будешь сопровождать меня на церемониях, сидеть со мной за столом в дни праздников. Однако в остальном… Ты никогда не покинешь замка и отведённых тебе комнат. Никогда. Ты ни в чём не будешь нуждаться. Тебе никто не причинит боли, пока ты делаешь то, что я говорю. И твоим родным тоже, – не удержался Эмонд от лёгкой угрозы. Ансель напоминал сейчас свою мать: каменное лицо и только губы чуть подрагивали. – Где они сейчас? – спросил он. – Они ещё живы? – Живы, я же обещал. Думаю, сейчас их как раз везут из замка в… в новое место, где их никто не сможет найти. И если ты будешь вести себя хорошо, если родишь мне детей, то, может быть, я отпущу их. – А если я не смогу? – спросил Ансель, и в глазах его на секунду появилась живая, трепещущая злость. – Я должен желать этого… И мужчину тоже. А вы не вызываете у меня желания. И вы боитесь не то что войти в меня, а даже лишний раз прикоснуться. – О, я слышал об этом. О том, что ллир не зачинали, если их брали силой. Поэтому я и приехал в обитель – найти записи в летописях, может быть, в медицинских трактатах. Все книги, что нашли в библиотеках Звёздного берега, привезли сюда. Сейчас я и мои помощницы вместе ищем ответ. Ты слышал о Визимаре Схизматике? – Я слышал о Ночной Схизме, – сказал Ансель. – О короле Визимаре я знаю мало, только то, что он приказал убить нескольких ллир, обладавших большим влиянием, и запретил браки с ними. – Это забавно… Я знаю о вашем народе больше, чем вы сами. – Потому что вы забрали у нас всё, а что не смогли – сожгли, – яростно прошипел Ансель. Его злость Эмонда не раздражала, а, скорее, развлекала. – Давай я расскажу тебе. Визимар был наследником престола. Слабым, безвольным и, надо сказать, не шибко умным. Король это понимал, и когда его чахлая королева умерла, он заключил союз с мужчиной, с ллир. И Визимар долгие годы боялся, что отец оставит трон кому-то из младших братьев, тех, что от ллир. Его жена тоже боялась. Но она была поумнее и заставила его действовать. Она нашла сообщников среди придворных, и в ночь, когда король умер, заговорщики убили его супруга-ллир, а его детей то ли заточили, то ли изгнали. Пишут по-разному. Так началась Ночная Схизма. Визимар объявил, что предназначение ллир – в рождении сильного потомства, а эта ваша связь, как вы её называете? Эхо? Так вот, эта связь – извращение и грех. Он запретил ложиться с такими, как ты. И это длилось двести сорок лет. Двести сорок лет вас использовали как животных, для рождения детей, и не допускали, чтобы вы получали власть над другими. Визимар нашёл способ. И я собираюсь поступить с тобой так же. – Эмонд наколол на нож кусок мяса. – Почему ты не ешь? – Во времена Схизмы о ллир знали много, а сейчас даже я сам ничего не знаю о себе, – сказал Ансель. – Как вы можете найти этот способ? – Ты будто хочешь, чтобы у меня ничего не получилось? – проговорил Эмонд с набитым ртом. – А зря… Если ты окажешься бесполезен, придётся тебя убить. – Если бы это была только моя жизнь, я убил бы себя. – Я это знаю, мальчик, – сказал Эмонд, отирая куском белого полотна подбородок. – Увидел в тот день у озера. Поэтому помни о своей родне.***
Ансель все дни проводил в глубокой оконной нише, глядя наружу сквозь частое плетение решётки. Стена отвесно обрывалась вниз, и высота была такой, что широкий Двор Воинов казался отсюда колодцем. Ему прислали книг, и Ансель даже брался за них, но каждый раз после пары страниц его начинала душить ненависть. Эмонд хотел, чтобы он читал об истории Полосы и Теодемиров, поэтому книги были соответствующими: описания походов, хроники и песни, сложенные целыми поколениями придворных бардов. Ансель просматривал их, выбирая те отрывки, что касались покорения Звёздного берега. Война, то вяло тлея, то разгораясь, длилась долгие столетия, и хотя Теодемиры были не прочь заполучить и сами северные земли, главной причиной вражды было волшебство. Властителям Полосы было ненавистно само его существование. Против соседа они могли воздвигнуть стены и выставить солдат, это была честная война по понятным правилам, но сила королей Звёздного берега была такова, что от неё не могли защитить ни твердыни, ни легионы. Это было то, чего Теодемиры, как, впрочем, и другие короли, не могли стерпеть. В двух богато украшенных томах из личной библиотеки короля рассказывалось то, что Анселю, как и прочим жителям Полосы, знать не полагалось. В краткой истории своего рода Гарульф IV Теодемир оставил ещё и поучения для потомков, например, советовал ослабить изнутри врага, с которым не можешь совладать в честной битве. Так Ансель узнал, что череда странных смертей, уничтожившая почти всю семью Альнера Сорди, сорок седьмого хранителя Алой Иглы, и его самого, произошла от редкого яда. Даже в больших дозах он не был смертелен, но за годы так вредил рассудку и подрывал здоровье, что в какой-то момент смерть становилась неизбежной, хотя бы яд и не попадал больше в кровь. Люди Теодемиров, не имея доступа на кухни, подливали отраву в бочки с вином до того, как их забирали в замок, и делали это на протяжении пяти лет. Если бы яд был простым и убивал всех, это бы быстро вызвало подозрения, но этот был особым. Сам по себе он был безвреден и только соединяясь с серебром становился опасен, поэтому действовал лишь на тех, кто пил вино из серебряных кубков, – на господ. Виночерпий и слуга, пробовавший всю еду, чтобы узнать, не отравлена ли она, пили вино из простых чаш, поэтому яд им не вредил, хозяева же их, кроме детей, постепенно ослабевали. В записках Гарульфа были разъяснения и некоторым другим событиям, но Ансель думал о том, о скольких преступлениях не было рассказано. Он гадал теперь, понимали ли его предки всю глубину ненависти Теодемиров, а если понимали, почему не раздавили, как червей… Они ведь могли. Кроме исторических трудов Анселю принесли ещё и тонкие книжицы о принятых при дворе церемониях, но он ничего не хотел знать об этом. Поэтому чаще всего сидел у окна и смотрел вдаль. Из башни было видно всю Бессу: красивый Птичий город, где селились богачи и знать, Старый город, славный своими рынками, огромную Верхнюю гавань и тесный лабиринт Нижней гавани, места, известного на всё Вечное королевство весёлыми домами. Когда-то он думал, что рано или поздно увидит столицу: нарядную улицу от королевского замка до самого моря, сады Полумесяца, серебряные мосты над каналами, маяк на Солёном Камне… Он мечтал вырваться наконец из Ортигерна, где мать скрывала его. Он был там счастлив и думал, что так будет всегда. Весной он впервые надолго поехал бы в настоящий город, не в унылые Белые Врата, жалкое поселение среди величественных руин, а в Хенгисту, на свадьбу сестры. На летнее солнцестояние должны были сыграть его свадьбу – далеко на севере. Ансель никогда не видел человека, который должен был стать его супругом, но почему-то ему казалось, что тот будет хорошим мужем и будет любить его. Йестин присылал ему подарки: лук и кинжал, книги, булавку для плаща, искусно вышитое древо их рода, на котором были они оба – Йестин приходился Анселю троюродным дядей, – и между ними тянулась золотая нить, будущий союз. Йестин был уже немолод, лишь на семь лет младше короля Эмонда, но у них с Ортигернами была общая кровь, а значит, их союз мог дать ещё ллир. И ещё Йестин был холоден и рассудителен. У него было двое сыновей возрастом чуть старше Анселя, и сначала в женихи предложили их, но Ифанна их отвергла: юноше с молодой, горячей кровью тяжело будет стерпеть, что у его супруга есть ещё любовники. А Ансель знал, что они у него будут. Они были нужны. Это было то, для чего он появился на свет: восстановить власть древней крови на Звёздном берегу. Ансель знал, что не сможет этого сделать, что это будет под силу лишь его правнукам или ещё более далёким потомкам. Он был всего лишь первым, но от него зависело, появятся ли другие и в какой мир они придут. Ему казалось, что судьба его предопределена. Ансель не хотел такой, но пришлось смириться. Он никогда не будет участвовать в битвах, никогда не будет охотиться на сизых вепрей в северных лесах, не будет объезжать коней, не отправится в плавание – не сделает ничего, что поставило бы его жизнь под угрозу. Он будет жить в замке Йестина, вынашивать его детей и создавать свой Круг, втягивая в него всё новых и новых людей. Всё казалось предопределённым. И вдруг он оказался в Бессе, в замке Клюв, в роскошных покоях, которые были тюрьмой, и скоро должен был стать королём. Но королём только по имени. Ансель боялся думать, что будет потом, когда Эмонд получит от него то, что хочет. Потом будет смерть – Эмонд этого не скрывал. Но Ансель надеялся, что за несколько лет, которые у него есть, он найдёт способ или сбежать, или найти сообщников, или помочь родным, или, может быть, убить Эмонда. У него ещё было время. Даже до свадьбы ещё было: Эмонду нужно было приготовить празднество, разослать письма по всему Вечному королевству, дождаться прибытия гостей… Ансель надеялся, что даже за эти три месяца что-то может произойти, но день проходил за днём, и ничего не менялось. Он был по-прежнему заперт в покоях из трёх просторных комнат, и его никогда, ни на секунду не оставляли одного. С ним постоянно были Жёны. Лишь одна из них, Гаата, старалась быть незаметной и просто наблюдать, чтобы он не навредил себе, две другие вели себя как настоящие тюремщицы: заглядывали в книги, которые он пытался читать, вставали рядом, чтобы посмотреть, на что он глядит из окна, говорили, когда ему встать с постели, а когда расчесать волосы. Хуже всех была главная, хранительница Унила. В первые дни она держалась с вежливой холодностью, но потом, поняв, что Эмонду его наречённый не дорог и что, даже соверши она нечто дурное, Ансель не будет жаловаться, стала откровенно груба и зла. С двумя другими Жёнами она обходилась не сильно лучше, но всё же не толкала их и не отвешивала оплеухи, если ей казалось, что они слишком медленно едят или слишком долго сидят у окна. Далеко на севере можно было увидеть горы. Не такие высокие, к каким привык Ансель, но он всё равно раз за разом возвращался взглядом к ним. Он тосковал – по родне и по дому, хотя дома сейчас уже не было. Послышался стук в дверь. Гаата, сидевшая до того на скамеечке, бросилась открывать. Первой в комнату вошла Унила, за ней Эмонд, за его спиной виднелась блестящая серебряными бляхами форма королевской стражи. Гвардейцы остались снаружи: Эмонд давно уже сказал, что будет единственным мужчиной, который когда-либо войдёт в эту комнату. Анселя учили, что он должен немедленно подойти к королю и поклониться, но он не спешил. Он неторопливо поднялся на ноги, неспешно подошёл и едва заметно кивнул головой. Унила, заметив это, вспыхнула, даже рука дёрнулась – чтобы ударить, но она сдержалась. Эмонд внимательно рассматривал его лицо. Синяки ещё не сошли, хотя стали бледными, иссиня-жёлтыми. – Как думаешь, – спросил Эмонд Унилу, – через три дня его можно будет показать? – Лучше подождать ещё немного, ваше величество, – ответила та и приказала Анселю: – Дай руки. Ансель вытянул руки вперёд: пальцы с наполовину содранными ногтями выглядели жутковато, они заживали не так быстро, как лицо. – Можно это как-то… прикрыть? Мне давно пора представить его. Ансель безмолвно опустил руки. Он не желал, чтобы его кому-то представляли, но он столько времени провёл взаперти, видя лишь трёх Жён и изредка Эмонда, что рад был выйти хоть куда-то. Унила протянула руку к его лицу – просто, чтобы потрогать синяк, – и Ансель испуганно отшатнулся. Он не так боялся Эмонда, как её. Эмонд, и правда, его даже пальцем не коснулся, а Унила… Ещё в обители она захотела осмотреть его, якобы по приказу короля, хотя Ансель не узнавал потом, приказывал ли это Эмонд. Сначала он не понял, как именно она хотела его осмотреть, и разделся. Унила оглядела его, пощупала, крепкие ли мышцы на руках, приподняла распущенные волосы, чтобы увидеть спину, а потом приказала наклониться над столом: – Проверим, как ты устроен. – Я не буду этого делать, – резко ответил Ансель. – Не боишься же ты потерять девственность, – смех Унилы был похож на лай. – Это унизительно. – Поверь, тебя впереди ждёт много куда более унизительного. – Нет! Унила хотела ударить его по лицу, но Ансель перехватил её руку и стиснул запястье так, что оно хрустнуло. Унила закричала. Потом его затолкали в маленькую камеру, куда сажали ослушавшихся учениц. Ансель пытался вырваться, хотя и понимал, что даже если вырвется – бежать ему некуда: он был в сердце огромной, как город, и запутанной, как лабиринт, обители. Он дрался отчаянно, но Жён было больше и, пожалуй, большинство из них было выучено лучше, чем он. Камера была с таким низким потолком, что Ансель не то что не мог выпрямиться в полный рост: он, даже стоя на коленях, стукался о свод головой. В этой клетушке можно было только ползать. А когда закрыли решетчатое окно в двери, наступила полная темнота. Ансель держался несколько часов: ему было плохо, страшно почти до обморока, зубы у него клацали, но он держался… Страх был таков, что сковал всё его тело, и он с трудом сумел подползти к двери. Когда ему было шесть лет, он с мальчиком на год старше, сыном слуги, играл в одной из сторожевых башен: всё равно они были пустыми, пол и лестницы сгнили и обрушились, остался только каменный остов. И надо было такому случиться, что когда башня, простоявшая пятьсот лет, рассыпалась, Ансель с Тайло были внутри. Родители не сразу поняли, что дети оказались в ловушке: они часто убегали из замка к запрудам и форелевым ручьям, или на луга, которые тянулись вверх по склону почти до самого ледника. Анселя хватились только тогда, когда с лугов вернулись сёстры и сказали, что мальчики с ними не ходили. Они почти не пострадали от обвала, потому что большая каменная плита накрыла их, но каждую секунду Ансель боялся, что она не выдержит, треснет и расплющит их, как двух жуков. Осыпавшуюся башню разбирали больше трёх дней. Тайло умер на второй. Он несколько часов до того то звал маму, то умолял дать ему воды, а потом замолчал, и через некоторое время Ансель, державший его за руку, понял, что пальцы, переплетённые с его, стали коченеть. Его самого вытащили из-под завала едва живого, но через три дня он уже встал с постели, а страх остался на всю жизнь – страх, что он окажется навеки погребённым под камнями. Ансель не любил подземелья, и каждый раз вынужден был перебарывать себя, когда спускался вниз. Он не переставая думал о том, что сейчас вся тяжесть замка может обрушиться на него. Все домочадцы Ортигернов знали про его боязнь, и за припасами в подвалы старались отправлять кого-то другого, особенно после того, как у Анселя погасла лампа, когда он был внизу: он не мог и шагу ступить, забился в какую-то щель и сидел там, оцепеневший от ужаса, пока его не нашли. В камере под обителью Жён на Анселя навалился такой же страх, тяжёлый, как каменный свод над головой. Он держался, убеждал себя, что обитель простояла здесь не одну сотню лет, что она была надёжно построена, что ему ничто не угрожает, но потом всё же не выдержал… Он начал колотить в дверь, кричать, умолять, чтобы его выпустили. Но его никто не слышал, и тогда наступило настоящее безумие: Ансель царапал дверь и пол, бился о стены, кричал, пока не сорвал голос. Эмонд, когда увидел его на следующий день, пришёл в ярость: он должен был вскоре после возвращения в Бессу представить Анселя как своего жениха, но тот теперь выглядел так, словно вышел из камеры пыток: голова разбита, лицо покрыто синяками, ногти содраны. – Зато мы теперь знаем, чего он боится, – с довольным спокойствием заметила Унила. Однако все последующие дни она заботилась о том, чтобы Ансель скорее поправился. На нём любые раны заживали быстрее, чем на остальных, но всё же недостаточно быстро для Эмонда. Он не мог показать жениха таким, а Бесса уже шумела, ожидая очередную, четвёртую по счёту свадьбу короля. На этот раз с мужчиной. Мужским браком тут было никого не удивить. На далёком западе, в Тэле, подобное считалось бы позором, но на Полосе или в срединных землях такие союзы заключались часто, правда, потомства от них никто не ждал. Король же Эмонд дал понять, что именно из-за потомства он и собирался заключить брак с каким-то нищим дворянчиком с севера. Теодемиры столетиями боролись со слухами, которые ходили о могущественных колдунах Звёздного берега, но некоторые до сих пор пересказывали: о власти над камнем и том, как великие волшебники вытянули Алую Иглу из скалы, точно нить из кудели, и подняли до самых небес, и ещё о том, что сильнейшие короли и величайшие волшебники рождались от двух мужчин. Полоса не обрадовалась такой вести, скорее, была озадачена: люди не знали, что и думать, но король Эмонд правил жёстко, слово его было законом и никто не осмеливался даже лишний раз пошутить о супруге с севера. Главное – никто не помнил уже ни о чём похожем на ллир и не перешёптывался о том, а не околдован ли король. – Я созову собрание через четыре дня, – объявил Эмонд. – Придётся показать тебя таким, какой есть. Ты будешь повиноваться мне беспрекословно, ни с кем не будешь заговаривать и ни на шаг не отойдёшь. И ещё ты будешь улыбаться. Если сделаешь всё хорошо, я позволю твоей матери и старшей сестре приехать в Бессу на свадьбу. Ты их увидишь. Ансель вскинул на него глаза – в них на миг промелькнуло то живое, страстное, что видел Эмонд у озера, и что его тогда испугало. – Я всё сделаю так, как вы прикажете, – сказал Ансель, не сумев скрыть надежды в голосе. – Я так и думал, Ансель. Я твой король и скоро стану твоим мужем, ты должен меня слушаться. Наша свадьба состоится сразу после праздника второго урожая. Ансель даже не мог решить, скоро ли это. Если подумать о встрече с матерью и сестрой – то до второго урожая было ещё долго. Наверное, две луны. Точно он не знал. У них на севере этот праздник не отмечали: урожай собирали один, а потом наступала зима, в Бессе же царило вечное лето с двумя лишь месяцами отдохновения, немного напоминавшими раннюю осень, только с сильными дождями. Но если же подумать о том, что предстоит после свадьбы, то начинало казаться, что две луны – это ужасно близко. Эмонд сказал, что не тронет Анселя до свадьбы. Он решился сочетаться браком с северным отродьем с одной только целью – обзавестись наследником, таким, права которого на престол никто не оспорит. И если бы ребёнок появился на свет слишком рано, например, через четыре луны после свадьбы, у Лотара появилась бы лазейка: такого ребёнка можно было бы объявить незаконнорожденным, потому что он был зачат вне брака, в прелюбодейственном союзе. На счастье Эмонда, на Полосе, в отличие от королевств на западе, не было принято, чтобы придворные и Жёны наблюдали за тем, как будет осуществлён брак.