***
Переговоры должны были состояться на вершине кургана – единственной возвышенности на много лиг. Если дальше на запад встречались и холмы, и скальные выступы, то эта часть степи была безрадостно плоской. Когда Ансель сошёл с лошади у подножия кургана и начал подниматься наверх по выдолбленным в земле ступеням, его снова охватила вязкая, тягостная тревога, уже не в первый раз за сегодняшний день… От неё подступала слабая тошнота, и Анселю начинало казаться, что это и не тревога вовсе, не что-то, что жило в его мыслях, а нечто, что существовало вовне; и он не тревожился, а ощущал нечто недоступное обычным своим чувствам. Так же странно приходило к нему в первые дни чувство камня, но оно хотя бы было отдалённо похоже на слух и осязание, а вот это скользкое неуловимое чувство было совершенно чуждым. Солнце светило ярко, по небу проносились быстрые чёрные птицы, в траве оглушительно пели цикады, но Анселю казалось, что сейчас не летний полдень, а густые душные сумерки. Конечно, не было ничего необычного в том, что он испытывал тревогу и даже страх, идя на переговоры… Высокие звёзды, они даже не знали с кем или с чем им придётся говорить! Это могло быть ловушкой, засадой. Но Анселя мучило что-то большее и худшее, чем страх. Даже само место было словно намеренно выбрано для того, чтобы лишить его силы. Курган – огромная толща земли – отделял его от камня. Не мог лишить защиты совсем, но Анселю потребовалось бы время, чтобы воззвать. Сейчас он владел своими силами гораздо лучше, но даже его великие предки, создатели Алой Иглы, никогда не удалялись от гор, потому что только там чувствовали себя под защитой. На вершине кургана уже выстроились лучшие солдаты короля, и из-за их спин Ансель не мог разглядеть, что же ждало их там. Что-то низкое и тёмное, вроде палатки из кож. Посол говорил об этом. С ними желал говорить жрец Трехликой богини, и он был немощен. Не мог сам ходить, глаза его не выносили яркого света, а малейший порыв ветра был для него губителен. Поэтому, объяснил посланник Орды, его принесут на руках и устроят навес, что защитит жреца со всех сторон. Звучало так, как будто Орда готовила ловушку, но слухи о золочёной палатке, из которой никто и никогда не показывался наружу, ходили давно. Кто-то в ней действительно скрывался и никогда не выходил. Кожи палатки перед ними были самыми обыкновенными. На верхушке главного шеста развевались три конских хвоста: чёрный, белый и медно-рыжий. Лотар, ещё раз осмотревшись, шагнул вперёд, и строй гвардейцев расступился перед ним. Верховный король держался хорошо, страх не был заметен на его горделивом лице. Вслед за Лотаром пошёл Ансель, потом Блай и уже за ним жрец Софории, плотно закутанный в плащ с низким капюшоном несмотря на жару. Анселю впервые за многие месяцы пришлось надеть доспехи, и он под жёсткими, тяжёлыми пластинами чувствовал себя скованно и неловко. У входа в палатку стояли лишь два высоких воина, на которых не было видно никакого оружия. Ещё на них не было ни клановых амулетов, ни других знаков, с помощью которых степные племена отличали друг друга. На кожаных одеяниях Ансель заметил дыры и разошедшиеся швы. Сапоги на ногах одного из стражей были разбиты. Странно для воинов, охраняющей самого верховного жреца… Блай говорил, что люди, вливающиеся в Орду, теряют себя, в них не остаётся ничего, кроме служения богине. Они заботятся разве что о том, чтобы напитывать свои тела едой и водой и укрываться от холода… Всё остальное исчезает. Огромная бычья шкура, служившая дверью, была уже сдвинута в сторону, словно приглашая внутрь. Анселю пришлось склонить голову, чтобы войти. Он боялся, что заденет что-нибудь – везде чудился след чего-то грязного, липкого. Внутри палатки царила ещё более удушливая жара, чем снаружи. Воздух был мутным, дымным, потому что сразу в пяти курильницах жгли какие-то травы. Запах не был приятным, скорее очень резким, похожим на лекарства, которыми мать поила братьев и сестёр Анселя в детстве. Но каким бы сильным этот запах ни был, он не мог заглушить вони разложения, гниющей плоти и чего-то прелого. Ещё два стража стояли в глубине палатки, а между ними в подобии кресла виднелось нечто. Полутьма не давала хорошо рассмотреть, что это было… Как будто человек, у которого было слишком много рук, или вздыбившийся паук, или… Ансель, внутренне содрогаясь от отвращения, сделал шаг вперёд, неучтиво опередив замершего на середине палатки Лотара, потому что противоестественное желание знать толкало его и тянуло. Разглядев в мешанине конечностей человеческое лицо, нестарое, безбородое, туго обтянутое сухой сероватой кожей, Ансель отступил. – С кем мы говорим? – спросил тем временем Лотар. Из теней выступил седой сгорбленный старик и указал на скрытое в темноте существо: – С вами будет говорить великое божество. Оно позаимствовало плоть Тивеха, чтобы смертные уши могли слышать и смертные глаза видеть. Старик говорил с необычным выговором, но свободно и хорошо. Ансель даже подумал, что если бы его отмыть, то вполне могло бы оказаться, что он уроженец Тэлы или Ворканы, взятый в плен. Существо в кресле зашевелилось. Тонкая рука приподнялась, ухватилась за подлокотник кресла, и вытянула за собой тело… Нельзя было сказать, что на свет. Тивех оставался в тени, но теперь уже можно было рассмотреть, кем он был. Тивех был двумя. Он был обнажён – на теле не было ничего, кроме золотого обруча на шее, бурых потёков грязи и крупных язв, – и поэтому было хорошо видно, что к телу Тивеха на высоте живота прирастало другое. Это были близнецы, соединившиеся в утробе матери: ниже пояса они были одним, а выше – двумя. Но поразило не это, а то, что второй близнец был мёртв, и уже давно. Его тело иссохло, глазницы были пусты, а вздёрнувшаяся к носу губа обнажала раскрошенные зубы. Окоченевшие руки были согнуты в локтях и торчали в стороны, словно труп пытался защититься от удара. Кисти были чёрными, пальцы почти полностью отгнили. Во всём этом мертвом теле, в воздетых руках, скрюченных остатках фаланг, дико выгнутой шее читалась ужасающая мука. Ансель не понимал, как второй, левый близнец мог выжить после смерти первого. Его должна была сожрать гангрена – ведь тело было одним на двоих. Нет, даже до гангрены его бы убил трупный яд… Это сросшееся существо жило, но и гнило тоже, умирало прямо сейчас. Разлагающееся и одновременно живое. Наверняка повредившееся рассудком. – Перед вами Лотар, верховный король, – звучно заговорил жрец Софории, хотя в голосе его чувствовалось напряжение и даже страх. – С ним Ансель, король Полосы, и Блай Нимандер, командующий. – Мы благодарим вас за то, – на удивление учтиво ответил старик, – что вы почтили нас своим присутствием. Мы не предадим вашего доверия. – Я не просил так много, – неожиданно произнёс Тивех. Казалось, что его хриплый шершавый голос доносился откуда-то со стороны. Если бы Ансель не увидел, как шевелятся сухие истрескавшиеся губы Тивеха, то, наверное, даже не понял бы, откуда исходит этот пробирающий до костей, противоестественно глухой звук. Он как будто шёл из кувшина – что-то огромное говорило сквозь узкое отверстие. – Мне нужен тот, кто повелевает войском, и он! Самая левая из четырёх рук дёрнулась и костлявый палец указал на Анселя. – Древняя кровь, которая давно не проливалась под солнцем… Тивех, то ли засмеялся, то ли закашлялся, то ли подавился слюной, и издал жутковатый свистящий и хлюпающий звук. Сердце Анселя колотилось от чего-то худшего, чем страх, а каждое тихое шипящее слово отзывалось в голове таким гулким звоном, что Ансель почти не понимал смысла. Понял только, что Тивех хотел говорить с ним, потому что чуял в нём другую кровь. – Тем не менее нас здесь четверо, – заговорил Блай, – и мы ждём, что вы нам скажете, ради чего мы сюда прибыли. Глаза Тивеха – неопределённого цвета, мутные, подёрнутые сизым налётом, как сливы, – были обращены на них, но смотрели так, точно не видели или видели нечто такое, чего ни он, ни кто-то другой даже не представляли, ужасающие кошмары и сплетения мерзостей. Анселю всё больше казалось, что когда старик объявил, что через Тивеха говорит сама богиня, он не лгал. Тивех не был безумцем, называвшим себя пророком, он действительно был одержим. Жившее в нём было чем-то большим, чем человек. Чем-то отвратительным. Злом, таким густым, что его, кажется, можно было попробовать на вкус, и от этого солёного, свинцового вкуса немел язык и ныли зубы. – Вы привели большую армию, но не настолько большую, чтобы я не пожрал её, – сказал Тивех, чуть склонив большую круглую голову на бок, так что теперь обе головы были расположены одинаково. – Я мог бы уничтожить вас, но предлагаю договор. Вечный мир… Смертным так нравится это слово. Вечный. Хотя они ничего не знают о вечности. – Вечный мир? – переспросил Лотар. – Что это значит? – Что я никогда не нарушу границу ваших владений. А я буду править действительно вечно. Никогда мои дети не ступят на ваши земли, не нападут на ваших торговцев… И так будет всегда. Анселю показалось, что губы Тивеха искривляются в подобии торжествующей улыбки. И в этот момент ему послышалось или же почудилось, как что-то вкрадчивое, мягкое, сухое, как пыль, прошуршало в голове: – Мы ждали, что ты придёшь, колдун. Ансель посмотрел на остальных – они явно не слышали этих слов. – И что в обмен? – произнёс Лотар. – Вы не будете преследовать меня или помогать моим врагам. И мне нужен он, – Тивех снова указал на Анселя. – Мы давно почувствовали тебя. – Как это понимать? – Ансель вскинул подбородок, цепенея от какого-то тёмного, тошнотворного предчувствия. – Не навечно, – мутные слепые глаза остановились точно на Анселе. – На шесть лун или сколько ещё потребуется, чтобы ты дал мне дитя. У Анселя не было слов. У Блая, видимо, тоже, потому что он, ничего не сказав, сделал шаг вперёд и встал перед Анселем, словно защищая. – Это невозможно, – произнёс Ансель, оглядывая распадающееся от собственного яда существо, оживлённое чьей-то злой волей. – Это единственное, что возможно, – протянул Тивех. – Ты – единственный, кто может выносить моего ребёнка. – С каждым слогом его голос менялся всё сильнее, превращаясь в жадный свистящий шёпот. Тивех замолчал, словно захлебнувшись, а потом начал хрипло кашлять. Всё его хлипкое тело сотрясалось, как от судорог. – Ты как врата и можешь привести в этот мир что угодно, кого угодно. Ансель не мог больше смотреть на Тивеха – его самого едва не выворачивало наизнанку, и от странного голоса в голове тоже. Он трусливо перевёл взгляд на Лотара. Тот таращился на Тивеха в немом изумлении, смешанном с отвращением, но без страха. Значит, только он ощущал этот тайный ужас. Тивех перестал кашлять. – Такое условие не видится мне приемлемым, – сумел наконец ответить ему Лотар. – Ты король, – произнёс Тивех, переведя взгляд на Лотара. – Ты решаешь судьбу своего народа. Взвесь все смерти, пересчитай… А мне в обмен нужна всего лишь одна жизнь. Дай мне сына, и мой народ никогда не побеспокоит тебя. – Ты должен принадлежать нам. – Нет, – ответил Ансель и резко развернулся к выходу. – Ты не смеешь отказывать богу! Он не оборачивался, но знал, что остальные идут за ним. – Подумайте! Я даю вам три дня, – несся ему вслед голос слабый, точно доносился из тонкого горла змеи, и одновременно оглушительный. И он хотя бы был настоящим голосом, тем, что слышали все. Ансель вышел на свет, на воздух, но ему казалось, что за ним из палатки тянутся длинные гниющие нити.***
Всю дорогу назад в лагерь говорил один лишь жрец Софории. Изредка ему что-то отвечал Блай, просто из вежливости, Ансель вообще не проронил ни слова. На въезде в лагерь их встречала целая толпа из тех, кто прибыл вместе с Лотаром из столицы. Лица горели любопытством, но, видя лица прибывших, никто не осмелился задавать вопросов. Когда Ансель спешился с коня, Блай подошёл к нему, но Ансель даже не дал ему рот открыть. – Савар всё скажет, – быстро прошептал он и пошёл в сторону своего шатра. На ужин, который устраивался в шатре Лотара, он тоже не явился. Блаю не хотелось есть. О еде после увиденного сегодня даже думать было противно, хотя в животе урчало от голода; к тому же, он бы предпочёл быстро поесть в одиночестве, а потом заняться делами. Но у него, как верховного военачальника, не было выбора. После ужина Лотар позвал Блая к себе, в дальнюю часть шатра, отгороженную занавесом. – Что думаешь? – спросил он, глядя не на Блая и вместо этого перекладывая бумаги на столе. – Про условие для мира? – спросил Блай, хотя и не сомневался, что речь именно о нём. – Да, про него. Лотар замер. Блай видел, как напряжена его склонённая шея. – Что тут можно думать? Это условие неприемлемо, ты сам сказал. – У тебя не было сомнений? – Лотар искоса посмотрел на Блая. – Нет. И даже если были, как ты это себе представляешь? – Блай изо всех сил старался, чтобы голос не выдал разраставшиеся в нём злость и возмущение. – Если бы он сам согласился… Я не могу ему приказать, король не вправе требовать от своего подданного такого, но если бы он сам… Это могло бы спасти нас, спасти тысячи людей, которые иначе погибнут в бою. – Во имя неба, Лотар, не такой ценой! – Ты так говоришь о цене… Ты так говоришь, потому что он король и потому что ты расположен к нему. Представь, если бы Тивех потребовал не его, а какую-нибудь прачку из Тарсии или дочь везерского крестьянина. Ты бы тут же приказал доставить её в Орду! Блай не сразу ответил. Он готов был признать, что Лотар прав: он был лицемерен, и для него Ансель значил гораздо больше, чем другие люди. Скорее даже так: для него, бросавшего в сражение тысячи, десятки тысяч людей, жизнь Анселя была одной из немногих ценных. Хотя и к жизням солдат он никогда не относился легкомысленно и жестоко. – Нет, не тут же, – ответил Блай. – Я бы всё равно подумал, зачем эта прачка ему и что будет дальше. Король Ансель для Тивеха настолько важен, что он готов согласиться на вечный мир. Так почему же? – Он как Эмонд, – ответил Лотар. – У того тоже дети не выживали… И Эмонда никто не осудил за такой поступок. – Ты думаешь, всё так просто? Что у Тивеха родится обычный ребёнок? Милый малыш? Савар сказал ему. В толчее, которая возникла, когда все входили в королевский шатёр, улучил момент и прошептал: – Тивех не безумец. Божество говорит через него, но желало бы большего. Оно хочет собственное тело, чтобы прийти в наш мир во плоти, со всей своей силой. Человеческой плоти этих сил не сдержать, но ллир может выносить даже такое дитя. Савар хотел сказать ещё что-то, но Блаю уже нужно было идти. И сказанного было достаточно. Лотар смотрел на Блая подозрительно и тревожно: – А ты думаешь, кто родится? Полубог? Как в древних легендах? – Хорошо, если «полу», – мрачно произнёс Блай. – Я думаю, что это божество, которое они называют Трехликой, ищет способ попасть в наш мир. – Блай… – недоверчиво протянул Лотар. – Ты же видел Тивеха! Он давно должен был умереть, но что-то поддерживает его жизнь, что-то жуткое и больное, что только и способно существовать в разлагающемся теле. Тивех рано или поздно сгниёт до последней кости… – Хочешь сказать, он ищет новое вместилище. – Да, я так и думаю. Я думаю, что если по какой-то проклятой случайности это произойдёт, то всё станет гораздо, гораздо хуже, чем сейчас. Появится что-то ужасное. – Но какое нам до этого дело? – лицо Лотара перекосило, словно от боли. – Какое нам дело, если на наших землях будет вечный мир?! – Но Орда поглотит всё остальное. Мы окажемся точно на острове. И нам некуда будет посылать свои корабли, потому что кроме нас не останется никого. Не слишком ли высокая цена за вечный мир? – Я знаю, Блай, – покачал головой Лотар. – Но как думаешь, если бы другим, Гессему, к примеру, предложили бы такие условия, они бы отказались? – Что толку гадать о Гессеме? Я знаю лишь, что наши потомки проклянут нас за то, что мы сделали, – жёстко произнёс Блай. – За то, что мы из трусости и малодушия позволили явиться в мир настоящему злу! Лотар отвернулся в раздражении. – Настоящему злу?.. – повторил он. – Думаю, что это ничто иное как оно. Поэтому мы сделаем всё так, как давно уже решили. Мы пришли сюда, чтобы сокрушить Орду, давай этим и займёмся. Лотар закивал, но так, точно на самом деле его не слышал. – Если Ансель Ортигерн способен провести в наш мир абсолютное зло, то… – То что? – спросил Блай. – Королева Отилия… – Я не понимаю, о чём ты, – сказал Блай, которому совершенно не нравилось направление разговора. – Она рождена от обычного человека. – Да, но... вся эта магия… Хотя сейчас не время думать об этом. Сражение, вот чем нам надо заняться. Ты прав! Мы столкнёмся с ещё худшими бедами, если смалодушничаем и уступим. Это дело может быть решено только мечом. Блай встал над картой с яркими флажками легионов и полков – пора было решить окончательно, где и как произойдёт битва. Но те слова об Отилии зацепились за что-то в голове, как крючок.***
Блай, изучив карты и объездив окрестности на несколько дней в ту и другую сторону, выбрал подходящее место для битвы, но оно было лишь желательным и поэтому одним из нескольких. Оно находилось далеко от границ Вечного королевства, и Блай не был уверен, что они сумеют перебросить легионы так далеко. Но Орда, уверенная в своих силах, не спешила, медленно разворачивалась к западу, и за это время Блай стянул тридцать один легион туда, куда было нужно. Для сражения он наметил местность, называемую уроженцами торговых городов Манар-Леех, что приблизительно переводилось как «выросты на теле демона». В этом месте степь начинала бугриться пока невысокими холмами. Их гряда тянулась на юг, перекидывалась на большой полуостров, которому и дала название – Красные Холмы. При самом начале гряды и находились Манар-Леех, скальные выступы, похожие на когти. Они были разбросаны у подножья холмов, а порой выступали на поверхность из их склонов. По легенде, в основании каждого холма находился такой коготь, а те, что видны, были просто слишком молоды и не успели нарастить на себе холм. Было очевидно, что Орда, двигаясь на запад, рано или поздно достигнет гряды – и они не станут переваливать через холмы, а вместо этого пойдут вдоль них на полуостров. Блаю нужно было вынудить Орду пройти именно через огромную, как щит, оброненный великаном, степную низину. Тивех не хотел биться с ними – это было очевидно. Он пытался отойти на полуостров, но все попытки увернуться от легионов Вечного королевства привели именно к тому, чего Блай и добивался: пытаясь уклониться от сражения на берегах Имли, Орда вышла в долину под когтями Манар-Леех. Орда заметила те легионы, что были оставлены на виду и остановилась на противоположном краю чаши, видимо, в надежде, что сможет и на этот раз избежать сражения. Люди разбили что-то, напоминающее лагерь. Если бы это была ещё старая Орда, какой она была десять, двадцать лет назад, степь до горизонта сияла бы огнями костров. Сейчас костры, если захотеть, можно было бы пересчитать. Их было наверняка больше сотни, но всё равно ничтожно мало для столь огромного числа людей. В кого же они превращались? Что богиня делала с ними? Они походили на умирающих, которые не принадлежат ни тому миру, ни этому. Когда только начало рассветать, Блай подъехал к длинному скальному когтю, что выступал из склона одного из холмов и нависал над долиной. Он выбрал его несколько недель назад – за высоту и то что площадка наверху была достаточно широкой и почти гладкой. Выгибалась горбом, но не настолько, чтобы кто-то скатился с неё. И вот всё случилось так, как он хотел. Если боги были, они благоволили ему. Его замысел удался: Орда, словно зверь, которого гончие выгнали на охотника, оказалась именно там, где должна была. Когда Блай и сопровождающий его отряд добрались до выступа, небо на востоке было совсем светлым. Где-то там были Астолат, и ещё дальше Тарсия, огромные просторы Вечного королевства, уже освещённые солнцем… Блай присмотрелся – выступ, казалось, поднимался ещё выше, чем он запомнил. Но, возможно, так лишь мерещилось в косых и слабых пока лучах утреннего солнца. Они спешились и пошли к выступу. В прошлый раз они протоптали что-то вроде тропы в сухой жёсткой траве, но за прошедшие дни она полностью скрылась. Выступ был голым, даже пятен мха было немного, словно на этом камне никакая жизнь не могла удержаться. Неудивительно: ветра всё выдували, а солнце изжаривало. Для Блая, Лотара и прочих, кто должен был сегодня находиться на выступе, приготовили навес на случай если день будет безоблачным и жарким. И всё же ему не показалось. Выступ действительно поднимался выше, и горб на нём почти сгладился. Ансель. Блай повернулся к Савару: – Он был здесь? – Да, вчера и позавчера. Приехал раньше. – Почему ты не сказал мне? – Его величество не хотел отвлекать вас. У вас множество забот. Изменения, произошедшие с выростом, не слишком бросались в глаза: выступ поднялся на высоту человеческого роста, может, чуть более, и стал ровнее, – но Блай всё равно чувствовал оторопь, восторг, смешанный со страхом, при мысли о том, что Ансель был способен на такое. Так тяжело было об этом помнить… О том, что Ансель не был человеком. Блай сам не понимал почему, но мысли об этом как будто истаивали, словно что-то в его разуме отказывалось верить в то, что Ансель был особенным, волшебным существом. Может быть, его слабый человеческий мозг не мог думать об Анселе сразу как о человеке (которым он и казался большую часть времени) и о маге древней крови, способном заклясть камень. Поэтому каждое напоминание о способностях Анселя было ошеломляющим, неожиданным, словно он впервые об этом услышал. И всё же... – Почему он каждый раз так делает? – Блай огляделся и убедился, что рядом с ними никто не стоит и разговор не слышит. – Как? – Савар умел слышать мысли Анселя, но не Блая. – Делает что-то, даже не спрашивая, нужно ли. Эта скала, даже сам Дом Ящериц. – Он знает, что нужно. Зачем спрашивать? Блай лишь горько усмехнулся. «Перестань оплакивать свою гордость», – так сказал ему Ансель. Возьми мои легионы, возьми моих «ящериц», возьми скалу, которую я сделал ещё выше для тебя… Блай понимал, что в этом было много любви, желания помочь и даже веры, веры в командующего Нимандера. Но было и что-то, что уязвляло гордость. – Он решает за меня, – сказал Блай. – Вы из тех, кто решает за других. Он такой же. Блай смотрел на пока ещё скрытую сумраком долину перед собой. Даже у Лотара не получалось вот так навязывать свои решения Блаю. Но у Лотара не получалось тогда, когда Блай был с ним несогласен, а Анселю было нечего возразить. Он давал Блаю то, чего тот не успел ещё и пожелать. А глупая гордость противно скулила в груди… Блай повернулся к солдатам, которые сопровождали его. Они стояли чуть поодаль. – Сюда мои вещи, – он указал на край выступа. – Навес для верховного короля пусть будет подальше, вон там, где пошире и поровнее. Хеллан, устрой остальное! Орда пока была недвижна – спала. Конечно, Блай не мог видеть этого с такого расстояния, но тем не менее это чувствовалось: чувствовалось, что тысячи, сотни тысяч людей на том конце долины лежат спокойно и недвижимо, кроме, может быть, часовых. Если бы шевелились, готовили еду, говорили, это ощущалось бы даже здесь, как за несколько шагов, даже не видя, слышишь низкое гудение пчелиного роя. Если бы это была любая другая армия, то Блай обязательно бы подумал о внезапном нападении на лагерь ночью или в предутренние часы. Но с Ордой это было бесполезно: не будет паники, не будет растерянности. Все эти тысячи мгновенно пробудятся и встанут сражаться как один. А с другой стороны холма, Блай чувствовал, уже бодрствовала, жила и готовилась к битве его армия, легионы со всего королевства от Астолата до Полосы. Савар Агиннум предупредил Блая о прибытии Анселя раньше, чем тот услышал шум приближающегося отряда. К этому времени солнце уже вышло из-за горизонта. Ансель не стал надевать латы. Одет он был как для охоты: в кожаные бриджи и куртку, волосы заплетены в косу. Единственное, что намекало на его высокое положение, – обруч с тремя листиками, который Блай видел на голове Анселя впервые с тех пор, как покинул Полосу. Плечи закрывал плащ такого тёмного багряного цвета, что казался едва ли не чёрным. Для Анселя поставили кресло, слуги принесли какие-то лари, наверняка с напитками и едой – словно бы Анселю не хватило того, что будут подавать верховному королю и Блаю Нимандеру. Ансель опустился в кресло с таким спокойным, непричастным видом, словно он собирался наблюдать за представлением. Позади его кресла встала стража. На отдельном маленьком кресле сидела женщина. Одета она была как богатая горожанка, в тёмно-зелёное платье, расшитое серебром и голубыми бусинами, но Блай всё равно узнал в ней одну из Всевидящих Жён, что повсюду сопровождали Анселя, пока он не стал регентом. Кресло для Блая тоже было приготовлено, но он обычно проводил всё время сражения на ногах. Он посмотрел на Анселя, на его спокойный, чистый профиль, на лежащую перед ними тёмную низину и произнёс: «Пора». Ансель чуть заметно кивнул.