Блаю показалось, что он задыхается.
В голосе Анселя не было ни снисходительности, ни намеренного желания уколоть, но Блай чувствовал себя неимоверно униженным.
Пальцы болезненно заныли, и он, посмотрев вниз, увидел, что сжимает кулаки.
Ансель проследил за его взглядом. По его бледному лицу скользнула усмешка:
– Если тебе станет от этого легче, ударь меня.
Блаю потребовалась вся его воля, чтобы разжать пальцы – их словно свело судорогой.
– Я пытался уйти и никогда больше не видеть тебя, – сказал он словно через силу. – Я пытался, клянусь… Но я всё равно приползаю к тебе.
Ансель устало опустился в одно из больших кресел. Обычно он двигался плавно, как гибкий хищный зверь, но сейчас движение получилось слабым, ломким, как будто в нём не осталось сил.
– Если бы ты мог что-то сделать… – неуверенно начал Ансель. – Сделать что-то такое, после чего ты не будешь больше чувствовать вину, и стыд, и ревность… Освободиться… Ты бы согласился?
Блаю этот странный вопрос показался неуместным – как будто бы они от нечего делать развлекались придворной беседой, выдумывая невозможные условия и ожидая услышать галантный ответ. Но во взгляде Анселя было такое ожидание, такое напряжение, словно этот вопрос был невероятно важен, словно действительно существовало нечто такое, что могло бы освободить… И кто знает, вдруг оно действительно было?
Безмятежность... То, что он видел в глазах любовников Анселя.
– И я не буду больше любить тебя? – спросил Блай.
– Будешь. Но не так, – в голосе Анселя была тяжкая уверенность, которая намекала на то, что это был всё же не праздный разговор.
– Что это значит?
– Будешь любить не так требовательно. Не так остро. Не так больно.
– Я не хочу, – покачал головой Блай. – Не хочу ничего другого, никакой замены, никакого… отупения.
– Я очень редко кого об этом спрашиваю. Даю выбор… Раньше я…
– Выбор? О чём ты? – не выдержал Блай.
– Помнишь Одо? – спросил Ансель вместо ответа.
– Да, я помню Одо.
– У него была пара, Вамба, глава над королевской стражей. Он погиб, защищая Отилию. Одо тоже отказался, как и ты. Он предпочёл чувствовать потерю и всю её боль до конца.
– Потому что болью мы отдаём свой долг мёртвым, – сказал Блай. – И живым.
Он понимал, что сейчас перед ним приоткрылась та самая тайна, что мучила его столько дней, столько месяцев… Но всё, что он знал, никак не соединялось воедино.
– Ты написал в письме, что скоро я всё узнаю.
Ансель отбросил прядь волос, которую накручивал на палец.
– Не сейчас. Когда это будет неизбежно – на границе.
Вот оно! То самое, о чём писали в летописях… Блай больше не мог терпеть, не мог довольствоваться недомолвками.
– Хочешь сказать, когда я сам всё пойму? Я читал книги, летописи… Я знаю, что ваши древние короли брали ллир с собой на битву. Все думали, что они делали это вроде как наудачу. У солдат всегда есть счастливые монетки, браслеты, ножи, амулеты… И я тоже решил, что это просто суеверие.
Ансель слушал не перебивая, взгляд его был спокойным, хотя пальцы снова начали нащупывать на плече прядь – и не находили.
– Ваши короли никогда не проигрывали битв ни Озёрному краю, ни Полосе, если не было какого-то уж совершенно невероятного перевеса сил, – продолжал Блай. – Странно, да? Я читал много книг по стратегии, там расписывались битвы – на какие бы манёвры и ухищрения ни шла Полоса во время сражения, Звёздный берег всегда отвечал на них наилучшим возможным образом. Но это невозможно.
– Почему?
– Потому что во время битвы один полк иногда не знает, что делает соседний, не то что тот, что на другом краю долины. Когда я командую сражением, я вижу, что надо сделать, но я – далеко. Вестовые не всегда доезжают или доезжают, но слишком поздно. Флаги и знаки… Немного помогают, но плохо: кто их разберёт в пыли и в жаре битвы? Воины часто теряют направление, не понимают, куда им двигаться, где искать эти знаки. Полководец может только расставить свои войска так, как нужно, а вот дальше… Случается, его армия оказывается точно конь без узды. И только хаос правит им.
Ансель пристально смотрел на него, ожидая, что будет дальше.
– Ллир – и ты – вы что-то делаете… Я не знаю, что именно, наверное, подчиняете себе людей, и они сражаются как один. Поэтому они могут ответить на любой маневр противника. Я угадал?
– Ты очень близок.
– Я видел такое… Орда движется как одно целое. Богиня овладевает их разумом, и они не испытывают страха, не чувствуют боли и идут туда, куда она велит…
– Ллир – не боги.
– Но способны на нечто подобное? Ансель, скажи мне! Что ты такое? – почти выкрикнул Блай.
– Это называется Эхо, – выдохнул Ансель. – Я могу узнать, что сейчас видит стражник, который стоит на воротах, даже понять, о чём он думает. И я могу приказать ему что-нибудь. Например, прийти сюда. Это всё.
От того, как просто, даже скучно прозвучало объяснение, Блай почувствовал растерянность. Как будто бы эта способность на самом деле нужна была лишь для того, чтобы приказывать слугам…
– Ты подчиняешь людей себе? – уточнил Блай.
– Не так, как ты думаешь. Это связь… Не подчинение, а преданность. Любой из тех, кто вошёл в мой Круг, скорее даст себя убить, чем причинит мне вред или скажет что-то, что поставит меня под угрозу.
– И сколько их? Таких людей…
– Это число тебя расстроит, так что я не буду говорить.
Блай прикоснулся тыльной стороной ладони ко лбу – ему казалось, что у него жар: тупое, давящее чувство, как будто голова залита изнутри горячим свинцом, гул в ушах, неповоротливые мысли… Неповоротливые, но так прямо, неизбежно ведущие к одному выводу.
– Расстроит меня, потому что?.. Потому что все они – твои любовники?
– Да, я спал со всеми этим людьми, потому что они были мне нужны и полезны. Но, к счастью, одного раза достаточно.
Блай не знал, что сказать. У него было столько вопросов ещё несколько ударов сердца назад, а теперь не было ни одного. Словно там, внутри, пронёсся вихрь и ничего не оставил. Да ещё и Ансель смотрел на него своими сумасшедшими, невероятными глазами, вытягивал душу, будто она уже была подвластна ему.
– Я не могу обещать тебе, что не будет никого, кроме тебя, – добавил Ансель. – Это может быть вопросом жизни и смерти…
– Жизни и смерти?
– Если бы не это, я был бы мёртв. Я выжил в Бессе только благодаря людям из Круга.
– А Эмонд? Разве он… Не было похоже, что… что между вами связь.
– Её не было.
– Она получается не всегда?
– Всегда, но с Эмондом я не спал.
– Но тогда Отилия…
– Есть другие способы. Не слишком приятные. – Ансель отвёл взгляд, и всё его тело точно сжалось. – Я не хочу говорить об Эмонде. Не с тобой, не сегодня.
Блай вспомнил могилы в горах, рассказ о купце Делвате, об исчезнувших родственниках Ортигернов, даже дальних… Вспомнил слишком тёмный, глубокий взгляд Эллив, взгляд человека, чья жизнь бесповоротно разрушена и чьи раны не залечить… А сколько было того, чего он не знал, но что довелось пережить Анселю?
– Ты сказал, что это связь, – заговорил Блай, и Ансель вновь перевёл на него взгляд. – Если я стану частью твоего… Круга, то ты сможешь в любой момент узнать, где я…
– Если ты не очень далеко, – уточнил Ансель.
– А я смогу узнать, где ты?
– Ты не сможешь заглядывать в мои мысли, только чувствовать моё присутствие, и то, если только я позволю. Но видеть моими глазами – нет, ты не сможешь. Что, подумываешь, не войти ли в Круг?
– Я ведь уже не буду тем, кто я есть?
– Будешь. Ты останешься Блаем Нимандером, лучшим полководцем Вечного королевства. Для тебя всё останется прежним – кроме меня. Я стану другим.
– И я буду испытывать к тебе другие чувства. Которых я не выбирал. Такие же, какие испытывают к тебе все остальные. Не мои.
– Да, – сказал Ансель, и у этого короткого слова был горький привкус.
– И я буду о них жалеть?
– Нет, не будешь… Я – буду. Я буду помнить их за тебя.
Блай подошёл к распахнутому окну. Он только сейчас понял, что на улице окончательно стемнело, а они с Анселем не зажгли свечей. Даже не вспомнили о них.
Он сел на широкий подоконник. Одну ногу он согнул в колене и поставил на подоконник, другую опустил вниз. Наверное, никто ещё не позволял себе вот так сидеть в присутствии короля. В его присутствии вообще сидеть не полагалось.
Блай смотрел на черноту сада и маленькие огни вдалеке.
А он так мечтал о магии!.. С самого детства был одержим ею и Звёздным берегом. Он никогда всерьёз не думал, что когда-нибудь увидит настоящее волшебство, просто мечтал. И вот он встретил Анселя и мог стать частью чего-то волшебного, но всё оказалось совсем не таким, как он представлял. Проклятая магия забирала гораздо больше, чем давала.
По тихим звукам и скрипу пола Блай понял, что Ансель поднялся с кресла. Блай не стал смотреть в ту сторону. Смотреть в глаза Анселю было почти страшно.
– Помнишь, что я сказал тебе недавно? – спросил Ансель, медленно подходя. – Я хочу любить тебя так, как сейчас. Но если ты захочешь другого… Если ты по-настоящему захочешь, я не стану тебе отказывать. Я не смогу тебе отказать, потому что безумно хочу тебя.
Он подошёл и опустился рядом с Блаем на пол. Блай хотел подняться на ноги, но Ансель удержал его. Его рука легла Блаю на бедро, и тот удивился её спокойной силе.
– Я не буду говорить, что ты – единственный, кого я когда-либо хотел, – шептал Ансель, глядя на него снизу вверх. – Но уже долгое время… После Эмонда и того, что он делал со мной… – веки Анселя дрогнули, словно он хотел зажмуриться, но сумел сдержаться. – После всего другого, что произошло тогда… Я думал, что никогда уже не смогу никого желать. Я брал мужчин в свою постель, потому что должен был. Мне нужны были их помощь и защита, их знания, их верность. Не буду лгать тебе и говорить, что я не испытывал никакого удовольствия с ними… Пресвятые боги, тебе, наверное, отвратительно это слышать, но ты должен знать! Только один раз. Я никого не звал дважды, никто не проводил со мной всю ночь…
– Ты и мне предложил это. Ещё тогда, в Теодее. Один раз.
– Я тогда ещё не знал тебя…
Ансель следил за Блаем с пола своими яркими глазами, а его рука нетерпеливо двигалась по бедру Блая вверх.
Блай, пьянея от его прикосновений, от неумолимого взгляда, коснулся волос Анселя, прохладных и тяжёлых, обвёл кончиками пальцев ухо… Сейчас вместо длинных серёг оно было украшено лишь маленьким гладким колечком, но Блай вспомнил, как Ансель вынимал из ушей те рубиновые серьги…
Он любил его так отчаянно и непримиримо, а сердце сжималось от страха, от осознания того, какой ужасающей властью обладал над ним Ансель Ортигерн. Ежевичный король пробрался в самую сердцевину его души и царил там…
Блаю казалось, он застыл во времени, словно это было какое-то колдовство.
Может быть, именно колдовством это и было…
Ансель, ещё теснее прижавшийся к Блаю, словно толкнул замершее время, и оно вновь потекло, и сердце начало биться, и дыхание вернулось.
– Иди сюда, – почти простонал Блай, хватая Анселя за плечи, притягивая к себе.
Ансель поднялся и тут же сел на бёдра Блая.
Они начали целоваться. Ансель целовал его сильно и требовательно, сминая ему рот, кусая губы. Как никого и никогда раньше. Раскрытие правды словно освободило его, и он давал наконец выход и своему чувству, жадному, бесстыдному и яростному.
Блай был возбуждён до боли – потому что когда кто-то оседлал твои бёдра и целует вот так, то даже у каменной статуи встанет. И Ансель даже не касался его члена. Он сидел на бёдрах чуть дальше и почему-то казался невесомым. Как будто это был сон или видение…
Словно угадав его мысли, Ансель придвинулся ближе и качнулся. Потом ещё раз. И тихий, почти болезненный стон, который вырвался у него, заставил Блая впиться в его губы ещё крепче.
Нетерпеливые руки Блая блуждали по плечам и спине Анселя, спускаясь всё ниже, заставляя Анселя прогибаться круче и вжиматься, так сильно вжиматься…
Блай запрокинул голову.
Великие боги, как ему хотелось сейчас войти в него. Сорвать эту одежду, раздвинуть Анселю ноги и войти!
Невыносимое, пытающееся оборвать узду желание билось внутри Блая, вскипало, распирало, и он издал хриплый гортанный стон, такой страшный, неузнаваемый, словно его издало чужое, разорванное когтями горло.
Ладони сами, точно по своей воле, забрались под рубашку Анселя и ласкали теперь его тело. Горячую кожу, напряжённые мышцы…
Ансель стянул рубашку через голову. Ещё когда он только поднимал её наверх, Блаю захотелось взмолиться, чтобы он остановился, но он не сумел выдавить из себя ни слова.
На шее у Анселя висела длинная цепочка с регентским перстнем, и он перевернул её, закинув кольцо за спину, чтобы не мешало. А потом потянулся к завязкам на штанах.
– Нет, – Блай положил свою ладонь поверх его. – Нет, Ансель. Я не стану одним из них.
– Не станешь, – ответил Ансель с жестокой, ненасытной улыбкой. – Но я тебя сегодня получу.
Он снова начал целовать Блая, пока его пальцы возились с завязками. А когда он ненадолго выпрямился, чтобы перевести дух, Блай сказал:
– Нас увидят.
– Нет, – покачал головой Ансель. – Никто из стражи не повернётся в эту сторону.
Почему-то мысль о том, что все эти стражники подчинялись Анселю, а значит, когда-то обладали им, брали его без остатка, полностью, как он не мог, именно эта грязная, стыдная, похотливая мысль что-то сделала с Блаем, распалила его желание настолько, что он не мог уже терпеть, стонал почти в голос… А ещё рука Анселя на его члене, и это невозможно красивое лицо склонившееся над ним…
Ансель тихо ахнул, приник к нему и сжал пальцы так умело, так правильно, что Блая выгнуло. Удовольствие было оглушающим, оно пронзило его тело, как стрела, резко, болезненно, невыносимо остро, так что Блай не мог даже выдохнуть.
Он дёрнул завязку на штанах Анселя и освободил его член, жалея что сейчас так темно, и он ничего почти не видит в узкой расщелине меж их телами. Он хотел бы видеть, хотел бы разглядывать, любоваться, целовать, вылизывать. Не просто сжимать.
Ансель стал тихим, не издавал ни звука, даже дыхания не было слышно… И лишь по тому, как подрагивало его тело, как судорожно он утыкался головой Блаю в плечо, тот понимал, что Ансель близится к краю.
Он напрягся, как струна, а потом так же резко расслабился, растёкся…
Пока Ансель приходил в себя, Блай прижимал его к себе, зарывшись лицом в его густые, тяжёлые волосы, вдыхая сладкий и тревожащий аромат благовоний и едва пробивающийся сквозь них тёплый запах самого Анселя.
И когда он думал, что ещё может сделать с этим податливым, разгорячённым и желающим его Анселем, в низу живота снова начинало набухать возбуждение. Но он не может. Не может.
Ансель выпрямился и посмотрел на Блая со странным, совершенно несвойственным ему смущением… Как будто бы боялся, что Блай его оттолкнёт. Блай поймал его близкие, тёмные губы своими губами и начал целовать.
– Я люблю тебя. Люблю с того дня, когда впервые увидел… Я стоял внизу в толпе, а ты был на ступенях, в алом, в золотой короне.
– А я не знаю, когда полюбил тебя, – признался Ансель.
Он потянулся назад, взял валявшуюся на подоконнике рубашку и начал вытирать Блаю руки.
Блай откинулся назад, на стену и смотрел поверх головы Анселя на большую холодную луну, показавшуюся над деревьями.
Ему надо было подумать над всем этим. И над тем, что произошло между ним и Анселем, и над тем, что силы Анселя значили для него и для всех тех легионов, что стягивались сейчас на запад.
Но собраться с мыслями не получалось, он до сих пор был словно оглушён.
И он представлял их первый раз не так. Не на краю окна в каком-то мелком городишке…
Почему всё так происходит? Почему вся его правильная, понятная жизнь после встречи с Анселем идёт не так?
– Мне нужно будет вернуться в лагерь, – сказал Блай. – Я не могу провести ночь в поместье с тобой. Поползут слухи.
– Нас бы любили в Полосе, – улыбнулся Ансель, – если бы узнали, что ты мой любовник. Конечно, кому-то это пришлось бы не по душе… Кому-то при дворе, тем, у кого есть свои интересы. Но люди на улицах радовались бы.
– Мы далеко от Полосы.
– Да, и чем дальше, тем больше опасностей будет нам грозить.
– Я бы сказал, что тебе нужно вернуться в Тарсию или даже в Полосу, но теперь… Теперь я понимаю, почему ты здесь и что задумал.
– Да, – Ансель потянулся к нему. – Я буду с тобой во всех сражениях, которые нам предстоят. Как в древности ллир были рядом с королями Звёздного берега.
– Меня пугает цена.
– Ты любишь не человека, а ллир. Я не такой, как ты думаешь… Они не овладевают мной, это я овладеваю ими. Это как ритуал… – прошептал Ансель и добавил. – Ты бы понял, если бы согласился.
Блай обхватил его лицо руками и притянул к себе ещё ближе. Боль и ревность охватывали его тёмным приливом. Он смотрел в спокойные, глубокие, как колодцы, глаза Анселя, и не мог разделить с ним этой чистой, безмятежной простоты… Для него это было вовсе не просто. К каждому из мужчин он испытывал ревность и зависть, каждый из них был напоминанием, что Ансель никогда не будет принадлежать ему одному, а сам он обречён на вечные муки, на вечное безнадёжное желание.
Ансель легко коснулся его губ и тут же отстранился, отхлынул. Он весь был невесомым, обтекал его, как прозрачная вода обтекает камень, а Блая давило и разрушало его же собственной тяжестью.
– Это хорошо, что ты всё наконец-то узнал, пусть и раньше, чем я думал, – сказал Ансель. – Я могу уже сейчас отдать тебе Дом Ящериц.
***
Двадцать дней спустя Блай, сидя в своей комнате, разбирал донесения от разведчиков и письма и приказы, посланные из Везера и Астолата.
Сам он находился так далеко на западе, как никогда ещё не забирался. Для ставки главнокомандующего выбрали поместье, где когда-то разводил племенных лошадей какой-то богатей из торговых городов. Орда разграбила его, перебила многих из прислуги, других впитала, но господский дом остался почти целым, если не считать переломанной мебели и запачканных кровью и грязью занавесей, сорванных и брошенных на пол. Дом отчищали перед тем, как Блай Нимандер в него въехал, но всё равно, если принюхаться, можно было почувствовать запах гари и разложившихся тел, и никакие курения не спасали. Но Блаю к такому было не привыкать. Тем более в поместье было всяко удобнее, чем в лагере в степи.
Поместье находилось на самой границе со степью и, судя по всему, его обитатели были готовы обороняться в случае набегов: у них были высокие крепкие стены, за которые можно было загнать весь табун, рвы, наблюдательные башенки, чтобы заранее увидеть врагов, даже какие-то метательные орудия – судя по разбитым останкам и запасу круглых камней. Когда сюда пришла вся Орда, поместью, конечно, было не выстоять… То же самое было и на землях Ворканы, и в Тэле…
Орда захватывала поместья, города, крепости, а потом оставляла их позади, устремляясь дальше. Вот в таком оставленном поместье Блай и поселился. За стенами поместья, вдоль берега заросшей тростником речушки выстроился огромный лагерь. Там стояли два легиона, готовые выступить, если вдруг Орда двинется к Красным холмам. Ясно было, что они её не остановят, но хотя бы задержат до подхода основных сил. Те уже собирались в Астолате и в степных землях.
Блай каждое утро просыпался с мыслью, что Орда может сняться – а Лотара ещё нет, – и тогда им всем придётся умереть. Поблизости также находились три легиона из Полосы, но встали они в отдалении, чтобы дольше хватило травы на вольном выпасе, да ещё потому, что реки в степи были скудны.
Но пяти легионов было мало даже, чтобы остановить ту громаду, а вот чтобы разбить её, потребуется куда больше…
Им надо прорваться к палатке из золочёной кожи. Она всегда находилась в самой середине; воины облепляли её, как пчёлы матку. Ни в одном из прошлых сражений они даже близко не смогли приблизиться к ней.
Блай лишь в одном донесении более чем десятилетней давности читал, как один начальник гарнизона отправился против клана Горячего Песка – те уж очень донимали приграничье набегами, – и еле сумел спастись вместе с пятью своими людьми. Клан Горячего Песка встретил их не в одиночку и даже не с двумя-тремя соседствующими кланами, а целой армией из чуть ли не десяти кланов. Тогда, в первой неожиданной атаке, солдаты прорвались далеко вглубь стоянки. И когда они опасно приблизились к стоявшей в её середине золочёной палатке, даже дети начали выбегать из укрытий и бросаться на солдат, пытаясь их остановить. В отчёте было написано, что дети двух-трёх лет, «взрослому мужчине едва выше колена», защищали палатку и с озверевшими лицами кидались солдатам под ноги, кусали и грызли.
Если бы тогда кто-то обратил внимание на то донесение, возвышение Трёхликой богини можно было бы подавить в зародыше – пока она не набрала сил. Бросить на клан Горячего Песка целый легион, два, если бы потребовалось. Но время было упущено, и палатку из золочёной кожи защищали теперь не дети, и не сотни степняков, а тысячи, даже сотни тысяч воинов.
Судя по донесениям, основные силы начнут прибывать сюда только через пять-шесть дней – Блай сильно опередил их. Он с двумя генералами уже распланировал лагерь, продумал, как всех расположить, какие именно полки выдвинуть вперёд, но всё равно дел, связанных с этим, оставалась просто прорва.
Он позвал нескольких человек на совет в полдень. А вскоре он будет держать совет вместе с Лотаром. И они, если Орда не решит всё за них раньше, должны будут выбрать день, когда выступить на битву.
Дверь приоткрылась, и адъютант Блая объявил, что к нему Савар с докладом. Блай приказал немедленно впустить.
Савар Агиннум, молодой воин с поджарым, жилистым телом, больше подошедшим бы горцу, а не дворянину из Бессы, вошёл в комнату. Он был невысоким, с точными, собранными движениями. Прекрасный наездник – Блай видел. Он носил форму Полосы, с тем лишь отличием, что серое было заменено синим, цветом Нимандеров, а на перевязи была прикреплена серебряная ящерица.
Блай провел с ним много времени в дороге. Савар был отличным солдатом, умным, образованным человеком, но Блаю всё равно было тяжело его видеть. Каждый проклятый раз…
– Что ты хочешь мне сказать? – спросил Блай.
– Его величество король Ансель находится сейчас у брода через Бардигалу. К вечеру они надеются достигнуть лагеря Десятого легиона, а завтра он хочет встретиться с вами.
Блай не знал, хочет ли видеть его.
– У него есть ко мне дело? – угрюмо спросил Блай. – Мы, кажется, составили наши планы, и я следую им.
Савару как будто пришлось задуматься, а потом он ответил:
– У него нет к вам дела, но он сочтёт за честь присоединиться к командующему армией.
– Я буду рад принять его величество в любое время, когда он прибудет.
Итак, Ансель отставал от него всего лишь на четыре дня и был уже почти здесь. Так близко, что Савар наконец-то мог его слышать.
Когда они прощались в том доме на берегу, Ансель отправил с ним Савара Агиннума, сказав, что этот человек поможет им общаться, даже когда они будут находиться далеко друг от друга, и Блай может доверять ему абсолютно.
Блай заметил ящерицу на перевязи, правда, принял её сначала за саламандру Теодемиров, только потом заметив разницу: изо рта саламандры вырывались язычки пламени, а ящерица просто поднимала маленькую головку кверху.
– Значит, Дом Ящериц? – спросил он.
– Да, раз ты его захотел, – улыбнулся Ансель. – Я решил, что замку не помешают ещё и земли, с которых его можно будет содержать, а где земли, там и люди. Если это будут
твои люди, Блай, а не мои, это вызовет меньше вопросов. В каждом легионе должна быть своя «ящерица», которая станет передавать твои приказы, даже в каждом полку. Лучше, если бы они были при каждом тысяцком, но стольких людей у меня нет.
Блай взял с собой Савара Агиннума. Принял так же, как принимал всё, что Ансель Ортигерн решал ему дать. Потому что Ансель всегда обставлял это так, что отказаться было невозможно. Ему был нужен Савар и его связь с Анселем, как нужны будут другие люди из Дома Ящериц, чтобы биться с Ордой на равных, повелевать легионами почти так же, как богиня повелевала Ордой.
Он вспомнил, как во время сражения при Теодее конница вдруг повернула, чудом успев перехватить Алриха Вилброрда… Но это не было чудом. Ансель всё видел со стены и сумел послать людей именно туда, куда надо.
Как там было написано в книгах? Про войско Звёздного берега, что сжимало своих противников словно в кулак и сдавливало… За несколько лет ллир могли образовать связь со столь большим числом людей, что каждое относительно крупное соединение на поле боя возглавлялось тем, кто слышал Эхо. Ллир подчиняли себе сам хаос войны, для них это было не сложнее, чем передвигать фигурки на доске…
Всю свою дорогу на запад Блай наблюдал за Саваром, надеясь что-то рассмотреть в нём и угадать. Но в Саваре не было ничего необычного. Разве что он удивительно легко для человека из знатной и богатой семьи сошёлся с солдатами из отряда Блая. В нём не было ни заносчивости, ни, наоборот, заискивания, и через два дня парни уже считали его за своего. В Бессе его ждала жена и ребёнок, годовалый малыш, и Савар говорил о них с заботой и нежностью. И тем не менее, была в его жизни ночь, которую он провёл с Анселем…
Савар Агиннум пал так же, как Блай тогда, только ниже. Дошёл до конца.
Не устоял перед желанием. Что бы ни нашёптывала гордость, как бы он ни клялся самому себе, что не станет одним из тех многих, Блай не устоял. Голод был слишком силён, он долгие дни, недели, месяцы мечтал об Анселе, тот не выходил у него из головы, и голод победил…
Только отъехав от Оннена по вновь отстроенному мосту Блай вдруг понял, что уже несколько дней не вспоминал про свою невесту. Он думал о предстоящем сражении, об Анселе, о Лотаре, но ни разу – о Деборе.
Свадьбу решили перенести на время после окончания военной кампании на западе – об этом вспомнили ещё на большом совете, и после этого Блай словно вычеркнул свою невесту из мыслей. Он чувствовал вину и стыд. Если бы и Дебора относилась к их свадьбе как к обычному договорному браку, было бы легче. Но Блай видел, как девушка расцветала при виде его, как ждала его приезда, радовалась подаркам и возможности поговорить с ним… А он неспособен был ответить на её чувства. Он может оберегать её и баловать, уважать и ценить, окружать роскошью и почётом, но не любить.
Раньше они с Анселем хотя бы не были любовниками. Блай просто вожделел его издалека и, стиснув зубы, мучился от своей проклятой неотступной любви. Теперь же… Теперь Блай боялся, что не сможет отказаться от Анселя, от счастья касаться его, ласкать и целовать, обладать его телом в надежде заполучить и душу…
***
Оставшиеся до приезда Лотара дни прошли как в тумане. Блай потом с трудом вспоминал их. Он спал не больше четырёх часов в день, потому что легионы всё прибывали и прибывали, на стол ложились всё новые донесения с побережья, где стояла Орда, главы легионов требовали встреч и советов… Появлению людей из Дома Ящериц никто не обрадовался. Кому-то казалось, что тем самым Блай отбирает у них власть над собственным легионом или полком, кого-то просто пугало то, что тут явно была замешана магия.
Хотя Лотар и издал указ, который разрешал пользоваться магией, когда то было не во вред, например, для исцеления болезней, избавления от засухи и прочих благих целей, люди всё равно боялись. Не просто относились настороженно, а по-настоящему боялись. Солдаты, прошедшие через десятки сражений, боялись прикреплённых к их полкам «ящериц», которые не обладали вообще никакой магией, умели лишь слышать приказы военачальника издалека.
Блай даже устроил показательные манёвры – и чтобы занять делом солдат, уже много дней стоявших в ожидании, и чтобы убедить тех, кто не верил в необходимость «ящериц». А не верили в них многие.
Ансель старался держаться в тени. На манёврах он стоял чуть позади Блая, словно был просто гостем, решившим из любопытства посмотреть на учения; на военные советы вообще не приходил.
К Блаю он приезжал по ночам, тайно и ненадолго, зная, что лишает его и без того короткого сна. Заставлял отвлечься от карт и донесений, съесть давно принесённый и уже остывший ужин, а потом разминал затёкшие шею и плечи, целовал перечёркнутый двумя глубокими морщинами лоб, запускал пальцы в спутанные волосы и шептал на ухо простые, но всё равно утешительные слова… Ансель умел становиться совсем другим, сбрасывать с себя холодное величие короля Полосы, и Блай вспоминал, кем Ансель был на самом деле: обычным юношей из горного замка, нёсшим на себе двойное по тяжести бремя – быть ллир и быть королём.
И именно в такие моменты Блаю становилось страшно. Он начинал думать, что будет с ними всеми, если они проиграют. Если он, Блай Нимандер, проиграет…
Может быть, сейчас они проживали последние дни своей жизни, король и его полководец, и дальше не было уже ничего.
От этих мыслей Блая начинала бить дрожь, и он впивался в губы Анселя с такой силой и отчаянием, что тот останавливал его и начинал настороженно всматриваться в глаза, ища ответа…
Они даже не уходили в маленькую спальню, которая была за стеной рабочей комнаты. Иногда Блай просто опрокидывал Анселя на стол, опускался сверху, и они ласкали друг друга, пока не наступало сладкое опустошающее изнеможение.
Блай даже не знал, чем был занят Ансель в те дни, где он жил, в котором из лагерей. Вся его жизнь сузилась до размеров комнаты, где он выискивал места на карте, прокручивал в голове варианты, высчитывал, сколько потребуется дневных переходов… Он должен был успеть. Что бы Орда ни сделала, куда бы ни двинулась, у него должно было быть решение. Никогда раньше он, да и пожалуй никто другой из полководцев Вечного королевства, не повелевал армиями столь огромными.
Ансель ни о чём его не спрашивал – словно безоговорочно ему верил, – и о себе тоже ничего не говорил; он просто приходил к нему и обнимал. И Блай был благодарен ему за это как никому другому.
А потом в один из дней, когда Блай разговаривал с лазутчиками, только что вернувшимися из земель, занятых Ордой, в комнату тихо вошёл Савар Агиннум. Блай сделал знак подождать: ему важно было не сбиться, не пропустить ни одной подробности. Из рассказа лазутчиков выходило, что Орда никак не готовилась к возможному нападению легионов. Но они не могли не знать! Огромная армия уже почти две недели собиралась всего в двух днях пути, и её невозможно было не заметить…
Или же Трёхликая была настолько уверена в своих силах, что даже не высылались караулы и разведчики? Или они знали, но, опять же, были настолько уверены в своих силах, что даже не готовились к обороне? Или готовились, но тайно, чтобы прикинуться беззащитными и заманить противника в ловушку?
Проверив, что помощник записал всё самое важное из рассказа, Блай жестом отпустил всех: и лазутчиков, и помощника – и посмотрел на Савара.
– Верховный король уже здесь. Глава Двадцатого легиона выехал из лагеря для торжественной встречи.
