***
Лёвчик, а точнее Лев Сергеевич Круглов, был старше меня на семь лет. Когда в шесть лет я и мои родители переехали из Одессы-мамы, этот красивый, высокий и крепкий парень жил в квартире напротив. Пока мои родители обустраивались на новом месте, в Реутове, меня часто оставляли на попечение тёти Нины — матери Лёвы — или тёти Гали — его бабушки, которая жила в соседнем подъезде. Поначалу было видно, что Лёвка не любил возиться со мной, мельгузой, но всё равно придумывал для нас множество разных игр. А на всякого рода выдумки он был мастак — весь в своего деда Николая Евгеньевича. Он был суровым автомехаником от бога — он по одному только звуку работающего мотора мог определить все его неполадки. Эту любовь к технике он передал и внуку Лёве. Лёвка собирал разные механизмы из найденных на помойках или купленных за бесценок у алкашей деталей. Часть из них делал дед на токарном станке в автомастерской, в которой работал. Лёвчик, мой Лёвчик… Мне всегда было интересно, когда тётя Нина выбирала такое имя для сына, она думала, что это будет обязывать его всегда быть лидером, всегда быть впереди, быть царём, если не зверей, то какого-нибудь отдельно взятого коллектива. Говорят, что женщины ищут себе мужей, похожих на отцов, только вот дядя Серёжа — отец моего Лёвы — был настолько далёк от Николая Евгеньевича, насколько это было возможно. Видимо Нине Николаевне надоела суровость, царящая в их семье и поэтому выбрала спокойного, мягкого парня, с которым познакомилась на какой-то дискотеке, или, как тогда говорили, «на танцах». Вот только Лёва по характеру оказался точной копией своего деда, такой же властный, жёсткий, волевой. За это я его и люблю. Когда пришло время, Лёва пошёл в армию, хотя у него были все шансы поступить — он был если и не круглым отличником, то просто отличником точно был. В основном у него хромал гуманитарный цикл школьного курса. В этом мы были с ним похожи, только я всё-таки закончил школу с золотой медалью. По правде сказать, это была полностью заслуга Лёвы, ведь я старался во всём походить на моего старшего товарища, ну разве что скопировать его характер мне так и не удалось, и славу богу — два льва не ужились бы на одной жилплощади. Когда он вернулся спустя два года из армии, я просто обомлел, увидев его в форме. Я тупо стоял, раскрыв рот, настолько он был красив в парадной одежде. Он подошёл ко мне и обнял по-дружески, сказав, что очень скучал по своему другану Мишке. Меня буквально током ударило, я вырвался из его объятий и убежал, вообще не понимая, что со мной происходит: всё моё тело горело от его прикосновений. Я забился на какую-то заброшенную стройку и просидел там до самого вечера, меня чуть ли не с милицией искали. Когда вернулся домой, меня по-прежнему трясло. Я ничего не стал объяснять родителям: как я мог им что-то объяснить, если сам ничего не понимал. Поутру пришёл Лёва, он выглядел очень обеспокоенным, но за ночь я, кажется, немного успокоился, поэтому общался с ним ровно, без эксцессов. Он не спрашивал, а я не говорил, по поводу произошедшего минувшим днём. Мы говорили о его службе, моей учёбе и о всяком таком, о чём обычно треплются друзья. Только вот меня не покидала навязчивая мысль, что между мной и им что-то большее, чем просто дружба, но что это за штука такая, я не мог понять. Лёвчик без каких-либо проблем поступил в нашу общую альма матер. Круг его общения кардинально поменялся — студенческая жизнь она такая. На нашем с ним общении это тоже сказалось: ему с каждым разом всё труднее и труднее стало находить время для меня. Вскоре я окончательно понял, что былого не вернуть, и полностью погрузился в учёбу. Но всё равно, при виде его, возвращающегося с учёбы под вечер в компании своих друзей, у меня постоянно сосало под ложечкой от какой-то неимоверной тоски. Чтобы заглушить её, я с ещё большим рвением бросался в омут знаний, читал книжки, решал олимпиадные задачки — в общем делал всё, чтобы у меня было как можно меньше свободного времени на то, чтобы думать о Лёве. А ещё в моей подростковой душе была надежда на то, что если я стану таким же умным, как и он, то он обратит на меня хотя бы толику своего внимания. Когда Лёва учился на втором курсе, у них с дедом произошла какая-то размолвка, но причины её никто из окружающих не знал, а тётя Нина и тётя Галя хранили это в секрете. Было лишь видно, что в отношениях деда и внука произошёл какой-то разлад. Во время летних каникул, когда мы с родителями вернулись из Одессы от родственников, выяснилось, что Лёва съехал на съёмную квартиру. На меня тогда накатила такая депрессия, что хотелось лезть на стены. Видеть, даже изредка, своего друга детства Льва — это одно, но вот потерять его навсегда — это было сверх моих сил. Благо я уже знал лекарство от хандры — учёба. Так погряз в получении новых знаний, что, не возвидев как, окончил школу экстерном на год раньше. Я с лёгкостью поступил в тот же вуз и на ту же специальность, где до этого учился Лёва. Даже видел его фото на стенде «Лучшие выпускники». Когда проходил мимо него, мне всегда становилось грустно. Лёва там был такой красивый и такой бесконечно далёкий. В вузе наконец-то разобрался в себе и понял, что мне нравятся парни и что я был по-юношески влюблён в своего старшего друга и соседа. Я встречался с моими сверстниками, знакомясь в тематических клубах и на сайтах, но мне при этом всё равно чего-то не хватало. Когда учился на третьем курсе, у нашей кафедры был юбилей — 80 лет, и на это мероприятие были приглашены все её выпускники: от тех седовласых старцев, что ещё помнили основоположников, до тех, кто закончил её год назад. Меня, как одного из лучших студентов курса, привлекли к помощи оргкомитету. У меня была малюсенькая надежда на то, что Лёва придёт на празднество. Когда Лев неожиданно исчез из моей жизни, я расспрашивал тётю Нину и тётю Галю о нём, но они говорили стандартное «Жив, здоров, хорошо учится». Я видел, что им неприятна моя навязчивость, поэтому вскоре перестал их об этом спрашивать. Лишь однажды, набравшись смелости, спросил у дяди Серёжи: как там поживает мой друг детства. Он рассказал, что тот закончил вуз и сейчас имеет небольшой бизнес, но в подробности тоже не вдавался. На торжественную часть Лев не пришёл, и чтобы утопить все свои переживания по этому поводу, я решил оторваться на дискотеке, которая была после торжественных речей и фуршета. Я тогда мутил с Лёшкой. Он был массовиком-затейником из студклуба, балагуром и распиздяем, каких белый свет не видывал. Хотя почему был? Он и сейчас такой. Ни один мало-мальски значимый корпоратив или свадьба не обходятся без его искромётных скетчей и песен. А поёт он действительно здорово. Мы познакомились с ним, когда меня попросили подтянуть супер-звезду универа по математике. Я согласился. Знакомство переросло в дружбу, а потом Лёшка неожиданно признался, что он — гей, и я ему очень нравлюсь. Он мне тоже нравился, и я ему ответил взаимностью. Правда для нас эти отношения были баловством, что ли: ни я, а уж тем более Лёшка, не видели в них долгосрочной перспективы — уж слишком мы были разные. В юбилейный вечер мы с ним хорошенько назюзюкались, ну точнее я. Мне алкоголь никогда не нравился, и я старался, и стараюсь до сих пор, не пить вообще, но тогда душа требовала. И вот стою я на танцполе, дрыгаясь в пьяном угаре под мощнецкий бит, как вдруг меня поворачивает к себе и прижимает в объятьях к груди Лёва. У меня аж ноги подкосились, но он подхватил меня, крича мне на ухо: «Ну и нализался же ты, Мишутка, я погляжу. Вот я тёте Марине-то всё расскажу, она тебя по жопе-то ремнём отстегает». От такой близости к нему меня окончательно унесло: адовая смесь выпитого алкоголя и адреналина от встречи с родным Лёвчиком, напрочь вырубила мой мозг. Следующее, что помню: как очнулся в большой машине, за рулём которой был Лёва. Он изредка посматривал на меня, а я лишь сидел и лыбился, «как идиёт на лампочку», как говаривала моя бабушка Фиса — стопроцентная одесситка. Лёва был просто божественно великолепен — коротко подстриженные волосы, строгий деловой костюм, целеустремлённый взгляд серых глаз. У меня по коже бегали мурашки от его нового образа. Он и раньше-то вёл себя с присущим царю зверей достоинством и решимостью, но сейчас он был самой силой, самой властностью, самим контролем и царским достоинством. Мы приехали к какой-то шестиэтажной новостройке в престижном районе Москвы. Я мог идти, но Лёва легко подхватил меня на руки и, взбежав по лестнице, поднял на третий этаж. Он открыл одну из двух входных дверей на лестничной площадке и внёс меня в просторную четырёхкомнатную квартиру. Я не сопротивлялся. Меня положили на большую кровать и укрыли одеялом. Сознание снова отключилось. Да, ещё помню, что меня неудержимо рвало, а Лёва держал мою голову над унитазом, приговаривая, что это мне поделом. Я что-то ему отвечал, и его это сильно веселило. Кстати, Лёша даже не заметил, что его парня увёз какой-то левый мужик, и спокойно продолжил тусить. Он явно не герой моего романа. Под утро очухался с квадратной головой и кошачьим туалетом во рту. Лёва принёс мне минералки и заставил меня поесть супа. Я страдальчески улыбался, а Лёва периодически подшучивал надо мной. Явственно чувствовалось, что под маской жёсткого человека скрывался мой патлатый Лёвка — сосед по лестничной клетке и лучший друг.***
Звонок вырвал меня из лабиринтов памяти. — Сдаём листочки. И не заставляйте меня, говорить, что «кто последний — тот лох», — сказал я своим оболтусам. По партам пронёсся весёлый смех. Я всегда шутил в конце занятия, чтобы студенты немного расслабились и запомнили меня, как своего в доску. Когда все работы были положены на мой стол и за последним обучаемым закрылась дверь из аудитории, хотел было набрать своему царю зверей и выяснить, почему на него опять жалуются его подчинённые, но тут в кабинет вошла парочка — Семёнов и Багрянец. Оба выглядели как нашкодившие щенки. — Ми-ихаил На-аумович, — затянул Андрей, кажется, в этой паре он был главным, а статный Вячеслав был у него на коротком поводке. — Можно? — Ну что вы мне можете такого сказать, что я ещё не слышал за время моей работы в стенах этого ВУЗа? — спросил я с плохо скрываемой издёвкой. — Можно, мы сегодня вам сдадим зачёт? — продолжил Багрянец. — Это с чего вдруг? Я вам сделал замечание, а вы его проигнорировали, а я теперь должен ради вас сидеть после занятий? — Мы можем заплатить, — вклинился Семёнов. — Ну, за допзанятие. Через кассу. Это его спасло. Все знали, что к Альтшуллеру вообще бесполезно подходить с предложением денег или других материальных благ. Мои дорогие шмотки и швейцарские часы однозначно указывали на то, что в деньгах я не нуждаюсь — спасибо патентным отчислениям от моих изобретений, ну и муж у меня всё-таки бизнесмен средней руки. Кстати, на кафедре знали, что я женат, ведь ходил с обручальным кольцом, но моей супруги никогда не видели. Знали, что скорее всего её звали Ирой, потому что она мне часто звонила, жалуясь на Лёву. Я никогда не говорил с коллегами о личном. — М-да, парни, вы меня поражаете. Давайте лучше встретимся на пересдаче. К вам, скорее всего, Липкин, Белова и ещё парочка горемык присоединится. Я вас рассажу по одному, и вы спокойненько мне всё напишите. — Мы со Славой, хотели сессию раньше закончить, — вновь перехватил инициативу Багрянец. — Но в деканате нам сказали, что если мы не сдадим вовремя все зачёты, то раньше экзамены нам не поставят. — И куда это вы намылились? В свадебное путешествие, что ли? — я засмеялся, а вот парни шутку не оценили и стали похожи на два томата. Кажись, я был прав. — Нет! Мы просто уезжаем на Байкал по волонтёрской программе, — сказал Багрянец с лёгким вызовом. — Похвально, похвально. Ладно, чёрт с вами. У вас ещё есть пара после этой? «Мой альтруизм меня погубит», — подумал я. Парни переглянулись. — Физ-ра, но мы там уже всё сдали, — сказал Слава Семёнов. — Значит так, у меня сейчас практические занятия у четвёртого курса. Если хотите, оставайтесь. Я раздам им задания, а вы сядете передо мной и будете тихо и мирно дописывать свои работы. И не дай бог, вы хоть краем глаза покоситесь друг на друга или в чужие листочки, тут же вылетите за дверь вперёд поросячьего визгу. Они радостно закивали головами. Мне показалось, или Андрей легонько сжал пальцы Славы? Эти два голубка сожрали всё моё свободное время, поэтому позвонить супругу мне так и не удалось. Я сбегал в свой кабинет за практическими заданиями для четверокурсников, приказав оставаться около него Семёнову и Багрянцу. Раздал задания и оставил четвёртый курс на попечение Аллы — нашей лаборантки. Вернувшись к своему кабинету, я застал парней, стоявших друг напротив друга вдоль стен и делающих вид, что они не знакомы. — Так, твиксы, пошли в 1323-ью, она, кажется, свободна. — Мы — не твиксы, — буркнул Семёнов. — Мне показалось или тут кто-то пищит? — спросил я, вперив свой взор в Славу. — Вам показалось, — засуетился Андрей. Действительно, в 1323-ей никого не было. Я разложил листочки парней на передней парте, что была стык в стык с преподавательским столом. — У вас ровно 15 минут. Время пошло. И я предупредил. Сел за стол и начал внимательно наблюдать за суетившимися со своими ручками и листочками молодцев напротив. Нет всё-таки в Семёнове определённо есть какая-то загадочная чисто славянская красота. Я давно уже не смотрю на других парней, как на объекты сексуального влечения, для этого у меня есть любимый муж, но Слава Семёнов был воистину красив. Багрянцу повезло. Пока два нерадивых студента дописывали свои работы, я не единожды замечал, что они вольно или невольно косятся друг на друга. Вот это любовь. Узнаю себя в их годы: тоже был мимолётно влюблён в своего одногруппника и тоже не сводил с него глаз. Правда, я-то знал, как это делать незаметно. Эти же не скрываются, даже находясь в полуметре от преподавателя. Прошли отведённые им пятнадцать минут. Багрянец сделал как всегда раньше, но продолжал ждать своего дружочка. Слава что-то там пыхтел, черкал и вновь переписывал. Во мне проснулся исследователь-садист. Я вслух стал медленно отсчитывать последние двадцать секунд, при этом, наблюдая за Андреем. Я видел, как он старается не смотреть на Славу и на то, что он написал. Он переживал и волновался. Багрянец попеременно то вздыхал, то закусывал нижнюю губу. Цирк, да и только. — Семёнов, Багрянец, время истекло. Давайте листочки. Они протянули мне свои бумажки и тут же одновременно взглянули друг другу в глаза. Они реально на одной волне. Вот повезло же им встретиться. Во мне вспыхнула белая зависть. Парни засобирались и уже хотели встать. — Сидеть, — скомандовал я. Они замерли, как два суриката при виде парящего в небе орла. — Раз вы у нас такие экологические активисты и спешите спасти озеро Байкал, то я прям сейчас проверю ваши ответы и поставлю оценки в зачётку. — Спасибо! Спасибо! — наперебой загалдели твиксы. Я проверил работу Багрянца: как всегда «отлично», что-что, а котелок у него варит отменно. Семёнов тоже был в своём репертуаре: корявым почерком была написана какая-то околесица по поводу максимальных усилий в роликах цепи. Вот, что значит, его лишили доступа к знаниям своего парня. А я уже и не сомневался, что так оно и есть. — Багрянец — «отлично». Семёнов — «неуд». Ты что тут за схему сил нарисовал-то? Куда у тебя вектор мгновенных скоростей направлен? Незачёт. Я так и не понял, кто из них больше расстроился. У Андрея даже глаза повлажнели. И чего им втемяшилось раньше времени сессию закрывать? «Михаил Наумович, не порть парням «медовый месяц» на Байкале. Ты же добрый!» — промолвил мой внутренний голос. — Ладно, хрен с вами, твиксами. Слава, давай зачётку — поставлю и тебе «зачёт» с оценкой «хорошо». А то на вас обоих лица нет. Парни заторопились, наперебой благодаря меня. Когда мы выходили из кабинета, я так невзначай тихо произнёс: — Вы — красивая пара. — Что, простите? — озадаченно спросил Слава, а Багрянец, под стать своей фамилии, стал багряным. — Я ничего не говорил, тебе, наверное, показалось, — сказал я, изо всех сил стараясь сдержать улыбку и делая невинное лицо. Парни перешёптываясь, быстро пошли к лестнице ведущей в холл, а я хотел было набрать Лёву, но мне навстречу уже шла Алла: — Там Сидоров хочет несколько вопросов задать по поводу задания. — Ох уж, этот Сидоров, — вздохнул я и пошёл в 1265, где были практические занятия у четвёртого курса. Мне так и не удалось позвонить Лёве, а переписываться он не любил — для него важно слышать голос собеседника, тем более мой. Он говорил, что ему нравится моя лёгкая ротация, ну или как говорят в народе, картавость. После занятий я решил уже не звонить, а поехать на фирму, и по месту разобраться, что там да как. Внизу, на преподавательской парковке, стояли мои мучители — Багрянец и Семёнов. Я этих засранцев придушу. — Миха-аил На-аумович, — вновь на распев стал говорить Багрянец. — Это вам. Семёнов протянул мне коробку конфет. — Взятка? — с прищуром дедушки Ленина, смотрящего на буржуазию, осведомился я. — Нет-нет, — затараторил Андрей. — Это за ваше потраченное на нас время. — Спасибо, ребятишки, но я не возьму. Иначе своё реноме «честного препода» попорчу, — сказал я шутливым тоном. — Можете отметить удачную сдачу зачёта шампанским с конфетами. Я было направился к моему Ауди, но по виду парней было видно, что у них ещё есть ко мне разговор: Семёнов стоял с отрешённым видом, а Багрянец — заламывая руки и прикусив нижнюю губу. — Что ещё? — спросил я, уже не на шутку злясь. — Экзамен будете сдавать, когда поставят. И учти, Семёнов, на нём ты так легко не отделаешься. Ты же даже элементарным правилом «буравчика» воспользоваться не смог. По виду парней стало понятно, что моя тирада была мимо кассы. Они продолжали стоять. У обоих был такой вид, что они готовы были сквозь землю провалиться. — Так или вы говорите, что вам двоим надо от меня, или проваливайте. У меня срочные дела. Наконец Семёнов вышел из оцепенения, и промямлил: — А Вы правда думаете, что мы… — он замялся. — …что мы — пара, — выпалил Багрянец, озираясь по сторонам. Я возвёл очи горе. — Господи, да ничего я такое не думаю. Мне всё равно, если вы встречаетесь, у меня своих забот полон рот, и вот только пасти вас, двадцатилетних оболтусов, мне не хватало. Они немного расслабились. Зато я почему-то взъелся. — А вы что, реально встречаетесь? — спросил я, внимательно смотря на твиксов. Андрей быстро ответил «Нет», но вот только Слава, со всей своей широкой русской душой, в это же самое время ляпнул «Да», при этом он выглядел так, как будто у него гора с плеч свалилась. Парни переглянулись, а затем со страхом в глазах посмотрели на меня. М-да уж, каминг-аут был феерично тупым. — Поздравляю парни. Счастья, удачи, любви. Меня люди ждут. — Миха-аил На-аумович, — вновь начал тянуть слова Багрянец. — А вы никому не скажите? — Вот те крест, или в нашем с тобой случае, звезда Давида. Довольны? Парни заулыбались. — Всё, исчезли оба с моих глаз. — Я на них так грозно зыркнул, что от них и след простыл через пару секунд. «Вот ведь два влюблённых идиота, — подумал я. — Неужели я был таким же?» Так, мне нужно спасать 174 человека из лап моего ненаглядного хищника.