***
Тяжёлая чёрная дверь со скрипом затворилась, и сапоги мягко ступили на хрустящий от мороза снег. Цицерон уже седлал Тенегрива за кустом снежноягодника. Конь недовольно фыркал и топтался на месте — Хранитель пришёлся ему не по нраву. Запрыгнув в седло, Мору жестом указала имперцу сесть позади, и когда тот уверенно обхватил её за талию, толкнула в бока Тенегрива. Конь мгновенно подорвался вперёд, и, подняв огромный вихрь снега с земли, буквально исчез в ту же секунду, чёрной стрелой уносясь в сторону тракта. Вокруг лишь успевали мелькать тёмные еловые ветки, согнувшиеся под тяжестью снега, да огромные каменные валуны, укрытые сугробами. Выехав из леса на открытую местность, Тенегрив поскакал во весь опор, но вскоре дорога вильнула влево на восток, и далеко впереди показались острые пики гор. После поворота тракт резко пошёл вниз, и на перекрёстке мелькнул указатель, но всадники, не обратив внимания ни на одну из табличек, помчались прямо на восток, в сторону Виндхельма. Они скакали по заснеженному тракту без остановок всё утро, и за весь путь даже не перемолвились друг с другом ни одним словом, пока Мору не почувствовала, что руки Цицерона на её поясе ослабили хватку и стали постепенно сползать. Резко потянув на себя поводья, она заставила Тенегрива остановиться, и, спешившись, окинула Хранителя обеспокоенным взглядом. Он был бледен и слаб — очевидно, подхватил лихорадку в пещере некроманта, но мужественно скрывал своё нездоровье от нордки. — Слезай с коня, — строго сказала женщина. Цицерон непонимающе уставился на неё, и изогнув бровь в тот же миг спросил: — Что? Почему ты остановилась, Слышащая? — голос имперца был осипшим, и он сразу закашлялся. — Тебе… Нам обоим пора отдохнуть, — пытаясь не выдавать своё волнение, ответила она. На удивление, Хранитель не стал спорить, а тут же спешился, и пошатываясь побрёл за ней. Таверна «Ночные ворота» находилась рядом с местом их остановки, и недолго думая нордка направилась туда. Остановка не входила в планы Моруэн, но стоило признать, что оказаться у тёплого очага было приятно. Однажды ей уже приходилось бывать в той таверне, и пожилой владелец Хадринг сразу узнал женщину в лицо. Увидев её спутника, сидящего за столом, владелец брезгливо наморщился — видно принял бледного как смерть Цицерона за какого-то вампира, но встретившись с суровым взглядом нордки, вопросов задавать не стал. Получив плату, он выдал две порции оленьих отбивных и печёную картошку, а также бутылочку мёда. «А ведь именно здесь, в подвале, жил тот самый орк — Гурман, которого убила моя сестра, Габриэлла! Интересно, нашёл ли тавернщик его труп? Хотя, это уже не важно. Важно лишь то, что Габриэллы больше нет», — с грустью думала нордка, направляясь к Хранителю. Тот сидел, угрюмо уставившись в огонь, и размышляя о чём-то столь напряжённо, что не сразу заметил Моруэн, появившуюся перед ним с горячей едой. — Вот, тебе нужно поесть, — сказала Мору, поставив перед ним блюдо с дымящимся мясом и картошкой. Сев рядом, она тут же с аппетитом накинулась на свою отбивную, и не сразу обратила внимание на вялые ковыряния Хранителя в его тарелке. Когда всё было съедено, она отодвинула блюдо и воззрилась на имперца. — Похоже, дела твои совсем плохи, — с этими словами Мору достала из рюкзака небольшой бутылёк с лечебным зельем и протянула его Цицерону. — Ерунда, скоро пройдёт, Слышащая, — лишь отмахнулся тот, чем привёл женщину в ярость. — Какого даэдра, Цицерон?! Ты же еле стоишь на ногах! — нордка скривилась от гнева так, что шрамы на лице побелели. Но на деле за этим гневом скрывалось сильное волнение за Хранителя. Внезапно за их спинами возник Хадринг, и, нависнув над ними, громогласно спросил: — Что у вас тут происходит, он что, чем-то болен? Больные вампирской заразой мне здесь не нужны, убирайтесь отсюда! Цицерон хотел было взяться за кинжал, но нордка перехватила под столом его руку, гневно зыркнув в тёмные глаза. — Всё в порядке, это обычная лихорадка. Мы долго ехали через снежную бурю, мой брат переохладился, а теперь не хочет принимать лекарство! — с укором ответила женщина, слегка толкнув имперца локтём в бок. Тот недовольно покосился на неё, но тут же залпом осушил весь флакон, и демонстративно, с громким стуком поставил его на стол. — Хорошо, я тебе верю. Ты, кажется, уже была здесь однажды? — смягчившись, спросил мужчина, и почесав седую бороду удалился к своему прилавку, не дождавшись ответа. Когда тавернщик скрылся, нордка прошептала Хранителю на ухо: — Ты ведь не собирался его убивать? Побереги силы для Бабетты, — в шутку сказала она, желая разрядить обстановку. Хранитель подвинул к себе блюдо и начал яростно резать отбивную кинжалом — он всё ещё был зол, шутка оказалась не к месту. Но овладев собой, Цицерон бросил на неё коварный взгляд и промурлыкал, полуулыбаясь: — Для предательницы силы найдутся, уж не сомневайся. Откупорив бутылку мёда, женщина отвела глаза, и сделав несколько крупных глотков, поставила её на стол. Тяжёлые мысли тяготили её, но ещё больше тяготило молчание Матери. Раньше Мать Ночи всегда отвечала, но в последний раз всё было иначе, и нордка испытывала смятение и неуверенность. — Я… По правде говоря, уже начала сомневаться в том, что Бабетта предатель. Имперец тихо усмехнулся, но ничего не сказал, по-видимому, ожидая объяснений. — Что, если предатель желает уничтожить всё Братство, натравив нас друг на друга? — продолжила она, и в памяти снова ожил рассказ Лашанса о том, как ловко Матье Белламон обвёл всех вокруг пальца, едва не уничтожив всю Чёрную Руку, используя Душителя как своё главное оружие. — Сначала убьём Бабетту, а потом будем резать всех остальных, кто покажется нам подозрительным? Нет, это не выход, Цицерон, — тихо проговорила женщина, и вновь пригубила из бутылки. «А если Мать знала, что я иду по ложному следу, и потому не заговорила со мной, считая меня не достойной? Вдруг это проверка Отца Ужаса? И… Если я убью кого-то из братьев или сестёр, то буду проклята навеки?!» — пугающие мысли словно острые кинжалы резали разум и сердце Моруэн. Она чувствовала себя смертельно, просто невыносимо уставшей. — Уж не призрак ли внушил тебе эту чушь? — внезапно серьёзно спросил Хранитель. — Он горазд рассказывать Слышащей свои сказочки, да. Околдовал тебя, наверное, своими речами. Знаешь, что я думаю… Что думает Цицерон о той его истории? — в янтарных глазах имперца вновь вспыхнула ревность и ярость, но нордка не дала продолжить: — Хватит, я не хочу знать, что ты думаешь об Уведомителе. Ешь и восстанавливай силы, нам нужно ехать, — почувствовав, что разум склоняется ко сну, нордка лишь сделала ещё несколько крупных глотков, желая побыстрее прикончить бутылку. Мёд оказался слишком уж крепким: обычно, чтобы захотеть спать, ей нужно было выпить три таких бутылки. Последнее, что она видела, был укоризненный взгляд имперца, который никогда не одобрял её тягу к выпивке. — И как ты будешь держаться в седле после крепкого Чёрноверескового мёда, а Слышащая? Вопрос прозвучал в пустоту — лоб Моруэн коснулся стола, и имперцу больше ничего не оставалось, кроме как раздосадованно вздохнуть, прикрыв лицо рукой. Спустя некоторое время женщина обнаружила себя и его в одной кровати. С трудом разлепив глаза, Мору уставилась на Хранителя, лежащего рядом на спине и смотрящего в потолок. Под действием усталости и крепкой выпивки, она быстро вырубилась, и Цицерону пришлось снять комнату, ведь Хадринг не терпел, когда кто-то спал за столом в его таверне. Но, к счастью, они с Хранителем были полностью одеты — значит, ничего, кроме сна, между ними не произошло. Заметив боковым зрением шевелящуюся нордку, Хранитель обратился к ней, даже не взглянув: — Ну как, выспалась? Клянусь Ситисом, больше я не позволю тебе выпить ни капли крепкого мёда! В его словах было столько гнева и негодования, что нордке стало стыдно. Поднявшись с постели, она растерянно посмотрела на Хранителя и, опустив взгляд в пол, спросила: — Сколько… Я спала? — Часов семь, не меньше, — мрачно ответил имперец, поднимаясь с постели и причёсывая взлохмаченные волосы рукой. По его красным глазам было видно, что он, в отличие от нордки, вовсе не сомкнул глаз. Моруэн приблизилась к Хранителю, и взглянув ему в лицо, мягко произнесла: — Прости, я… Не собиралась напиваться. Скампов мёд оказался крепче обычного, похоже, у Хадринга он особенный. Нам пора собираться в дорогу. Суровый взгляд имперца на мгновение смягчился, но, задержавшись на чёрной льняной повязке, обёрнутой вокруг шеи нордки, вдруг стал обеспокоенным. Он медленно потянулся к повязке, желая её коснуться, но Мору перехватила руку Хранителя — та была холодна как лёд. Пару мгновений они молча смотрели друг на друга, и, чтобы прервать затянувшееся молчание, Мору решила его отвлечь: — Выглядишь смертельно уставшим. Когда ты в последний раз спал? — побледневший и осунувшийся, Цицерон казался приведением, не зря тавернщик принял его за вампира. — Не важно, когда. Я… Цицерон знает, что Моруэн прячет под этой повязкой. Нет и не может быть прощения тому, кто пытался убить Слышащего, — он сделался мрачен и отвернулся, отстранившись от неё. «Ситис! Неужели он так отчаянно винит себя в том, что произошло в шатре? Винит столь сильно, что не может сомкнуть глаз? Ведь я сразу простила его… Но, похоже, он не смог простить себя» — размышляла она с удивлением, думая, какими словами можно было успокоить чувство вины, поселившееся в душе Хранителя. — Я не держу на тебя зла, мы оба знаем, что… Это был не ты, а он… Тот шут, что сидит в твоём разуме. Цицерон резко обернулся и посмотрел очень обречённо. За всё время нордка ещё ни разу не видела столь безысходного взгляда. — Слышащая очень милосердна, но… Отцу Ужаса плевать, кто нарушил догматы, — мрачно промолвил он. — И… Поэтому ты не спишь? Ждёшь, когда к тебе явится Ярость Ситиса? — нервно улыбнувшись спросила Мору. На это Хранитель ничего не сказал, а лишь поспешно накинул на плечи дорожный плащ, и, взяв свой мешок, покинул таверну, оставив нордку наедине со всеми бушевавшими в ней мыслями. Постояв в ступоре несколько мгновений, она схватила рюкзак, плащ и выбежала из таверны следом за ним. Оказавшись на улице, Мору вдохнула морозный вечерний воздух и подняла голову вверх — на прозрачном, без единого облачка, тёмно-синем небе светили обе луны. Тенегрив пасся во дворе таверны, а Цицерон утрамбовывал спальник в свой мешок. Забравшись в седло, нордка подозвала своего спутника — к счастью, он не заставил долго ждать, ловко и быстро усевшись позади неё. Не обмолвившись ни словом, они снова пустились в дорогу. И хотя Моруэн раздражало чёрное, тягучее молчание, но она никак не могла повлиять на настроение своего спутника. После таверны дорога стала извилистой, как змея — с крутыми подъёмами и резкими спусками, она часто заставляла всадников подпрыгивать в седле. Когда последний, самый затяжной спуск остался далеко позади, они добрались до деревни Анга с лесопилкой — время было уже позднее и жители сидели в своих домах. Выехав из деревни и повернув направо, всадники пересекли большой мост через бурлящую горную реку и оказались на другой стороне. Вдалеке, в низине виднелись огни большого города — величественного Виндхельма. Они ехали по тракту много часов без остановок, мимо нескольких ферм, и вскоре дорога снова пошла на сильный подъём в гору и стала скалистой. Цицерон покачивался в седле, словно оказался в нём впервые, и иногда ёрзал, плотнее закутываясь в плащ — его лихорадило. Он тяжело дышал, видимо, лечебное зелье, что дала ему нордка, оказало лишь кратковременный эффект, и он снова страдал от своего недуга. Обеспокоенная состоянием Хранителя, она не сразу заметила, как впереди показался большой заснеженный холм, а за ним, ещё дальше, двухэтажное строение. Видимо, эта ветхая хижина и была тем самым местом, о котором писала в письме Бабетта. Когда двое всадников добрались до места назначения, стояла уже глубокая ночь, тишину которой прерывали лишь порывы ветра, да шум горной реки вдалеке. «Удачное мы выбрали время для встречи с трёхсотлетним вампиром», едко усмехнувшись, подумала нордка. Спешившись, она помогла больному Хранителю слезть с коня и огляделась вокруг. С холма, на котором стояла хижина, днём в хорошую погоду наверняка бы открылся прекрасный вид, но в ночи на горизонте едва просматривались белые верхушки горных хребтов. Повсюду здесь росли кусты снежноягодника, голубого горноцвета и других неведомых ей цветов — Бабетта наверняка уже насобирала много образцов для своих алхимических запасов. Обернувшись, Мору заметила, как вдалеке на тракте мелькнула тёмная фигура, но тут же перевела взгляд на трясущегося от лихорадки Цицерона. — Что за заразу ты подхватил, брат мой? — коснувшись губами его лба, она едва не обожглась — у Хранителя был сильнейший жар. — Ситис! Да что с тобой? — окинув её мутным взглядом, он слегка шевельнул губами, силясь что-то сказать, но закрыл глаза и начал падать. Мору успела подхватить ослабевшего Цицерона: присев на промёрзшую землю, она осторожно уложила его голову себе на колени и принялась озираться по сторонам. Сейчас они оба были беззащитны, словно дети — в любой момент кто угодно мог напасть на них и убить. Нордке было страшно так, как никогда раньше, и прежде всего не за себя, а за Хранителя. Всегда такой сильный и неуязвимый, сейчас он беспомощно лежал у неё на коленях, охваченный жаром и лихорадкой. И хуже всего то, что она не знала, как ему помочь. Лечебные зелья, которые она взяла с собой, ему не помогали, тут нужно было другое лекарство. Сердце нордки едва не остановилось, когда прямо перед ней возникла Бабетта. Моруэн даже не успела выхватить свой клинок, но девочка не хотела атаковать её. Моргнув лишь единожды, она обнаружила стоящую напротив вампиршу, которая словно материализовалась из непроглядной ночной тьмы. Одетая в простое деревенское платье, с растрёпанными волосами, девочка казалась несчастным, заблудившимся дитя. Её самая любимая уловка — заманить жертву в ловушку беззащитностью. — Слышащая! Во имя Ситиса, что ты здесь делаешь?! — удивлённая до крайности, воскликнула вампирша. — Могу задать тебе тот же вопрос, — с неприязнью ответила женщина. С каждой секундой напряжение между ними росло и ощущалось на физическом уровне. Почуяв неладное, Бабетта оскалила белоснежные клыки, а нордка пребывала в отчаянии и ярости, она была напугана и злилась, и если бы не лежащий на земле Цицерон, то схватилась бы за кинжал. Медленно опустившись к Цицерону, Бабетта окинула его мимолётным взглядом, но тут же вперилась в лицо женщины: — Я охочусь здесь. И я оставляла письмо. Что привело вас сюда? Почему Хранитель в таком состоянии? — Я не знаю, но он очень… Очень плох! — напряжённая до крайности, Мору едва сдержалась от слёз, готовых хлынуть из глаз. Бабетта склонилась к Хранителю и, принюхавшись, сразу отпрянула. — Нужно срочно занести его в дом, и возможно, я ещё успею приготовить зелье. Моруэн побледнела. Страшная мысль бешеной птицей билась в голове, но она не смогла озвучить её вслух. Вместо этого, сам собой вырвался вопрос: — Что значит «ещё успею»? — Он умирает, Слышащая. Я ведь говорила тебе, что всегда нужно носить с собой зелье от сангвинаре вампирис, — спокойно произнесла Бабетта. «Вампирская зараза! Ну конечно, Цицерон наверняка подхватил её в пещере некроманта, или ещё где-нибудь по пути!» — с ужасом подумала Моруэн. Вскочив в следующий миг, она попыталась поднять Хранителя — маленький имперец оказался почти неподъёмным, и нордка еле удержалась, чтобы не накричать на безразлично стоящую рядом с ней девочку. Но Мору сумела взять себя в руки, ведь какая-то часть её разума понимала, что Бабетта вовсе не девочка, а вампир, навечно заточенный в маленьком теле, а значит, нет ничего удивительного в том, что человечности в ней осталось крайне мало. — Тогда помоги мне… Пожалуйста! — взмолилась она, готовая уже позабыть об истинной цели их поездки. Чувство ярости, испытываемое к Бабетте, померкло на фоне страха за жизнь Цицерона — ничто сейчас не беспокоило её так, как мысли о его болезни. «Матушка! Неужели ты решила отнять его у меня навсегда, в наказание за мои проступки?! Как это несправедливо, он не должен отвечать за мои ошибки, только не он, не Хранитель!» Древняя девочка легко подхватила мужчину в свои маленькие руки, и быстро унеслась с ним в хижину. Нордка едва успела нырнуть за дверь следом за ней.***
В полузаброшенной хижине тускло горели две свечи. На столике с алхимическими склянками, с которыми колдовала вампирша, в беспорядке валялись сушёные травы и корешки. Бледного как смерть Цицерона бережно уложили на небольшую кровать и заботливо укрыли шкурами, имперец был без сознания и тяжело дышал. В неуютном строении стоял жуткий холод, и нордка сразу принялась разводить огонь в очаге. Благо, какие-то дрова тут ещё были — поднявшись на второй этаж, она принесла вниз ещё обломков от мебели, и скоро в хижине стало намного светлее и теплее. Время для серьёзного разговора сейчас было неподходящее, и потому вся возня происходила сначала в тишине, а затем под шум потрескивающего в очаге дерева. Взболтав в колбе какие-то жидкости и микстуры, Бабетта всыпала туда толчёную траву и принялась тщательно всё перемешивать. Когда всё было готово, девочка подошла к Хранителю и, приподняв голову, принялась осторожно вливать получившееся зелье ему в рот. Имперец не разжимал своих губ, и тогда вампирше пришлось поднести к его носу какой-то едко пахнущий бутылёк, чтобы привести в чувство. Он сразу очнулся, но когда увидел Бабетту, то в бреду наотрез отказался принимать зелье из её рук, и нордке пришлось самой поить его зельем. Еле заставив больного выпить всё, что было в колбе, женщина вновь бережно уложила его голову на подушку, после чего тот спокойно уснул. Теперь, когда жизни Хранителя почти ничто не угрожало, было самое время поговорить о цели поездки. Мору думала, что оказалось даже к лучшему, что Цицерон сейчас крепко спал, ведь иначе бы тут сразу начался скандал и неизвестно, чем бы он закончился. — Многое, очень многое произошло в твоё отсутствие, сестра. Я прочла письмо, но всё же не могу взять в толк, зачем тебе потребовалось оставлять Убежище? — подобрать слова для начала разговора оказалось труднее, чем она представляла. Сидящая на деревянной скамье Бабетта подняла на нордку взгляд красных глаз, но тут же опустила голову, изобразив тяжелый вздох. — Хотела отдохнуть, — почувствовав немой вопрос, она уверенно продолжила, повысив голос: — Представь себе, Слышащая, я тоже могу чего-то хотеть. Такой укоризненный тон от вампирши Мору слышала впервые и, не сумев сдержаться, выпалила напрямую: — Отдохнуть от предательства?! Девочка вспыхнула так, что из красных глаз едва не полетели искры: — Что?! Даэдра тебя побери, ты с ума сошла, Слышащая?! — Признаться, я и в правду чуть не сошла с ума, когда оказалась в плену у Арондила… Чтоб он вечно был рабом Ситиса и не нашёл покоя в Пустоте! — не удержалась от проклятий нордка. Бабетта вскочила со скамьи и нервно заходила по комнате. Помотавшись так несколько мгновений, она взяла себя в руки и, приблизившись к Моруэн, посмотрела прямо в глаза: — А теперь расскажи мне всё, как было. Ибо я совсем не понимаю, какого скампа тут происходит. Потянувшись к рюкзаку, нордка достала и откупорила бутылку дорогого вина, припасённую для особого случая. Рассказать придётся многое из того, что хотелось поскорее забыть. — Увы, но без вина мне будет сложно сделать это спокойно. Оставив этот жест без внимания, Бабетта принялась внимательно слушать рассказ Моруэн, не перебивая и не задавая лишних вопросов. С каждой новой подробностью детское личико становилось всё мрачнее, и к концу рассказа напоминало лицо древней старухи, ненавидящей весь Нирн. — Прости меня… Пожалуйста, Слышащая! Я должна была догадаться, что… Я чувствовала, что в Братстве происходит что-то непонятное, в последнее время Назир вёл себя странно. Потому я и решила на время уехать, отдалиться от всех интриг, которых за свою жизнь мне удалось повидать слишком много. На лице нордки застыла горькая гримаса, а в жёлтых глазах бушевала обида, смешанная с яростью: — О чём ты говоришь, сестра?! Уж не хочешь ли ты сказать, что Назир, наш Назир — является предателем?! — Нет, не хочу. Но ты должна понять, что этот контракт — приказ Назира, именно он поручил мне передать его тебе. И я не могла не подчиниться, ведь он Уведомитель, а я — никто, — с горечью и обидой промолвила Бабетта. — «Слушайся вышестоящих членов Тёмного Братства и выполняй их приказы. Иначе навлечёшь на себя Ярость Ситиса!» — так гласит пятый догмат Братства, — повторила Мору выученные наизусть строчки бесцветным голосом. «Мне не в чем её упрекнуть, она не могла его ослушаться. Я сама назначила Назира Уведомителем, наделила его большей властью, и вот к чему всё это привело!» — в мыслях нордки никак не укладывался тот факт, что Назир мог так подставить её. Нет, редгард, которого она знала, никогда бы не сделал такого. — Но… Разве мог Назир отправить Слышащую на смерть? — Я точно знаю, что он никогда не желал тебе смерти, — уверенно ответила девочка. Бабетта надолго задумалась. Она снова мерила комнату маленькими шагами, и в другой ситуации эта сосредоточенность бы даже развеселила нордку, но не сейчас. — Получается, меня он тоже обманул. А если Назир обманул меня, то кто-то обманул его самого, — хохотнула вампирша и снова стала похожа на ребёнка. Ребёнка, решившего сложную задачку. Мору не понимала и не разделяла ни её радости, ни предмета её догадок: — Что ты имеешь ввиду? — Ну подумай сама, Слышащая. Мы ведь едва восстановили Братство из руин, и ты наделила редгарда властью, так зачем ему было желать тебе смерти? За ним кто-то стоит. Последняя фраза заставила нордку крепко задуматься. Осушив остатки вина, она поняла, что не опьянела, кажется, никогда прежде она не размышляла так тяжело и сосредоточенно, как сейчас. Бабетта была права во всём — у Назира не было никакого мотива для предательства. А значит, стоило подумать, у кого он был. — Один из посвящённых недавно признался мне в том, что Уведомитель не ночевал в Убежище несколько ночей к ряду. И что он видел Назира в таверне «Пик Ветров». Девочка вперилась в неё взглядом: — А вот это уже интересно. Не припомню, чтобы раньше Назир проводил свои ночи в таверне, предпочитая тесные комнаты Убежищу. — Сначала и я не придала этому большого значения, подумав, что возможно, у него появилась женщина. Но мне кажется, тут есть взаимосвязь, — серьёзно промолвила Мору, уставившись куда-то в пустоту. — Его могли околдовать. Но явно не простая девка из Данстарской таверны. Он ведь опытный ассасин и убийца, здесь надо очень постараться с соблазнением. «Соблазнение. Иллюзия. Магия иллюзии. Мастерски владели магией иллюзии всего двое — Люсьен Лашанс и данмерка, которая стала одним из Уведомителей» — напряжённо размышляла Моруэн. В памяти тут же всплыл разговор в обеденной зале на совете, посвящённому возрождению Чёрной Руки, данмерка и её вызывающая манера общения: «Ты… Ещё слишком молода для главы гильдии убийц» — она была единственной, кто сомневалась во мне на совете, тянула время и долго не соглашалась принимать наши условия. Назир явно был к ней неравнодушен уже тогда, а возможно, и задолго до совета. Но колдовство данмерки — это ещё не всё. Недостаточно лишь околдовать кого-то, чтобы захватить над ним всю власть, думаю, тут замешано нечто большее — сильное чувство. Она могла использовать доверие и чувства редгарда, чтобы подчинить его себе полностью». — Кажется, я начинаю понимать, кто мог околдовать его, — уверенно произнесла нордка.***
Проснувшись, Цицерон обнаружил себя лежащим на набитом соломой матрасе в каком-то полуразрушенном сарае. Солнечный свет лился сквозь маленькие окна, наполняя помещение, в котором пахло травами, теплотой. Над потухшим очагом пучками сушились растения и цветы, и, казалось, что здесь не было ни души, кроме него. Не на шутку перепугавшись, он резко вскочил с кровати, но голова сильно закружилась. Когда он сел, то посмотрев себе под ноги заметил спящую на полу нордку, свернувшуюся в клубок возле кровати. Поняв, что Слышащая с ним, он успокоился и долго пытался вспомнить, что произошло и как они здесь оказались. Но все воспоминания обрывались тёмной морозной ночью на тракте, а что было дальше, он не знал. Две вещи радовали и удивляли Цицерона больше всего — он жив, и наконец-то выспался. «Ярость Ситиса не пришла! Слышащая спасла меня от его гнева! Слышащая, но… Жива ли сама Слышащая?!» — пугающая мысль вихрем пронеслась в голове Хранителя и, снова вскочив, он наклонился к нордке, лежащей под шкурой. Осторожно убрав спутанные светлые пряди от её лица, он увидел лёгкий румянец на бледной, покрытой шрамами коже, и тут же успокоился. С ней всё было в порядке. Ощутив его прикосновение, нордка проснулась, и сморщившись от яркого солнечного света, села. Увидев лицо Хранителя, она просияла: — Слава Ситису, наконец ты очнулся! — Похоже, теперь настал черёд Моруэн спасать жизнь Цицерону, — радостно ответил он и, придвинувшись, робко поцеловал её. Женщина ответила на поцелуй так отчаянно, что они оба чуть не повалились на пол. Отдышавшись, она взяла его лицо в свои руки и промолвила: — Я очень хотела тебя спасти, но не знала как… Боюсь, если бы Бабетта не приготовила своё зелье, то мы бы с тобой не разговаривали. Красивое лицо Хранителя тут же презрительно сморщилось: — Где девчонка?! — Спит в подвале. Но, прошу тебя, успокойся — предатель вовсе не она, — в глазах Цицерона возникло ещё больше непонимания, и нордка продолжила: — Бабетта лишь исполняла приказ Уведомителя. Мору потянулась к своему рюкзаку и вытащила оттуда хлеб и воду в кожаной фляге. Утолив свою жажду, она положила её вместе с хлебом перед ним на кровать: — Поешь, ты потерял много сил прошлым вечером. Скоро мы выезжаем домой. Оставив предложенную еду без внимания, Цицерон вскочил: — А может сначала ты объяснишь Цицерону, какого скампа тут произошло? Тяжело вздохнув, нордка задумалась. Как можно было объяснить всё имперцу? Всё оказалось так сложно. — Это очень запутанная и долгая история, — подняв на него глаза, она увидела, как Хранитель ещё больше нахмурил брови, и продолжила: — Предательница — одна из наших Уведомителей, Ангаран. Она сумела околдовать Назира и стать его любовницей. —Какая… Замечательная история! — с сарказмом воскликнул Цицерон. — Дай угадаю, это Не-Дитя её сочинила, а доверчивая Слышащая приняла всё за чистую монету? Нордка разозлилась и еле сдержалась, чтобы не накричать в ответ. — Послушай меня, Хранитель. Хочешь ты того или нет, но это правда, и если бы Бабетта была предателем, то не стала бы помогать нам и спасать твою жизнь. Ситис, да ты чуть не умер от вампирской заразы! Если бы не она, ты бы ещё вчера отправился в Пустоту! В недоверчивых янтарных глазах отразилось понимание происходящего, и напряжённое лицо чуть расслабилось, но пухлые губы были всё также сжаты в надменную нить. — Перед самым отъездом один из посвящённых поведал мне, что Назир стал часто отлучаться из Убежища и ночевать в таверне. Потом я вспомнила, что на совете Чёрной Руки он оказывал внимание данмерке, и всё сложилось в единую картину. Да, мне самой было тяжело поверить в то, что Назира кто-то мог околдовать, но та данмерка — могущественная и старая ведьма в обличье красивой женщины. Она мастерски владеет иллюзией. Цицерон задумчиво смотрел мимо неё и был так серьёзен, как никогда прежде. В его взгляде не было ни намёка на безумие или веселье. — Что ж, «повезло» нашему брату с женщиной, ничего не скажешь, — сказал он с иронией. — Но, если всё это правда, то нам не стоит сидеть тут и ждать, пока всё Убежище будет захвачено её магией. Неожиданно здравое суждение очень удивило нордку, и она принялась собираться. — Да, нужно выезжать домой немедля. Этой ночью Бабетта приготовила особое зелье, снимающее все магические эффекты. Нужно будет ещё постараться как-то напоить им Назира. Цицерон усмехнулся: — Это будет непросто. — Но выбора у нас нет. Едва успев перекусить перед выходом, вскоре они с Хранителем уже покинули хижину, не попрощавшись с Бабеттой — девочка оказалась полностью опустошена после ночи охоты с последующим приготовлением зелий, и намеревалась проспать целый день до заката в подвале хижины. Они с Мору условились, что вампирша вернётся в Убежище через пару дней, и у неё ещё будет время восстановить силы на ночной охоте. Впервые за долгое время нордка чувствовала себя намного спокойнее, после разговора минувшей ночью. Древняя девочка и глава Братства обсудили всё, что их тревожило, и говорили друг с другом откровенно. — Прости, но я не могла не считать тебя предателем, сестра, — спокойно произнесла Мору, чувствуя, как усталость подобралась с последним глотком дорогого вина, что дарила ей Тонилла. — Не стоит просить за это прощения, Слышащая. Будь я на твоём месте, то думала бы точно также. Но мне тоже стоит признаться тебе кое в чём, — на вечно юном личике появилась напряжённая гримаса. Мору вперила в неё сосредоточенный взгляд и медленно протянула: — Попробую угадать: ты всегда меня ненавидела, но скрывала это? Девочка рассмеялась, но, вспомнив, о спящем рядом с ними Цицероне, прикрыла рот рукой и ответила серьёзно: — Я очень любила Астрид. И долго не могла принять тебя в качестве новой главы. Ты всегда казалась мне несерьёзной и взбалмошной, а уж твоя страсть к выпивке и вовсе иногда заставляет меня тебя ненавидеть. Да, ты почти угадала, — слабо улыбнувшись, добавила она. — Ну, это не удивительно, — спокойно отвечала ей женщина. — И нет, я не разочарована, услышав это от тебя. Всем нужно время для перемен. А ты их повидала немало за свою долгую жизнь. Нордка понимала, что никогда не станет для Бабетты и Назира второй Астрид, да ей и не хотелось этого. Но не Мору выбирала себя Слышащей, таковой её сделала Мать. И Бабетта это тоже понимала, хотя, быть может, и не всегда соглашалась с волей Матушки. Как бы то ни было, стать Слышащей и главой Братства было судьбой Моруэн, а изменить судьбу неподвластно смертным. Сейчас она предпочла оставить все тяжёлые мысли и наслаждаться обратной дорогой вместе с Цицероном, который, наконец, был уже здоров. И, хотя впереди им предстояло ещё немало сложностей, Мору всё же наслаждалась порывами ветра, стуком копыт по мощённой камнем дороге, и горячими ладонями Хранителя, которые крепко держали её за талию. Проведя целый день в пути, к вечеру всадники, наконец, добрались до Убежища. На этот раз время пролетело стремительно — выздоровевший Цицерон всю дорогу рассказывал разные истории и шутки, Ярость Ситиса больше не тяготила его разум, да и долгожданный сон в хижине явно пошёл ему на пользу. Оказавшись недалеко от Чёрной двери, они спешились, но Моруэн не торопилась войти в Убежище: серьёзная и хмурая она стояла на берегу Моря Призраков, вглядываясь в сумрачный горизонт, освещаемый лучами закатного солнца. Она понимала, что в их с Хранителем отсутствие всё могло сильно измениться в Убежище, и хотя они покинули его всего пару дней назад, там могли произойти большие перемены. Вытянув вперёд руку, она сконцентрировалась, и прикрыв глаза, начала произносить заклятие на вызов Призрачного Ассасина. Но Хранитель остановил женщину, перехватив её руку: — Нет нужды призывать его из Пустоты, я здесь, и смогу защитить тебя, Моруэн, — мягко произнёс он, глядя в её глаза. — Даже от ведьмы-некромантки, которой сто пятьдесят лет? — вымученно улыбнувшись, спросила Мору. Взяв обе её руки в свои ладони, Хранитель улыбнулся: — Даже от неё. Неужели, Слышащая ещё не поняла, что ради тебя Цицерон способен справиться с кем угодно? И даже отправиться к самому Отцу Ужаса, — встречный ветер с моря бил его в лицо, и трепал рыжие волосы торчащие из-под капюшона плаща. Она смущённо опустила взгляд и ответила ему не сразу. — Я тоже готова отдать за тебя жизнь, брат мой. Хранитель притянул её к себе, и, обнявшись друг с другом, они стояли на берегу несколько долгих мгновений, не замечая ледяного пронизывающего ветра. Теперь они были готовы ко всему: к тому, что зачарованная дверь не пропустит их в Убежище, или к тому, что под воздействием вражеских чар все в Убежище будут их атаковать, или ещё к чему бы то ни было. Но за дверью ничего подобного не произошло. Потолок не обрушился им на головы и молнии в них тоже не полетели — в Данстарском Убежище было почти безлюдно, спокойно и тихо. В коридоре им повстречался светловолосый норд: одетый в дорожный плащ, юноша собирался покинуть Убежище и торопился к выходу, пока не встретился с главой Братства лицом к лицу. — Слышащая! Приветствую тебя! Уведомитель вернулся, он… В обеденной, — немного замявшись, выпалил парень. Застыв, как вкопанный, он переводил взгляд то на нордку, то на её рыжеволосого спутника, сурово глядящего из-под капюшона. Хранителя он, конечно, уже знал, но видеть его рядом со Слышащей, держащей его за руку, для норда было необычно. — Здравствуй, Гутрум! Это хорошая новость, рада, что нам не пришлось его разыскивать, — Моруэн смутила интонация норда, и она, заглянув ему в глаза, спросила: — С ним всё в порядке? Опустив лучистые глаза, юноша промямлил: — Ну да. Только он, похоже, перебрал… Немного. От удивления брови нордки поползли вверх — за всё время в Братстве ей ни разу не приходилось видеть редгарда даже в лёгком опьянении. Чтобы Назир перебрал с выпивкой? Верилось с большим трудом. — Это очень странно, правда? — выпалил имперец, но Мору сразу заспешила вниз, потянув его за собой. Очаг в обеденной был растоплен так сильно, что в зале стоял жар. Редгард сидел на каменном полу, уставившись в полыхающий огонь, а рядом валялся его скимитар, бордовый капюшон и несколько пустых бутылок из-под Алто. Моруэн тут же взяла кадку с водой и обрушила её в очаг, затушив пламя: — Что за обливион ты здесь устроил, Назир? Хочешь спалить всё Убежище? Подняв мутный взгляд на нордку, тот не поверил своим глазам: — Это ты, девочка? Как же я рад тебя видеть! — редгард был действительно пьян и потянулся к главе Братства с объятиями. Цицерон кинулся к нему, и чуть было не заломил руки за спину, но Мору остановила убийцу жестом. Присев на пол, она укоризненно взглянула на Назира, который пытался вытряхнуть остатки из пустой бутылки вина себе в рот. Всегда опрятный, сейчас редгард выглядел совсем иначе — растрёпанные каштановые волосы, которые были спрятаны под алик’рским капюшоном, сальными патлами свисали до плеч, а борода, обычно туго стянутая золотым кольцом, торчала во все стороны. На рукавах камзола красовались тёмные пятна крови, а в остром орлином взгляде затаилась невыносимая горечь. — Как вышло, что человек, которого я считала самым достойным должности Уведомителя, так легко подчинился любовным чарам данмерской женщины? — не в силах сдерживать своё негодование, вопрошала нордка. При упоминании данмерки редгард скривил такую гримасу, будто ему вонзили кинжал в шею. Мору приняла его выражение лица за тошноту: — О нет, только не это! Я принесла кое-что, думаю тебе понравится этот вкуснейший напиток! — испугавшись за редгарда, Мору тут же достала из рюкзака зелье, приготовленное Бабеттой, и решительно протянула ему небольшой флакон из тёмно-зелёного стекла. Не глядя на бутылёк, Назир сразу же откупорил его и жадно принялся пить. Цицерон, наблюдавший за всем со стороны, тихо хохотнул, но встретив строгий взгляд нордки, снова сделался серьёзен и хмур. Когда редгард осушил весь флакон, то выражение лица его стало странным, очевидно, вкус был крайне специфическим. — Какой мерзкий вкус… Что это за ослиная моча, Слышащая? — скривившись, бормотал Назир. Моруэн внутренне напряглась и стала ждать, затаив дыхание — она боялась, что Назир мог исторгнуть всё, что выпил, и тогда всё оказалось бы напрасно и им не удалось бы снять все магические чары данмерки. В следующие мгновения редгард менял выражение лица неоднократно, и мутный взгляд постепенно прояснялся, становясь всё более осознанным — зелье начинало действовать. Решив пока не говорить с ним, она терпеливо ждала, когда тот окончательно придёт в себя. Но когда взгляд стал серьёзным, Назир сам обратился к нордке: — Какого… Что произошло?! — Я бы тоже хотела это знать. Схватившись за голову руками, он сокрушённо уставился в пол, не решаясь поднять на нордку глаза. Они сидели так достаточно долго и Мору уже хотела встряхнуть редгарда, но тот всё же взял себя в руки и сумел посмотреть в лицо главе Братства. — Каким я был дураком! Напился до беспамятства, поскольку считал, что ты пострадала по моей вине… — Ну, в общем-то так и было. Если бы не Цицерон, который отправился за мной следом, то у Братства сейчас была бы новая глава, — сердито произнесла она, окинув редгарда проницательным взглядом. — Хотя не думаю, что ты напился из-за этого. — Ангаран, она… Даэдрово отродье! Опаивала меня зельями, Ситис, какой же я идиот! — скривившись, кричал редгард. Он был так зол, что поднявшись, пнул несколько бутылок, лежащих на каменном полу. Хранитель тут же подскочил к Мору и заслонил её собой, он опасался, что в гневе Назир мог причинить главе вред. Увидев это, Назир немного успокоился и обратился к ней: — Я молю тебя о прощении, Слышащая! Тебе не стоит меня бояться, ведь я бы никогда не причинил тебе вреда. Проклятая ведьма плела свои интриги против тебя и Братства, но я бы никогда… — Так возьми себя в руки и расскажи нам обо всём по порядку! — резко оборвала его мольбы нордка. Увидев, что Назир не желает нападать на Слышащую, Цицерон немного расслабился и обратился к нему: — Любого предателя ждёт Ярость Ситиса. Если бы ты предал Братство, то уже был бы мёртв. Редгард поднял на Хранителя тёмные глаза и мрачно усмехнулся. — Она обвела меня вокруг пальца. Но, к сожалению, Ярость Ситиса ей уже не грозит. Моруэн села за большой дубовый стол и жестом пригласила всех остальных. Цицерон сел рядом, а Назир неохотно опустился напротив. — Я всегда тебе верила, верю и сейчас. И не считаю тебя предателем, я знаю, что данмерская ведьма околдовала тебя. Он поднял на главу взгляд, полный горечи: — Она хотела захватить всю власть в Братстве и сместить тебя с позиции главы. — Думаю, было бы правильным, если бы именно ты остановил её, — осторожно сказала Моруэн, на что Назир ответил тихим грустным смешком. — Да, предательство может быть смыто лишь кровью! — поддержал её Хранитель. Нордка быстро накрыла его руку своей ладонью, слегка сжав её. Женщина понимала, как нелегко будет Назиру уничтожить ту, кого он долгое время считал своей любимой. Наверняка они с данмеркой встречались долго, ведь их чувства друг к другу были видны ещё на совете. Помолчав какое-то время, редгард обречённо промолвил: — Предательство Ангаран оказалось столь велико, что не может быть смыто даже кровью. — Тогда не думаю, что для тебя будет проблемой убрать её из нашей семьи, — Мору расценила его туманный ответ по-своему и хладнокровно озвучила свой приказ: — Убей Ангаран любым удобным способом и Ситис простит тебя. В то же мгновение он едва заметно вздрогнул, и, потянувшись в глубины своего камзола, извлёк оттуда кольцо-печатку. Подбросив в воздухе, редгард кинул его на другой конец стола и нордка поймала его в кулак. Разжав руку, она увидела массивное кольцо, на котором была выгравирована витиеватая эмблема — символ Прядильщицы Сетей — Мефалы. Перечитавшая не одну книгу, нордка сразу распознала печать их заклятых врагов из древнейшей гильдии убийц — Мораг Тонг, и отбросив кольцо на стол, тряхнула рукой, будто боясь обжечься. В золотых глазах главы Братства явственно отпечатался страх, и Назир, заметив его, решил успокоить нордку: — Она уже мертва, Слышащая. Это кольцо выпало из кармана её мантии. Озарение пришло стремительно, словно разряд молнии, ударивший в голову. Теперь Моруэн стали понятны истинные мотивы и причины странного поведения данмерки — Ангаран была служительницей Мефалы и имела связь с Мораг Тонг. От осознания того, насколько глубоко и прочно данмерке удалось проникнуть в Братство, по спине нордки пробежал холодок. Цицерон тут же взял со стола кольцо, и, повертев его в руках, задумчиво протянул: — Скарабей Лорхана, хм, занятная вещица. Такая может быть лишь у ассасина Мораг Тонг. Данмерская ведьма оказалась жрицей Мефалы? Мору с интересом и удивлением воззрилась на имперца — откуда он знал всё это? Неужто Хранителю приходилось встречаться с кем-то из ассасинов? Она решила, что выяснит это позже. — А ты и правда совсем не дурак, Цицерон! — усмехнувшись ответил Назир. Цицерон явно оскорбился такому высказыванию, и в ответ лишь окинул редгарда горделиво-надменным взглядом. — Да, её интриги зашли слишком далеко, и… Всё могло бы кончиться ещё хуже, если бы она добралась до тебя, Мору. — Как… Как она умерла? — тихо спросила нордка. Назир вмиг сгорбился, опустив голову вниз. Очевидно, это было для него больной раной, темой, которую не хотелось вспоминать. Но сделав глубокий вдох, он с заметным усилием начал свой рассказ.***
В душной комнатке таверны пахло разлитым на пол коловианским бренди. Проснувшись под утро, он не открывая глаз провёл рукой по льняным простыням, и, не обнаружив рядом данмерку, поднялся. Голова раскалывалась так, словно по ней со всей силы били кулаком в железной перчатке и, едва разлепив глаза, редгард огляделся — в комнате было пусто. Она всегда уходила, не прощаясь, в этом не было ничего необычного, но сильнейшая головная боль казалась ему странной. Ни один алкоголь не мог вызвать такую, и Назир это знал. Но снадобье, что давала ему Ангаран, вполне могло быть на такое способно. В последние пару ночей ему казалось подозрительным, что данмерка так настаивала на том, чтобы он выпивал её микстуру до дна, но всякий раз он послушно исполнял её просьбу, и на утро проклинал себя за излишнюю мягкость. Эта женщина украла его сердце много лет назад, когда Астрид отправила его в Виндхельм, чтобы получить контракты от нового информатора — «надёжной данмерки с большим опытом работы в Братстве». Едва только редгард взглянул в лиловые глаза, как сразу возжелал её, с первого дня их встречи в «Очаге и Свече». И с первой же ночи, проведённой с ней, Назир месяцами ждал редких встреч с этой женщиной, казавшейся ему самой прекрасной убийцей во всём Нирне. Он дарил ей золото, камни, редкие украшения. И даже душу свою ей готов был подарить, но она лишь смеялась: — Ах, Серджо*, мой маленький, любимый гуар, твоя душа и так давно принадлежит мне! Редгард никогда не обижался, он мог простить ей любое обращение, ведь ночи, что она дарила, были самыми прекрасными в его жизни. Иногда он думал, что для данмерки был лишь игрушкой, развлечением, и тогда временами мучался от сомнений в том, любила ли она его по-настоящему, но всякий раз отгонял все мрачные мысли прочь — они в любом случае не могли всегда быть вместе, их обязанности и работа не позволяли этого. Как же он обрадовался, когда спустя столько лет снова увиделся с ней в Данстарском Убежище! Они могли начать всё сначала, у них снова появился шанс быть вместе. И с тех пор каждая ночь, проведённая в Данстарской таверне, делала редгарда счастливым настолько, что даже в Убежище возвращаться уже не хотелось. Но влияние, которое она на него оказывала, скоро стало пугать даже самого Назира, и часто он путался и забывал, почему сделал или сказал что-то именно так, как сказал. Но в силу возраста и опыта, Ангаран всегда знала о Братстве и управлении людьми больше, чем он, и потому Назир всецело доверял ей, беспрекословно следуя советам данмерки. Нынешним утром что-то пошло не так. Едва не поскользнувшись на пустом маленьком бутыльке, так некстати выкатившемся из-под кровати, редгард поднял его и, открыв крышку, принюхался. Острый нюх ассасина, не один год наблюдавшего за алхимическими манипуляциями Бабетты, различил тонкий приторный аромат золотистых цветов Языка Дракона и горькую нотку грибов Моры Тапинеллы. Оба ингредиента часто использовались в школе Иллюзии и вампирша готовила с ними зелья на продажу для братьев и сестёр, которым требовалось затуманить кому-либо мозги или обмануть своих жертв. Почувствовав, как стремительно подступает ярость, он тут же метнулся к маленькому столику, на котором стоял пустой флакон из-под снадобья, которым поила его данмерка, и внимательно принюхался. Запах был с примесью лекарственной настойки, но уже заметно выдохся, и сквозь алкогольный дух пробивались те же знакомые сладковато-горькие ноты. Он не мог ошибиться, точно не спустя столько лет, проведённых с лучшим алхимиком под одной крышей! Осознание того, что редгард так легко стал марионеткой в её руках, было самым худшим в его жизни. Вымученно вздохнув, мужчина сел на кровать, обхватив руками голову. Он сидел и проклинал себя каждую секунду, перебрав всевозможные ругательства и проклятия. Через некоторое время усталый взгляд зацепился за нарядную мантию, оставленную на стуле — Ангаран в спешке забыла её и ушла. Медленно поднявшись, он подошёл и кончиками пальцев приподнял вещь с таким отвращением, будто касался одежды заклятого врага. В следующую секунду, на пол со звонким стуком упало кольцо, и подняв его с пола, рот редгарда открылся, а глаза расширились. Когда она вернулась за мантией, Назир был уже изрядно пьян, но не настолько, чтобы не суметь оглушить её. Они долго боролись, молча, стараясь не издать ни звука — никто из них не хотел совершать убийство у всех на глазах, в комнате таверны, но борьба та была не на жизнь, а на смерть. Когда редгард повалился на кровать, скованный параличом, данмерка широко улыбалась — красивое лицо, ещё недавно казавшееся ему столь любимым, теперь вызывало лишь сильнейшее отвращение. — Мне было хорошо с тобой, и даже немного жаль, что ты раскрыл мои планы раньше времени. Но теперь я не могу позволить тебе жить, — поигрывая в руках чёрным эбонитовым кинжалом, снисходительно молвила она. Не в силах даже пошевелить пальцем или языком в ответ, редгард молча проклинал её, и молил Ситиса о скорейшей и мучительной смерти его бывшей любовницы. Приготовившись принять смерть от её руки, он мужественно ждал, буравя её взглядом полным ненависти. Но в последний момент, когда Ангаран шла на него с кинжалом, пухлый рот женщины наполнился кровью, и, не дойдя до Назира каких-то полшага, данмерка с хрипом упала на деревянный пол с ножом в спине. Огромная лужа крови стремительно растекалась под ней, наполняя душную комнату тяжёлым металлическим запахом. Парализованный редгард ещё какое-то время не мог двигаться и говорить, но сразу увидел убийцу — им оказался маленький мальчик, беспризорник, живший в этой таверне. Кажется, никогда в жизни редгард не был столь благодарен тому, кто спас его от неминуемой смерти. К концу рассказа Моруэн и Хранитель сидели рядом с Назиром и напряжённо слушали, не в силах даже прервать его хоть одним вопросом, но в конце концов, нордка не удержавшись спросила: — Как звали того мальчика? — Его зовут Алисан, и… После всего, что случилось, думаю, будет справедливо позволить ему жить с нами и служить Ситису. Моруэн ахнула, похолодев. Это был тот мальчик, которого она пожалела однажды и решила опекать. Теперь можно будет воспитать его как своего сына, в стенах Убежища. Убив данмерку, он сделал свой выбор, но они всё же должны были спросить, хочет ли он стать одним из них. Глубоко задумавшись, нордка сидела какое-то время, осмысляя всё, что случилось. — Но желает ли он сам служить Ситису и Матери Ночи? — обратилась она к Назиру, задав самый тревожный вопрос. В обеденной вновь воцарилась тишина. Все трое тяжело размышляли над произошедшим. — Да, я хочу быть одним из вас! И… Хочу, чтобы ты была моей матушкой, Моруэн, — звонкий голосок нарушил тягучую тишину каменных стен, и нордка едва не подпрыгнула от неожиданности — маленький шельмец всё время скрывался в тенях обеденной, слушая весь их разговор! «Ты не знаешь, о чём просишь, мальчик. Быть убийцей — клеймо на всю жизнь, но судьбу не выбирают. Хотя, может быть, в Братстве ему будет лучше, чем на улице», размышляла нордка. Но, улыбнувшись, поднялась из-за стола, и подойдя к нему, крепко обняла. — Всегда мечтала о сыне! Теперь ты будешь одним из нас, Алисан. Мальчик улыбнулся в ответ и затараторил: — Я знал, я знал, что однажды Моруэн станет моей матушкой! Назир широко улыбался и, будучи растрёпанным и уставшим, казался теперь совсем стариком, а Хранитель, стоявший рядом с нордкой, пребывал в смятении — он явно не представлял себе Моруэн в виде заботливой Матушки. Увидев смятение на лице имперца, нордка расхохоталась так громко и весело, что тот, не удержавшись, засмеялся в ответ. Но смех Цицерона не был истеричным, как раньше, он был лёгким и звонким, будто весенний ручей. «Кажется, я ошибалась насчёт тебя, дитя моё. Благодаря тебе мы обрели нового сына, который станет самым верным последователем Ситиса. Я вижу, что у него большое будущее в Братстве. И хочу, чтобы вы берегли его, как своё собственное дитя!» — оглушительный голос Матери Ночи, столь внезапно раздавшийся в голове, застал нордку врасплох. Наконец-то она заговорила с ней! Обрадовавшись её голосу, Моруэн заспешила в Святилище. Цицерон сразу понял, в чём дело, и не стал окликать её. Но Алисан растерялся и крикнул нордке вслед: — Куда же ты, Моруэн? — Она услышала голос Матери, Алисан, — объяснил ему Хранитель. — Теперь тебе многое придётся узнать и… Многому научиться. — Ты станешь моим учителем? — радостно спросил мальчишка. В янтарных глазах Цицерона вспыхнул азартный огонёк, а губы скривились в хитрой улыбке, пламя свечей на стене за спиной имперца подсвечивало рыжие волосы, придавая им красный блеск и делая его похожим на хитрого лиса: — Я научу тебя всему, что умею сам! Стены древнего Данстарского Убежища уже давно не сотрясались от звонкого смеха. Уходя из обеденной залы, нордка ещё долго слышала эхо, гулко разносившееся по всему коридору. На душе стало легко и спокойно, как никогда прежде, ведь она знала — теперь всё будет совсем иначе. И хотя над Братством ещё висела тень давней угрозы со стороны вражеской гильдии Тонг, больше она не боялась встретиться с кем-то из них лицом к лицу. Не приходилось сомневаться в том, что в будущем могло случиться всякое, но главное, чтобы Братство всегда оставалось сильным изнутри. Ведь если семья будет крепкой, и все братья объединятся друг с другом, то одолеть их не сможет ни один враг. В глубине души Моруэн радовалась, что смогла сделать то, что не получилось у предыдущей главы — вернуть Братству былое величие, сделать его сильным и сплочённым. И хотя у Чёрной Руки теперь не хватало одного пальца, но она не сомневалась, что вскоре они найдут нового Уведомителя. Но важнее всего было то, что потеряв одну из Уведомителей, они нашли нового брата, которому Мать пророчила большое будущее.